Третья Книга джунглей
В февральском номере "Бельских просторов" читайте фрагмент романа. Роман, как это водится, в процессе, но его малая часть под наванием "Третья Книга джунглей", чисто военная часть, публикуется к 25-летию окончания советского периода Афганской войны. Здесь в честь юбилея - малая часть малой части.
---
Холодало. Тихий поднял воротник куртки, дунул в «беломорину», прикурил, глубоко затянулся. На фоне заката папиросный дым был особенно густ и сед.
- Я тогда подгонял время, рвался домой, - сказал Тихий. - Уже бояться начал, что война не отпустит. Мне казалось, я изучил войну как никто, даже приручил ее, и она привыкла ко мне, полюбила, если война умеет любить. Я хотел вывести это драгоценное знание сюда, в мир, но так, чтобы та кровь не свернулась в этом кислом молоке, донести ее свежей до бумаги. Книгу хотел написать. Про войну. Как никто до меня...
- Написал? - спросил я.
- Нет, - сказал он. - Когда-то, кажется в шестом классе, я сочинил Третью Книгу джунглей. Объемом в школьную тетрадку, с рисунками... В ней мой любимый герой Маугли возвращается в джунгли. Возвращается и никого из прежних обитателей не находит там. Даже серых обезьян. Не знаю, какая уж катастрофа случилась, засуха или наводнение, погибли все или ушли, но пусто было в джунглях, и ни звука не издавали они, ничего, кроме шума ветра в кронах гигантских деревьев. Наверное, я был маленький, не знал, о чем писать, потому и писал о счастье из первых двух книг, которые написал другой. Главным героем третьей книги было прошлое. Следы лап, клочки шерсти, задиры когтей на коре, и только ветер, твой немой брат, приносит неведомо откуда знакомые до слез запахи. Сиди у ночного костра, отхлебывай по глотку вино былого, смешанное с твоими слезами, прислушивайся временами, не хрустнет ли за спиной ветка под чьей-то лапой, жди, не лизнет ли в шею теплый шершавый язык...
Я достал из лежащей на столе пачки папиросу, понюхал ее. Сильно захотелось закурить. Вдохнуть полную грудь дыма, чтобы сладко закружилась голова. Смяв забытым движением пальцев папиросную гильзу, я взял ее губами, вытянул из коробка спичку, чиркнул, но поднести не успел.
- Не надо, - сказал Тихий. Неуловимым взмахом выхватил у меня папиросу и вмял ее в пепельницу. - Не кури...
Солнце уже село. Ветер усилился, гнал с севера темные тучи. Леденел в стаканах самогон, леденели пальцы.
- Пошли в дом, - сказал Тихий, поднимаясь. - Печку затопим, мясо будем жарить...
Когда прогорели дрова, уже наступила ночь. Угли под кочергой брызгали искрами, по стенам пробегали всполохи. Было слышно, как задувает на улице, как шуршит по крыше и сыплет крупой по стеклам. Шел снег...
---
Холодало. Тихий поднял воротник куртки, дунул в «беломорину», прикурил, глубоко затянулся. На фоне заката папиросный дым был особенно густ и сед.
- Я тогда подгонял время, рвался домой, - сказал Тихий. - Уже бояться начал, что война не отпустит. Мне казалось, я изучил войну как никто, даже приручил ее, и она привыкла ко мне, полюбила, если война умеет любить. Я хотел вывести это драгоценное знание сюда, в мир, но так, чтобы та кровь не свернулась в этом кислом молоке, донести ее свежей до бумаги. Книгу хотел написать. Про войну. Как никто до меня...
- Написал? - спросил я.
- Нет, - сказал он. - Когда-то, кажется в шестом классе, я сочинил Третью Книгу джунглей. Объемом в школьную тетрадку, с рисунками... В ней мой любимый герой Маугли возвращается в джунгли. Возвращается и никого из прежних обитателей не находит там. Даже серых обезьян. Не знаю, какая уж катастрофа случилась, засуха или наводнение, погибли все или ушли, но пусто было в джунглях, и ни звука не издавали они, ничего, кроме шума ветра в кронах гигантских деревьев. Наверное, я был маленький, не знал, о чем писать, потому и писал о счастье из первых двух книг, которые написал другой. Главным героем третьей книги было прошлое. Следы лап, клочки шерсти, задиры когтей на коре, и только ветер, твой немой брат, приносит неведомо откуда знакомые до слез запахи. Сиди у ночного костра, отхлебывай по глотку вино былого, смешанное с твоими слезами, прислушивайся временами, не хрустнет ли за спиной ветка под чьей-то лапой, жди, не лизнет ли в шею теплый шершавый язык...
Я достал из лежащей на столе пачки папиросу, понюхал ее. Сильно захотелось закурить. Вдохнуть полную грудь дыма, чтобы сладко закружилась голова. Смяв забытым движением пальцев папиросную гильзу, я взял ее губами, вытянул из коробка спичку, чиркнул, но поднести не успел.
- Не надо, - сказал Тихий. Неуловимым взмахом выхватил у меня папиросу и вмял ее в пепельницу. - Не кури...
Солнце уже село. Ветер усилился, гнал с севера темные тучи. Леденел в стаканах самогон, леденели пальцы.
- Пошли в дом, - сказал Тихий, поднимаясь. - Печку затопим, мясо будем жарить...
Когда прогорели дрова, уже наступила ночь. Угли под кочергой брызгали искрами, по стенам пробегали всполохи. Было слышно, как задувает на улице, как шуршит по крыше и сыплет крупой по стеклам. Шел снег...