Литературная месть
Из статьи А. Хамидулиной.
Существует много моделей поведения на случай, если тебя обидели. Васю из соседнего подъезда, сломавшего твой любимый самолетик, можно немедля обсыпать песком. Про Светку из 7Б, которая увела у тебя первую любовь, можно пустить гадкую сплетню. А женщине из почтового отделения, нагрубившей вам, можно нахамить в ответ.
Но если вы гений, воплотивший в себе вершину писательского таланта, вам нечего бояться. И мерзавца, облившего грязью ваш титанический вклад в искусство, ничего не стоит отправить прямиком в ад или, скажем, утопить в остатках продуктов распада.
Михаил Булгаков
... Шлепая босыми ногами в воде, Маргарита ведрами носила из кухни воду в кабинет критика и выливала ее в ящики письменного стола. Потом, разломав молотком двери шкафа в этом же кабинете, бросилась в спальню. Разбив зеркальный шкаф, она вытащила из него костюм критика и утопила его в ванне. Полную чернильницу чернил, захваченную в кабинете, она вылила в пышно взбитую двуспальную кровать в спальне. Разрушение, которое она производила, доставляло ей жгучее наслаждение... (Мастер и Маргарита. Глава «Полет»)
Сие торжество хаоса и безнаказанного бандитизма - погром, учиненный Маргаритой в квартире критика Латунского. «Латунский! Это он погубил Мастера!» - восклицает она и взмывает на половой щетке к 84 квартире. И вот Маргарита с безудержной яростью вершит правосудие, круша все на своем пути.
Таким своеобразным способом Булгаков отомстил критику Осафу Литовскому, прототипу персонажа, чудом спасшегося от встречи с новоиспеченной ведьмой Маргаритой. Литовский был самым ярым критиком Булгакова, всячески препятствовал постановке его пьес и ввел в оборот выражение «булгаковщина». Правда, он жил в Замоскворечье, но Булгаков поселил его на Арбат, дабы Маргарите не пришлось делать приличный крюк по пути на бал.
Владимир Набоков
Набоков был негласно награжден титулом общепризнанного мастера пародий. Причем пародий, выполненных по всем законам карикатурного изящества. Он обыгрывал индивидуальные почерки писателей, шаржировал литературные образы или представлял произведения писателей в нарочито искаженном виде.
Самое интересное, что его врагом становился всякий, кто претендовал на литературные лавры. Поэтому объектами его насмешек в основном были писатели «первого ряда».
Так в чертах критика Христофора Мортуса (героя романа «Дар»; в переводе: «Христоносец-мертвец») можно узнать Георгия Адамовича и Зинаиду Гиппиус: «Манерный, аффектированно уклончивый стиль статей Мортуса, изобилующих восклицаниями, риторическими вопросами, ненужными оговорками и отступлениями, избыточными кавычками; его пристрастие к неточным и непроверенным цитатам по памяти, - всё это привело к тому, что «все, вплоть «до дактилографистки Ляли», сразу же поняли, кого высмеивает автор романа».
В романе Набокова «Ада» Генри Миллер предстает как нелюбимый главными героями писатель Хайнрих Мюллер, автор книги «Поксус», что дает однозначную отсылку к трилогии Миллера «Сексус» (1949), «Плексус» (1953), «Нексус» (1960).
Также досталось Пастернаку и его роману «Доктор Живаго», в 1958 году потеснившему набоковскую «Лолиту» на полках бестселлеров. Набоков, предчувствуя беду, недолюбливал его и раньше: «Есть в России довольно даровитый поэт Пастернак. Стих у него выпуклый, зобастый, таращащий глаза, словно его муза страдает базедовой болезнью» («Руль». Берлин. 1927 г.). А о «Докторе Живаго» отзывалася еще более ядовито, говоря, что это «неуклюжая и глупая книга, мелодраматическая дрянь, фальшивая исторически, психологически и мистически, полная пошлейших приемчиков…» (Из письма Роману Гринбергу от 21 сентября 1958 г.). Шквал лютой ненависти вылился и в героя «Ады» - писателя, автора романа «Любовные похождения доктора мертвого».
Еще один пример литературного троллинга Набокова - стихотворение «Хорошо-с, а помните, граждане...» из рассказа «Истребление тиранов». Думаю, не стоит объяснять, на кого он был направлен.
