Бледный огонь и 8 мирских дхарм
Но эта прозрачная штука требует заглавия,
Подобного капле лунного света. Помоги мне, Вильям!
«Бледный огонь».
Если человек практикует или медитирует, но при этом завяз в 8 мирских дхармах, то такая практика не что иное, как духовный материализм.
И такой человек будет осуждать всех, кто не медитирует (так как он!!!), принижать их и унижать, даже оскорблять и завидовать тем, кто продвинулся на пути дальше, чем он. Это очевидные истины.
Пока есть привязанность к этой жизни - 8 мирских дхарм, то вся практика будет отравлена ими.
Человек будет становиться все более высокомерным, эгоистичным и напыщенным.
Свои мирские проблемы такой "практик" пытается решить духовными методами. Лучше тогда совсем не заниматься этим самообманом.
Если цель практики - наша мирская жизнь - такая практика не имеет смысла. Более того, она превращается в яд.
Что это за дхармы?
А вот они:
это 4 пары противоположностей
Яд
Восемь мирских забот
----------> желание обретения
----------> нежелание потери
----------> желание счастья
----------> нежелание страданий
----------> стремление к славе
----------> нежелание бесславия
----------> жажда похвалы
----------> нежелание критики
А при чем тут Набоков, спросите вы?
Брайан Бойд пишет в биографии Набокова:
Если говорить о красоте формы, «Бледный огонь», возможно, - самый совершенный из существующих в мире романов. Каждая сцена прописана с кристальной ясностью, и в то же время, отражаясь в поврежденном зеркале рассудка Кинбота, раскачивается вправо и влево, от осмысленности до бессмыслицы; каждый четкий, но комически-неустойчивый эпизод требует, чтобы мы отыскали ему место в структуре, которая прикидывается хаосом, но на поверку оказывается безукоризненно упорядоченной. Кроме того, «Бледный огонь» дал Набокову возможность во всей полноте раскрыть его любимые темы. Кинбот и Зембля окружают шейдовскую поэму мерцанием странного смысла, точно за его самодостаточным миром маячит иная реальность: безумие, или ключ к загадке, над которой Шейд бился всю жизнь?
Читая даже предисловие, мы мы сразу же убедимся в странноватой привязанности Кинбота к Шейду.
Прочитав всего лишь две с половиной страницы предисловия, мы уже знаем, что у Кинбота есть некая тайна, даже знаем, что это за тайна, да и многое сверх того - знаем о его безумном эгоцентризме и полном отсутствии оснований доверять комменариям Кинбота.
И когда нам наконец удается дочитать книгу до конца, «Бледный огонь» не только предлагает нам целых два мира по цене одного (Шейда и Кинбота), но и безумную комедию их взаимодействия.
Набоков предлагает читателям открыть для себя комедию разночтений между поэмой и комментарием, заставить и их метаться между текстом и безумно-безотносительным аппаратом.
Комментарий Кинбота к шейдовскому «Бледному огню» - это неупорядоченный кошмар, наполненный невежеством, пошлостью и откровенной завистью к поэту.
Кинбот ворует у Шейда идеи, а затем превращает идущий через портал Свет в свои земблядские химеры. Его комментарий - это откровенное, как писал в одном романе Пелевин, - умоблюдство.
Выворачиванеи всех смыслов и превращение поэмы в кошмар!!!
И зачем это было надо Кинботу?
Сам неспособный выражать свои мысли в стихах, Кинбот «с терпением гипнотизера и упорством любовника» навязывает Шейду свои комплексы и свои маниакальные желания.
Кинбот настойчиво подглядывает в незашторенные окна, дабы хоть одним глазом увидеть Шейда за работой. Он «получает» рукопись при самых ужасных обстоятельствах - выкрав ее у поэта, который лежит, истекая кровью, на садовой дорожке.....
Ничем не гнушается Кинбот, потому что его бог - это 8 мирских дхарм - желание славы, почестей, похвалы и удовольствий.
Тем не менее Кинбот публикует поэму с комментариями, которые насильственно уводят нас из мира Шейда в его мир. Он включает в комментарий подложные варианты, пытаясь доказать, что истинным источником вдохновения Шейду служили похабные и низкие, бездуховные вещи.
