Законы войны. 1621-1721 г.
Из статьи Шкварова А.Г. Доктор философии (Университет Хельсинки, Финляндия), кандидат исторических наук (СПбГУ). Член Союза писателей России.
Русское казачество в западных источниках издавна являлось синонимом насильников и грабителей, варваров и убийц. Уже в 1705 г. в Стокгольме вышла первая книга под названием "Правдивый отчет о нехристианском и жестоком отношении московитов по отношению к взятым в плен высшим и младшим офицерам, слуг и подданных Его Величества Короля Швеции, а также их жен и детей".
А через два года последовала другая, повествующая о физическом истреблении местного населения и разнообразных видах насилия над ним, озаглавленная: "Выдержка из письма, отправленного из Штенау 20 июля 1707 г., об ужасающих поступках московитских калмыков и казаков".
В целом представление о России, о "Московском царстве", в Швеции и Финляндии было единообразным, формирующим образ врага, который "готов к употреблению" всегда, даже в мирное время. Подобное, западное, заключение было преобладающим не только в Швеции и Финляндии, но и других европейских странах, втянутых в военное противостояние с Россией.
Один из современных западных историков, анализируя социальную природу казачьих сообществ, эпохи позднего Средневековья, охарактеризовал их как "социальных бандитов", а сами сообщества, т.е. войска, представил как "social banditry".
В общем-то ничего нового в данном случае не обнаруживается. Историки С. М. Соловьев, В. О. Ключевский и С. Ф. Платонов с позиции российской государственности смотрели на казачество позднего Средневековья как на силу, которая для России иногда была опаснее кочевых орд.
В противостоянии казачества и государства последнее виделось Соловьеву носителем цивилизаторского начала: "Против призыва Петра к великому и тяжелому труду, чтоб посредством него войти в европейскую жизнь, овладеть европейской цивилизацией, поднять родную страну против этого раздался призыв Булавина: "Кто хочет погулять, сладко попить, да поесть, - приезжайте к нам!". И Соловьев, и Ключевский видели залог благополучного развития российской государственности в укрощении степной стихии.
Помимо литературных описаний зверств казачества по отношению не только к солдатам противника, но и к мирному населению, выпускались во множественном количестве гравюры XVIII-XIX вв., красноречиво демонстрирующие кровожадную сущность казаков.
Это следует и напрямую из названий, например "Казак-грабитель", или из того, что изображено на картинах: горящие дома, разбегающиеся в панике жители, преимущественно женщины, и, как обязательный атрибут, - мешок с награбленным добром.
Сами казаки изображены вооруженными, но одежда их - лохмотья. Прямо, как любил говорить знаменитый Тили, "оборванный солдат и блестящий мушкет!" - тем самым считая, что главное в том, как содержит солдат свое оружие, а не в том, как он одет.
Англичане лучше других европейцев понимали, что есть казачество с их, "цивилизованной" точки зрения. Английская армия располагала точно такими же, на их взгляд, "казаками" - сикхами и сипаями, на которых можно было списать любые зверства: это же не "цивилизованные" солдаты, а дикари. Они с ведома королевы могли истреблять целиком индейские племена в Северной Америке, или негритянские - в Африке.
Современная шведская и финская историография последнего десятилетия выработала единую точку зрения: Великое Лихолетье времен Северной войны, как и последующих конфликтов с Россией, не было столь уж тяжелым временем, как их представляло народное устное творчество и ранняя историография, хотя и не отрицалось то, что грабежи, разорение и насилие имели место.
Российские историки иногда придерживаются, на мой взгляд, чересчур жесткой позиции в этом вопросе, стараясь события, происходившие в XVIII в., рассматривать через призму нравственно-этических понятий, свойственных современному человеку с его шкалой человеческих ценностей и пониманием гуманности, основываясь на международных правовых актах XX в.
Действия русской армии в период Северной войны профессор В.Е. Возгрин называет не иначе как геноцидом по отношению к мирному населению, возлагая ответственность за это большей частью на казачество.
При этом он ссылается и на мнение известного психолога доктора исторических наук E. С. Сенявской, утверждающей, что привлеченное к походам в Северную войну казачество, в отличие от регулярной армии, не обладало даже жалкими рудиментами средневековой рыцарственности и благородства.
Какими документами регламентировались в Европе законы и обычаи войны в позднем Средневековье и в XVIII в.? Вопросы правовых основ войны и мира исследовал крупный голландский ученый XVII в. - юрист Хуго Гроций (1583-1645).
Его знаменитая работа - трактат "Три книги о праве войны и мира" увидела свет в 1625 г.
Это была попытка исследовать правовые основы войны и мира. Для нас интересны те положения его научного труда, где ученый старается хоть как-то смягчить ужасы войны, ограничивая право убивать даже в справедливой войне.
Почитателем Гуго Гроция был шведский король Густав II Адольф. Рассказывают, что его трактат о войне и мире король возил все время с собой под седлом. Он добился привлечения Гуго Гроция на шведскую службу и на долгие годы сделал его посланником в Париже.
