(no subject)
Об Основах Православной Культуры. Как и что нужно преподавать детям. Опыт.
Хочу с вами поделиться моими мыслями, накопившимися за очень долгие годы работы с детьми и преподавания закона Божия. И с самого начала мне хочется, чтобы для нас всех было ясно, что мы понимаем под законом Божиим. Это не есть просто предмет, который мы делим на части и “проходим”: сначала реки, потом города, потом горы. Закон Божий - это те знания, те сведения, те понятия, которые мы хотим внушить и передать детям, подросткам или взрослым для того, чтобы они могли жить наиболее полной христианской православной жизнью. То есть это знания, но знания нужные и помогающие жить. И вот эти два элемента знания - сами сведения и то, для чего они нужны - для жизни, - вот это должно быть основанием нашего подхода к закону Божию. И с самых первых слов я хочу упомянуть два ограничения нашей темы. Покойный о. Сергий Четвериков1, который имел большое влияние на меня как на начинающую учительницу, всегда говорил, что нужно помнить, что есть большая разница между знаниями о Боге и познанием Бога. И мы, законоучители, занимающиеся детьми, должны всегда помнить: то, что мы стараемся передать, - это только знания о Боге. Мы не можем претендовать, мы не можем думать, что давая наши уроки, занимаясь с детьми, мы даем им познание Бога. Это таинственный путь роста души, и это не в наших силах дать. Поэтому преподавание закона Божия всегда есть все-таки только передача знаний о Боге, о Церкви, но это не есть сама жизнь в Боге, это не есть самоё познание Бога. И второе, что очень важно, это наше понимание значения и качества самой школы. Я это, может быть, особенно остро почувствовала, потому что большую часть моей жизни прожила в Америке, где так называемая воскресная школа имела в последние десятилетия, столетие даже, очень, очень большое значение. Фактически, у протестантов участие детей в церковной жизни, их религиозная жизнь, сводится к посещению воскресной школы. Родители идут в церковь, а дети идут в воскресную школу. И это создало несколько поколений людей, которые, сравнительно с нашими православными, очень хорошо знают Священное писание - и Ветхий, и Новый завет, имеют по ним какие-то определенные сведения. Но это никак не остановило процесса выветривания христианской веры в Америке и ее коммерциализации.
Сейчас религиозное сознание в Америке, и среди молодежи особенно, стоит на очень низком уровне. И то, что они по-английски называют “Sunday school religion”, т.е. такая “воскресно-школьная вера”, никого не удовлетворяет, потому что это была вера, внушенная на довольно поверхностном, детском уровне, и она не ввела посетителей таких школ в Церковь и даже, может быть, лишила их привычки посещать церковь и участвовать в общей молитве. И сами протестанты сознают, что это отделение воскресной школы от жизни церкви было вредно. В наших православных приходах - и тех, которые в Америке больше ста лет существуют, и тех, которые за последние пятьдесят-шестьдесят лет там появились, - с большим увлечением отнеслись к созданию воскресной школы. Опять-таки, может быть, со слишком большим увлечением. Я помню, как один батюшка, вот из таких вот американизированных православных священников, мне говорил: “Вы нам только напишите маленькую книжечку, в которой было бы сказано все самое важное о Православии, а уж мы позаботимся, чтобы дети ее выучили наизусть”. И тогда православие в Америке будет спасено! - знаете, вот такое было чувство.
И шли на большие расходы, строили здания школ, с такой роскошью, с таким количеством классов, залов, всяких технических приспособлений, которые использовались, в общем, один час в неделю. Хотя, конечно, увлечение этим делом имело большое значение: это создало целое поколение молодых православных, которые стали преподавать в этих воскресных школах, и это были самые живые молодые православные из этого поколения.
Эмигрантские русские приходы также были увлечены идеей создания школ. И создавали их, и устраивали (там, в этих русских эмигрантских приходах был, конечно, вопрос не только закона Божия, но и других предметов - русского языка и т. д.), и я не хочу умалять значения этих школ. Очень большое значение имел самоотверженный труд и преподавателей, и пастырей, которые уделяли этому время, и родителей, которые привозили детей издалека, и детей, которые занимались. Все эти бесконечные елки и спектакли, и летние лагеря, и все, что мы устраивали - все это имело в себе жизнь и имело значение.
