Солуниада.
Кто в армии служил, тот в цирке не смеется - гласит народная армейская мудрость.
Мы же можем прибавать: кто хоть краешком глаза касался истории Византии , тот будет уже невыносимо скучать на псевдоисторических сериалах а-ля "Игра престолов", ибо кто вкусит кипения жизненных сил и исторических идей византийских деятелей, тот не захочет больше горького.
Предлагаю Вашему вниманию маленький эпизод - историю недолгого существования самостоятельного Солунского государства в изложении изящного и островзорого слога архимандрита Антонина Капустина (с небольшими сокращениями и кулинарными добавками по моему вкусу)
Василий Болгаробойца при всех успехах своего оружия и имени столько же владел Македонией, сколько и его неугомонный соперник краль Болгарский. И изо дня на день владеть становилось все труднее и труднее по обычной причине.
В греческом войске , как всегда, не доставало греков.
Наемники же сочувствовали новому правительству ровно в соответствии уплаченным за сочувствие деньгам, а поскольку греков недоставало, как обычно, не только в войске, но и в уплате налогов, то сочувствие наемников императору выражалось в очень неровных и переменчивых формах. Правда, обыденность бунтов наемных войск периодически разбавлялась резней и потасовками между наемниками аланами, славянами и франками, которые друг друга терпели чуть больше, чем патриарх и папа.
В результате правители провинций волей-неволей действовали на своих постах с возможной независимостью, а самодержцы часто вместо провинции управляли титулом от нее.
В XI-XII веках в отношениях Солуня (в который ленивые славяне превратили Фессалоники) с Царьградом царил полнейший хаос, в котором вряд ли тогдашние самодержцы разбирались намного сильнее нынешних историков. В довершение к неразберихе периодически проносились в разных направлениях, бряцая железом и римскими анафемами, отважные освободители Святой Земли от частной собственности, которые помимо образцовых обычных при таких освобождениях разорений , показали пример, как можно совершенно чистосердечно устраивать вассальные владения , которым не было никакого дела до того, существует ли на свете их сюзерен, кто он, и что он о них думает.
Со своей стороны, сюзерены, страдая уже приведенной выше традиционной греческой немочью, со своей стороны из нужды сделали любочестие и довольствуясь удовольствием от прохлады, производимой тенью былого самодержавия, выходили из блаженной летаргии только тогда, когда являлся какой-нибудь претендент на изношенный и крепко полинявший царский пурпур, выбрав местом для своих преступных действий тот или другой шатающийся угол империи.
При таком порядке ведения дел не диво, потому, прочесть у Византийских историков, что в 1179 году император Мануил Комнин сам отчислил город Солунь вместе со всей Македонией , о границах которой благодаря географическим опытам болгарских царей, никто в Византии не имел никогда представления, в приданное своему зятю - иноземцу, сыну Маркиза Монферратского, Реньеру, 17-летнему юноше, первому красавцу своего времени, в которого влюбилась тридцатилетняя дочь самодержца Мария.
Помимо устроения личной жизни несколько засидевшейся по тогдашним понятиям в девицах дочери, государь , как водилось в тонкой восточной политике, намеревался загребать жар чужими руками, т.е. Македонией зятем, которому отец или другой кто в Европе , конечно, пришлет достаточно войска, чтобы удержаться на троне.
Но хитрого грека перехитрила Яже вещей Истина.
Реньера крестили в Иоанна, обвенчали с Марией, возложили царский македонский венец , после чего император Мануил незамедлительно преставился, оставив наследником Алексия ΙΙ Комнина.
Реньер-Иоанн, чтобы избавить мальчика от чужого влияния, составил заговор, в результате которого на трон взошел Андроник, долго живший на Руси и бывший там созерцателем и , как мы увидим в дальнейшем, отличным учеником нашего академического курса по княжеской политике.
Ибо Андроник по воцарении немедленно отравил и Марию и ее монферратского мужа около 1183 года, не дав им даже увидать Солунь.
В Солунь поехал править от имени самого Андроника некто Давид, один из многих расплодившихся тогда Комнинов, из которых можно уже было бы составить приличное войско, если бы они имели к тому охоту.
Но был и еще один Комнин с вещим именем Алексия, который не меньше Андроника прожил на Руси и научился (разумеется, не у нас!) умозаключению "Если Андроник согнал с престола Алексия, то почему бы Алексию не согнать с престола Андроника?"
Умозаключение было простое, но его выполнение опять сопровождалось традиционной греческой немочью. Если у Андроника было мало войска, то у Алексия - никакого. Отсутствие войска Алексию возместил избыток греческого патриотизма, который и внушил ему обратиться за помощью к сильному тогда королю Сицилийскому, польстив сего надеждой взять Константинополь и овладеть империей.
Задняя мысль у проходимца была наследственная фамильная мысль Комниных - загребать жар чужими руками, не пытаясь думать о том, кому и на что послужит загребаемое.
Гильому Второму Константинополь всегда нравился и он высадил свои войска в Албании, овладел Диррахием, еще раз прошествовал победоносно с римскими легионами по исторической виа Эгнатиа и осадил Фессалоники. Алексий был при нем и подсказывал, как удобнее всего пакостить Андронику.
Солунь была в осаде с Преображения по Успение 1185 года. Достойный представитель Андроника бон-виван Давид посмеивался над варварами франками, сидя за крепкими стенами городскими. Однако, греческие эпиграммы не могли заменить греческий гарнизон и франки взяли город, в котором произвели ужасающее истребление, пощадив при этом дом правителя Давида, который сначала заперся в крепости, но потом поладил с победителями.
Но на этот раз завоевать империю не удалось. Андроник научился у русских не только политике, но и военному делу и мрачные бороды алан-наемников появились у Солуни раньше, чем франки успели получить отпущение грехов за произведенную резню.
7 ноября произошло большое сражение между императорским войском и сицилийцами. Буйные кавказцы, составлявшие большинство войска императора, разбили легионеров наголову, и освободили Солунь, после чего учинили там такую резню, что о резне , произведенной накануне франками, местные жители стали вспоминать как о золотом веке города.
Историк повествующий о сих достопамятных деяниях - Никита Хониат - предполагает, что город тогда составлял целокупную часть империи. В то время западные известия говорят о том, что городом и всей областью по праву наследства владел брат и преемник столь неудачно женившегося Иоанна-Реньера Бонифаций, маркиз Монферратский. Судя по всему, в Византии об этом просто не знали, а на Западе скромно умалчивали.
Как бы то ни было, это была только прелюдия.
Как известно, четвертый крестовый поход, бывший через 100 с небольшим лет после первого, направлен был уже не с целью освобождения святых мест от неверных, так как турецкая сталь заставила пересмотреть крестоносных рыцарей степень ее неверности, - а по более широкой программе - не затрагивая мусульманские страны, освободить страждущий и стенающий Восток от "фотиевой схизмы". Сей поход закончился благополучно взятием Константинополя и восстановлением "настоящей империи" Константина Великого, который , как известно, столько почитал наместника Божия на земле, что подарил ему и самый Рим с Италией, и подарил бы еще чего-нибудь, если бы у курии на тот момент не закончилась в погребах наглость.