Тогда как сам Кинбот - идеал, просто супер великий практик, поэт и писатель.
Несмотря на постоянные посягательства на личную жизнь Шейда, чудовищное эго Кинбота до такой степени заслоняет все остальное, что он практически не в состоянии разглядеть ни поэмы, ни личности Шейда. Увы. Слеп как помешанный крот.
В каждой строчке комментарием к поэме сквозит презрение к автору, к поэту, высомерие и зависть. Красной нитью.
Набоков полагает, что еще немного - и мы догадаемся, какая именно история таится за прикрытием кинботовского вымышленного мира. А попытки Кинбота снять с себя все подозрения только подтверждают их самым комическим образом.
Вновь и вновь попытки Кинбота оправдаться вызывают сомнение в правдивости того, что он пишет.
«Некая неистовая дама» из Нью-Уая заявляет ему прямо посреди продуктового магазина:
«Вы удивительно неприятный человек. Не пойму, как вас выносят Джон и Сибилла», и добавила: «Кроме того, вы сумасшедший».
Шейд, хотя даже не без удовольствия вглядывается в многокрасочные фантазии Кинбота, ему тем не менее отчетливо видны самовлюбленность Кинбота и его полное бесчувствие по отношению к другим. Значительная часть комедийного, иронического и нравственного пафоса «Бледного огня» построена именно на контрасте между отталкивающим поведением Кинбота - его хамскими требованиями, его бесстыдным подглядыванием за Шейдом.
За этим открытием нас ждет еще одно, еще более невероятное: Кинбот и все его земблянское прошлое - всего лишь плоды нездорового воображения Всеслава Боткина, эмигранта, сотрудника русского отделения Вордсмита.
Кинбот живет в разветвленном и запутанном лабиринте маниакальных идей, типичных для классического случая паранойи. Его маниям не только присущи устойчивость и логичность, свойственные всем параноикам, но он также демонстрирует чередование трех основных групп синдромов: мании величия, мании преследования и эротомании.
Впрочем, Кинбот - не столько типичный случай заболевания, сколько сумасбродно-незабываемый многосложный персонаж - критик, сосед, безумец - душевная болезнь которого позволяет Набокову диаметрально противопоставить его Джону Шейду.
Поэма Шейда, с ее строгим, формализованным стихом, подобной Парфенону элегантностью архитектоники, ставит все чувства под строгий контроль. Комментарий Кинбота постоянно подпадает под власть его навязчивых идей и мечется между комическим самодовольством («Надеюсь, это примечание доставило читателю удовольствие») и беспомощным отчаянием («Господи Иисусе, помоги же мне как-нибудь»). Набоков противопоставляет самоконтроль Шейда и смятение Кинбота, любовь Шейда к Сибилле и безысходное Кинботово одиночество, духовную ясность Шейда и всепоглощающее отчаяние Кинбота, доброту и чуткость Шейда и безумный эгоизм Кинбота. Шейд воплощает в себе воображение в лучшем его проявлении, способное вырваться из тесных пределов личности; замутненный разум Кинбота воплощает в себе воображение, предстающее в образе не беглеца, но тюремщика, сгоняющего все, на что упадет его взгляд, в темницу своего безумного эго.
Разрыв между поэмой и комментарием поначалу выглядит забавной пародией, комедией, романтической сказкой, но в конце оборачивается трагедией, резким противопоставлением любви и одиночества, надежды и отчаяния, здравомыслия и безумия.
Кинбот - склонный к самоубийству параноик Боткин.
С поэтической точки зрения, «Бледный огонь» блистателен сам по себе. Как радушный хозяин, Шейд приглашает нас прямо к себе в дом, в свою просторную жизнь, богатое прошлое, но в то же время пристально сосредоточивается на одной-единственной теме. Жизнь его текла спокойно, но этот покой нарушала смерть - родителей, тети Мод, его собственные приступы и припадки, а также сама мысль о смерти. Его искусство и его жизнь были посвящены тому, чтобы исследовать бездну смерти и биться с нею, и о своих храбрых, но неубедительных попытках заглянуть в эту бездну он повествует с глубоким чувством и с горькой остраненностью.