Но беда была в двух вещах. Во-первых, мне кажется, такие школы имеют смысл, только если они являются вступлением, входом в жизнь церкви, в жизнь прихода, а не организмом самим по себе. И второе - качество преподавания и качество преподавателей должно быть продуманное и подготовленное. И вот это была наша беда, в наших приходских школах, будь то четверговых, будь то субботних, будь то воскресных, очень часто программа и преподаватели были не продуманы. И я знаю, что да, были дети, которые вспоминают школу с любовью, и слава Богу, что им было хорошо, но много было и таких детей, для которых эта школа, которую их заставляли посещать, какая-то добавочная к их школьным недельным занятиям, была чем-то ненавистным, противным, нелюбимым. И учительницы были не подготовлены, и программы не продуманы никак. И от таких школ, откровенно говоря, было мало пользы в смысле роста, здорового роста церковной жизни и церковного сознания. Школа хороша, если она вводит детей в опыт церковной жизни. Это ее цель. А если школа представляет собой просто преподавание каких-то добавочных уроков, с церковной жизнью не связанных, с раздражительными преподавателями, которые говорят: “Раз ты плохо говоришь по-русски, значит ты плохой мальчик” (у нас за границей так бывает), - то есть в этом содержится нравственная оценка, то, честно говоря, и получается иногда так, что такая школа мало пользы приносит, и я многих-многих таких детей знаю, хотя, конечно, есть и другие. Значит, говоря о законе Божием, говоря о школах, мы все время должны помнить: то, что мы делаем - это только очень маленький кирпичик из всего здания церкви. Не будем преувеличивать, не будем думать, что если мы устроим хорошую школу, то этим будет разрешен вопрос, ну, как бы церковного строительства всей нашей жизни. Знания о Боге, которые мы хотим внушить детям, - это только маленький кусочек всего того, что помогает росту, развитию познания Бога, то есть духовному росту души. И, может быть, какая-нибудь девочка или мальчик, которые отказывались ходить на уроки и не ходили, в конце концов станут лучшими православными, чем наш самый первый ученик. Это для смирения надо помнить!
И второе, если мы хотим, чтобы эти школы были полезны, нужно очень тщательно и продуманно приготовить и то, что мы преподаем и то, как мы это преподаем. Вот до того, как перейти к вопросу, что и как преподавать, я еще хочу немножко проиллюстрировать то, что школа, как я сказала, должна быть входом в церковную приходскую жизнь. Она должна быть входом в Церковь и должна быть открыта жизни. В школы мы должны притягивать детей, потому что школа - это интересно, потому что в ней делается что-то интересное, потому что она открыта всем: и верующим, и неверующим, и русским, и нерусским. Она должна втягивать, потому что в ней происходит что-то для детей интересное. И в то же время она является как бы прихожей, передней комнатой, которая должна быть открыта и вводить своих учеников в жизнь прихода и в жизнь Церкви. Я думаю, что это легче пояснить на примерах, чем в теории. Например, в приходе, в небольшом приходе при работе с самыми маленькими, четырех-пятилетними детьми, которые приходят в так называемый “детский сад”, очень важно дать возможность учительнице привести детей в храм не во время богослужения, а когда богослужения нет, и познакомить этих маленьких детей с храмом, чтобы они могли прийти и посмотреть, чтобы можно было показать им - как прикладываться к иконе, как надо стоять. Дети не могут понять это в объяснениях, им надо дать ручками это попробовать. Во время богослужения они мешают взрослым, правда? В маленьких приходах, где это более легко осуществимо, можно во внебогослужебные часы и поводить детей по церкви, показать, что на этой иконе, что на той, дать тронуть, понюхать, хорошо вынести и показать им кадило, показать, что это такое, как оно действует. Важно помнить, что маленькие дети, четырех-пятилетние, воспринимают гораздо сильнее органами чувств: зрением, обонянием, ощущением, слухом, чем только через словесные объяснения.