Душой этого похода были венецианский дож и маркиз Монферратский, который и был тот самый Бонифаций, о котором мы уже говорили. Когда водворилась в Царьграде латинская империя, покончившая с выдохшимися Комниными и задохнувшимися Ангелами, новый цезарь Балдуин, верный феодальной системе современной ему Европы, отблагодарил лучших помощников в захвате престола землями своей новой державы, преимущественно теми, которые не смог взять. Дожу с республикой достался архипелаг,а маркиз предъявил наследственные документы на право владения Солунью и всей Македонией.
Дело в том, что он был первым кандидатом на императорскую корону и Балдуину требовалось для его утешения также какое-нибудь венчание на царства , что и было сделано в самом КОнстантинополе. Новый государь уже был готов отправиться в свои владения, как вдруг вышла история, послужившая политической программой дальнейшего строения здания Латинской империи на песке Востока.
Новоиспеченному императору взыграла новоиспеченная императорская ревность и он приревновал Солунь к новому королю. И захотел прежде явить свой солнечный лик Солуни, введя торжественно во владение своего товарища.
Вышел дележ шкуры еще неубитого медведя.
Король находил такую честь не нужной и даже избыточной для своих владений.
Император настаивал.
Немало горьких слов перепало между венценосцами и кончилось все тем, что рыцари разъехались в разные стороны.
Балдуин отправился в Солунь, а Бонифаций в ... Адрианополь. Византия с трепетной надеждой ждала, что храбрые рыцари поедут все-таки в одно место и там по доброй старой традиции избавят от своего существования Восток в кровавой междоусобице, но то ли помешал третий союзник, или печальные уроки предшествующих походов были слишком живо памятны, только вассал уступил сюзерену.
Солуняне, которым уже надоели Комнины, приветливо отнеслись к монарху-франку и встретили его за городом с хлебом-солью, прося Балдуина об одном - не вводить солдат в город, что и было исполнено. С такой же смесью радуший и равнодушия они приняли своего нового короля , ибо что им еще оставалось делать? Притом, смышленый Бонифаций не упускал удобного случая выдвигать свою жену бывшую императрицу и ее сына от первого мужа-императора, которого он при каждой размолвке с Балдуином тут же провозглашал законным наследником императорского трона, вызывая у Балдуина приступы позеленения.
Впрочем, Бонифацию было скучно. Он был воителем, а не правителем. Очень скоро история его теряет в Солуни и находит завоевывающим Фессалию и нынешнюю Грецию до самого Пелопоннеса, где он упражнялся в осадах на Коринфе и Афинах. Из Греции он образовал подчиненное себе княжество Афинское. За него и тут распоряжалась если не царством, то царедворцами жена его, которая славилась и мужеством и красотою.
Римский папа почитал ее возвратившейся из схизмы в лоно папства, патриарх константинопольский почитал ее возвратившейся из гибели папства в лоно святой Церкви, но оба эти свидетельства больше говорят о ее дипломатическом таланте, чем об убеждениях.
В это время Солунское царство чуть не получило себе неожиданный конец.
По северным пределам империи скитался тогда бывший император Алексий III Ангел, каким-то необъяснимыми невероятным для византийской истории случаем оставшийся жив и здоров. После разных приключений он добрался до Солуня вместе с женой своей Ефросиньей и дочерью Евдокией. Скитальцы были благосклонно приняты королевой, хотя та имела мотив для жестокого обращения с ним, ибо Алексий низложил и ослепил ее бывшего мужа и своего родного брата. Но то ли приключений в дороге для Ангела оказалось недостаточно, то ли три бывшие императрицы не могут ужиться в одном дворце, но скоро была открыта интрига гостей против хозяев.
Алексий начал собирать себе в городе партию для изгнания чужеземцев. Впрочем, великодушная невестка опять необъяснимым для византии образом ограничилась тем, что прогнала из города своих бывших родственников. Испытав неудачу, те отправились с надеждами на успех далее к югу, где попались в руки к возвращавшемуся оттуда в свои владения Бонифация. Он бы и дальше оставался в классической земле в практических работах по военному ремеслу, если бы ему не донесли, что на севере за такие же опыты на его собственной короне не взялись неугомонные славянские соседи.
Северные варвары сложились тогда в два довольно сильные государства - болгарское и сербское, не считая других меньших народов - аланов, аваров, печенегов, команов, которые колебались, решая - что им выгоднее - защищать империю или разрушать. Для расправы над всей этой саранчей у Империи не было собственных сил. Королевство франков первое время обходилось своими, эллинистические стремления Бонифация на родину античных философов эти силы значительно уменьшили.
Вообще, со времен Первого похода франки унаследовали дурную греческую привычку вторгаться в интересах предприимчивости в сплошь инородные земли в совершенно ничтожных количествах.
И теперь оба монарха - и Балдуин, и Бонифаций, увидели себя в необходимости защищаться от такого врага, какого и не ожидали встретить забираясь на восток.
Над Болгарами тогда властвовал некто Иоанн или уменьшительно Иваница (по нашему - Иванушка), из чего западные сделали Иоанникия, который сделал то, что первый блин латинского владычества вышел комом по нашей пословице.
С помощью 14000 команов он наголову разбил Балдуина под Адрианополем, куда тот явился для подавления мятежа. Балдуин попал в плен и с ним обращались хорошо, с уважением к его императорской чести. Но вышло неприятное подозрение , что королевна неравнодушна к прекрасному франку-императору , так что Иоанн для излечения пагубной блудной страсти приказал Балдуину отрубить руки и ноги, а обрубок тела лежал три дня на скале, где его клевали вороны. После чего по православному обычаю царь болгарский приказал сделать из его черепа себе чашу. Император процарствовал всего 9 месяцев.
Легкость , с которой славяне побили знаменитых рыцарей, вызывала у них острый приступ мужества и панславизма, так что если бы они имели хоть малое сочувствие с единоверными греками, то франкской затее тут же был бы и конец. Между тем оказалось согласовать даже сочувствие Иоанна с самим собой.
Болгарский царь, внезапно ставший возлюбленнейшим сыном папы Иннокентия Третьего пишет ему с предложением унии и просит императорской короны и именует себя почему-то по-гречески ромэофтоносом - грекобойцем. После чего со спокойной душой отправился истреблять легионы папы. Покончив с императором, он взялся за Бонифация.
Тот в то время предусмотрительно объезжал западные области своего государства, восстанавливая города, когда ему донесли, что в столице произошло возмущение, что граждане, воспылав патриотизмом, положили изгнать одно иноземное правительство и пригласить другое, произведя торжественную мену франков на болгар, а королева, спасая себя, укрылась в крепости.
Бонифаций спешно отбыл в Солунь, но восстание уже благополучно завершилось по обычаю случайными убийствами и благодарственным молебном.
Но зато по его следам двигался к Солуню с большим войском сам болгарский царь.
