Роберт Фрост. Времена года
- Сейчас-то ты понимаешь, что всё, выше написанное, всё, что уже состоит из воспоминаний, впечатлений и букв-насекомых на белой поляне экрана, - и есть четвертое измерение. В нем, в отличие от обычного мира трехмерного, ничего никогда не меняется. Всё подробно описано, зафиксировано раз и навсегда, произошло, случилось, - и ради этого, вероятно, рождены искусства. Ты только представь: четвертое измерение и есть запись того, что происходит в трехмерном мире. Оно питается реалиями и состоит из описаний предметов и событий: в литературе, музыке, фотографии, изображениях в красках и грифелем, в хореографии, компьютерном виртуале. Оно нуждается в (поту)стороннем наблюдателе и его единственная, должно быть, цель - пятое измерение: прочтение кем-то записей и воскрешение их в памяти.
- Ты хочешь сказать, учитель, что запись о зное и засухе, равно как обо всех сразу египетских казнях; запись о дожде, равно как о мистическом всемирном потопе; запись о снегопаде, равно как о ледниковом периоде, который длился миллионолетиями, - всё это, рукотворно либо природно, записано в расчете на зрителя и слушателя, на его впечатления и память?
- Это я и хочу сказать. Пятое измерение и есть то, что остается после чтения, прослушивания, просмотров. Так же пища преобразуется в энергию, в жиры, в кал, в глюкозу. Дома, какие бы игрушечные они ни были, собираются в города; города получают имена - Фивы, Афины, Капернаум, Константинополь, Рим, Александрия; сюжеты о городах и их имена входят в книги, в симфонии, в либретто, в летописи. Их авторы становятся смыслами в слоях исторического времени.
И когда мы произносим гомер - герои эпоса возникают в пятом измерении, где всё сразу существует, от первой главы «Элиады» до последней главы «Одиссеи», и действие длится во все тысячелетия одновременно. А когда мы говорим фидий, все мыслимые скульптуры, не только из золота, мрамора и слоновой кости, не только древнегреческие, не только их реплики древнеримские и последующих веков, сохранившиеся и не спасенные, - прочно стоят на своих постаментах в слоях общей памяти, в наших представлениях о них.
- И это можно удержать словами, фразами, знаками, учитель?
- Тезаурусом. Общим нашим и тех, кто сейчас нас читает. Тезаурусом. Словами, которыми мы с тобой мыслим. Которыми говорят, выделяя их и поглощая, слой за слоем, как пищу. Которые в эти минуты в нашей трехмерности уже по очереди произнесены. Они становятся четвертым измерением и уходят, благодаря нам, в пятое.
Обрати внимание: их уже нет с нами. Они уже там, где мы ими становимся. Посмотри на эту строку, дочитай ее до конца: там, где мы уже ими стали.
- Я не верю, и не могу поверить в это, учитель.
***
В этом театре все пьесы написаны для одного актера.
Он одинок. Он неподвижен.
Он застыл в каком-то неопределенном месте, через которое проходит время. В этом времени всё неразрывно, всё вместе и сразу: горы и долины, реки и моря, конец пути и перспектива, день и ночь.
Через это место течет прошедшее время. Здесь всё возможное произошло, и всё окружающее давно состоялось. Здесь звёзды светят только потому, что они светили когда-то, в далеком прошедшем.
Миллионы и миллиарды прошедших пьес назад.
И вот он пошёл. Он чувствует шум зала, ему становится душно, он ощущает жар прожекторов и его пробивает пот. Он попадает в место, которое ослепляет, в котором есть верх и низ.
Через которое течет время настоящее.
Он идет между верхом и низом. Спускается в долины, поднимается в горы. Переплывает реки и моря. Находит тупики и погружается в ландшафты, которые постоянны в одном - они всё время меняются.
Меняются недели. Недели собираются в десятилетия. Он идет, учится, влюбляется, размножается, сталкивается, теряет, находит, проходит, уходит. В этом месте всё и только - настоящее, вместе со временем.
Здесь всё однажды, один раз, навсегда. Здесь звёзды светят потому, что они существуют, что они появились и есть.
И вот он попадает в место, в котором одинок и неподвижен. Он застыл в неопределенном месте, через которое проходит время. Время будущее. Кроме него и завершенного сценария пьесы там нет ничего вообще.