Хочу рассказать, как мы, когда дети были немножко старше, семи-восьми лет, проводили с ними в одной школе детское говение. Это было при Свято-Владимирской семинарии, еще при жизни о. Александра Шмемана. У нас там была маленькая школа, в которой проходили занятия в пятницу вечером, и мы Великим постом провели детское говение. Уже за два последних урока во всех классах школы с детьми были проведены беседы о покаянии, об исповеди, о том, как исповедуются и т. д. Потом мы вовлекли детей, как могли. Старшие девочки приняли участие в выпечке просфор: та женщина, которая пекла просфоры для литургии, специально один раз испекла эти просфоры с нашими девочками из школы. Всем детям было задано приготовить дома и принести ими самими написанные записки о тех, за кого они хотят помолиться за упокой и за здравие. С учительницей все дети подготовились петь некоторые части литургии - ну, там “Господи, помилуй” во время ектений и одно-два песнопения, хотя в семинарии был великолепный студенческий хор. Я помню, в конце литургии о. Александр обратился к своему настоящему хору и говорит: “Ну, знаете, вам надо бы бояться конкуренции”. Потому что дети-то, конечно, технически, может быть, не так хорошо пели, но звук детских голосов был такой ангельский, - а ведь эта литургия была для всех людей, не для детей только. (Так сказать, для календаря, я вам говорю, что восьмилетний о. Александр Шмеман был моим учеником, когда я вела четверговую школу в Париже, и он всегда называл меня “моя первая учительница”, потому что я его падежам учила.)
У меня такой долголетний опыт, уже столько поколений детей я вижу, и не могу здесь не сказать, как много для детей вообще значит участие в церковном хоре. Если у вас очень самолюбивый и очень хороший настоящий взрослый хор, то это бывает трудно, но можно, по крайней мере, сделать тогда детский или молодежный хор для некоторых отдельных песнопений. Те дети и подростки, которые любили церковное пение и участвовали в нем, как бы они потом не отходили от церкви, эта ниточка их всегда держит. И всегда бывает, что видишь: человек неверующий уже, сорок лет не исповедовался и не причащался, а войдет в храм, и смотришь, начинает подтягивать и начинает петь, иной раз и в хор пойдет, и кто знает, какими нитями Господь Бог душу человеческую держит!
Мальчики, конечно, были привлечены к прислуживанию вместо семинаристов на этой литургии, девочки были привлечены к чтению, читали апостол, часы. Исповедь была накануне вечером, а проскомидию о. Александр совершил перед Царскими вратами, в храме, причем все дети стояли вокруг, и пока он вынимал частицы, они по своим запискам читали имена тех, кого надо было помянуть. Я стояла рядом с маленьким шестилетним мальчиком, и помню, как он переживал, что вот, он читает имена! Все совершалось по-английски, на более понятном для них языке, и должна сказать, что на меня это произвело очень сильное впечатление.
В другом знакомом мне приходе как всегда встал вопрос: что делать с девочками? Батюшка у нас был святой человек и допустил двадцать пять мальчишек быть у него прислужниками! Они не стояли в алтаре, этого не было, они стояли на клиросе, но по очереди все выходили прислуживать, и бывало за службу на клиросе стояло до двадцати пяти человек мальчишек. Но что было делать с девочками? И матушка придумала: устроила детское сестричество. Для них была придумана маленькая форма - такие косыночки беленькие, переднички беленькие, и они стояли и свечи с подсвечников снимали. Косынки были реально полезной вещью, потому что всегда есть опасность, что дети волосы подожгут. Они разносили молящимся просфоры. Приход был побольше, но все-таки многие знали друг друга. Иногда бывали какие-нибудь особые служения, например, на Троицин день они заранее приносили цветы и перед началом службы продавали их приходящим. Много было обязанностей. И жизнь маленького сестричества длилась, пока им руководила матушка. Но потом батюшка умер, матушка как бы немножко отошла, и сестричество потеряло смысл. Нужно, чтобы было какое-то руководство.
Теперь я перехожу, собственно, к главной теме моего доклада - содержание преподавания, что преподавать детям и как преподавать. В самом начале я вам сказала, что основной принцип - это передавать те понятия, те сведения, которые нужны для духовной жизни ребенка на его уровне развития. И что для нас в этом отношении самое Евангелие дает? Знаете, меня всегда очень поражало то место (это, собственно говоря, только два случая в Евангелии), где сказано, что Господь рассердился, разгневался. Один раз когда торговали в храме, и еще когда Его ученики - Его ученики, проповедники, святые! - не пускали детей подходить к Нему, потому что, мол, дети мешают проповеди. И вот это второй раз, когда Христос рассердился. И что Он сделал с детьми? Это были, очевидно, совсем маленькие дети - Он даже притчи им не рассказал, сказки им не рассказал, а посадил их к Себе на колени, обнял, благословил, дал им Свое физическое благословение, так сказать, общение. Вот, понимаете, если уж Евангелие нас этому учит, то как же нам не стараться подходить к детям на их уровне!
