Николай Урусов: «Не уверен, что стоит ориентироваться на Нью-Йорк Блумберга»
http://urbanurban.ru
Автор: Лера Чубара
Бывший архитектурный критик The New York Times Николай Урусов рассказал о том, что не стоит воспринимать Нью-Йорк как модель идеального города, а Джейн Джекобс - как автора универсальных решений городских проблем, и почему архитектор - это слабое звено.
Фотография:
Наталья Шляховая / Институт «Стрелка»
- Довольно часто жюри, судящее архитектурные конкурсы, публикует список критериев, на которые оно будет опираться при выборе победителя. У вас как у архитектурного критика есть такой же универсальный набор критериев, при помощи которого вы опеределяете, «вот это хорошая архитектура, а это - плохая»?
- Если мы посмотрим на Москву, Рим или Дамаск, то увидим, что городская среда в них складывается из слоёв архитектурной истории, и в этих «слоях» сконцентрированы художественные, социальные, политические ценности. В Москве сохранение архитектурного наследия - огромная проблема, но это важная функция города - быть хранилищем исторической памяти. Поэтому я всегда обращаю внимание на то, как новое здание вписано в историческую среду, как оно работает с ней. Второй важный фактор, который я учитываю - уровень мастерства архитектора: понимание пространства, структуры, материалов. Но если говорить об архитектурных конкурсах, то, конечно, всегда хочется увидеть что-нибудь неожиданное.
- Мы в UrbanUrban пишем, в частности, о разного рода городских проблемах: у крупных, так называемых «глобальных» городов они одни, у маленьких индустриальных городов - другие. Обычно попытки решения этих проблем находятся в плоскости экономики, социальной, культурной и экологической политики. Насколько важна в этом контексте архитектура? Один немецкий архитектор сказал мне, что архитектура как дисциплина и как профессия не имеет никакого отношения к существующим городским проблемам и не может быть использована как инструмент их решения.
- Архитектура имеет очень длинную историю, которая началась ещё задолго до появления Парфенона. Как род искусства и как профессия она была несколько идеализирована в эпоху модерна, но заявления о бесполезности архитектуры сегодня мне кажутся, мягко говоря, поверхностными. Другое дело, что в контексте этих самых «глобальных» городов архитектура оказалась прочно связана не только с девелопментом, но и с модой, дизайном и прочими экономическими силами и явлениями, которые ориенированы на совсем небольшой процент населения. И одна из важных задач для современных архитекторов - найти такой способ функционирования в индустрии, чтобы оказывать влияние на социальные процессы. Впрочем, необходимо помнить урок ХХ века - сама по себе архитектура не может стать инструментом социальных преобразований. Многое зависит от социо-экономического контекста: цели, задачи и функции архитектуры послевоенной Европы отличаются от целей, задач и функций архитектуры позднего капитализма. Архитектор должен понимать этот контекст, осознавать свои возможности и свои ограничения. Это осознание и должно быть отправным пунктом в его профессиональной деятельности.
Экстремизм другого рода - попытка радикальным образом сгладить все «острые края» в городе
- Столичное правительство прилагает серьёзные усилия, чтобы сделать Москву «привлекательной» и «удобной для жизни». И если говорят о положительной модели, на которую можно ориентироваться, то Нью-Йорк является одной из основных референций. Вы же, кажется, не в большом восторге от того, что произошло с городом за последние 30-40 лет.
- Я имею ввиду, в первую очередь, изменения, коснувшиеся Манхэттена. Этот процесс начался в самом конце 1970-х - по иронии, как раз тогда, когда Рэм Колхас написал «Нью-Йорк вне себя». В это время городское правительство начинает предпринимать меры, чтобы сделать город более безопасным, а, по сути, «оздоровить» его, избавить от нежелательных элементов и вернуть корпоративных служащих и белый средний класс, активно уезжавший из небезопасного города. Я не хочу принижать значение безопасности в городе, и согласен, что Нью-Йорк в то время переживал экстремальные социальные сложности. Но ответом на эти проблемы стал экстремизм другого рода - попытка радикальным образом сгладить все «острые края» в городе. Благодаря политике Джулиани, а затем и Блумберга Манхэттен превратился в своего рода резервацию для высокообразованных богатых людей и таким образом потерял то, что делало его наиболее интересным - социальное разнообразие. Остров лишился многообразия голосов, которые, возможно, спорили друг с другом, но умудрялись как-то сосуществовать. Нью-Йорк пострадал от той же «болезни», что и другие «глобальные» города: он перестал быть убежищем, местом, где можно было оставаться анонимным, и стал местом, в котором удобно жить только тем, кто находится наверху экономической и социальной пирамиды. Эта модель не кажется мне такой уж привлекательной. Москва пока не достигла этой точки в своём развитии, но она является одним из тех городов, чей современный облик сформирован, а точнее - искажён экономическими процессами, характерными для позднего капитализма. Нью-Йорк Блумберга мне не кажется идеальной моделью и положительным примером городских преобразований, не уверен, что стоит на него ориентироваться.