Напомним, что Швеция была страной протестантской, а самый знаменитый трактат Гуго Гроция о войне и мире был запрещен римским папой в 1627 г. Таким образом, влияние его идей могло распространяться лишь на протестантские государства Европы.
Шведские солдаты времен Тридцатилетней войны действительно отличались строжайшей дисциплиной и поведением, нехарактерным для войск того времени. Однако это утверждение кажется довольно спорным, так как это касается в основном только шведских и финских полков, и то только в отношении внутренней дисциплины, большую же часть армии Густава Адольфа составляли немцы, англичане, шотландцы и французы.
В качестве подтверждения этому, в Музее Армии в Стокгольме представлено несколько живописных реконструкций, посвященных армии Густава Адольфа, которые иллюстрируют основной источник дохода солдат - грабеж.
Там же представлен и еще один, свидетельствующий об этом, документ - подлинный отрывок из дневника солдата шведской армии с 1627 по 1633 г. Армия лишь на треть, в лучшем случае наполовину состояла из солдат. При ней в огромном количестве находились женщины и дети - семьи солдат, а также маркитанты и проститутки. И все это огромное количество людей требовало пропитания.
В сутки было необходимо 17 кубометров пива (воду употреблять не рекомендовалось), 3 тонны мяса и 6 тонн хлеба. Держать армию на одном месте долгое время было невозможно. Основной источник пищи - грабеж. Примечательный факт: после смерти Густава Адольфа дисциплина в его армии резко упала. Шведские солдаты и наемники заслужили "дьявольскую репутацию за точно такую же жестокость по отношению к мирному населению, как и армии их противников".
Шведские войска времен Тридцатилетней войны.
Что касается армий католических государств, то взгляды Гуго Гроция отнюдь не находили одобрения у другого военного теоретика позднего Средневековья австрийского фельдмаршала Монтекуколи (1608-1680), который считал, что в наступательной войне дозволены все способы - "притом стараться лагерь и амуницию у него (неприятеля) сжечь, всякий смрад и вонючий дым в лагерь к неприятелю бросать.
Хлеб и сено на полях у него косить и топтать, мельницы и всякие заводы разорять, в реки и пресные воды всякую нечисть и погань бросать, заразные болезни в армию к нему вводить, а между неприятельскими солдатами всякими способами раздоры и несогласия делать".
Набеги, поиски, сожжение деревушек он называет "безделицами". "Или ты его дави, или он тебя задавит. Ни милости, ни прощения в бою ему не давай, подлинно ведая, что от него в несчастий своем ни того, ни другого не получишь".
Армии обычно содержались за счет контрибуций с захваченных городов и мародерства. Существовали целые корпорации наемников, которые кормились войной и которые составляли армии как протестантских, так и католических стран.
Начало положили швейцарцы, а классический пример из этой области дали немецкие ландскнехты. Ни о каких моральных принципах в наемной армии этого периода речь даже не шла, война просто стала прибыльным ремеслом.
Даже Н. Макиавелли (1469-1527), имя которого стало символом культа грубой силы, вероломства, изощренности и пренебрежения нормами морали, ради достижения и удержания власти, доказывал, что "люди занимающиеся войной, как ремеслом, могут быть только дурными, так как в мирное время это ремесло их прокормить не может.
Поэтому они вынуждены или стремиться к тому, чтобы мира не было, или так нажиться во время войны, чтобы они могли быть сыты, когда наступит мир. Ни та, ни другая мысль не может зародиться в душе достойного человека; ведь если хочешь жить войной, надо грабить, насильничать, убивать одинаково и друзей и врагов, как это и делают такого рода солдаты.
Добровольцы из чужеземцев (наемники) никогда не принадлежат к числу лучших солдат, наоборот, это - подонки страны: буяны, ленивые, разнузданные, безбожники, убежавшие из дома, богохульники, игроки, - вот, что такое эти охотники".
Шотландские наемники в шведской армии.
Что касается России, то еще в 1606 г. царь Василий Шуйский приказал дьяку Онисиму Михайлову написать книгу о том, "как подобает служить". Русская смута не позволила закончить этот труд ранее 1621 г., т. е. уже в царствование Михаила Романова.
Так появился "Устав ратных, пушечных и других дел, касающихся до военной науки". Автор включил в него пункт о поведении войск во время ведения боевых действий: "Да в дружней или супостатной земле чинити пощада: родильницам, старым и юным, убогим людям, и их не раззоряти, не грабити, ни крови их не пролитии, но смотря по достоянию дела".
В военно-теоретическом сочинении неизвестного автора "Учение и хитрость ратного строения пехотных людей" (издан в 1647 г.) указывается на необходимость русскому воинству иметь высокие нравственные качества.
"Цесарское" же наемное войско представляет собой "угол всякого беззакония", и состоит оно из "таких бездельных людей, которым нигде места нет, и те все в войну бегут. И меж такими людьми услышишь всякое проклинание клятвы своры и брани, кражу и грабеж и всякие бездельные меры. И посмотри на иных людей при наших временах и ты такого бесчинства не сыщешь как в германских, сиречь, цесарских региментах".