Подобного капле лунного света. Помоги мне, Вильям!
«Бледный огонь».
Если человек практикует или медитирует, но при этом завяз в 8 мирских дхармах, то такая практика не что иное, как духовный материализм.
И такой человек будет осуждать всех, кто не медитирует (так как он!!!), принижать их и унижать, даже оскорблять и завидовать тем, кто продвинулся на пути дальше, чем он. Это очевидные истины.
Пока есть привязанность к этой жизни - 8 мирских дхарм, то вся практика будет отравлена ими.
Человек будет становиться все более высокомерным, эгоистичным и напыщенным.
Свои мирские проблемы такой "практик" пытается решить духовными методами. Лучше тогда совсем не заниматься этим самообманом.
Если цель практики - наша мирская жизнь - такая практика не имеет смысла. Более того, она превращается в яд.
Что это за дхармы?
А вот они:
это 4 пары противоположностей
Яд
Восемь мирских забот
----------> желание обретения
----------> нежелание потери
----------> желание счастья
----------> нежелание страданий
----------> стремление к славе
----------> нежелание бесславия
----------> жажда похвалы
----------> нежелание критики
А при чем тут Набоков, спросите вы?
Брайан Бойд пишет в биографии Набокова:
Если говорить о красоте формы, «Бледный огонь», возможно, - самый совершенный из существующих в мире романов. Каждая сцена прописана с кристальной ясностью, и в то же время, отражаясь в поврежденном зеркале рассудка Кинбота, раскачивается вправо и влево, от осмысленности до бессмыслицы; каждый четкий, но комически-неустойчивый эпизод требует, чтобы мы отыскали ему место в структуре, которая прикидывается хаосом, но на поверку оказывается безукоризненно упорядоченной. Кроме того, «Бледный огонь» дал Набокову возможность во всей полноте раскрыть его любимые темы. Кинбот и Зембля окружают шейдовскую поэму мерцанием странного смысла, точно за его самодостаточным миром маячит иная реальность: безумие, или ключ к загадке, над которой Шейд бился всю жизнь?
Читая даже предисловие, мы мы сразу же убедимся в странноватой привязанности Кинбота к Шейду.
Прочитав всего лишь две с половиной страницы предисловия, мы уже знаем, что у Кинбота есть некая тайна, даже знаем, что это за тайна, да и многое сверх того - знаем о его безумном эгоцентризме и полном отсутствии оснований доверять комменариям Кинбота.
И когда нам наконец удается дочитать книгу до конца, «Бледный огонь» не только предлагает нам целых два мира по цене одного (Шейда и Кинбота), но и безумную комедию их взаимодействия.
Набоков предлагает читателям открыть для себя комедию разночтений между поэмой и комментарием, заставить и их метаться между текстом и безумно-безотносительным аппаратом.
Комментарий Кинбота к шейдовскому «Бледному огню» - это неупорядоченный кошмар, наполненный невежеством, пошлостью и откровенной завистью к поэту.
Кинбот ворует у Шейда идеи, а затем превращает идущий через портал Свет в свои земблядские химеры. Его комментарий - это откровенное, как писал в одном романе Пелевин, - умоблюдство.
Выворачиванеи всех смыслов и превращение поэмы в кошмар!!!
И зачем это было надо Кинботу?
Сам неспособный выражать свои мысли в стихах, Кинбот «с терпением гипнотизера и упорством любовника» навязывает Шейду свои комплексы и свои маниакальные желания.
Кинбот настойчиво подглядывает в незашторенные окна, дабы хоть одним глазом увидеть Шейда за работой. Он «получает» рукопись при самых ужасных обстоятельствах - выкрав ее у поэта, который лежит, истекая кровью, на садовой дорожке.....
Ничем не гнушается Кинбот, потому что его бог - это 8 мирских дхарм - желание славы, почестей, похвалы и удовольствий.
Тем не менее Кинбот публикует поэму с комментариями, которые насильственно уводят нас из мира Шейда в его мир. Он включает в комментарий подложные варианты, пытаясь доказать, что истинным источником вдохновения Шейду служили похабные и низкие, бездуховные вещи.