У детей уже в три-четыре года, то есть, собственно говоря, до того, как они попадают к нам в школу, уже может быть понятие о том, что Бог есть, и может быть так, что этого понятия нет. У них нет понятия, что Бога нет, - такого, если хотите, сознательного атеизма в три года у ребенка не будет. Но ребенок, который растет в атмосфере, где о Боге не говорят, Бога не знают, Богу не молятся, просто не знает о Нем. Как недавно меня маленький шестилетний мальчик, только что приехавший из Советского союза, спросил - я что-то сказала, во фразе появилось слово “Бог”, и он, который все время спрашивал: “А почему? А почему?”, говорит: “А что такое Бог?” Он просто не знал этого слова. А у ребенка, растущего в христианской и верующей семье, есть понятие о Боге, он видит, что упоминают Бога, что крестятся, что мать или отец, бабушка - молятся, и все эти понятия входят в его жизнь. И первое, что он может сказать, что он может понять, это когда ему говорят: “Боженька все сделал, Бог все сделал. Бог и солнышко сделал, и звезды”. Вот когда они начинают понимать, что существует кто-то, кто делает, и что каждая вещь кем-то сделана, то в это его первое миросозерцание входит и понятие, что сделал Бог, ну, сотворил - но это уже более трудное слово. Понятие его о Боге будет совсем другое, чем у взрослых, но он чувствует реальность этого. Я всегда вспоминаю маленького трехлетнего ребенка, мать с ним вечером помолилась, ну, как можно молиться с таким ребенком: “Господи, помилуй папу, маму”, а потом он высунулся в окно, взглянул на небо и сказал: “Спокойной ночи, Боженька!”, - и пошел спать. И вот эта вера, уверяю вас именно по-евангельски, - та, которая и нужна человеку, а говорить детям какие-нибудь определения, формулы, по-моему, ни к чему.
Помню, я с ужасом смотрела, как один очень благочестивый семинарист из нашей семинарии решил преподавать в детском саду. Достались ему пятилетние детки, и ему казалось, что вот он так хорошо на их уровне делал: поставил их в хоровод и стали они ходить кругом и по-английски петь: “God is Love” - “Бог есть Любовь”, “Бог есть Любовь”. И если он думал, что у этих деток от этого появилось понятие о Любви или о Боге, то он очень ошибался, потому что если ребенку сказали: “Бог есть Любовь”, - то это для него ничего не значит, но вот что Бог любит - это можно сказать: “Бог тебя любит и ты любишь Бога.” Действие ребенок может понять, а формулировку понятия - нет. Значит, этому маленькому дошкольному ребенку надо себе представить действие Божие. Можно рассказывать ему что-то из Евангелия. Например, как было страшно, потому что была буря, а Христос сказал ветру, и вот стало тихо. Как кто-то был больной, и Христос его сделал здоровым, помог; а один из моих любимых рассказов - это насыщение пяти тысяч. Как-то раз я рассказывала это маленькому пятилетнему мальчику, из таких сложных детей, ребенку разбитого брака, он и по-русски уже давно не говорил, а мать была неверующая, и он ничего не знал. И вот рассказывала я ему, как люди собрались, проголодались, а ни у кого ничего нет, как быть? И спросили Христа, и какой-то мальчик маленький сказал, что у него есть немножко рыбки и хлеба, - ну, вы знаете этот рассказ. И вдруг этот мальчик, которому я рассказывала, так мечтательно говорит: “Ах, как бы я хотел жить во время Христа”.
Понимаете, вот это чувство, что это мальчик помог Христу. Вот такой рассказ в пять лет очень доходчив. И вот эти рассказы, такие рассказы надо подбирать, причем, я считаю, что не надо упирать на чудесность чуда, потому что для маленьких детей все чудесно. И они верят еще иногда и в сказки, и в волшебство, в Америке - там в Деда Мороза такого очень фантастичного. И я считаю, что, конечно, позднее надо понять разницу между чудом и не чудом, но делать из чудес такой магизм, волшебство, сказочность - это, по-моему, неправильно. Главное, это дать понять любовь Божию и участие Бога в жизни человека. Мне кажется, что как бы мы просто ни говорили с этими маленькими детьми, как бы мы примитивно ни говорили, очень важно никогда не говорить то, что для нас самих неправда, и не сочинять рассказы про Иисуса Христа, про Матерь Божию, про Церковь, про чудеса, про понятия о вере - такие, какие потом им надо будет откинуть, когда они станут взрослей.