Однако на практике военные действия московских войск также сопровождались бесчинствами по отношению к местному населению, даже родственному по крови и вере, как это было в случае войны с Речью Посполитой за белорусские и украинские земли.
Пытаясь вновь вернуть расположение местных жителей, Алексей Михайлович срочно издает в 1655 г. строгий указ: "И вам бы служить, не щадя голов своих; а деревень бы не жечь, а кто станет жечь, и тому быть во всяком разорении и ссылке, а холопу, который сожжет, быть казнену без всякой пощады".
Окончательно же правила поведения войск с пленными, а также мирным населением, были закреплены Петром I лишь в 1715 г. "Артикулом воинским с кратким толкованием". Этот законодательный документ вобрал в себя многое из предыдущих военно-теоретических трудов, в том числе и Онисима Михайлова, уложения Шереметева 1702 г., краткого артикула 1706 г., а также шведского и датского артикулов 1683 г., и действовал этот документ до издания в 1839 г. военно-уголовного устава.
Отдельная глава Артикула посвящалась поведению солдат и офицеров при взятии крепостей и обращению с пленными:
"Глава XIV. О взятии городов, крепостей, добычей и пленных.
Арт. 104. Когда город или крепость штурмом взяты будут, тогда никто да не дерзает, хотя вышняго или нижняго чина, церкви, школы или иные духовные дома, шпитали без позволения и указу грабить или разбивать, разве что гарнизоны или граждане в оном сдачею медлить и великий вред чинить будут. Кто против сего преступит, оный накажется яко разбойник, а именно: лишен будет живота.
Арт. 105. Також де имеет женский пол, младенцы, священники и старые люди пощажены быть, и отнюдь не убиты, ниже обижены (разве гто инако от фельдмаршала приказано будет) под смертною казнию. Чести получить не можно оных убить, которые оборонитися не могут.
Арт. 115. Никто да не дерзает пленных, которым уже пощада обещана и дана, убити, неже без ведома генерала и позволения освобождать под потерянием чести и живота".
Вышеизложенное относилось к тому, что называется регулярной армией. А как быть с иррегулярными частями, к которым относились казаки? На мой взгляд, главным шагом к переводу казачества из разряда иррегулярных войск в регулярные стало образование Лейб-гвардии Казачьего полка в 1775 г. как признание за казаками "ревности и усердия в службе всего Войска Донского" (читай - доверия).
Финский историк X. Кувая задает вопрос, насколько русские солдаты были более жестокими, чем солдаты других армий, упомянув польскую кампанию Карла XII, опустошение провинции Сконе датчанами в 1677 г., рейд английской и австрийской армий по деревням Баварии в 1704 г., и затрудняется с ответом.
Это действительно так. Оценить подобное невозможно с точки зрения морали. Это было бы некорректно. Но "все-таки можно утверждать, - полагает X. Кувая, - что казаки не относились к цивилизованным солдатам", что только они, как истинные дикари, могли творить то, что описывают предания о Великом Лихолетье в Финляндии.
При этом X. Кувая соглашается, что "нет каких-либо доказательств того, что русские отрезали женщинам груди и насаживали младенцев на изгороди" или пики, в отличие от того, что признают за "цивилизованными" солдатами и генералами каролинской армии, а также "благочестивым" Карлом XII сами шведы.
Отказывая казачеству в цивилизованности из-за тех способов ведения военных действий, которые были выработаны ими на протяжении столетий, или из-за исполнения ими приказов русского командования, надо не забывать еще и о том, что в цивилизованной Швеции и Финляндии той же эпохи десятками отправляли людей на костер по обвинению в колдовстве.
Солдаты любой армии имели и имеют собственные представления о правшах ведения войны. Поскольку войско - это механизм корпоративный, то эти правила, помимо существовавших уставов, определялись еще приказами воинских начальников, а также тем уровнем общественных отношений, включая понятия морали, нравственности и гуманизма, в том числе и в религиозном аспекте, которые господствовали в обществе и оказывали свое влияние на армию как часть этого общества.
Общественные отношения формируются государством, и государство воздействует на свою армию, не позволяя, насколько это возможно, обособиться и жить исключительно по своим правилам. В противном случае это может стать опасным для самого государства.
Поэтому Петр I так стремился искоренить любое вольнодумство и инакомыслие среди казачества, подчинив их одной государственной идее и функции - войны, право на которую имеет лишь высшая власть, т. е. царь, император и т. д.
Непрерывные войны, которые вели казаки, постоянное чувство опасности, в котором находилось казачье общество, наложили определенный отпечаток на их мировоззрение. Чем жестче внешние условия, тем жестче и ответ на них. Действие равно противодействию, и закон Ньютона абсолютно применим в нашем случае.
Тем более что основными противниками казаков были Крым и Оттоманская Порта, население которых являлось носителем совершенно иного мировоззрения, отличного от христианского. Набег татар или турок - ответный поход за "зипунами", и наоборот.