Произошла уже привычная для жителей Солуня большая осада, которой и историк уже сбился со счета, и один король , запершись в стенах, отчаянно отбивался от другого. Болгарский царь, нетерпеливый от природы, не вытерпел возмутительного отпора и стремительно возвратился в свои горы, не считая отступление позором.
Бонифаций убедился , что спасение может быть только в союзе всех владетелей франкских и для его упрочнения положил выдать свою дочь за брата покойного Балдуина Генриха, императорствовавшего в Царьграде. 4 февраля 1207 года девицу торжественно обвенчали с императором в храме Св.Софии. Праздникам не было конца в обоих столицах.
Единственный, кто не праздновал , был болгарский царь, который не даром прожил столько лет заложником при бывшем византийском дворе. Возмущенный непрестанным шумным праздником у себя под боком, он заключил союз с Феодором Ласкарем, никейским императором, договорившись не давать покоя Генриху ни на один день.
Следуя этому решению, Феодор тут же заключил договор с Генрихом и вечный мир и пообещал поддержку Генриху и Болдуину в изничтожении болгарского Иванушки. По всей видимости, союз, не состоявший в брачных узах, оказался недостаточно прочным.
Но тут внезапно погиб славный воитель двух крестовых походов Бонифаций и погиб бесславно, гоняясь за болгарскими наездниками. Голову его в виде трофея доставили православнейшему государю, который также приказал сделать из нее заздравную чашу и поставить в буфет к Балдуину.
Впрочем, эта история имела столь любимый дамами высшего общества романтический конец. Истребив Болдуина и Бонифация и разбив Генриха, царь Иванушка Болгарский выдал за Генриха дочь, а внук Феодора Ласкариса женился на племяннице Балдуиновой, а сам царь на радостях осадил Солунь и таки бы взял, если бы в одну ночь его не нашли в палатке мертвым, официально от воспаления легких, а по благочестивому убеждению византийских историков - от заступничества святого Димитрия великомученика. Впрочем, судя по предсмертному крику царя Ивана "Манастра" у него было на этот счет свое особое мнение, но звал ли он Манастру или обвинял , останется неведомым до Страшного Суда.
С кончиной болгарского самодержца осада снялась сама собой и в течение 10 лет граждане Солуни наслаждались миром и покоем.
Государством правила вдова Бонифация регенствовавшая при сыне его Димитрие, второй сын Гильом воспитывался в Риме.
Но тут умирает Генрих, не оставив наследника, и преемником был выбран их зять Петр. Которого в Риме самолично папа короновал на столь близкое его сердцу Византийское царство с заповедью покончить с ненавистной схизмой. Свидетелем торжества был и Гильом. Новый император, не будучи силен ни в истории ни в географии, на радостях назначил Гильома новым королем Солунским при том, что там уже королей и королев был некоторый переизбыток. Чтобы утешить мать, которую таким образом удаляли с регентсва, папа дал ей привилегию не подлежать епископскому запрещению без ведома св.Престола, что было особенно ценно тем, что собственно мать нового короля Гильома и его брат Димитрий были православными. Собственно , предполагают, что потому и вместо них и был назначен католик Гильом.
Но вся эта римская затея села на мель у одного не обозначенного ни на одной мореходной карте курии бродячего буйного мыса под названием эпирский деспот, которому было суждено запутать окончательно и без того запутанный ход истории последних веков Империи. История там была следующая.
Когда новый католический император Балдуин отправился в первый раз в вояж по империи, а именно в Солунь, в числе перебежчиков греков был и некто Михаил Ангел-Комнин, представление о котором можно составить хотя бы по тому, что мы уже сказали о последних представителях Ангелов и Комниных. В довершение всего он был еще не совсем законного происхождения.
Пока император занимался феодальными экзерцициями с Бонифацием в Солуни, сей Михаил, предпочитая действенность действий тонкостям вассальных отношений, пришел увидел и победил Эпир и успел сколотить из обломков Византии самое мощное из шести образовавшихся тогда государства. Ему наследовал его брат Феодор, о котором и пойдет у нас речь.
Первым делом новый деспот затмил славу предыдущего. Он захватил в свои руки ново-папопоставленного константинопольского императора Петра, которого дорога к престолу по несчастью лежала через владения Эпирского деспота. На несчастного в горах напали разбойники, очень похожие на личную когорту деспота, и которых после самых отчаянных поисков Феодор так и не смог отыскать не смотря на просительное и отеческое послание лично папы. Два года просидел , размышляя о превратностях бытия, венценосный пленник в какой-то крепости , после чего исчез бесследно.
Участь Петра отбила охоту к путешествиям и у Гильома, который безопасное бесславие в Риме предпочитал славному безвестию в руках эпирских разбойников. Тут деспот Феодор сообразил, что железо надо ковать, пока оно горячо, и немедленно двинул дружину в беззащитную Македонию. Города предавались ему , как своему природному государю с надеждой, что он покончит с постоянными нестрояниями измученного края.
Триумфатор был уже под Солунем и когда ему вздумалось въехать в город, солунскому королю Димитрию по счастливому совпадению вздумалось из него поспешно выехать. Феодор взял Солунь и провозгласил себя ... римским императором по чину и уставу византийских.
В Никее , куда эмигрировал настоящий императорский двор, на это дело взглянули с высокомерным неодобрением. Особенно же патриарх с Синодом неодобрительно смотрели на то, что Феодор обратился к солунскому архиерею повенчать его на царство, на что получил суровый отказ поскольку венчать на царство по византийским уставам мог только патриарх.
Больше всех, конечно, болел сердцем за Солунь святой отец в Риме, сердце которого, как известно, болит обо всем мире и больше всего о территориях под властью схизматиков. О новом императоре, явившемся в Солуни, у папы должны были остаться приятные воспоминания, связанные с исчезновением Петра, и даже после этого случая отличный человек успел заявить себя перед верховным первосвященником "верным и послушным сыном". Но отец такой веры уже не сохранял и проклял верного и послушного сына торжественным проклятием . Проклятие это было, как обычно, следствием средоточия светской и духовной власти богоданной понтифику.
Дело в том, что изгнанные потомки экс-короли Димитрий и брат его Гильом затеяли нечто вроде камерного домашнего крестового похода против эпирского деспота и папа стал сыпать новым крестоносцам индульгенции обеими руками. Но пока они собирались мыслями, маркиз Гильом заболел и умер, лет пять после него прозябал где-то в Италии Димитрий и тоже умер. Двойному властодержцу больше ничем не оставалось подкрепить свое всевластие, как торжественной анафемой Феодору.
Тем временем новый император не шутя взялся за византийство. Он завел при Солуни настоящий императорский двор , стал раздавать , как было в Византии, титулы деспота, севастократора и другие высшие саны империи, облекся в багряницу и красную обувь, но сделал все это несколько по-болгарски, как заметил это обиженный такой профанацией летописец.