Праздник, как я уже говорил, разгорался, и весь мокрый от слез и смеха я стоял у окна, слушая стихи нашего лучшего поэта, которые декламировал по радио чудный актерский голос, с баритональной игрой в каждой складочке:
Хорошо-с,-- а помните, граждане,
Как хирел наш край без отца?
Так без хмеля сильнейшая жажда
Не создаст ни пивца, ни певца.
Вообразите, ни реп нет,
Ни баклажанов, ни брюкв...
Так и песня, что днесь у нас крепнет,
Задыхалась в луковках букв.
Шли мы тропиной исторенной,
Горькие ели грибы,
Пока ворота истории
Не дрогнули от колотьбы!
Пока, белизною кительной
Сияя верным сынам,
С улыбкой своей удивительной
Правитель не вышел к нам.
(«Истребление тиранов»)
Виктор Пелевин
Жестоким обращением с критиками известен и Виктор Пелевин, оставивший своего супротивника Павла Басинского утопать в собственных экскрементах.
Все началось с того, что Басинский раскритиковал роман Пелевина «Чапаев и Пустота» в статье «Из жизни отечественных кактусов» (совершенно понятно, кто здесь кактус). Пелевин, не утруждая себя окололитературными прениями, через три года посвятил критику отдельный эпизод в романе «Generation П».
Глава «Облако в штанах». Сценарий для «Гуччи»: В кадре дверь деревенского сортира. Жужжат мухи. Дверь медленно открывается, и мы видим сидящего над дырой худенького мужичка с похмельным лицом, украшенным усиками подковой. На экране титр: «Литературный обозреватель Павел Бисинский».
Далее Бисинский рассуждает о том, является ли Россия частью Европы. В момент разглагольствований доски туалета проламываются, мужичок с треском проваливается в яму, выкрикивая из темной жижи, что истоки проблемы, возможно, кроются в разделе церквей.
Началась творческая баталия. Басинский выпустил книгу «Русский роман, или Жизнь и приключения Джона Половинкина», где Пелевин предстает в образе писателя Виктора Сорнякова, автора романа «Деникин и Ничто». Все-таки пелевинский Чапаев не давал ему покоя.
Владимир Сорокин
Басинский, кстати, пользуется сравнительной популярностью у писателей, и в карикатурном образе предстал не только у Пелевина.
Вот, например, отрывок из романа Владимира Сорокина «День опричника»:«Тут же в воздухе кабинета возникает 128 лиц писателей. Все они в строгих коричневых рамочках и расположены - выстроены аккуратным квадратом. Над квадратом сим парят трое укрупненных: седобородый председатель Писательской Палаты Павел Олегов с неизменно страдальческим выражением одутловатого лица и два его еще более седых и угрюмо-озабоченных заместителя - Ананий Мемзер и Павло Басиня.»
Хотя, надо сказать, Бисинский, Басиня, он же Басинский относится к Сорокину чуть лучше, чем к Пелевину, у коего он вообще отказывается видеть малейшие признаки таланта. Причем талант первого, по мнению Басинского, заключается в том, что он хотя бы понимает чужой материал, на котором строится его творчество.
У Сорокина несомненно есть выдающийся художественный талант. В отличие от Пелевина, который кроит свои тексты из кусков чужих стилей, не понимая их, не чувствуя и оттого неизбежно опошляя, Сорокин кожей чувствует материю, с которой он работает. Это такой гигантский солитер, вживляющийся в чужую поэтику и уничтожающий её изнутри. С этой точки зрения, Сорокин весьма любопытен. Мне интересно наблюдать за тем, насколько материя, в которую он вживляется, выдерживает натиск этого паразита-терминатора. Насколько он способен разрушить чужой «дискурс». Ведь поэтика не только слова в определенном порядке, но ещё и - главное! - некий духовный цемент. То, что разрушается после сорокинского натиска, стало быть непрочно (П.Басинский. Статья «Сам себе солитер»).
Ранее в журнале «Октябрь» Басинский в статье вовсе посоветовал Сорокину посидеть в тюрьме, аргументируя это тем, что это для Сорокина единственно возможный способ стать писателем, и в тюрьме ведь не последние люди сидели: Шекспир, Уайльд, Солженицын.