Захват татарами или ногаями или турками пленных, продажа их в рабство, убийство, насилие над стариками, женщинами, детьми - ответные действия казаков не уступали по жестокости. И это отвечало моральным принципам, ибо они подкреплялись Св. Писанием: "Око за око", или принципом талиона, т. е. возмездия врагу причинением равного вреда, ущерба.
Попав на совершенно незнакомый театр военных действий, казаки руководствовались: во-первых, приказами русского командования, ибо они "крест целовали" и присягнули служить русскому царю; во-вторых, собственными представлениями о правилах и способах ведения боевых действий, которые не могли отличаться от тех, что они знали до этого только по той причине, что другие способы казакам были неведомы.
"Если враг не сдается - он должен быть уничтожен!" - и поджигались дома с засевшими там солдатами противника или вооруженными крестьянами. Для казаков разницы не было!
Человек с оружием, воюющий против них, это был враг. Брать его в плен? А для чего? Чтобы продать в рабство, как они поступали с пленными мусульманами, было невозможно. Противник был хоть и не православный, но христианин, поэтому совершить подобное означало преступить собственный закон, оставить в живых, когда от его рук погиб или был ранен кто-то из товарищей, означало вновь преступить закон войскового братства - не отмстить.
Третьего не дано. Тем более что с расширением масштабов Северной войны функции взятия в плен и угона населения взяли на себя драгунские полки, значит, на них и ложилась ответственность за тех людей, которых они полонили.
Пленные шведы строят Петербург.
Взять языков - иное дело. Армейское командование приказывало, казаки выполняли, а что с пленными, - казаков не интересовало. Исключение составляло запорожское казачество. Их отношение к христианским пленным было несколько другим, но также не было преобладающим в своей массе.
В последующие шведские войны казаки продолжали по-прежнему во всем руководствоваться как приказами, так и собственными принципами ведения войны. Но с изменением общественного мнения в самой России менялось и отношение военного командования, оказывая влияние на действия как армейских частей, так и казаков, а иногда и попросту принуждая к гуманному отношению к сдавшимся в плен.
Это же касается и приписываемым казачеству убийствам детей и женщин. Они могли поступать так только в ответ на аналогичные действия в отношении их семей. Но Финляндия, Швеция, Лифляндия и прочие прибалтийские территории были настолько далеки от их городков, слобод и станиц, что не могло быть и речи о каком-либо мщении.
Если такое и случалось, то, как и в любой социальной группе, в казачестве были люди, нарушавшие свои законы, они и воспринимались именно как нарушители. Но и сама война, заставляющая переступать через мораль и совершать насилие в отношении других, совершенно изменяет психику человека.
Русский философ И. Ильин отмечал, что "как бы ни был добр и силен в самообладании человек, но если он вынужден к участию в сражении, - то самый состав тех действий, к которым он готовиться и которые совершает, легко будит его страсть, вводит в ожесточение, дает ему особое наслаждение азарта, наполняет его враждой, бередит в нем свирепые и кровожадные инстинкты".
Русское командование, привлекая казаков к войне, было прекрасно осведомлено о той тактике, которой в совершенстве владели казаки, во многом схожей с тактикой кочевников. Для ведения "малой" войны, т. е. разорения и опустошения вражеских территорий, а именно этот способ боевых действий был признан Петром I самым действенным на начальном этапе, казаки подходили как никто другой.
Однако использование больших масс казачества в 1701-1702 гг. вызвало недовольство и русского военного командования, и самих казаков. По этой причине их количество было резко сокращено, и в дальнейшем на северном театре не превышало 1-2 тыс. чел.
При этом русское командование отметило поразительный психологический эффект от использования даже небольших отрядов казаков против регулярных шведских и финских войск, но еще больший - против мирного населения, которое панически боялось ночных рейдов казаков. И эта паника формировала как общественное мнение в Швеции и Финляндии, так и способствовала появлению мифа о зверствах русских казаков.
Регулярные войска, в первую очередь драгуны, довольно быстро перенявшие от казачества тактику просачивания в труднопроходимых местностях Финляндии, взяли на себя и главные функции разорения, конфискации и грабежах мирного населения.
А смешение разнообразных казачьих отрядов с калмыками, башкирами, татарами и другими кочевыми народами, которые были неведомы жителям Лифляндии, Швеции, Финляндии, только добавляли ужаса и усиливали панику. Здесь играло роль все: необычный внешний вид, необычная тактика, ночное, как правило, время нападения, его неожиданность, быстрота, ошеломляющее звуковое сопровождение и отсутствие какой-либо жалости.
Однако реальный ущерб от скоротечного набега был намного ниже, нежели организованный грабеж и насилие, осуществляемые регулярными частями, а вот психологический эффект превосходил все ожидания.
Российское командование не делало попыток изменить мнение Запада о казачестве, а, наоборот, всегда использовало этот психологический фактор, что прекрасно доказали все остальные войны, которые вела Россия против европейских стран - Швеции, Пруссии, Франции, Германии, используя казаков и в составе регулярной конницы, и в партизанских отрядах, включая войну 1914-1918 гг.