Новый Август не понравился никому. За морем его почитали если не самой геенной огненной, то как минимум наследником. В Константинополе латинском при его имени скрежетали зубами, в Никее молча пожимали плечами и презрительно крестились. Не менее других злился на него болгарский царь Асень II, у которого тот без всяких церемоний по соседски отбирал отобранные у Византии укрепленные места и земли.
Достигнув этого бесспорного качества византийских императоров - быть ненавидимым всеми - Феодор решил по возможности достичь и древней столицы византийских императоров, а именно - взять Константинополь.Победоносно двинулся он вперед со своими вольными дружинами и без боя взял Адрианополь у своего же и притом законного государя, т.е. Никейского императора, которому будучи эпирским деспотом был обязан вассальными отношениями.
Оттуда он начал совершать набеги до самого Константинополя с той однако особенностью, что нашему завоевателю была не по зубам вообще какая бы то ни была крепостная стена, а у Константинополя их было изобилие.
От набегов эпирского деспота Константинополь избавил болгарский царь Асень, который, узнав об отбытии свежеиспеченного императора прочь, вздумал нанести визит вежливости в Солунь в отсутствие хозяина. В результате на Северо-западе Феодоровых владений начались такие чудеса, что тому пришлось спешно заканчивать свои безуспешные развлечения с крепостными стенами и возвращаться.
Оказалось, впрочем, что болгарский царь действительно хотел только познакомиться с предприимчивым воителем и вместо ожидаемой нами резни состоялась крепкая и искренняя дружба, скрепленная родственным союзом, ибо болгарин выдал свою дочь Марию за брата Феодорова Мануила. Впрочем, внезапная дружба объясналась тем, что Феодор и Асень были крайне похожи и стоили друг друга и как государи, и как люди вообще, так что понимали друг друга почти без слова. Собственно по той же самой причине она не могла длиться долго.
В апреле 1230 года Феодор опять отправился добыть себе какую-нибудь крепостную стену, но из Адрианополя вдруг повернул по реке Марице во владения болгарского царя, где принялся за традиционные государственные деяния - грабежи и разорения. Асень наскоро вооружился, пришил к знамени мирную грамоту Феодора в обличение его вероломства и напал на солунского самодержца при Клокотинице,и разбил его наголову.
Асень не только не казнил ни одного пленника, но самого Феодора принял с лаской и честью и только что не отпускал домой. Слава Асенева великодушия облетела пределы Феодоровой державы и города, отнятые у болгар Феодором, сами стали отходить обратно к Асеню,и скоро от царства солунского едва осталась одна Солунь, где засел брат Феодора Мануил. Сей муж хотя не приставал ни к кому с титулом самодержца, но подписывался киноварью, явно давал разуметь, что преемствует своему брату.Из уважения к дочери Асень его не трогал , так что осмелевший Мануил отправился воевать Фессалию, о которой все знали только, что ею владеет какой-то франк.
Думается, ни для кого не будет сюрпризом, что Феодор не скучал в плену Асеня и развлекал себя заговорами против болгарского царя. Один из них был раскрыт, Феодора ослепили, что по тогдашним правилам сразу сделало солунским императором изумленного Мануила. Но изумление Мануила только начиналось. Феодор попал в плен с собственной семьей, в которой была дочь его Ирина. Красота ее и особенно рост настолько поразили Асеня - доку по этому делу, что он женился на ней и к ужасу и сумасшествию византийских канонистов брат зятя Асеня стал ему тестем. В недолгое время молодая царица взяла такую силу над Асенем, что все заговоры Феодора были прощены, и произошло то, чему бы никто не поверил, если бы не знал, что дело было в Византии.
Асень отправился сажать Феодора обратно на трон Солунский, где уже уютно устроился брат Феодора и зять Асеня Мануил. Город взяли, Мануила сослали, а дочь вернули отцу. Осталось одно препятствие - слепота Феодора. Но и тут нашли средство - Феодор провозгласил императором юного сына Иоанна.
Никейский император Иоанн еще терпел экзерциции Феодора частью по необходимости, частью по обаянию личности. Но кто такой был какой-то Иоанн? И добрый во всех других отношениях, когда это не касалось необходимости византийствовать, никейский император задумал покончить с македонским царством способом, еще неизвестным миру.
Он пригласил к себе в гости по старому знакомству Феодора, как человека великой опытности для получения мудрых советов по управлению Империи. Иоанн Никейский продержал его у себя довольное время, а затем собрал войско и отправился вместе с ним на неприятеля, забыв сказать на какого.
По пути войско в каждом городе всех приводило к присяге императору Иоанну. Какому из них - особенно не уточняли.
Наконец оно дошло до Солуня , где и остановилось в саду овчаря. Город опять попал в осаду. Иоанн Солунский уже приготовился защищаться, но тут явился его отец и уговорил сына сдаться . Тот бы и дальше сопротивлялся, но император Никейский оказался внезапно щедр и предложил сохранить все владения с одним условием- не надевать красные башмаки. Щедрость Иоанна Ватаци объяснялась очень просто. К нему пришла весть, что тохары (татары?) разбили мусульман и победили их. Наспех заключив мир с Иоанном, Иоанн бросился к Геллеспонту. Что он хотел делать - защитить мусульман или добить - до сих пор остается загадкой. Знатоки Византии не будут сомневаться в его способности и на то и на другое.
Иоанн остался деспотом при слепом отце. Сей достойный юноша попал в Византию совершенно непонятно зачем. Он был благоговейнейший христианин, не пропускал ни одного дня без Литургии и сам вычитывал часы дома, постоянно беседовал с монахами и вел крайне воздержную жизнь. Недолго спустя, очевидно , несоответствие было обнаружено и исправлено - не пригодный для мира и особенно мира византийского юноша скончался. На престол его взошел младший брат, который был византийцем до мозга костей - вельможи солунского двора чаще видели его ночью, убегающим из кельи их достойных супружниц, чем днем за государственными делами.
Наскучившись бегать за деспотом по ночам с палками и фонарями, вельможи положили сдать город императору Никейскому, и случай скоро представился. Иоанн Ватаци, узнав, что болгарский трон достался 12 летнему ребенку, справедливо рассудил, что он может что-нибудь в троне поломать , и решил самолично позаботиться о его сохранности. Собрав для убедительной аргументации войско, он тронулся в поход и уже приближался к Солуни, как был встречен с хлебом солью и предложением отдать ему Солунь.
Какой-то сердоболец донес о заговоре Димитрию, тот приказал схватить заговорщика. Заговорщики исполнительно схватили заговорщика и с лишком пять часов избивали палками мешки с пшеницей в сарае, а пытаемый сидел рядом и орал благим матом. На этом Димитрий успокоился и пребывал мирен до самого внезапного появления императора на пороге дворца. Димитрий укрылся в крепости. За него явилась ходатайствовать сестра его Ирина, бывшая королева Болгарская, и Иоанн , хотя и не был таким знатоком, как Асень, но тоже был впечатлен красотой и особенно ростом Ирины, так что Димитрий остался цел и невредим и только посажен под замок.