Ананий Мемзер, соседствующий с Басинским в книге Сорокина, - это Андрей Немзер, написавший писателю немало «хвалебных од», говоря, что Сорокин, мол, везде на сто процентов остается Сорокиным, от опуса к опусу демонстрирующим один и тот же набор фишек. «Сорокин» - это бренд. Шаблонность его текстов последних лет («Пир», «Голубое сало», «Лед») никак не влияет на читательский спрос. Коней на переправе не меняют, а «великим писателем» Сорокин назначен давно» (А. Немзер. Статья «Хрен редьки не слаще»).
Пелевин и Сорокин без Басинского
Сами оплоты новейшей российской литературы друг друга, мягко говоря, не жалуют. Пелевин в романе «Бэтман Аполло» отвел для Сорокина целую главу, назвав ее «СРКН» на случай, если читающая публика не узнает в персонаже Владимире Георгиевиче прототипа. Объект пелевинского сарказма в главе очень явно обрисован и приправлен множеством аллюзий и издевок.
И здесь на помощь прогрессивной религии человечества приходит психоанализ. Он ставит знак метафорического равенства между золотом и экскрементами, позволяя заменить поклонение золотому тельцу ажиотажем вокруг символического кала, источником которого становится т. н. «культура» (В.Пелевин. «Бэтман Аполло». Глава «СРКН»).
Премного благодарный Сорокин, в свою очередь, отблагодарил Пелевина и тоже ответил ему главой в романе «Теллурия», по масштабности литературного стеба ничем не уступающей пелевинской. В ней легко угадывается и стиль, и насмешки по поводу философичности и мистицизма.
«Виктор Олегович проснулся, вылез из футляра, надел узкие солнцезащитные очки, встал перед зеркалом, забил себе в голову теллуровый гвоздь, надел монгольский халат, вошел в комнату для медитаций и промедитировал 69 секунд. Затем, пройдя на кухню, открыл холодильник, вынул пакет с красной жидкостью, налил стакан и медленно выпил, глядя сквозь фиолетовое окно на дневную Москву» (В. Сорокин «Теллурия». Глава XXXIII).
Существует много моделей поведения на случай, если тебя обидели. Васю из соседнего подъезда, сломавшего твой любимый самолетик, можно немедля обсыпать песком. Про Светку из 7Б, которая увела у тебя первую любовь, можно пустить гадкую сплетню. А женщине из почтового отделения, нагрубившей вам, можно нахамить в ответ.
Но если вы гений, воплотивший в себе вершину писательского таланта, вам нечего бояться. И мерзавца, облившего грязью ваш титанический вклад в искусство, ничего не стоит отправить прямиком в ад или, скажем, утопить в остатках продуктов распада.
Михаил Булгаков
... Шлепая босыми ногами в воде, Маргарита ведрами носила из кухни воду в кабинет критика и выливала ее в ящики письменного стола. Потом, разломав молотком двери шкафа в этом же кабинете, бросилась в спальню. Разбив зеркальный шкаф, она вытащила из него костюм критика и утопила его в ванне. Полную чернильницу чернил, захваченную в кабинете, она вылила в пышно взбитую двуспальную кровать в спальне. Разрушение, которое она производила, доставляло ей жгучее наслаждение... (Мастер и Маргарита. Глава «Полет»)
Сие торжество хаоса и безнаказанного бандитизма - погром, учиненный Маргаритой в квартире критика Латунского. «Латунский! Это он погубил Мастера!» - восклицает она и взмывает на половой щетке к 84 квартире. И вот Маргарита с безудержной яростью вершит правосудие, круша все на своем пути.
Таким своеобразным способом Булгаков отомстил критику Осафу Литовскому, прототипу персонажа, чудом спасшегося от встречи с новоиспеченной ведьмой Маргаритой. Литовский был самым ярым критиком Булгакова, всячески препятствовал постановке его пьес и ввел в оборот выражение «булгаковщина». Правда, он жил в Замоскворечье, но Булгаков поселил его на Арбат, дабы Маргарите не пришлось делать приличный крюк по пути на бал.