Тогда как сам Кинбот - идеал, просто супер великий практик, поэт и писатель.
Несмотря на постоянные посягательства на личную жизнь Шейда, чудовищное эго Кинбота до такой степени заслоняет все остальное, что он практически не в состоянии разглядеть ни поэмы, ни личности Шейда. Увы. Слеп как помешанный крот.
В каждой строчке комментарием к поэме сквозит презрение к автору, к поэту, высомерие и зависть. Красной нитью.
Набоков полагает, что еще немного - и мы догадаемся, какая именно история таится за прикрытием кинботовского вымышленного мира. А попытки Кинбота снять с себя все подозрения только подтверждают их самым комическим образом.
Вновь и вновь попытки Кинбота оправдаться вызывают сомнение в правдивости того, что он пишет.
«Некая неистовая дама» из Нью-Уая заявляет ему прямо посреди продуктового магазина:
«Вы удивительно неприятный человек. Не пойму, как вас выносят Джон и Сибилла», и добавила: «Кроме того, вы сумасшедший».
Шейд, хотя даже не без удовольствия вглядывается в многокрасочные фантазии Кинбота, ему тем не менее отчетливо видны самовлюбленность Кинбота и его полное бесчувствие по отношению к другим. Значительная часть комедийного, иронического и нравственного пафоса «Бледного огня» построена именно на контрасте между отталкивающим поведением Кинбота - его хамскими требованиями, его бесстыдным подглядыванием за Шейдом.
За этим открытием нас ждет еще одно, еще более невероятное: Кинбот и все его земблянское прошлое - всего лишь плоды нездорового воображения Всеслава Боткина, эмигранта, сотрудника русского отделения Вордсмита.
Кинбот живет в разветвленном и запутанном лабиринте маниакальных идей, типичных для классического случая паранойи. Его маниям не только присущи устойчивость и логичность, свойственные всем параноикам, но он также демонстрирует чередование трех основных групп синдромов: мании величия, мании преследования и эротомании.
Впрочем, Кинбот - не столько типичный случай заболевания, сколько сумасбродно-незабываемый многосложный персонаж - критик, сосед, безумец - душевная болезнь которого позволяет Набокову диаметрально противопоставить его Джону Шейду.
Поэма Шейда, с ее строгим, формализованным стихом, подобной Парфенону элегантностью архитектоники, ставит все чувства под строгий контроль. Комментарий Кинбота постоянно подпадает под власть его навязчивых идей и мечется между комическим самодовольством («Надеюсь, это примечание доставило читателю удовольствие») и беспомощным отчаянием («Господи Иисусе, помоги же мне как-нибудь»). Набоков противопоставляет самоконтроль Шейда и смятение Кинбота, любовь Шейда к Сибилле и безысходное Кинботово одиночество, духовную ясность Шейда и всепоглощающее отчаяние Кинбота, доброту и чуткость Шейда и безумный эгоизм Кинбота. Шейд воплощает в себе воображение в лучшем его проявлении, способное вырваться из тесных пределов личности; замутненный разум Кинбота воплощает в себе воображение, предстающее в образе не беглеца, но тюремщика, сгоняющего все, на что упадет его взгляд, в темницу своего безумного эго.
Разрыв между поэмой и комментарием поначалу выглядит забавной пародией, комедией, романтической сказкой, но в конце оборачивается трагедией, резким противопоставлением любви и одиночества, надежды и отчаяния, здравомыслия и безумия.
Кинбот - склонный к самоубийству параноик Боткин.
С поэтической точки зрения, «Бледный огонь» блистателен сам по себе. Как радушный хозяин, Шейд приглашает нас прямо к себе в дом, в свою просторную жизнь, богатое прошлое, но в то же время пристально сосредоточивается на одной-единственной теме. Жизнь его текла спокойно, но этот покой нарушала смерть - родителей, тети Мод, его собственные приступы и припадки, а также сама мысль о смерти. Его искусство и его жизнь были посвящены тому, чтобы исследовать бездну смерти и биться с нею, и о своих храбрых, но неубедительных попытках заглянуть в эту бездну он повествует с глубоким чувством и с горькой остраненностью.