- Кроме Блумберга, есть и другой житель Нью-Йорка, которого подняли на щит отечественные урбанисты. Я про Джейн Джекобс и её книгу «Смерть и жизнь больших американских городов», разумеется. Вы, я знаю, тоже не большой её поклонник.
- Я считаю, что читать нужно, в первую очередь, «Экономику городов», а не «Смерть и жизнь» - там больше полезного. Я не хочу полностью отрицать ценность её работы, но она говорит о вполне конкретном месте в конкретный исторический момент, которого больше не существует. Плюс решения, которые она предлагает, совершенно непригодны для проблем современного «глобального» города, в котором дейсвует логика корпоративного капитала, девелоперских амбиций и так далее - это совсем другой масштаб. По иронии, движение за сохранение исторической застройки Гринвис-Виллидж добилось успеха, но в итоге превратило в район в один из самых дорогих в городе - очередной анклав для супербогатых. Исторические районы стали наиболее желанным местом для жизни, и цены на недвижимость взмыли вертикально вверх. Та же самая история в других мировых столицах - в Лондоне, Париже. То, что в итоге стало с Гринвич-Виллидж, не имеет ничего общего с тем, за что ратовала Джекобс.
Но я сейчас говорю в основном о крупных западных городах. Процессы, протекающие в них не являются универсальными, хотя и встречаются в самых неожиданных местах по всему миру. То, что сильнее всего поразило меня за последние 10 лет моей журналистской работы - это новая застройка Мекки. Мне казалось, что у духовных и культурных центров такого масштаба и значения должен быть своего рода иммунитет к разрушительной логике развитого капитализма, но всё оказалось не так просто. Все исторические здания вокруг мечети Аль-Харам снесли, чтобы построить там элитные небоскребы - офисные и жилые комплексы. Похожие процессы происходят в китайском Шэньчжэне: производство выносится из города и коренное население следует за ним. Индустриальные и исторические районы попадают под снос, чтобы уступить место новой застройке бизнес-класса. Город стремительно теряет индивидуальность. И, возвращаясь к роли архитектуры в этом процессе, я боюсь, что архитектор или градостроитель являются заложниками ситуации, к сожалению, они -самое слабое звено в длинной цепочке тех, кто принимает решения.
Автор: Лера Чубара
Бывший архитектурный критик The New York Times Николай Урусов рассказал о том, что не стоит воспринимать Нью-Йорк как модель идеального города, а Джейн Джекобс - как автора универсальных решений городских проблем, и почему архитектор - это слабое звено.
Фотография:
Наталья Шляховая / Институт «Стрелка»
- Довольно часто жюри, судящее архитектурные конкурсы, публикует список критериев, на которые оно будет опираться при выборе победителя. У вас как у архитектурного критика есть такой же универсальный набор критериев, при помощи которого вы опеределяете, «вот это хорошая архитектура, а это - плохая»?
- Если мы посмотрим на Москву, Рим или Дамаск, то увидим, что городская среда в них складывается из слоёв архитектурной истории, и в этих «слоях» сконцентрированы художественные, социальные, политические ценности. В Москве сохранение архитектурного наследия - огромная проблема, но это важная функция города - быть хранилищем исторической памяти. Поэтому я всегда обращаю внимание на то, как новое здание вписано в историческую среду, как оно работает с ней. Второй важный фактор, который я учитываю - уровень мастерства архитектора: понимание пространства, структуры, материалов. Но если говорить об архитектурных конкурсах, то, конечно, всегда хочется увидеть что-нибудь неожиданное.
- Мы в UrbanUrban пишем, в частности, о разного рода городских проблемах: у крупных, так называемых «глобальных» городов они одни, у маленьких индустриальных городов - другие. Обычно попытки решения этих проблем находятся в плоскости экономики, социальной, культурной и экологической политики. Насколько важна в этом контексте архитектура? Один немецкий архитектор сказал мне, что архитектура как дисциплина и как профессия не имеет никакого отношения к существующим городским проблемам и не может быть использована как инструмент их решения.
- Архитектура имеет очень длинную историю, которая началась ещё задолго до появления Парфенона. Как род искусства и как профессия она была несколько идеализирована в эпоху модерна, но заявления о бесполезности архитектуры сегодня мне кажутся, мягко говоря, поверхностными. Другое дело, что в контексте этих самых «глобальных» городов архитектура оказалась прочно связана не только с девелопментом, но и с модой, дизайном и прочими экономическими силами и явлениями, которые ориенированы на совсем небольшой процент населения. И одна из важных задач для современных архитекторов - найти такой способ функционирования в индустрии, чтобы оказывать влияние на социальные процессы. Впрочем, необходимо помнить урок ХХ века - сама по себе архитектура не может стать инструментом социальных преобразований. Многое зависит от социо-экономического контекста: цели, задачи и функции архитектуры послевоенной Европы отличаются от целей, задач и функций архитектуры позднего капитализма. Архитектор должен понимать этот контекст, осознавать свои возможности и свои ограничения. Это осознание и должно быть отправным пунктом в его профессиональной деятельности.