Владимир Набоков
Набоков был негласно награжден титулом общепризнанного мастера пародий. Причем пародий, выполненных по всем законам карикатурного изящества. Он обыгрывал индивидуальные почерки писателей, шаржировал литературные образы или представлял произведения писателей в нарочито искаженном виде.
Самое интересное, что его врагом становился всякий, кто претендовал на литературные лавры. Поэтому объектами его насмешек в основном были писатели «первого ряда».
Так в чертах критика Христофора Мортуса (героя романа «Дар»; в переводе: «Христоносец-мертвец») можно узнать Георгия Адамовича и Зинаиду Гиппиус: «Манерный, аффектированно уклончивый стиль статей Мортуса, изобилующих восклицаниями, риторическими вопросами, ненужными оговорками и отступлениями, избыточными кавычками; его пристрастие к неточным и непроверенным цитатам по памяти, - всё это привело к тому, что «все, вплоть «до дактилографистки Ляли», сразу же поняли, кого высмеивает автор романа».
В романе Набокова «Ада» Генри Миллер предстает как нелюбимый главными героями писатель Хайнрих Мюллер, автор книги «Поксус», что дает однозначную отсылку к трилогии Миллера «Сексус» (1949), «Плексус» (1953), «Нексус» (1960).
Также досталось Пастернаку и его роману «Доктор Живаго», в 1958 году потеснившему набоковскую «Лолиту» на полках бестселлеров. Набоков, предчувствуя беду, недолюбливал его и раньше: «Есть в России довольно даровитый поэт Пастернак. Стих у него выпуклый, зобастый, таращащий глаза, словно его муза страдает базедовой болезнью» («Руль». Берлин. 1927 г.). А о «Докторе Живаго» отзывалася еще более ядовито, говоря, что это «неуклюжая и глупая книга, мелодраматическая дрянь, фальшивая исторически, психологически и мистически, полная пошлейших приемчиков…» (Из письма Роману Гринбергу от 21 сентября 1958 г.). Шквал лютой ненависти вылился и в героя «Ады» - писателя, автора романа «Любовные похождения доктора мертвого».
Еще один пример литературного троллинга Набокова - стихотворение «Хорошо-с, а помните, граждане...» из рассказа «Истребление тиранов». Думаю, не стоит объяснять, на кого он был направлен.
Праздник, как я уже говорил, разгорался, и весь мокрый от слез и смеха я стоял у окна, слушая стихи нашего лучшего поэта, которые декламировал по радио чудный актерский голос, с баритональной игрой в каждой складочке:
Хорошо-с,-- а помните, граждане,
Как хирел наш край без отца?
Так без хмеля сильнейшая жажда
Не создаст ни пивца, ни певца.
Вообразите, ни реп нет,
Ни баклажанов, ни брюкв...
Так и песня, что днесь у нас крепнет,
Задыхалась в луковках букв.
Шли мы тропиной исторенной,
Горькие ели грибы,
Пока ворота истории
Не дрогнули от колотьбы!
Пока, белизною кительной
Сияя верным сынам,
С улыбкой своей удивительной
Правитель не вышел к нам.
(«Истребление тиранов»)
Виктор Пелевин
Жестоким обращением с критиками известен и Виктор Пелевин, оставивший своего супротивника Павла Басинского утопать в собственных экскрементах.
Все началось с того, что Басинский раскритиковал роман Пелевина «Чапаев и Пустота» в статье «Из жизни отечественных кактусов» (совершенно понятно, кто здесь кактус). Пелевин, не утруждая себя окололитературными прениями, через три года посвятил критику отдельный эпизод в романе «Generation П».
Глава «Облако в штанах». Сценарий для «Гуччи»: В кадре дверь деревенского сортира. Жужжат мухи. Дверь медленно открывается, и мы видим сидящего над дырой худенького мужичка с похмельным лицом, украшенным усиками подковой. На экране титр: «Литературный обозреватель Павел Бисинский».
Далее Бисинский рассуждает о том, является ли Россия частью Европы. В момент разглагольствований доски туалета проламываются, мужичок с треском проваливается в яму, выкрикивая из темной жижи, что истоки проблемы, возможно, кроются в разделе церквей.
Началась творческая баталия. Басинский выпустил книгу «Русский роман, или Жизнь и приключения Джона Половинкина», где Пелевин предстает в образе писателя Виктора Сорнякова, автора романа «Деникин и Ничто». Все-таки пелевинский Чапаев не давал ему покоя.