Продолжение на сайте
Хочу с вами поделиться моими мыслями, накопившимися за очень долгие годы работы с детьми и преподавания закона Божия. И с самого начала мне хочется, чтобы для нас всех было ясно, что мы понимаем под законом Божиим. Это не есть просто предмет, который мы делим на части и “проходим”: сначала реки, потом города, потом горы. Закон Божий - это те знания, те сведения, те понятия, которые мы хотим внушить и передать детям, подросткам или взрослым для того, чтобы они могли жить наиболее полной христианской православной жизнью. То есть это знания, но знания нужные и помогающие жить. И вот эти два элемента знания - сами сведения и то, для чего они нужны - для жизни, - вот это должно быть основанием нашего подхода к закону Божию. И с самых первых слов я хочу упомянуть два ограничения нашей темы. Покойный о. Сергий Четвериков1, который имел большое влияние на меня как на начинающую учительницу, всегда говорил, что нужно помнить, что есть большая разница между знаниями о Боге и познанием Бога. И мы, законоучители, занимающиеся детьми, должны всегда помнить: то, что мы стараемся передать, - это только знания о Боге. Мы не можем претендовать, мы не можем думать, что давая наши уроки, занимаясь с детьми, мы даем им познание Бога. Это таинственный путь роста души, и это не в наших силах дать. Поэтому преподавание закона Божия всегда есть все-таки только передача знаний о Боге, о Церкви, но это не есть сама жизнь в Боге, это не есть самоё познание Бога. И второе, что очень важно, это наше понимание значения и качества самой школы. Я это, может быть, особенно остро почувствовала, потому что большую часть моей жизни прожила в Америке, где так называемая воскресная школа имела в последние десятилетия, столетие даже, очень, очень большое значение. Фактически, у протестантов участие детей в церковной жизни, их религиозная жизнь, сводится к посещению воскресной школы. Родители идут в церковь, а дети идут в воскресную школу. И это создало несколько поколений людей, которые, сравнительно с нашими православными, очень хорошо знают Священное писание - и Ветхий, и Новый завет, имеют по ним какие-то определенные сведения. Но это никак не остановило процесса выветривания христианской веры в Америке и ее коммерциализации.
Сейчас религиозное сознание в Америке, и среди молодежи особенно, стоит на очень низком уровне. И то, что они по-английски называют “Sunday school religion”, т.е. такая “воскресно-школьная вера”, никого не удовлетворяет, потому что это была вера, внушенная на довольно поверхностном, детском уровне, и она не ввела посетителей таких школ в Церковь и даже, может быть, лишила их привычки посещать церковь и участвовать в общей молитве. И сами протестанты сознают, что это отделение воскресной школы от жизни церкви было вредно. В наших православных приходах - и тех, которые в Америке больше ста лет существуют, и тех, которые за последние пятьдесят-шестьдесят лет там появились, - с большим увлечением отнеслись к созданию воскресной школы. Опять-таки, может быть, со слишком большим увлечением. Я помню, как один батюшка, вот из таких вот американизированных православных священников, мне говорил: “Вы нам только напишите маленькую книжечку, в которой было бы сказано все самое важное о Православии, а уж мы позаботимся, чтобы дети ее выучили наизусть”. И тогда православие в Америке будет спасено! - знаете, вот такое было чувство.
И шли на большие расходы, строили здания школ, с такой роскошью, с таким количеством классов, залов, всяких технических приспособлений, которые использовались, в общем, один час в неделю. Хотя, конечно, увлечение этим делом имело большое значение: это создало целое поколение молодых православных, которые стали преподавать в этих воскресных школах, и это были самые живые молодые православные из этого поколения.
Эмигрантские русские приходы также были увлечены идеей создания школ. И создавали их, и устраивали (там, в этих русских эмигрантских приходах был, конечно, вопрос не только закона Божия, но и других предметов - русского языка и т. д.), и я не хочу умалять значения этих школ. Очень большое значение имел самоотверженный труд и преподавателей, и пастырей, которые уделяли этому время, и родителей, которые привозили детей издалека, и детей, которые занимались. Все эти бесконечные елки и спектакли, и летние лагеря, и все, что мы устраивали - все это имело в себе жизнь и имело значение.