Экстремизм другого рода - попытка радикальным образом сгладить все «острые края» в городе
- Столичное правительство прилагает серьёзные усилия, чтобы сделать Москву «привлекательной» и «удобной для жизни». И если говорят о положительной модели, на которую можно ориентироваться, то Нью-Йорк является одной из основных референций. Вы же, кажется, не в большом восторге от того, что произошло с городом за последние 30-40 лет.
- Я имею ввиду, в первую очередь, изменения, коснувшиеся Манхэттена. Этот процесс начался в самом конце 1970-х - по иронии, как раз тогда, когда Рэм Колхас написал «Нью-Йорк вне себя». В это время городское правительство начинает предпринимать меры, чтобы сделать город более безопасным, а, по сути, «оздоровить» его, избавить от нежелательных элементов и вернуть корпоративных служащих и белый средний класс, активно уезжавший из небезопасного города. Я не хочу принижать значение безопасности в городе, и согласен, что Нью-Йорк в то время переживал экстремальные социальные сложности. Но ответом на эти проблемы стал экстремизм другого рода - попытка радикальным образом сгладить все «острые края» в городе. Благодаря политике Джулиани, а затем и Блумберга Манхэттен превратился в своего рода резервацию для высокообразованных богатых людей и таким образом потерял то, что делало его наиболее интересным - социальное разнообразие. Остров лишился многообразия голосов, которые, возможно, спорили друг с другом, но умудрялись как-то сосуществовать. Нью-Йорк пострадал от той же «болезни», что и другие «глобальные» города: он перестал быть убежищем, местом, где можно было оставаться анонимным, и стал местом, в котором удобно жить только тем, кто находится наверху экономической и социальной пирамиды. Эта модель не кажется мне такой уж привлекательной. Москва пока не достигла этой точки в своём развитии, но она является одним из тех городов, чей современный облик сформирован, а точнее - искажён экономическими процессами, характерными для позднего капитализма. Нью-Йорк Блумберга мне не кажется идеальной моделью и положительным примером городских преобразований, не уверен, что стоит на него ориентироваться.
- Кроме Блумберга, есть и другой житель Нью-Йорка, которого подняли на щит отечественные урбанисты. Я про Джейн Джекобс и её книгу «Смерть и жизнь больших американских городов», разумеется. Вы, я знаю, тоже не большой её поклонник.
- Я считаю, что читать нужно, в первую очередь, «Экономику городов», а не «Смерть и жизнь» - там больше полезного. Я не хочу полностью отрицать ценность её работы, но она говорит о вполне конкретном месте в конкретный исторический момент, которого больше не существует. Плюс решения, которые она предлагает, совершенно непригодны для проблем современного «глобального» города, в котором дейсвует логика корпоративного капитала, девелоперских амбиций и так далее - это совсем другой масштаб. По иронии, движение за сохранение исторической застройки Гринвис-Виллидж добилось успеха, но в итоге превратило в район в один из самых дорогих в городе - очередной анклав для супербогатых. Исторические районы стали наиболее желанным местом для жизни, и цены на недвижимость взмыли вертикально вверх. Та же самая история в других мировых столицах - в Лондоне, Париже. То, что в итоге стало с Гринвич-Виллидж, не имеет ничего общего с тем, за что ратовала Джекобс.
Но я сейчас говорю в основном о крупных западных городах. Процессы, протекающие в них не являются универсальными, хотя и встречаются в самых неожиданных местах по всему миру. То, что сильнее всего поразило меня за последние 10 лет моей журналистской работы - это новая застройка Мекки. Мне казалось, что у духовных и культурных центров такого масштаба и значения должен быть своего рода иммунитет к разрушительной логике развитого капитализма, но всё оказалось не так просто. Все исторические здания вокруг мечети Аль-Харам снесли, чтобы построить там элитные небоскребы - офисные и жилые комплексы. Похожие процессы происходят в китайском Шэньчжэне: производство выносится из города и коренное население следует за ним. Индустриальные и исторические районы попадают под снос, чтобы уступить место новой застройке бизнес-класса. Город стремительно теряет индивидуальность. И, возвращаясь к роли архитектуры в этом процессе, я боюсь, что архитектор или градостроитель являются заложниками ситуации, к сожалению, они -самое слабое звено в длинной цепочке тех, кто принимает решения.