Город отдали в управление великому доместику Андронику Палеологу.Так закончилось царство Фессалоникийское.
Мы же можем прибавать: кто хоть краешком глаза касался истории Византии , тот будет уже невыносимо скучать на псевдоисторических сериалах а-ля "Игра престолов", ибо кто вкусит кипения жизненных сил и исторических идей византийских деятелей, тот не захочет больше горького.
Предлагаю Вашему вниманию маленький эпизод - историю недолгого существования самостоятельного Солунского государства в изложении изящного и островзорого слога архимандрита Антонина Капустина (с небольшими сокращениями и кулинарными добавками по моему вкусу)
Василий Болгаробойца при всех успехах своего оружия и имени столько же владел Македонией, сколько и его неугомонный соперник краль Болгарский. И изо дня на день владеть становилось все труднее и труднее по обычной причине.
В греческом войске , как всегда, не доставало греков.
Наемники же сочувствовали новому правительству ровно в соответствии уплаченным за сочувствие деньгам, а поскольку греков недоставало, как обычно, не только в войске, но и в уплате налогов, то сочувствие наемников императору выражалось в очень неровных и переменчивых формах. Правда, обыденность бунтов наемных войск периодически разбавлялась резней и потасовками между наемниками аланами, славянами и франками, которые друг друга терпели чуть больше, чем патриарх и папа.
В результате правители провинций волей-неволей действовали на своих постах с возможной независимостью, а самодержцы часто вместо провинции управляли титулом от нее.
В XI-XII веках в отношениях Солуня (в который ленивые славяне превратили Фессалоники) с Царьградом царил полнейший хаос, в котором вряд ли тогдашние самодержцы разбирались намного сильнее нынешних историков. В довершение к неразберихе периодически проносились в разных направлениях, бряцая железом и римскими анафемами, отважные освободители Святой Земли от частной собственности, которые помимо образцовых обычных при таких освобождениях разорений , показали пример, как можно совершенно чистосердечно устраивать вассальные владения , которым не было никакого дела до того, существует ли на свете их сюзерен, кто он, и что он о них думает.
Со своей стороны, сюзерены, страдая уже приведенной выше традиционной греческой немочью, со своей стороны из нужды сделали любочестие и довольствуясь удовольствием от прохлады, производимой тенью былого самодержавия, выходили из блаженной летаргии только тогда, когда являлся какой-нибудь претендент на изношенный и крепко полинявший царский пурпур, выбрав местом для своих преступных действий тот или другой шатающийся угол империи.
При таком порядке ведения дел не диво, потому, прочесть у Византийских историков, что в 1179 году император Мануил Комнин сам отчислил город Солунь вместе со всей Македонией , о границах которой благодаря географическим опытам болгарских царей, никто в Византии не имел никогда представления, в приданное своему зятю - иноземцу, сыну Маркиза Монферратского, Реньеру, 17-летнему юноше, первому красавцу своего времени, в которого влюбилась тридцатилетняя дочь самодержца Мария.
Помимо устроения личной жизни несколько засидевшейся по тогдашним понятиям в девицах дочери, государь , как водилось в тонкой восточной политике, намеревался загребать жар чужими руками, т.е. Македонией зятем, которому отец или другой кто в Европе , конечно, пришлет достаточно войска, чтобы удержаться на троне.
Но хитрого грека перехитрила Яже вещей Истина.
Реньера крестили в Иоанна, обвенчали с Марией, возложили царский македонский венец , после чего император Мануил незамедлительно преставился, оставив наследником Алексия ΙΙ Комнина.
Реньер-Иоанн, чтобы избавить мальчика от чужого влияния, составил заговор, в результате которого на трон взошел Андроник, долго живший на Руси и бывший там созерцателем и , как мы увидим в дальнейшем, отличным учеником нашего академического курса по княжеской политике.
Ибо Андроник по воцарении немедленно отравил и Марию и ее монферратского мужа около 1183 года, не дав им даже увидать Солунь.
В Солунь поехал править от имени самого Андроника некто Давид, один из многих расплодившихся тогда Комнинов, из которых можно уже было бы составить приличное войско, если бы они имели к тому охоту.
Но был и еще один Комнин с вещим именем Алексия, который не меньше Андроника прожил на Руси и научился (разумеется, не у нас!) умозаключению "Если Андроник согнал с престола Алексия, то почему бы Алексию не согнать с престола Андроника?"
Умозаключение было простое, но его выполнение опять сопровождалось традиционной греческой немочью. Если у Андроника было мало войска, то у Алексия - никакого. Отсутствие войска Алексию возместил избыток греческого патриотизма, который и внушил ему обратиться за помощью к сильному тогда королю Сицилийскому, польстив сего надеждой взять Константинополь и овладеть империей.
Задняя мысль у проходимца была наследственная фамильная мысль Комниных - загребать жар чужими руками, не пытаясь думать о том, кому и на что послужит загребаемое.
Гильому Второму Константинополь всегда нравился и он высадил свои войска в Албании, овладел Диррахием, еще раз прошествовал победоносно с римскими легионами по исторической виа Эгнатиа и осадил Фессалоники. Алексий был при нем и подсказывал, как удобнее всего пакостить Андронику.
Солунь была в осаде с Преображения по Успение 1185 года. Достойный представитель Андроника бон-виван Давид посмеивался над варварами франками, сидя за крепкими стенами городскими. Однако, греческие эпиграммы не могли заменить греческий гарнизон и франки взяли город, в котором произвели ужасающее истребление, пощадив при этом дом правителя Давида, который сначала заперся в крепости, но потом поладил с победителями.
Но на этот раз завоевать империю не удалось. Андроник научился у русских не только политике, но и военному делу и мрачные бороды алан-наемников появились у Солуни раньше, чем франки успели получить отпущение грехов за произведенную резню.
7 ноября произошло большое сражение между императорским войском и сицилийцами. Буйные кавказцы, составлявшие большинство войска императора, разбили легионеров наголову, и освободили Солунь, после чего учинили там такую резню, что о резне , произведенной накануне франками, местные жители стали вспоминать как о золотом веке города.
Историк повествующий о сих достопамятных деяниях - Никита Хониат - предполагает, что город тогда составлял целокупную часть империи. В то время западные известия говорят о том, что городом и всей областью по праву наследства владел брат и преемник столь неудачно женившегося Иоанна-Реньера Бонифаций, маркиз Монферратский. Судя по всему, в Византии об этом просто не знали, а на Западе скромно умалчивали.
Как бы то ни было, это была только прелюдия.
Как известно, четвертый крестовый поход, бывший через 100 с небольшим лет после первого, направлен был уже не с целью освобождения святых мест от неверных, так как турецкая сталь заставила пересмотреть крестоносных рыцарей степень ее неверности, - а по более широкой программе - не затрагивая мусульманские страны, освободить страждущий и стенающий Восток от "фотиевой схизмы". Сей поход закончился благополучно взятием Константинополя и восстановлением "настоящей империи" Константина Великого, который , как известно, столько почитал наместника Божия на земле, что подарил ему и самый Рим с Италией, и подарил бы еще чего-нибудь, если бы у курии на тот момент не закончилась в погребах наглость.