Но беда была в двух вещах. Во-первых, мне кажется, такие школы имеют смысл, только если они являются вступлением, входом в жизнь церкви, в жизнь прихода, а не организмом самим по себе. И второе - качество преподавания и качество преподавателей должно быть продуманное и подготовленное. И вот это была наша беда, в наших приходских школах, будь то четверговых, будь то субботних, будь то воскресных, очень часто программа и преподаватели были не продуманы. И я знаю, что да, были дети, которые вспоминают школу с любовью, и слава Богу, что им было хорошо, но много было и таких детей, для которых эта школа, которую их заставляли посещать, какая-то добавочная к их школьным недельным занятиям, была чем-то ненавистным, противным, нелюбимым. И учительницы были не подготовлены, и программы не продуманы никак. И от таких школ, откровенно говоря, было мало пользы в смысле роста, здорового роста церковной жизни и церковного сознания. Школа хороша, если она вводит детей в опыт церковной жизни. Это ее цель. А если школа представляет собой просто преподавание каких-то добавочных уроков, с церковной жизнью не связанных, с раздражительными преподавателями, которые говорят: “Раз ты плохо говоришь по-русски, значит ты плохой мальчик” (у нас за границей так бывает), - то есть в этом содержится нравственная оценка, то, честно говоря, и получается иногда так, что такая школа мало пользы приносит, и я многих-многих таких детей знаю, хотя, конечно, есть и другие. Значит, говоря о законе Божием, говоря о школах, мы все время должны помнить: то, что мы делаем - это только очень маленький кирпичик из всего здания церкви. Не будем преувеличивать, не будем думать, что если мы устроим хорошую школу, то этим будет разрешен вопрос, ну, как бы церковного строительства всей нашей жизни. Знания о Боге, которые мы хотим внушить детям, - это только маленький кусочек всего того, что помогает росту, развитию познания Бога, то есть духовному росту души. И, может быть, какая-нибудь девочка или мальчик, которые отказывались ходить на уроки и не ходили, в конце концов станут лучшими православными, чем наш самый первый ученик. Это для смирения надо помнить!
И второе, если мы хотим, чтобы эти школы были полезны, нужно очень тщательно и продуманно приготовить и то, что мы преподаем и то, как мы это преподаем. Вот до того, как перейти к вопросу, что и как преподавать, я еще хочу немножко проиллюстрировать то, что школа, как я сказала, должна быть входом в церковную приходскую жизнь. Она должна быть входом в Церковь и должна быть открыта жизни. В школы мы должны притягивать детей, потому что школа - это интересно, потому что в ней делается что-то интересное, потому что она открыта всем: и верующим, и неверующим, и русским, и нерусским. Она должна втягивать, потому что в ней происходит что-то для детей интересное. И в то же время она является как бы прихожей, передней комнатой, которая должна быть открыта и вводить своих учеников в жизнь прихода и в жизнь Церкви. Я думаю, что это легче пояснить на примерах, чем в теории. Например, в приходе, в небольшом приходе при работе с самыми маленькими, четырех-пятилетними детьми, которые приходят в так называемый “детский сад”, очень важно дать возможность учительнице привести детей в храм не во время богослужения, а когда богослужения нет, и познакомить этих маленьких детей с храмом, чтобы они могли прийти и посмотреть, чтобы можно было показать им - как прикладываться к иконе, как надо стоять. Дети не могут понять это в объяснениях, им надо дать ручками это попробовать. Во время богослужения они мешают взрослым, правда? В маленьких приходах, где это более легко осуществимо, можно во внебогослужебные часы и поводить детей по церкви, показать, что на этой иконе, что на той, дать тронуть, понюхать, хорошо вынести и показать им кадило, показать, что это такое, как оно действует. Важно помнить, что маленькие дети, четырех-пятилетние, воспринимают гораздо сильнее органами чувств: зрением, обонянием, ощущением, слухом, чем только через словесные объяснения.
