Табия тридцать два
В издательстве Individuum выходит книга Алексея Конакова (литературного критика, поэта, лауреата премии Андрея Белого) «Табия тридцать два», жанр которой определен автором как «фантастическая опера». События антиутопии развиваются в 2081 году. Страна после катастрофы изолирована от всего мира, а источником всех бед объявлена русская литература. Вместо книг классиков - Толстого, Достоевского и Тургенева - студенты (в том числе и главный герой, Кирилл) проходят шахматные партии. С разрешения издательства «Фонтанка» публикует фрагмент.
«- Своевременно обнаружив и обнажив перед обществом тоталитарный потенциал русской литературы, - как ни в чем ни бывало продолжал Уляшов, - мы решили наиболее трудную часть задачи. Знаете, в пылу партии даже гроссмейстер может не заметить форсированного выигрыша, но если кто-то сообщит ему, что в данной позиции скрыт, например, мат в семь ходов, гроссмейстер непременно отыщет нужные ходы. И когда людям рассказали о том, что российский империализм является политической производной от идей, пестуемых литераторами, решение проблемы нашлось почти сразу.
Требовалось изгнать русскую литературу из русской жизни.
И, дорогой Кирилл, вы не представляете (вы никогда не сможете поверить), с какими невероятными объемами мы столкнулись, взявшись за эту работу. Сотни миллионов книг, миллионы миллионов статей и исследований, огромное число издательств, мощнейшее гуманитарное лобби (начиная от маститых профессоров-достоевсковедов и заканчивая рядовыми учителями литературы). Зараза таилась везде. В школах с первого же класса: портреты Некрасова и Чернышевского на стенах, стихотворения наизусть, гигантские списки обязательного чтения (впрочем, не только чтения: на уроках природоведения говорили о «пушкинской осени», на уроках рисования изучали, как Альтман и Модильяни изображают Ахматову, на уроках русского языка писали диктанты из Льва Толстого и изложения по Ивану Гончарову). В университетах: бесчисленные кафедры русской литературы, патологическая любовь к «цитатам из классиков», томики Газданова и Набокова для соблазнения подруг. В городах: барельефы литераторов, квартиры-музеи литераторов, мемориальные доски литераторов, кладбища литераторов, названия улиц и площадей в честь литераторов, памятники литераторам. Хуже того, выяснилось, что сама речь людей засорена осколками литературных текстов, сама повседневная жизнь полна заимствований из поэм и романов. (Бывало, идешь по городу, смотришь - как хорошо, избавились от литературы, а вдруг зацепишься взглядом за случайную крылатку или там бакенбарду, и все, никакого покоя! Ведь за той бакенбардой маячат уже боевые машины пехоты, и детские горькие слезы, и чудовищное насилие, и имперская опять во все стороны экспансия. (Это, конечно, тянуло немножко на паранойю. Я, хвала Каиссе, такому не был подвержен, а вот некоторых всерьез заносило. Зырянов, рассказывали, уволил помощницу из-за того, что она по ошибке на левую руку надела перчатку с правой руки.))
А все-таки дело двигалось, и мы успешно освобождали новую Переучрежденную Россию от губительного наваждения изящной (будь она неладна!) словесности; но чем дальше шло освобождение, тем заметнее становилась огромная лакуна, глубокая воронка, зияющая пустота на том месте, где столетиями располагалась литература.
И лакуна эта внушала тревогу.
(Кто-то предлагал не обращать внимания (мол, «само зарастет»), но мы-то знали о печальном опыте советских интеллигентов, которые в условном 1989 году тоже были уверены, что достаточно «просто сбросить власть коммунистов» - и процветание страны наступит само собой. Ничего никогда не происходит само собой, Кирилл, запомните!)