Душой этого похода были венецианский дож и маркиз Монферратский, который и был тот самый Бонифаций, о котором мы уже говорили. Когда водворилась в Царьграде латинская империя, покончившая с выдохшимися Комниными и задохнувшимися Ангелами, новый цезарь Балдуин, верный феодальной системе современной ему Европы, отблагодарил лучших помощников в захвате престола землями своей новой державы, преимущественно теми, которые не смог взять. Дожу с республикой достался архипелаг,а маркиз предъявил наследственные документы на право владения Солунью и всей Македонией.
Дело в том, что он был первым кандидатом на императорскую корону и Балдуину требовалось для его утешения также какое-нибудь венчание на царства , что и было сделано в самом КОнстантинополе. Новый государь уже был готов отправиться в свои владения, как вдруг вышла история, послужившая политической программой дальнейшего строения здания Латинской империи на песке Востока.
Новоиспеченному императору взыграла новоиспеченная императорская ревность и он приревновал Солунь к новому королю. И захотел прежде явить свой солнечный лик Солуни, введя торжественно во владение своего товарища.
Вышел дележ шкуры еще неубитого медведя.
Король находил такую честь не нужной и даже избыточной для своих владений.
Император настаивал.
Немало горьких слов перепало между венценосцами и кончилось все тем, что рыцари разъехались в разные стороны.
Балдуин отправился в Солунь, а Бонифаций в ... Адрианополь. Византия с трепетной надеждой ждала, что храбрые рыцари поедут все-таки в одно место и там по доброй старой традиции избавят от своего существования Восток в кровавой междоусобице, но то ли помешал третий союзник, или печальные уроки предшествующих походов были слишком живо памятны, только вассал уступил сюзерену.
Солуняне, которым уже надоели Комнины, приветливо отнеслись к монарху-франку и встретили его за городом с хлебом-солью, прося Балдуина об одном - не вводить солдат в город, что и было исполнено. С такой же смесью радуший и равнодушия они приняли своего нового короля , ибо что им еще оставалось делать? Притом, смышленый Бонифаций не упускал удобного случая выдвигать свою жену бывшую императрицу и ее сына от первого мужа-императора, которого он при каждой размолвке с Балдуином тут же провозглашал законным наследником императорского трона, вызывая у Балдуина приступы позеленения.
Впрочем, Бонифацию было скучно. Он был воителем, а не правителем. Очень скоро история его теряет в Солуни и находит завоевывающим Фессалию и нынешнюю Грецию до самого Пелопоннеса, где он упражнялся в осадах на Коринфе и Афинах. Из Греции он образовал подчиненное себе княжество Афинское. За него и тут распоряжалась если не царством, то царедворцами жена его, которая славилась и мужеством и красотою.
Римский папа почитал ее возвратившейся из схизмы в лоно папства, патриарх константинопольский почитал ее возвратившейся из гибели папства в лоно святой Церкви, но оба эти свидетельства больше говорят о ее дипломатическом таланте, чем об убеждениях.
В это время Солунское царство чуть не получило себе неожиданный конец.
По северным пределам империи скитался тогда бывший император Алексий III Ангел, каким-то необъяснимыми невероятным для византийской истории случаем оставшийся жив и здоров. После разных приключений он добрался до Солуня вместе с женой своей Ефросиньей и дочерью Евдокией. Скитальцы были благосклонно приняты королевой, хотя та имела мотив для жестокого обращения с ним, ибо Алексий низложил и ослепил ее бывшего мужа и своего родного брата. Но то ли приключений в дороге для Ангела оказалось недостаточно, то ли три бывшие императрицы не могут ужиться в одном дворце, но скоро была открыта интрига гостей против хозяев.
Алексий начал собирать себе в городе партию для изгнания чужеземцев. Впрочем, великодушная невестка опять необъяснимым для византии образом ограничилась тем, что прогнала из города своих бывших родственников. Испытав неудачу, те отправились с надеждами на успех далее к югу, где попались в руки к возвращавшемуся оттуда в свои владения Бонифация. Он бы и дальше оставался в классической земле в практических работах по военному ремеслу, если бы ему не донесли, что на севере за такие же опыты на его собственной короне не взялись неугомонные славянские соседи.
Северные варвары сложились тогда в два довольно сильные государства - болгарское и сербское, не считая других меньших народов - аланов, аваров, печенегов, команов, которые колебались, решая - что им выгоднее - защищать империю или разрушать. Для расправы над всей этой саранчей у Империи не было собственных сил. Королевство франков первое время обходилось своими, эллинистические стремления Бонифация на родину античных философов эти силы значительно уменьшили.
Вообще, со времен Первого похода франки унаследовали дурную греческую привычку вторгаться в интересах предприимчивости в сплошь инородные земли в совершенно ничтожных количествах.
И теперь оба монарха - и Балдуин, и Бонифаций, увидели себя в необходимости защищаться от такого врага, какого и не ожидали встретить забираясь на восток.
Над Болгарами тогда властвовал некто Иоанн или уменьшительно Иваница (по нашему - Иванушка), из чего западные сделали Иоанникия, который сделал то, что первый блин латинского владычества вышел комом по нашей пословице.
С помощью 14000 команов он наголову разбил Балдуина под Адрианополем, куда тот явился для подавления мятежа. Балдуин попал в плен и с ним обращались хорошо, с уважением к его императорской чести. Но вышло неприятное подозрение , что королевна неравнодушна к прекрасному франку-императору , так что Иоанн для излечения пагубной блудной страсти приказал Балдуину отрубить руки и ноги, а обрубок тела лежал три дня на скале, где его клевали вороны. После чего по православному обычаю царь болгарский приказал сделать из его черепа себе чашу. Император процарствовал всего 9 месяцев.
Легкость , с которой славяне побили знаменитых рыцарей, вызывала у них острый приступ мужества и панславизма, так что если бы они имели хоть малое сочувствие с единоверными греками, то франкской затее тут же был бы и конец. Между тем оказалось согласовать даже сочувствие Иоанна с самим собой.
Болгарский царь, внезапно ставший возлюбленнейшим сыном папы Иннокентия Третьего пишет ему с предложением унии и просит императорской короны и именует себя почему-то по-гречески ромэофтоносом - грекобойцем. После чего со спокойной душой отправился истреблять легионы папы. Покончив с императором, он взялся за Бонифация.
Тот в то время предусмотрительно объезжал западные области своего государства, восстанавливая города, когда ему донесли, что в столице произошло возмущение, что граждане, воспылав патриотизмом, положили изгнать одно иноземное правительство и пригласить другое, произведя торжественную мену франков на болгар, а королева, спасая себя, укрылась в крепости.
Бонифаций спешно отбыл в Солунь, но восстание уже благополучно завершилось по обычаю случайными убийствами и благодарственным молебном.
Но зато по его следам двигался к Солуню с большим войском сам болгарский царь.