Хочу рассказать, как мы, когда дети были немножко старше, семи-восьми лет, проводили с ними в одной школе детское говение. Это было при Свято-Владимирской семинарии, еще при жизни о. Александра Шмемана. У нас там была маленькая школа, в которой проходили занятия в пятницу вечером, и мы Великим постом провели детское говение. Уже за два последних урока во всех классах школы с детьми были проведены беседы о покаянии, об исповеди, о том, как исповедуются и т. д. Потом мы вовлекли детей, как могли. Старшие девочки приняли участие в выпечке просфор: та женщина, которая пекла просфоры для литургии, специально один раз испекла эти просфоры с нашими девочками из школы. Всем детям было задано приготовить дома и принести ими самими написанные записки о тех, за кого они хотят помолиться за упокой и за здравие. С учительницей все дети подготовились петь некоторые части литургии - ну, там “Господи, помилуй” во время ектений и одно-два песнопения, хотя в семинарии был великолепный студенческий хор. Я помню, в конце литургии о. Александр обратился к своему настоящему хору и говорит: “Ну, знаете, вам надо бы бояться конкуренции”. Потому что дети-то, конечно, технически, может быть, не так хорошо пели, но звук детских голосов был такой ангельский, - а ведь эта литургия была для всех людей, не для детей только. (Так сказать, для календаря, я вам говорю, что восьмилетний о. Александр Шмеман был моим учеником, когда я вела четверговую школу в Париже, и он всегда называл меня “моя первая учительница”, потому что я его падежам учила.)
У меня такой долголетний опыт, уже столько поколений детей я вижу, и не могу здесь не сказать, как много для детей вообще значит участие в церковном хоре. Если у вас очень самолюбивый и очень хороший настоящий взрослый хор, то это бывает трудно, но можно, по крайней мере, сделать тогда детский или молодежный хор для некоторых отдельных песнопений. Те дети и подростки, которые любили церковное пение и участвовали в нем, как бы они потом не отходили от церкви, эта ниточка их всегда держит. И всегда бывает, что видишь: человек неверующий уже, сорок лет не исповедовался и не причащался, а войдет в храм, и смотришь, начинает подтягивать и начинает петь, иной раз и в хор пойдет, и кто знает, какими нитями Господь Бог душу человеческую держит!
Мальчики, конечно, были привлечены к прислуживанию вместо семинаристов на этой литургии, девочки были привлечены к чтению, читали апостол, часы. Исповедь была накануне вечером, а проскомидию о. Александр совершил перед Царскими вратами, в храме, причем все дети стояли вокруг, и пока он вынимал частицы, они по своим запискам читали имена тех, кого надо было помянуть. Я стояла рядом с маленьким шестилетним мальчиком, и помню, как он переживал, что вот, он читает имена! Все совершалось по-английски, на более понятном для них языке, и должна сказать, что на меня это произвело очень сильное впечатление.
В другом знакомом мне приходе как всегда встал вопрос: что делать с девочками? Батюшка у нас был святой человек и допустил двадцать пять мальчишек быть у него прислужниками! Они не стояли в алтаре, этого не было, они стояли на клиросе, но по очереди все выходили прислуживать, и бывало за службу на клиросе стояло до двадцати пяти человек мальчишек. Но что было делать с девочками? И матушка придумала: устроила детское сестричество. Для них была придумана маленькая форма - такие косыночки беленькие, переднички беленькие, и они стояли и свечи с подсвечников снимали. Косынки были реально полезной вещью, потому что всегда есть опасность, что дети волосы подожгут. Они разносили молящимся просфоры. Приход был побольше, но все-таки многие знали друг друга. Иногда бывали какие-нибудь особые служения, например, на Троицин день они заранее приносили цветы и перед началом службы продавали их приходящим. Много было обязанностей. И жизнь маленького сестричества длилась, пока им руководила матушка. Но потом батюшка умер, матушка как бы немножко отошла, и сестричество потеряло смысл. Нужно, чтобы было какое-то руководство.
Теперь я перехожу, собственно, к главной теме моего доклада - содержание преподавания, что преподавать детям и как преподавать. В самом начале я вам сказала, что основной принцип - это передавать те понятия, те сведения, которые нужны для духовной жизни ребенка на его уровне развития. И что для нас в этом отношении самое Евангелие дает? Знаете, меня всегда очень поражало то место (это, собственно говоря, только два случая в Евангелии), где сказано, что Господь рассердился, разгневался. Один раз когда торговали в храме, и еще когда Его ученики - Его ученики, проповедники, святые! - не пускали детей подходить к Нему, потому что, мол, дети мешают проповеди. И вот это второй раз, когда Христос рассердился. И что Он сделал с детьми? Это были, очевидно, совсем маленькие дети - Он даже притчи им не рассказал, сказки им не рассказал, а посадил их к Себе на колени, обнял, благословил, дал им Свое физическое благословение, так сказать, общение. Вот, понимаете, если уж Евангелие нас этому учит, то как же нам не стараться подходить к детям на их уровне!