Оставлять свободным важнейшее поле, расположенное в центре социальной и культурной жизни россиян, было бы, говоря словами Арона Нимцовича, «стратегической халатностью». Наоборот: над этим полем требовалось как можно скорее установить контроль, а образовавшуюся вдруг пустоту - заполнить. Заполнить чем-то не менее разнообразным и сложным, чем литература, и тоже имеющим богатую традицию и способным внушать людям гордость за державу, но при этом, в отличие от литературы, полезным и конструктивным, воспитывающим умы и души наших соотечественников в позитивном духе либеральных, демократических, общечеловеческих ценностей. Иными словами, речь должна была идти не о бездумной отмене, но об аккуратной замене русской культуры, о кропотливой пересборке «культурного кода» всех граждан России.
И вот вопрос: чем заменить российский литературоцентризм?
Вариантов мы рассмотрели великое множество, а только все они казались плохими, непозиционными. Русская философия - глубоко вторична и (будучи смесью религиозного угара с криптофашизмом) опасна не меньше литературы. Русский кинематограф и русская академическая музыка, за редкими исключениями, - унылое повторение западных идей. Русская кухня - слишком кислая; русская эротика - слишком пресная. Футбол в России любили, но играть никогда не умели, а вот хоккей выглядел интересным решением - увы, безнадежно камерным: соревнуются в нем всего пять-шесть северных стран, и только зимой, и только на льду (да еще там эти страшные острые коньки!) Ну и почему-то командные виды спорта вообще отпугивали отечественных интеллектуалов.
Тогда задумались о русском балете.
Действительно, Россия всегда могла похвастаться и гениальными исполнителями, и одаренными хореографами, и уникальными методиками преподавания, и долгой славной историей мирового признания (великие премьеры на сцене Мариинского театра, и Париж, рукоплескавший труппе Сергея Дягилева, и Лондон, очарованный Галиной Улановой). Но Правительство Туркина отклонило идею. Якобы элитизм, а кроме того, сорок миллионов граждан на балет все равно ходить не станут - нет в таком количестве ни сцен, ни танцовщиков. Плюс хотелось членам Правительства, чтобы в нашей новейшей культуре были книги - как же, почитать на досуге, на полки поставить для пущей солидности. А с балетными книгами - беда. С одной стороны, все сочинения о танце, от Акима Волынского до Вадима Гаевского, написаны таким напыщенным слогом, что в них небезосновательно видели опасность рецидивов империализма. С другой стороны, русский язык как таковой находился после Кризиса под сильнейшим подозрением - в качестве «языка захватчиков» и «языка агрессоров»; полагали даже, что сама грамматика русской речи (ее очевидная склонность к экспансии, к разветвленным синтаксическим конструкциям с непременными придаточными предложениями и деепричастными оборотами) влияет на modus cogitandi (Способ мышления (лат.). - Прим.ред.) носителей таким образом, что они неизбежно становятся империалистами. Получалось, что в той ситуации требовались русские книги, но желательно без русского языка.
А я, Кирилл, всю жизнь читал именно такие книги: написанные русскими авторами, но почти свободные от русских слов - только цифры и отдельные кириллические и латинские буквы (1.d4 Кf6 2. c4 e6 3. Kc3 Сb4) - книги, посвященные шахматной игре.
Шахматы!
Вот где нашелся наилучший ход, идеальный маневр, спасение настоящего и будущего нашей многострадальной родины, два восклицательных знака.
Шахматы.