Произошла уже привычная для жителей Солуня большая осада, которой и историк уже сбился со счета, и один король , запершись в стенах, отчаянно отбивался от другого. Болгарский царь, нетерпеливый от природы, не вытерпел возмутительного отпора и стремительно возвратился в свои горы, не считая отступление позором.
Бонифаций убедился , что спасение может быть только в союзе всех владетелей франкских и для его упрочнения положил выдать свою дочь за брата покойного Балдуина Генриха, императорствовавшего в Царьграде. 4 февраля 1207 года девицу торжественно обвенчали с императором в храме Св.Софии. Праздникам не было конца в обоих столицах.
Единственный, кто не праздновал , был болгарский царь, который не даром прожил столько лет заложником при бывшем византийском дворе. Возмущенный непрестанным шумным праздником у себя под боком, он заключил союз с Феодором Ласкарем, никейским императором, договорившись не давать покоя Генриху ни на один день.
Следуя этому решению, Феодор тут же заключил договор с Генрихом и вечный мир и пообещал поддержку Генриху и Болдуину в изничтожении болгарского Иванушки. По всей видимости, союз, не состоявший в брачных узах, оказался недостаточно прочным.
Но тут внезапно погиб славный воитель двух крестовых походов Бонифаций и погиб бесславно, гоняясь за болгарскими наездниками. Голову его в виде трофея доставили православнейшему государю, который также приказал сделать из нее заздравную чашу и поставить в буфет к Балдуину.
Впрочем, эта история имела столь любимый дамами высшего общества романтический конец. Истребив Болдуина и Бонифация и разбив Генриха, царь Иванушка Болгарский выдал за Генриха дочь, а внук Феодора Ласкариса женился на племяннице Балдуиновой, а сам царь на радостях осадил Солунь и таки бы взял, если бы в одну ночь его не нашли в палатке мертвым, официально от воспаления легких, а по благочестивому убеждению византийских историков - от заступничества святого Димитрия великомученика. Впрочем, судя по предсмертному крику царя Ивана "Манастра" у него было на этот счет свое особое мнение, но звал ли он Манастру или обвинял , останется неведомым до Страшного Суда.
С кончиной болгарского самодержца осада снялась сама собой и в течение 10 лет граждане Солуни наслаждались миром и покоем.
Государством правила вдова Бонифация регенствовавшая при сыне его Димитрие, второй сын Гильом воспитывался в Риме.
Но тут умирает Генрих, не оставив наследника, и преемником был выбран их зять Петр. Которого в Риме самолично папа короновал на столь близкое его сердцу Византийское царство с заповедью покончить с ненавистной схизмой. Свидетелем торжества был и Гильом. Новый император, не будучи силен ни в истории ни в географии, на радостях назначил Гильома новым королем Солунским при том, что там уже королей и королев был некоторый переизбыток. Чтобы утешить мать, которую таким образом удаляли с регентсва, папа дал ей привилегию не подлежать епископскому запрещению без ведома св.Престола, что было особенно ценно тем, что собственно мать нового короля Гильома и его брат Димитрий были православными. Собственно , предполагают, что потому и вместо них и был назначен католик Гильом.
Но вся эта римская затея села на мель у одного не обозначенного ни на одной мореходной карте курии бродячего буйного мыса под названием эпирский деспот, которому было суждено запутать окончательно и без того запутанный ход истории последних веков Империи. История там была следующая.
Когда новый католический император Балдуин отправился в первый раз в вояж по империи, а именно в Солунь, в числе перебежчиков греков был и некто Михаил Ангел-Комнин, представление о котором можно составить хотя бы по тому, что мы уже сказали о последних представителях Ангелов и Комниных. В довершение всего он был еще не совсем законного происхождения.
Пока император занимался феодальными экзерцициями с Бонифацием в Солуни, сей Михаил, предпочитая действенность действий тонкостям вассальных отношений, пришел увидел и победил Эпир и успел сколотить из обломков Византии самое мощное из шести образовавшихся тогда государства. Ему наследовал его брат Феодор, о котором и пойдет у нас речь.
Первым делом новый деспот затмил славу предыдущего. Он захватил в свои руки ново-папопоставленного константинопольского императора Петра, которого дорога к престолу по несчастью лежала через владения Эпирского деспота. На несчастного в горах напали разбойники, очень похожие на личную когорту деспота, и которых после самых отчаянных поисков Феодор так и не смог отыскать не смотря на просительное и отеческое послание лично папы. Два года просидел , размышляя о превратностях бытия, венценосный пленник в какой-то крепости , после чего исчез бесследно.
Участь Петра отбила охоту к путешествиям и у Гильома, который безопасное бесславие в Риме предпочитал славному безвестию в руках эпирских разбойников. Тут деспот Феодор сообразил, что железо надо ковать, пока оно горячо, и немедленно двинул дружину в беззащитную Македонию. Города предавались ему , как своему природному государю с надеждой, что он покончит с постоянными нестрояниями измученного края.
Триумфатор был уже под Солунем и когда ему вздумалось въехать в город, солунскому королю Димитрию по счастливому совпадению вздумалось из него поспешно выехать. Феодор взял Солунь и провозгласил себя ... римским императором по чину и уставу византийских.
В Никее , куда эмигрировал настоящий императорский двор, на это дело взглянули с высокомерным неодобрением. Особенно же патриарх с Синодом неодобрительно смотрели на то, что Феодор обратился к солунскому архиерею повенчать его на царство, на что получил суровый отказ поскольку венчать на царство по византийским уставам мог только патриарх.
Больше всех, конечно, болел сердцем за Солунь святой отец в Риме, сердце которого, как известно, болит обо всем мире и больше всего о территориях под властью схизматиков. О новом императоре, явившемся в Солуни, у папы должны были остаться приятные воспоминания, связанные с исчезновением Петра, и даже после этого случая отличный человек успел заявить себя перед верховным первосвященником "верным и послушным сыном". Но отец такой веры уже не сохранял и проклял верного и послушного сына торжественным проклятием . Проклятие это было, как обычно, следствием средоточия светской и духовной власти богоданной понтифику.
Дело в том, что изгнанные потомки экс-короли Димитрий и брат его Гильом затеяли нечто вроде камерного домашнего крестового похода против эпирского деспота и папа стал сыпать новым крестоносцам индульгенции обеими руками. Но пока они собирались мыслями, маркиз Гильом заболел и умер, лет пять после него прозябал где-то в Италии Димитрий и тоже умер. Двойному властодержцу больше ничем не оставалось подкрепить свое всевластие, как торжественной анафемой Феодору.
Тем временем новый император не шутя взялся за византийство. Он завел при Солуни настоящий императорский двор , стал раздавать , как было в Византии, титулы деспота, севастократора и другие высшие саны империи, облекся в багряницу и красную обувь, но сделал все это несколько по-болгарски, как заметил это обиженный такой профанацией летописец.