Русское казачество в западных источниках издавна являлось синонимом насильников и грабителей, варваров и убийц. Уже в 1705 г. в Стокгольме вышла первая книга под названием "Правдивый отчет о нехристианском и жестоком отношении московитов по отношению к взятым в плен высшим и младшим офицерам, слуг и подданных Его Величества Короля Швеции, а также их жен и детей".
А через два года последовала другая, повествующая о физическом истреблении местного населения и разнообразных видах насилия над ним, озаглавленная: "Выдержка из письма, отправленного из Штенау 20 июля 1707 г., об ужасающих поступках московитских калмыков и казаков".
В целом представление о России, о "Московском царстве", в Швеции и Финляндии было единообразным, формирующим образ врага, который "готов к употреблению" всегда, даже в мирное время. Подобное, западное, заключение было преобладающим не только в Швеции и Финляндии, но и других европейских странах, втянутых в военное противостояние с Россией.
Один из современных западных историков, анализируя социальную природу казачьих сообществ, эпохи позднего Средневековья, охарактеризовал их как "социальных бандитов", а сами сообщества, т.е. войска, представил как "social banditry".
В общем-то ничего нового в данном случае не обнаруживается. Историки С. М. Соловьев, В. О. Ключевский и С. Ф. Платонов с позиции российской государственности смотрели на казачество позднего Средневековья как на силу, которая для России иногда была опаснее кочевых орд.
В противостоянии казачества и государства последнее виделось Соловьеву носителем цивилизаторского начала: "Против призыва Петра к великому и тяжелому труду, чтоб посредством него войти в европейскую жизнь, овладеть европейской цивилизацией, поднять родную страну против этого раздался призыв Булавина: "Кто хочет погулять, сладко попить, да поесть, - приезжайте к нам!". И Соловьев, и Ключевский видели залог благополучного развития российской государственности в укрощении степной стихии.
Помимо литературных описаний зверств казачества по отношению не только к солдатам противника, но и к мирному населению, выпускались во множественном количестве гравюры XVIII-XIX вв., красноречиво демонстрирующие кровожадную сущность казаков.
Это следует и напрямую из названий, например "Казак-грабитель", или из того, что изображено на картинах: горящие дома, разбегающиеся в панике жители, преимущественно женщины, и, как обязательный атрибут, - мешок с награбленным добром.
Сами казаки изображены вооруженными, но одежда их - лохмотья. Прямо, как любил говорить знаменитый Тили, "оборванный солдат и блестящий мушкет!" - тем самым считая, что главное в том, как содержит солдат свое оружие, а не в том, как он одет.
Англичане лучше других европейцев понимали, что есть казачество с их, "цивилизованной" точки зрения. Английская армия располагала точно такими же, на их взгляд, "казаками" - сикхами и сипаями, на которых можно было списать любые зверства: это же не "цивилизованные" солдаты, а дикари. Они с ведома королевы могли истреблять целиком индейские племена в Северной Америке, или негритянские - в Африке.
Современная шведская и финская историография последнего десятилетия выработала единую точку зрения: Великое Лихолетье времен Северной войны, как и последующих конфликтов с Россией, не было столь уж тяжелым временем, как их представляло народное устное творчество и ранняя историография, хотя и не отрицалось то, что грабежи, разорение и насилие имели место.
Российские историки иногда придерживаются, на мой взгляд, чересчур жесткой позиции в этом вопросе, стараясь события, происходившие в XVIII в., рассматривать через призму нравственно-этических понятий, свойственных современному человеку с его шкалой человеческих ценностей и пониманием гуманности, основываясь на международных правовых актах XX в.
Действия русской армии в период Северной войны профессор В.Е. Возгрин называет не иначе как геноцидом по отношению к мирному населению, возлагая ответственность за это большей частью на казачество.
При этом он ссылается и на мнение известного психолога доктора исторических наук E. С. Сенявской, утверждающей, что привлеченное к походам в Северную войну казачество, в отличие от регулярной армии, не обладало даже жалкими рудиментами средневековой рыцарственности и благородства.
Какими документами регламентировались в Европе законы и обычаи войны в позднем Средневековье и в XVIII в.? Вопросы правовых основ войны и мира исследовал крупный голландский ученый XVII в. - юрист Хуго Гроций (1583-1645).
Его знаменитая работа - трактат "Три книги о праве войны и мира" увидела свет в 1625 г.
Это была попытка исследовать правовые основы войны и мира. Для нас интересны те положения его научного труда, где ученый старается хоть как-то смягчить ужасы войны, ограничивая право убивать даже в справедливой войне.
Почитателем Гуго Гроция был шведский король Густав II Адольф. Рассказывают, что его трактат о войне и мире король возил все время с собой под седлом. Он добился привлечения Гуго Гроция на шведскую службу и на долгие годы сделал его посланником в Париже.