Древнейшая и богатейшая область человеческого знания, расположенная на стыке науки, искусства и спорта. Область, в которой нам было чем гордиться: сначала в России появлялись отдельные великие мастера (славная когорта от Александра Петрова до Михаила Чигорина, венчаемая непобедимым чемпионом мира Александром Алехиным, сокрушившим самого Капабланку), потом, благодаря Михаилу Ботвиннику, возникла легендарная советская шахматная школа, доминировавшая шесть десятилетий подряд: Пауль Керес, Давид Бронштейн, Исаак Болеславский, Василий Смыслов, Михаил Таль, Ефим Геллер, Лев Полугаевский, Тигран Петросян, Борис Спасский, Леонид Штейн, Виктор Корчной, Анатолий Карпов, Гарри Каспаров *. В начале XXI века главной сенсацией стал Владимир Крамник, но тогда же создавали свои шедевры и Алексей Широв, и Евгений Бареев, и Петр Свидлер, и Александр Морозевич, и Александр Грищук. Еще позже - уже накануне Кризиса - мир восхищался творчеством Сергея Карякина, Яна Непомнящего и Даниила Дубова. Вы, Кирилл, знаете, что после 2022 года специальные матчи на первенство мира по шахматам утратили значение (действующий чемпион и лучший игрок планеты Магнус Карлсен просто отказался защищать титул, продолжая при этом участвовать в турнирах), а все-таки из шестнадцати чемпионов мира девять родились в России и в СССР, рекорд. При этом отечественная культура шахмат всегда противостояла империализму и москвоцентризму, ведь большинство российских и советских классиков были провинциалами. Таль родом из семьи рижских евреев, Петросян - из семьи тбилисских армян; лучший шахматный теоретик XX века Евгений Свешников жил в Челябинске, Геллер - в Одессе, Полугаевский - в Самаре; Карпов появился на свет в Златоусте, Каспаров - в Баку, Крамник - в Туапсе. (Карякин - в Симферополе, Непомнящий - в Брянске.) Глядя на этих мастеров, изучая их партии, вы неизбежно начинали размышлять в прогрессивном деколониальном ключе, задумываться об автономии регионов и о том, что страна не сводится к одной или двум столицам. Важным было и то, что при всех своих выдающихся успехах россияне никогда не смогли бы апроприировать шахматы, заявить на них какие-то особые права: игра изобретена в Индии, трансформирована персами и арабами, радикально модернизирована в ренессансной Европе. Собственно, долгое время именно европейцы (и иногда американцы) - а вовсе не наши соотечественники - лучше всех играли в шахматы: Филидор, Лабурдонне, Стаунтон, Андерсен, Морфи. Первые официальные чемпионы мира (Стейниц и Ласкер), как и последние (Ананд и Карлсен), тоже не имели никакого отношения к России. Вы меня извините, Кирилл, что я отвлекаюсь на известные вещи, - преподавательская привычка. Но мне хочется поделиться радостью открытия, ведь мы тогда отыскали сильнейшее решение. Замена литературы на шахматы устраняла массу проблем и давала массу преимуществ: непосредственно на наших глазах вместо агрессивной имперской культуры рождалось что-то новое и замечательное.
Итак, шахматы».
https://www.fontanka.ru/2024/06/15/73708922/
«- Своевременно обнаружив и обнажив перед обществом тоталитарный потенциал русской литературы, - как ни в чем ни бывало продолжал Уляшов, - мы решили наиболее трудную часть задачи. Знаете, в пылу партии даже гроссмейстер может не заметить форсированного выигрыша, но если кто-то сообщит ему, что в данной позиции скрыт, например, мат в семь ходов, гроссмейстер непременно отыщет нужные ходы. И когда людям рассказали о том, что российский империализм является политической производной от идей, пестуемых литераторами, решение проблемы нашлось почти сразу.
Требовалось изгнать русскую литературу из русской жизни.
И, дорогой Кирилл, вы не представляете (вы никогда не сможете поверить), с какими невероятными объемами мы столкнулись, взявшись за эту работу. Сотни миллионов книг, миллионы миллионов статей и исследований, огромное число издательств, мощнейшее гуманитарное лобби (начиная от маститых профессоров-достоевсковедов и заканчивая рядовыми учителями литературы). Зараза таилась везде. В школах с первого же класса: портреты Некрасова и Чернышевского на стенах, стихотворения наизусть, гигантские списки обязательного чтения (впрочем, не только чтения: на уроках природоведения говорили о «пушкинской осени», на уроках рисования изучали, как Альтман и Модильяни изображают Ахматову, на уроках русского языка писали диктанты из Льва Толстого и изложения по Ивану Гончарову). В университетах: бесчисленные кафедры русской литературы, патологическая любовь к «цитатам из классиков», томики Газданова и Набокова для соблазнения подруг. В городах: барельефы литераторов, квартиры-музеи литераторов, мемориальные доски литераторов, кладбища литераторов, названия улиц и площадей в честь литераторов, памятники литераторам. Хуже того, выяснилось, что сама речь людей засорена осколками литературных текстов, сама повседневная жизнь полна заимствований из поэм и романов. (Бывало, идешь по городу, смотришь - как хорошо, избавились от литературы, а вдруг зацепишься взглядом за случайную крылатку или там бакенбарду, и все, никакого покоя! Ведь за той бакенбардой маячат уже боевые машины пехоты, и детские горькие слезы, и чудовищное насилие, и имперская опять во все стороны экспансия. (Это, конечно, тянуло немножко на паранойю. Я, хвала Каиссе, такому не был подвержен, а вот некоторых всерьез заносило. Зырянов, рассказывали, уволил помощницу из-за того, что она по ошибке на левую руку надела перчатку с правой руки.))
