Отлученные от Олимпиады.

[ortheos]

Бурление общественного негодования по поводу циничного унижения России со стороны организаторов на предстоящих олимпийских играх  не только не стихает , но набирает обороты. Даже самые маститые консервативные православные ресурсы (не будем показывать пальцем) разражаются статьями в духе "Олимпиада - это все гнилое западное язычество, поэтому не смейте нас унижать, пустите на Олимпиаду под гордым российским флагом пореять гимном!"

Особые всплески эмоций вызывает непонятная покорность или даже содействие официальных лиц государства этому унижению. Спектр мнений самый различный - от "прогнулись бесхребетные" до "вставай страна огромная вставай на смертный бой".

Я не буду со своей стороны участвовать в этом бурлении - мое мнение достаточно известное - все Олимпиады , кроме св. диакониссы должны гореть в аду,  а их участники вкалывать на полях или на фабриках (в крайнем случае в офисах).

Но вот какую древнюю и очень интересную историю я хочу напомнить.



Тит Ливий, История города Рим , книга вторая.

" В день раз­би­ра­тель­ства Мар­ций в суд не явил­ся - от это­го раз­дра­же­ние про­тив него уси­ли­лось. Он был осуж­ден заоч­но и отпра­вил­ся в изгна­ние к вольскам, угро­жая оте­че­ству и вына­ши­вая враж­деб­ные умыс­лы.

Явив­шись к вольскам, он был при­нят радуш­но, и с каж­дым днем они дела­лись тем бла­го­склон­ней к нему, чем силь­ней воз­го­рал­ся он нена­ви­стью к сво­им (римлянам), чем чаще слы­ша­лись от него то жало­бы, то угро­зы. Госте­при­им­ство ему ока­зал Аттий Тул­лий. Знат­ней­ший чело­век среди воль­сков, он все­гда был враж­де­бен рим­ля­нам. И вот, побуж­да­е­мые - один - дав­ней нена­ви­стью, дру­гой - недав­ней яро­стью, замыш­ля­ют они про­тив рим­лян вой­ну. (8) Но они зна­ли, как нелег­ко под­толк­нуть к войне свой народ, столь­ко раз неудач­но брав­ший­ся за ору­жие: поте­ри, поне­сен­ные моло­де­жью в частых вой­нах, от после­до­вав­ше­го за ними мора, сло­ми­ли бое­вой дух; сле­до­ва­ло дей­ст­во­вать искус­но, и, так как ста­рая нена­висть уже осты­ла, нужен был новый повод, чтобы вос­пла­ме­нить гне­вом души.

В Риме как раз гото­ви­лись повто­рить Вели­кие игры.
Сенат поста­но­вил спра­вить игры как мож­но тор­же­ст­вен­нее.
По нау­ще­нию Аттия Тул­лия на эти игры при­шла огром­ная тол­па воль­сков.

Перед нача­лом игр Тул­лий, как зара­нее было услов­ле­но у них с Мар­ци­ем, явля­ет­ся к кон­су­лам и гово­рит, что хотел бы неглас­но заявить о деле государ­ст­вен­ной важ­но­сти.

По уда­ле­нии свиде­те­лей он ска­зал: «Не хоте­лось бы мне дур­но гово­рить о сво­их сограж­да­нах. Впро­чем, при­шел я не обви­нять их в про­ступ­ке, а лишь пре­до­сте­речь о воз­мож­но­сти его. Более, чем хоте­лось бы, при­су­ща нам вспыль­чи­вость. Это мы чув­ст­ву­ем по мно­гим соб­ст­вен­ным бед­ст­ви­ям: ведь и тем, что живем невреди­мы, обя­за­ны мы не соб­ст­вен­ным заслу­гам, а ваше­му дол­го­тер­пе­нию. Нын­че воль­сков здесь вели­кое мно­же­ство; идут игры; граж­дане заня­ты будут зре­ли­щем. Я пом­ню, что́ по тако­му же слу­чаю поз­во­ли­ла себе в этом горо­де сабин­ская моло­дежь; боюсь, как бы опять не вышло слу­чай­но чего неожидан­но­го. Вот я и рас­судил, что ради вас и ради нас следу­ет об этом пред­у­предить вас, кон­су­лы. Что до меня, то наме­рен я тот­час же уда­лить­ся домой, чтобы не пала на меня тень чье­го-нибудь сло­ва или дела». С эти­ми сло­ва­ми он уда­лил­ся.