Потому что будущее - это где тебя не будет.
Только одиночество. И то, что единственное одиночество - это и есть там, где и когда тебя нет, - это открытие настолько ярко, значимо и однозначно, что ни прошедшее время, ни настоящее уже не имеют значения.
Для того места они ровным счетом ничего не значат.
И это сразу и навсегда успокаивает.
И с этим жить уже нельзя.
- Ты хочешь сказать, учитель, что запись о зное и засухе, равно как обо всех сразу египетских казнях; запись о дожде, равно как о мистическом всемирном потопе; запись о снегопаде, равно как о ледниковом периоде, который длился миллионолетиями, - всё это, рукотворно либо природно, записано в расчете на зрителя и слушателя, на его впечатления и память?
- Это я и хочу сказать. Пятое измерение и есть то, что остается после чтения, прослушивания, просмотров. Так же пища преобразуется в энергию, в жиры, в кал, в глюкозу. Дома, какие бы игрушечные они ни были, собираются в города; города получают имена - Фивы, Афины, Капернаум, Константинополь, Рим, Александрия; сюжеты о городах и их имена входят в книги, в симфонии, в либретто, в летописи. Их авторы становятся смыслами в слоях исторического времени.
И когда мы произносим гомер - герои эпоса возникают в пятом измерении, где всё сразу существует, от первой главы «Элиады» до последней главы «Одиссеи», и действие длится во все тысячелетия одновременно. А когда мы говорим фидий, все мыслимые скульптуры, не только из золота, мрамора и слоновой кости, не только древнегреческие, не только их реплики древнеримские и последующих веков, сохранившиеся и не спасенные, - прочно стоят на своих постаментах в слоях общей памяти, в наших представлениях о них.
- И это можно удержать словами, фразами, знаками, учитель?
- Тезаурусом. Общим нашим и тех, кто сейчас нас читает. Тезаурусом. Словами, которыми мы с тобой мыслим. Которыми говорят, выделяя их и поглощая, слой за слоем, как пищу. Которые в эти минуты в нашей трехмерности уже по очереди произнесены. Они становятся четвертым измерением и уходят, благодаря нам, в пятое.
Обрати внимание: их уже нет с нами. Они уже там, где мы ими становимся. Посмотри на эту строку, дочитай ее до конца: там, где мы уже ими стали.
- Я не верю, и не могу поверить в это, учитель.
***
В этом театре все пьесы написаны для одного актера.
Он одинок. Он неподвижен.
Он застыл в каком-то неопределенном месте, через которое проходит время. В этом времени всё неразрывно, всё вместе и сразу: горы и долины, реки и моря, конец пути и перспектива, день и ночь.
Через это место течет прошедшее время. Здесь всё возможное произошло, и всё окружающее давно состоялось. Здесь звёзды светят только потому, что они светили когда-то, в далеком прошедшем.
Миллионы и миллиарды прошедших пьес назад.
И вот он пошёл. Он чувствует шум зала, ему становится душно, он ощущает жар прожекторов и его пробивает пот. Он попадает в место, которое ослепляет, в котором есть верх и низ.
Через которое течет время настоящее.
Он идет между верхом и низом. Спускается в долины, поднимается в горы. Переплывает реки и моря. Находит тупики и погружается в ландшафты, которые постоянны в одном - они всё время меняются.
Меняются недели. Недели собираются в десятилетия. Он идет, учится, влюбляется, размножается, сталкивается, теряет, находит, проходит, уходит. В этом месте всё и только - настоящее, вместе со временем.
Здесь всё однажды, один раз, навсегда. Здесь звёзды светят потому, что они существуют, что они появились и есть.
И вот он попадает в место, в котором одинок и неподвижен. Он застыл в неопределенном месте, через которое проходит время. Время будущее. Кроме него и завершенного сценария пьесы там нет ничего вообще.
Потому что будущее - это где тебя не будет.
Только одиночество. И то, что единственное одиночество - это и есть там, где и когда тебя нет, - это открытие настолько ярко, значимо и однозначно, что ни прошедшее время, ни настоящее уже не имеют значения.
Для того места они ровным счетом ничего не значат.
И это сразу и навсегда успокаивает.
И с этим жить уже нельзя.