Напомним, что Швеция была страной протестантской, а самый знаменитый трактат Гуго Гроция о войне и мире был запрещен римским папой в 1627 г. Таким образом, влияние его идей могло распространяться лишь на протестантские государства Европы.
Шведские солдаты времен Тридцатилетней войны действительно отличались строжайшей дисциплиной и поведением, нехарактерным для войск того времени. Однако это утверждение кажется довольно спорным, так как это касается в основном только шведских и финских полков, и то только в отношении внутренней дисциплины, большую же часть армии Густава Адольфа составляли немцы, англичане, шотландцы и французы.
В качестве подтверждения этому, в Музее Армии в Стокгольме представлено несколько живописных реконструкций, посвященных армии Густава Адольфа, которые иллюстрируют основной источник дохода солдат - грабеж.
Там же представлен и еще один, свидетельствующий об этом, документ - подлинный отрывок из дневника солдата шведской армии с 1627 по 1633 г. Армия лишь на треть, в лучшем случае наполовину состояла из солдат. При ней в огромном количестве находились женщины и дети - семьи солдат, а также маркитанты и проститутки. И все это огромное количество людей требовало пропитания.
В сутки было необходимо 17 кубометров пива (воду употреблять не рекомендовалось), 3 тонны мяса и 6 тонн хлеба. Держать армию на одном месте долгое время было невозможно. Основной источник пищи - грабеж. Примечательный факт: после смерти Густава Адольфа дисциплина в его армии резко упала. Шведские солдаты и наемники заслужили "дьявольскую репутацию за точно такую же жестокость по отношению к мирному населению, как и армии их противников".
Шведские войска времен Тридцатилетней войны.
Что касается армий католических государств, то взгляды Гуго Гроция отнюдь не находили одобрения у другого военного теоретика позднего Средневековья австрийского фельдмаршала Монтекуколи (1608-1680), который считал, что в наступательной войне дозволены все способы - "притом стараться лагерь и амуницию у него (неприятеля) сжечь, всякий смрад и вонючий дым в лагерь к неприятелю бросать.
Хлеб и сено на полях у него косить и топтать, мельницы и всякие заводы разорять, в реки и пресные воды всякую нечисть и погань бросать, заразные болезни в армию к нему вводить, а между неприятельскими солдатами всякими способами раздоры и несогласия делать".
Набеги, поиски, сожжение деревушек он называет "безделицами". "Или ты его дави, или он тебя задавит. Ни милости, ни прощения в бою ему не давай, подлинно ведая, что от него в несчастий своем ни того, ни другого не получишь".
Армии обычно содержались за счет контрибуций с захваченных городов и мародерства. Существовали целые корпорации наемников, которые кормились войной и которые составляли армии как протестантских, так и католических стран.
Начало положили швейцарцы, а классический пример из этой области дали немецкие ландскнехты. Ни о каких моральных принципах в наемной армии этого периода речь даже не шла, война просто стала прибыльным ремеслом.
Даже Н. Макиавелли (1469-1527), имя которого стало символом культа грубой силы, вероломства, изощренности и пренебрежения нормами морали, ради достижения и удержания власти, доказывал, что "люди занимающиеся войной, как ремеслом, могут быть только дурными, так как в мирное время это ремесло их прокормить не может.
Поэтому они вынуждены или стремиться к тому, чтобы мира не было, или так нажиться во время войны, чтобы они могли быть сыты, когда наступит мир. Ни та, ни другая мысль не может зародиться в душе достойного человека; ведь если хочешь жить войной, надо грабить, насильничать, убивать одинаково и друзей и врагов, как это и делают такого рода солдаты.
Добровольцы из чужеземцев (наемники) никогда не принадлежат к числу лучших солдат, наоборот, это - подонки страны: буяны, ленивые, разнузданные, безбожники, убежавшие из дома, богохульники, игроки, - вот, что такое эти охотники".
Шотландские наемники в шведской армии.
Что касается России, то еще в 1606 г. царь Василий Шуйский приказал дьяку Онисиму Михайлову написать книгу о том, "как подобает служить". Русская смута не позволила закончить этот труд ранее 1621 г., т. е. уже в царствование Михаила Романова.
Так появился "Устав ратных, пушечных и других дел, касающихся до военной науки". Автор включил в него пункт о поведении войск во время ведения боевых действий: "Да в дружней или супостатной земле чинити пощада: родильницам, старым и юным, убогим людям, и их не раззоряти, не грабити, ни крови их не пролитии, но смотря по достоянию дела".
В военно-теоретическом сочинении неизвестного автора "Учение и хитрость ратного строения пехотных людей" (издан в 1647 г.) указывается на необходимость русскому воинству иметь высокие нравственные качества.
"Цесарское" же наемное войско представляет собой "угол всякого беззакония", и состоит оно из "таких бездельных людей, которым нигде места нет, и те все в войну бегут. И меж такими людьми услышишь всякое проклинание клятвы своры и брани, кражу и грабеж и всякие бездельные меры. И посмотри на иных людей при наших временах и ты такого бесчинства не сыщешь как в германских, сиречь, цесарских региментах".