У детей уже в три-четыре года, то есть, собственно говоря, до того, как они попадают к нам в школу, уже может быть понятие о том, что Бог есть, и может быть так, что этого понятия нет. У них нет понятия, что Бога нет, - такого, если хотите, сознательного атеизма в три года у ребенка не будет. Но ребенок, который растет в атмосфере, где о Боге не говорят, Бога не знают, Богу не молятся, просто не знает о Нем. Как недавно меня маленький шестилетний мальчик, только что приехавший из Советского союза, спросил - я что-то сказала, во фразе появилось слово “Бог”, и он, который все время спрашивал: “А почему? А почему?”, говорит: “А что такое Бог?” Он просто не знал этого слова. А у ребенка, растущего в христианской и верующей семье, есть понятие о Боге, он видит, что упоминают Бога, что крестятся, что мать или отец, бабушка - молятся, и все эти понятия входят в его жизнь. И первое, что он может сказать, что он может понять, это когда ему говорят: “Боженька все сделал, Бог все сделал. Бог и солнышко сделал, и звезды”. Вот когда они начинают понимать, что существует кто-то, кто делает, и что каждая вещь кем-то сделана, то в это его первое миросозерцание входит и понятие, что сделал Бог, ну, сотворил - но это уже более трудное слово. Понятие его о Боге будет совсем другое, чем у взрослых, но он чувствует реальность этого. Я всегда вспоминаю маленького трехлетнего ребенка, мать с ним вечером помолилась, ну, как можно молиться с таким ребенком: “Господи, помилуй папу, маму”, а потом он высунулся в окно, взглянул на небо и сказал: “Спокойной ночи, Боженька!”, - и пошел спать. И вот эта вера, уверяю вас именно по-евангельски, - та, которая и нужна человеку, а говорить детям какие-нибудь определения, формулы, по-моему, ни к чему.
Помню, я с ужасом смотрела, как один очень благочестивый семинарист из нашей семинарии решил преподавать в детском саду. Достались ему пятилетние детки, и ему казалось, что вот он так хорошо на их уровне делал: поставил их в хоровод и стали они ходить кругом и по-английски петь: “God is Love” - “Бог есть Любовь”, “Бог есть Любовь”. И если он думал, что у этих деток от этого появилось понятие о Любви или о Боге, то он очень ошибался, потому что если ребенку сказали: “Бог есть Любовь”, - то это для него ничего не значит, но вот что Бог любит - это можно сказать: “Бог тебя любит и ты любишь Бога.” Действие ребенок может понять, а формулировку понятия - нет. Значит, этому маленькому дошкольному ребенку надо себе представить действие Божие. Можно рассказывать ему что-то из Евангелия. Например, как было страшно, потому что была буря, а Христос сказал ветру, и вот стало тихо. Как кто-то был больной, и Христос его сделал здоровым, помог; а один из моих любимых рассказов - это насыщение пяти тысяч. Как-то раз я рассказывала это маленькому пятилетнему мальчику, из таких сложных детей, ребенку разбитого брака, он и по-русски уже давно не говорил, а мать была неверующая, и он ничего не знал. И вот рассказывала я ему, как люди собрались, проголодались, а ни у кого ничего нет, как быть? И спросили Христа, и какой-то мальчик маленький сказал, что у него есть немножко рыбки и хлеба, - ну, вы знаете этот рассказ. И вдруг этот мальчик, которому я рассказывала, так мечтательно говорит: “Ах, как бы я хотел жить во время Христа”.
Понимаете, вот это чувство, что это мальчик помог Христу. Вот такой рассказ в пять лет очень доходчив. И вот эти рассказы, такие рассказы надо подбирать, причем, я считаю, что не надо упирать на чудесность чуда, потому что для маленьких детей все чудесно. И они верят еще иногда и в сказки, и в волшебство, в Америке - там в Деда Мороза такого очень фантастичного. И я считаю, что, конечно, позднее надо понять разницу между чудом и не чудом, но делать из чудес такой магизм, волшебство, сказочность - это, по-моему, неправильно. Главное, это дать понять любовь Божию и участие Бога в жизни человека. Мне кажется, что как бы мы просто ни говорили с этими маленькими детьми, как бы мы примитивно ни говорили, очень важно никогда не говорить то, что для нас самих неправда, и не сочинять рассказы про Иисуса Христа, про Матерь Божию, про Церковь, про чудеса, про понятия о вере - такие, какие потом им надо будет откинуть, когда они станут взрослей.
Продолжение на сайте