Владимир Сорокин
Басинский, кстати, пользуется сравнительной популярностью у писателей, и в карикатурном образе предстал не только у Пелевина.
Вот, например, отрывок из романа Владимира Сорокина «День опричника»:«Тут же в воздухе кабинета возникает 128 лиц писателей. Все они в строгих коричневых рамочках и расположены - выстроены аккуратным квадратом. Над квадратом сим парят трое укрупненных: седобородый председатель Писательской Палаты Павел Олегов с неизменно страдальческим выражением одутловатого лица и два его еще более седых и угрюмо-озабоченных заместителя - Ананий Мемзер и Павло Басиня.»
Хотя, надо сказать, Бисинский, Басиня, он же Басинский относится к Сорокину чуть лучше, чем к Пелевину, у коего он вообще отказывается видеть малейшие признаки таланта. Причем талант первого, по мнению Басинского, заключается в том, что он хотя бы понимает чужой материал, на котором строится его творчество.
У Сорокина несомненно есть выдающийся художественный талант. В отличие от Пелевина, который кроит свои тексты из кусков чужих стилей, не понимая их, не чувствуя и оттого неизбежно опошляя, Сорокин кожей чувствует материю, с которой он работает. Это такой гигантский солитер, вживляющийся в чужую поэтику и уничтожающий её изнутри. С этой точки зрения, Сорокин весьма любопытен. Мне интересно наблюдать за тем, насколько материя, в которую он вживляется, выдерживает натиск этого паразита-терминатора. Насколько он способен разрушить чужой «дискурс». Ведь поэтика не только слова в определенном порядке, но ещё и - главное! - некий духовный цемент. То, что разрушается после сорокинского натиска, стало быть непрочно (П.Басинский. Статья «Сам себе солитер»).
Ранее в журнале «Октябрь» Басинский в статье вовсе посоветовал Сорокину посидеть в тюрьме, аргументируя это тем, что это для Сорокина единственно возможный способ стать писателем, и в тюрьме ведь не последние люди сидели: Шекспир, Уайльд, Солженицын.
Ананий Мемзер, соседствующий с Басинским в книге Сорокина, - это Андрей Немзер, написавший писателю немало «хвалебных од», говоря, что Сорокин, мол, везде на сто процентов остается Сорокиным, от опуса к опусу демонстрирующим один и тот же набор фишек. «Сорокин» - это бренд. Шаблонность его текстов последних лет («Пир», «Голубое сало», «Лед») никак не влияет на читательский спрос. Коней на переправе не меняют, а «великим писателем» Сорокин назначен давно» (А. Немзер. Статья «Хрен редьки не слаще»).
Пелевин и Сорокин без Басинского
Сами оплоты новейшей российской литературы друг друга, мягко говоря, не жалуют. Пелевин в романе «Бэтман Аполло» отвел для Сорокина целую главу, назвав ее «СРКН» на случай, если читающая публика не узнает в персонаже Владимире Георгиевиче прототипа. Объект пелевинского сарказма в главе очень явно обрисован и приправлен множеством аллюзий и издевок.
И здесь на помощь прогрессивной религии человечества приходит психоанализ. Он ставит знак метафорического равенства между золотом и экскрементами, позволяя заменить поклонение золотому тельцу ажиотажем вокруг символического кала, источником которого становится т. н. «культура» (В.Пелевин. «Бэтман Аполло». Глава «СРКН»).
Премного благодарный Сорокин, в свою очередь, отблагодарил Пелевина и тоже ответил ему главой в романе «Теллурия», по масштабности литературного стеба ничем не уступающей пелевинской. В ней легко угадывается и стиль, и насмешки по поводу философичности и мистицизма.
«Виктор Олегович проснулся, вылез из футляра, надел узкие солнцезащитные очки, встал перед зеркалом, забил себе в голову теллуровый гвоздь, надел монгольский халат, вошел в комнату для медитаций и промедитировал 69 секунд. Затем, пройдя на кухню, открыл холодильник, вынул пакет с красной жидкостью, налил стакан и медленно выпил, глядя сквозь фиолетовое окно на дневную Москву» (В. Сорокин «Теллурия». Глава XXXIII).