Однако на практике военные действия московских войск также сопровождались бесчинствами по отношению к местному населению, даже родственному по крови и вере, как это было в случае войны с Речью Посполитой за белорусские и украинские земли.
Пытаясь вновь вернуть расположение местных жителей, Алексей Михайлович срочно издает в 1655 г. строгий указ: "И вам бы служить, не щадя голов своих; а деревень бы не жечь, а кто станет жечь, и тому быть во всяком разорении и ссылке, а холопу, который сожжет, быть казнену без всякой пощады".
Окончательно же правила поведения войск с пленными, а также мирным населением, были закреплены Петром I лишь в 1715 г. "Артикулом воинским с кратким толкованием". Этот законодательный документ вобрал в себя многое из предыдущих военно-теоретических трудов, в том числе и Онисима Михайлова, уложения Шереметева 1702 г., краткого артикула 1706 г., а также шведского и датского артикулов 1683 г., и действовал этот документ до издания в 1839 г. военно-уголовного устава.
Отдельная глава Артикула посвящалась поведению солдат и офицеров при взятии крепостей и обращению с пленными:
"Глава XIV. О взятии городов, крепостей, добычей и пленных.
Арт. 104. Когда город или крепость штурмом взяты будут, тогда никто да не дерзает, хотя вышняго или нижняго чина, церкви, школы или иные духовные дома, шпитали без позволения и указу грабить или разбивать, разве что гарнизоны или граждане в оном сдачею медлить и великий вред чинить будут. Кто против сего преступит, оный накажется яко разбойник, а именно: лишен будет живота.
Арт. 105. Також де имеет женский пол, младенцы, священники и старые люди пощажены быть, и отнюдь не убиты, ниже обижены (разве гто инако от фельдмаршала приказано будет) под смертною казнию. Чести получить не можно оных убить, которые оборонитися не могут.
Арт. 115. Никто да не дерзает пленных, которым уже пощада обещана и дана, убити, неже без ведома генерала и позволения освобождать под потерянием чести и живота".
Вышеизложенное относилось к тому, что называется регулярной армией. А как быть с иррегулярными частями, к которым относились казаки? На мой взгляд, главным шагом к переводу казачества из разряда иррегулярных войск в регулярные стало образование Лейб-гвардии Казачьего полка в 1775 г. как признание за казаками "ревности и усердия в службе всего Войска Донского" (читай - доверия).
Финский историк X. Кувая задает вопрос, насколько русские солдаты были более жестокими, чем солдаты других армий, упомянув польскую кампанию Карла XII, опустошение провинции Сконе датчанами в 1677 г., рейд английской и австрийской армий по деревням Баварии в 1704 г., и затрудняется с ответом.
Это действительно так. Оценить подобное невозможно с точки зрения морали. Это было бы некорректно. Но "все-таки можно утверждать, - полагает X. Кувая, - что казаки не относились к цивилизованным солдатам", что только они, как истинные дикари, могли творить то, что описывают предания о Великом Лихолетье в Финляндии.
При этом X. Кувая соглашается, что "нет каких-либо доказательств того, что русские отрезали женщинам груди и насаживали младенцев на изгороди" или пики, в отличие от того, что признают за "цивилизованными" солдатами и генералами каролинской армии, а также "благочестивым" Карлом XII сами шведы.
Отказывая казачеству в цивилизованности из-за тех способов ведения военных действий, которые были выработаны ими на протяжении столетий, или из-за исполнения ими приказов русского командования, надо не забывать еще и о том, что в цивилизованной Швеции и Финляндии той же эпохи десятками отправляли людей на костер по обвинению в колдовстве.
Солдаты любой армии имели и имеют собственные представления о правшах ведения войны. Поскольку войско - это механизм корпоративный, то эти правила, помимо существовавших уставов, определялись еще приказами воинских начальников, а также тем уровнем общественных отношений, включая понятия морали, нравственности и гуманизма, в том числе и в религиозном аспекте, которые господствовали в обществе и оказывали свое влияние на армию как часть этого общества.
Общественные отношения формируются государством, и государство воздействует на свою армию, не позволяя, насколько это возможно, обособиться и жить исключительно по своим правилам. В противном случае это может стать опасным для самого государства.
Поэтому Петр I так стремился искоренить любое вольнодумство и инакомыслие среди казачества, подчинив их одной государственной идее и функции - войны, право на которую имеет лишь высшая власть, т. е. царь, император и т. д.
Непрерывные войны, которые вели казаки, постоянное чувство опасности, в котором находилось казачье общество, наложили определенный отпечаток на их мировоззрение. Чем жестче внешние условия, тем жестче и ответ на них. Действие равно противодействию, и закон Ньютона абсолютно применим в нашем случае.
Тем более что основными противниками казаков были Крым и Оттоманская Порта, население которых являлось носителем совершенно иного мировоззрения, отличного от христианского. Набег татар или турок - ответный поход за "зипунами", и наоборот.