А все-таки дело двигалось, и мы успешно освобождали новую Переучрежденную Россию от губительного наваждения изящной (будь она неладна!) словесности; но чем дальше шло освобождение, тем заметнее становилась огромная лакуна, глубокая воронка, зияющая пустота на том месте, где столетиями располагалась литература.
И лакуна эта внушала тревогу.
(Кто-то предлагал не обращать внимания (мол, «само зарастет»), но мы-то знали о печальном опыте советских интеллигентов, которые в условном 1989 году тоже были уверены, что достаточно «просто сбросить власть коммунистов» - и процветание страны наступит само собой. Ничего никогда не происходит само собой, Кирилл, запомните!)
Оставлять свободным важнейшее поле, расположенное в центре социальной и культурной жизни россиян, было бы, говоря словами Арона Нимцовича, «стратегической халатностью». Наоборот: над этим полем требовалось как можно скорее установить контроль, а образовавшуюся вдруг пустоту - заполнить. Заполнить чем-то не менее разнообразным и сложным, чем литература, и тоже имеющим богатую традицию и способным внушать людям гордость за державу, но при этом, в отличие от литературы, полезным и конструктивным, воспитывающим умы и души наших соотечественников в позитивном духе либеральных, демократических, общечеловеческих ценностей. Иными словами, речь должна была идти не о бездумной отмене, но об аккуратной замене русской культуры, о кропотливой пересборке «культурного кода» всех граждан России.
И вот вопрос: чем заменить российский литературоцентризм?
Вариантов мы рассмотрели великое множество, а только все они казались плохими, непозиционными. Русская философия - глубоко вторична и (будучи смесью религиозного угара с криптофашизмом) опасна не меньше литературы. Русский кинематограф и русская академическая музыка, за редкими исключениями, - унылое повторение западных идей. Русская кухня - слишком кислая; русская эротика - слишком пресная. Футбол в России любили, но играть никогда не умели, а вот хоккей выглядел интересным решением - увы, безнадежно камерным: соревнуются в нем всего пять-шесть северных стран, и только зимой, и только на льду (да еще там эти страшные острые коньки!) Ну и почему-то командные виды спорта вообще отпугивали отечественных интеллектуалов.
Тогда задумались о русском балете.
Действительно, Россия всегда могла похвастаться и гениальными исполнителями, и одаренными хореографами, и уникальными методиками преподавания, и долгой славной историей мирового признания (великие премьеры на сцене Мариинского театра, и Париж, рукоплескавший труппе Сергея Дягилева, и Лондон, очарованный Галиной Улановой). Но Правительство Туркина отклонило идею. Якобы элитизм, а кроме того, сорок миллионов граждан на балет все равно ходить не станут - нет в таком количестве ни сцен, ни танцовщиков. Плюс хотелось членам Правительства, чтобы в нашей новейшей культуре были книги - как же, почитать на досуге, на полки поставить для пущей солидности. А с балетными книгами - беда. С одной стороны, все сочинения о танце, от Акима Волынского до Вадима Гаевского, написаны таким напыщенным слогом, что в них небезосновательно видели опасность рецидивов империализма. С другой стороны, русский язык как таковой находился после Кризиса под сильнейшим подозрением - в качестве «языка захватчиков» и «языка агрессоров»; полагали даже, что сама грамматика русской речи (ее очевидная склонность к экспансии, к разветвленным синтаксическим конструкциям с непременными придаточными предложениями и деепричастными оборотами) влияет на modus cogitandi (Способ мышления (лат.). - Прим.ред.) носителей таким образом, что они неизбежно становятся империалистами. Получалось, что в той ситуации требовались русские книги, но желательно без русского языка.