Новый Август не понравился никому. За морем его почитали если не самой геенной огненной, то как минимум наследником. В Константинополе латинском при его имени скрежетали зубами, в Никее молча пожимали плечами и презрительно крестились. Не менее других злился на него болгарский царь Асень II, у которого тот без всяких церемоний по соседски отбирал отобранные у Византии укрепленные места и земли.
Достигнув этого бесспорного качества византийских императоров - быть ненавидимым всеми - Феодор решил по возможности достичь и древней столицы византийских императоров, а именно - взять Константинополь.Победоносно двинулся он вперед со своими вольными дружинами и без боя взял Адрианополь у своего же и притом законного государя, т.е. Никейского императора, которому будучи эпирским деспотом был обязан вассальными отношениями.
Оттуда он начал совершать набеги до самого Константинополя с той однако особенностью, что нашему завоевателю была не по зубам вообще какая бы то ни была крепостная стена, а у Константинополя их было изобилие.
От набегов эпирского деспота Константинополь избавил болгарский царь Асень, который, узнав об отбытии свежеиспеченного императора прочь, вздумал нанести визит вежливости в Солунь в отсутствие хозяина. В результате на Северо-западе Феодоровых владений начались такие чудеса, что тому пришлось спешно заканчивать свои безуспешные развлечения с крепостными стенами и возвращаться.
Оказалось, впрочем, что болгарский царь действительно хотел только познакомиться с предприимчивым воителем и вместо ожидаемой нами резни состоялась крепкая и искренняя дружба, скрепленная родственным союзом, ибо болгарин выдал свою дочь Марию за брата Феодорова Мануила. Впрочем, внезапная дружба объясналась тем, что Феодор и Асень были крайне похожи и стоили друг друга и как государи, и как люди вообще, так что понимали друг друга почти без слова. Собственно по той же самой причине она не могла длиться долго.
В апреле 1230 года Феодор опять отправился добыть себе какую-нибудь крепостную стену, но из Адрианополя вдруг повернул по реке Марице во владения болгарского царя, где принялся за традиционные государственные деяния - грабежи и разорения. Асень наскоро вооружился, пришил к знамени мирную грамоту Феодора в обличение его вероломства и напал на солунского самодержца при Клокотинице,и разбил его наголову.
Асень не только не казнил ни одного пленника, но самого Феодора принял с лаской и честью и только что не отпускал домой. Слава Асенева великодушия облетела пределы Феодоровой державы и города, отнятые у болгар Феодором, сами стали отходить обратно к Асеню,и скоро от царства солунского едва осталась одна Солунь, где засел брат Феодора Мануил. Сей муж хотя не приставал ни к кому с титулом самодержца, но подписывался киноварью, явно давал разуметь, что преемствует своему брату.Из уважения к дочери Асень его не трогал , так что осмелевший Мануил отправился воевать Фессалию, о которой все знали только, что ею владеет какой-то франк.
Думается, ни для кого не будет сюрпризом, что Феодор не скучал в плену Асеня и развлекал себя заговорами против болгарского царя. Один из них был раскрыт, Феодора ослепили, что по тогдашним правилам сразу сделало солунским императором изумленного Мануила. Но изумление Мануила только начиналось. Феодор попал в плен с собственной семьей, в которой была дочь его Ирина. Красота ее и особенно рост настолько поразили Асеня - доку по этому делу, что он женился на ней и к ужасу и сумасшествию византийских канонистов брат зятя Асеня стал ему тестем. В недолгое время молодая царица взяла такую силу над Асенем, что все заговоры Феодора были прощены, и произошло то, чему бы никто не поверил, если бы не знал, что дело было в Византии.
Асень отправился сажать Феодора обратно на трон Солунский, где уже уютно устроился брат Феодора и зять Асеня Мануил. Город взяли, Мануила сослали, а дочь вернули отцу. Осталось одно препятствие - слепота Феодора. Но и тут нашли средство - Феодор провозгласил императором юного сына Иоанна.
Никейский император Иоанн еще терпел экзерциции Феодора частью по необходимости, частью по обаянию личности. Но кто такой был какой-то Иоанн? И добрый во всех других отношениях, когда это не касалось необходимости византийствовать, никейский император задумал покончить с македонским царством способом, еще неизвестным миру.
Он пригласил к себе в гости по старому знакомству Феодора, как человека великой опытности для получения мудрых советов по управлению Империи. Иоанн Никейский продержал его у себя довольное время, а затем собрал войско и отправился вместе с ним на неприятеля, забыв сказать на какого.
По пути войско в каждом городе всех приводило к присяге императору Иоанну. Какому из них - особенно не уточняли.
Наконец оно дошло до Солуня , где и остановилось в саду овчаря. Город опять попал в осаду. Иоанн Солунский уже приготовился защищаться, но тут явился его отец и уговорил сына сдаться . Тот бы и дальше сопротивлялся, но император Никейский оказался внезапно щедр и предложил сохранить все владения с одним условием- не надевать красные башмаки. Щедрость Иоанна Ватаци объяснялась очень просто. К нему пришла весть, что тохары (татары?) разбили мусульман и победили их. Наспех заключив мир с Иоанном, Иоанн бросился к Геллеспонту. Что он хотел делать - защитить мусульман или добить - до сих пор остается загадкой. Знатоки Византии не будут сомневаться в его способности и на то и на другое.
Иоанн остался деспотом при слепом отце. Сей достойный юноша попал в Византию совершенно непонятно зачем. Он был благоговейнейший христианин, не пропускал ни одного дня без Литургии и сам вычитывал часы дома, постоянно беседовал с монахами и вел крайне воздержную жизнь. Недолго спустя, очевидно , несоответствие было обнаружено и исправлено - не пригодный для мира и особенно мира византийского юноша скончался. На престол его взошел младший брат, который был византийцем до мозга костей - вельможи солунского двора чаще видели его ночью, убегающим из кельи их достойных супружниц, чем днем за государственными делами.
Наскучившись бегать за деспотом по ночам с палками и фонарями, вельможи положили сдать город императору Никейскому, и случай скоро представился. Иоанн Ватаци, узнав, что болгарский трон достался 12 летнему ребенку, справедливо рассудил, что он может что-нибудь в троне поломать , и решил самолично позаботиться о его сохранности. Собрав для убедительной аргументации войско, он тронулся в поход и уже приближался к Солуни, как был встречен с хлебом солью и предложением отдать ему Солунь.
Какой-то сердоболец донес о заговоре Димитрию, тот приказал схватить заговорщика. Заговорщики исполнительно схватили заговорщика и с лишком пять часов избивали палками мешки с пшеницей в сарае, а пытаемый сидел рядом и орал благим матом. На этом Димитрий успокоился и пребывал мирен до самого внезапного появления императора на пороге дворца. Димитрий укрылся в крепости. За него явилась ходатайствовать сестра его Ирина, бывшая королева Болгарская, и Иоанн , хотя и не был таким знатоком, как Асень, но тоже был впечатлен красотой и особенно ростом Ирины, так что Димитрий остался цел и невредим и только посажен под замок.
Город отдали в управление великому доместику Андронику Палеологу.Так закончилось царство Фессалоникийское.