Когда кон­су­лы доло­жи­ли сена­то­рам об этом сомни­тель­ном деле, сослав­шись на вер­но­го чело­ве­ка, тогда, как водит­ся, не по делу, а по чело­ве­ку отме­ре­ны были меры пре­до­сто­рож­но­сти, пусть даже и лиш­ние. Сенат поста­но­вил, что воль­ски долж­ны уйти из горо­да, и разо­сла­ны были гла­ша­таи с при­ка­за­ни­ем всем вольскам поки­нуть город до тем­ноты. Пона­ча­лу воль­сков, поспе­шив­ших за сво­и­ми пожит­ка­ми по домам, где они оста­нав­ли­ва­лись, охва­тил силь­ный страх; затем, по пути, при­шло него­до­ва­ние на то, что они, буд­то осквер­ни­те­ли или пре­ступ­ни­ки, уда­ле­ны с игр в дни празд­ни­ка, как бы объ­еди­ня­ю­ще­го богов и людей.

Так и шли они почти сплош­ной вере­ни­цей, а обо­гнав­ший их Тул­лий ждал у Ферен­тин­ско­го источ­ни­ка, каж­до­го знат­но­го чело­ве­ка встре­чая жало­ба­ми и воз­му­ще­ни­ем; и соб­ст­вен­но­му раз­дра­же­нию чут­ких слу­ша­те­лей вто­ри­ли его сло­ва, и с помо­щью зна­ти он всю тол­пу свел с доро­ги на поле.

Там, как на сход­ке, помя­нул он перед ними все преж­ние беды и обиды воль­ско­му пле­ме­ни от рим­ско­го наро­да и ска­зал так: «Но, если даже забыть все преж­нее, неужто стер­пи­те вы это вот нынеш­нее оскорб­ле­ние, ваш позор при откры­тии игр? Или непо­нят­но, что сего­дня отпразд­но­ва­ли над вами три­умф? Что уход ваш был зре­ли­щем для всех: для граж­дан и для чужих, для столь­ких окрест­ных наро­дов, что ваши жены и ваши дети ста­ли все­об­щим посме­ши­щем. Что, по-ваше­му, поду­ма­ли те, кто слы­шал сло­ва гла­ша­тая, видел вас ухо­дя­щи­ми, встре­тил на доро­ге это позор­ное шест­вие? Не ина­че, реши­ли они, что совер­ше­но нече­стье, что сво­им при­сут­ст­ви­ем на зре­ли­ще мы осквер­ни­ли бы игры и при­шлось бы уми­ло­стив­лять богов, пото­му и про­гна­ли нас из собра­ния бла­го­че­сти­вых, с их мест, из их сове­та. Чего же более? Не кажет­ся ли вам, что и живы-то мы пото­му толь­ко, что поспе­ши­ли уйти? Если, конеч­но, это уход, а не бег­ство. И этот город, в кото­ром, задер­жись вы еще на день, вас всех ожида­ла бы гибель, не счи­та­е­те вы враж­деб­ным? Вам объ­яви­ли вой­ну, и горе тем, кто ее объ­явил, если толь­ко вы муж­чи­ны!»

Так, и сами раз­гне­ван­ные и еще под­стре­ка­е­мые, разо­шлись они по домам, воз­буж­дая свои пле­ме­на, и достиг­ли того, что вся стра­на воль­сков отло­жи­лась от Рима.

Ну разве не интересная история?
Так что , отцы и братие, поменьше олимпиад в нашей жизни, побольше истории - мозги целее будут.