А я, Кирилл, всю жизнь читал именно такие книги: написанные русскими авторами, но почти свободные от русских слов - только цифры и отдельные кириллические и латинские буквы (1.d4 Кf6 2. c4 e6 3. Kc3 Сb4) - книги, посвященные шахматной игре.
Шахматы!
Вот где нашелся наилучший ход, идеальный маневр, спасение настоящего и будущего нашей многострадальной родины, два восклицательных знака.
Шахматы.
Древнейшая и богатейшая область человеческого знания, расположенная на стыке науки, искусства и спорта. Область, в которой нам было чем гордиться: сначала в России появлялись отдельные великие мастера (славная когорта от Александра Петрова до Михаила Чигорина, венчаемая непобедимым чемпионом мира Александром Алехиным, сокрушившим самого Капабланку), потом, благодаря Михаилу Ботвиннику, возникла легендарная советская шахматная школа, доминировавшая шесть десятилетий подряд: Пауль Керес, Давид Бронштейн, Исаак Болеславский, Василий Смыслов, Михаил Таль, Ефим Геллер, Лев Полугаевский, Тигран Петросян, Борис Спасский, Леонид Штейн, Виктор Корчной, Анатолий Карпов, Гарри Каспаров *. В начале XXI века главной сенсацией стал Владимир Крамник, но тогда же создавали свои шедевры и Алексей Широв, и Евгений Бареев, и Петр Свидлер, и Александр Морозевич, и Александр Грищук. Еще позже - уже накануне Кризиса - мир восхищался творчеством Сергея Карякина, Яна Непомнящего и Даниила Дубова. Вы, Кирилл, знаете, что после 2022 года специальные матчи на первенство мира по шахматам утратили значение (действующий чемпион и лучший игрок планеты Магнус Карлсен просто отказался защищать титул, продолжая при этом участвовать в турнирах), а все-таки из шестнадцати чемпионов мира девять родились в России и в СССР, рекорд. При этом отечественная культура шахмат всегда противостояла империализму и москвоцентризму, ведь большинство российских и советских классиков были провинциалами. Таль родом из семьи рижских евреев, Петросян - из семьи тбилисских армян; лучший шахматный теоретик XX века Евгений Свешников жил в Челябинске, Геллер - в Одессе, Полугаевский - в Самаре; Карпов появился на свет в Златоусте, Каспаров - в Баку, Крамник - в Туапсе. (Карякин - в Симферополе, Непомнящий - в Брянске.) Глядя на этих мастеров, изучая их партии, вы неизбежно начинали размышлять в прогрессивном деколониальном ключе, задумываться об автономии регионов и о том, что страна не сводится к одной или двум столицам. Важным было и то, что при всех своих выдающихся успехах россияне никогда не смогли бы апроприировать шахматы, заявить на них какие-то особые права: игра изобретена в Индии, трансформирована персами и арабами, радикально модернизирована в ренессансной Европе. Собственно, долгое время именно европейцы (и иногда американцы) - а вовсе не наши соотечественники - лучше всех играли в шахматы: Филидор, Лабурдонне, Стаунтон, Андерсен, Морфи. Первые официальные чемпионы мира (Стейниц и Ласкер), как и последние (Ананд и Карлсен), тоже не имели никакого отношения к России. Вы меня извините, Кирилл, что я отвлекаюсь на известные вещи, - преподавательская привычка. Но мне хочется поделиться радостью открытия, ведь мы тогда отыскали сильнейшее решение. Замена литературы на шахматы устраняла массу проблем и давала массу преимуществ: непосредственно на наших глазах вместо агрессивной имперской культуры рождалось что-то новое и замечательное.
Итак, шахматы».
https://www.fontanka.ru/2024/06/15/73708922/