Захват татарами или ногаями или турками пленных, продажа их в рабство, убийство, насилие над стариками, женщинами, детьми - ответные действия казаков не уступали по жестокости. И это отвечало моральным принципам, ибо они подкреплялись Св. Писанием: "Око за око", или принципом талиона, т. е. возмездия врагу причинением равного вреда, ущерба.
Попав на совершенно незнакомый театр военных действий, казаки руководствовались: во-первых, приказами русского командования, ибо они "крест целовали" и присягнули служить русскому царю; во-вторых, собственными представлениями о правилах и способах ведения боевых действий, которые не могли отличаться от тех, что они знали до этого только по той причине, что другие способы казакам были неведомы.
"Если враг не сдается - он должен быть уничтожен!" - и поджигались дома с засевшими там солдатами противника или вооруженными крестьянами. Для казаков разницы не было!
Человек с оружием, воюющий против них, это был враг. Брать его в плен? А для чего? Чтобы продать в рабство, как они поступали с пленными мусульманами, было невозможно. Противник был хоть и не православный, но христианин, поэтому совершить подобное означало преступить собственный закон, оставить в живых, когда от его рук погиб или был ранен кто-то из товарищей, означало вновь преступить закон войскового братства - не отмстить.
Третьего не дано. Тем более что с расширением масштабов Северной войны функции взятия в плен и угона населения взяли на себя драгунские полки, значит, на них и ложилась ответственность за тех людей, которых они полонили.
Пленные шведы строят Петербург.
Взять языков - иное дело. Армейское командование приказывало, казаки выполняли, а что с пленными, - казаков не интересовало. Исключение составляло запорожское казачество. Их отношение к христианским пленным было несколько другим, но также не было преобладающим в своей массе.
В последующие шведские войны казаки продолжали по-прежнему во всем руководствоваться как приказами, так и собственными принципами ведения войны. Но с изменением общественного мнения в самой России менялось и отношение военного командования, оказывая влияние на действия как армейских частей, так и казаков, а иногда и попросту принуждая к гуманному отношению к сдавшимся в плен.
Это же касается и приписываемым казачеству убийствам детей и женщин. Они могли поступать так только в ответ на аналогичные действия в отношении их семей. Но Финляндия, Швеция, Лифляндия и прочие прибалтийские территории были настолько далеки от их городков, слобод и станиц, что не могло быть и речи о каком-либо мщении.
Если такое и случалось, то, как и в любой социальной группе, в казачестве были люди, нарушавшие свои законы, они и воспринимались именно как нарушители. Но и сама война, заставляющая переступать через мораль и совершать насилие в отношении других, совершенно изменяет психику человека.
Русский философ И. Ильин отмечал, что "как бы ни был добр и силен в самообладании человек, но если он вынужден к участию в сражении, - то самый состав тех действий, к которым он готовиться и которые совершает, легко будит его страсть, вводит в ожесточение, дает ему особое наслаждение азарта, наполняет его враждой, бередит в нем свирепые и кровожадные инстинкты".
Русское командование, привлекая казаков к войне, было прекрасно осведомлено о той тактике, которой в совершенстве владели казаки, во многом схожей с тактикой кочевников. Для ведения "малой" войны, т. е. разорения и опустошения вражеских территорий, а именно этот способ боевых действий был признан Петром I самым действенным на начальном этапе, казаки подходили как никто другой.
Однако использование больших масс казачества в 1701-1702 гг. вызвало недовольство и русского военного командования, и самих казаков. По этой причине их количество было резко сокращено, и в дальнейшем на северном театре не превышало 1-2 тыс. чел.
При этом русское командование отметило поразительный психологический эффект от использования даже небольших отрядов казаков против регулярных шведских и финских войск, но еще больший - против мирного населения, которое панически боялось ночных рейдов казаков. И эта паника формировала как общественное мнение в Швеции и Финляндии, так и способствовала появлению мифа о зверствах русских казаков.
Регулярные войска, в первую очередь драгуны, довольно быстро перенявшие от казачества тактику просачивания в труднопроходимых местностях Финляндии, взяли на себя и главные функции разорения, конфискации и грабежах мирного населения.
А смешение разнообразных казачьих отрядов с калмыками, башкирами, татарами и другими кочевыми народами, которые были неведомы жителям Лифляндии, Швеции, Финляндии, только добавляли ужаса и усиливали панику. Здесь играло роль все: необычный внешний вид, необычная тактика, ночное, как правило, время нападения, его неожиданность, быстрота, ошеломляющее звуковое сопровождение и отсутствие какой-либо жалости.
Однако реальный ущерб от скоротечного набега был намного ниже, нежели организованный грабеж и насилие, осуществляемые регулярными частями, а вот психологический эффект превосходил все ожидания.
Российское командование не делало попыток изменить мнение Запада о казачестве, а, наоборот, всегда использовало этот психологический фактор, что прекрасно доказали все остальные войны, которые вела Россия против европейских стран - Швеции, Пруссии, Франции, Германии, используя казаков и в составе регулярной конницы, и в партизанских отрядах, включая войну 1914-1918 гг.