Немец прет.
"Память возвращается к тем незабываемым дням сентября 1941 года, к тем боям, когда, зажатые со всех сторон в клещи фашистскими танковыми и пехотными частями, героически бились с врагом около тысячи бойцов и командиров, возглавляемые генерал-полковником М. П. Кирпоносом.
В роще Шумейково близ хутора Дрюковщина наши бойцы и командиры стояли насмерть. Я хорошо помню эти жестокие бои на Полтавщине, ибо почти с самого начала войны находился в охране штаба Юго-Западного фронта. Рощу бомбила вражеская авиация, поливали огнем фашистские танки, артиллерия, минометы. С нашей стороны, особенно по ночам, на сгоревших кукурузных полях одна штыковая атака следовала за другой.
Был намечен прорыв из окружения отдельными группами. Схватки с врагом носили очаговый характер. В те дни в неравных боях погибли командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник Кирпонос, член Военного совета Бурмистенко, генерал Тупиков и многие командиры.
Лишь после войны я узнал, что генералы Добыкин, Данилов и Панюхов с группой командиров штаба фронта пробились тогда к своим, а о судьбе генералов Потапова, Писаревского, бригадного комиссара Кальченко и дивизионного комиссара Рыкова до сих пор ничего не известно.
Мне с группой бойцов тогда удалось вырваться из тисков вражеского окружения. Посоветовались. Разработали план дальнейших действий. После нескольких стычек по ходу движения нас осталось двое - я и боец-армянин. Однажды ночью, сняв часового и раздобыв у немцев двух лошадей с седлами, мы верхами ушли в южном направлении.
Через дней пять на лошадях вплавь переправились через Днепр. Но и за Днепром оказалась та же неразбериха. После бомбежки потеряли лошадей. Мой попутчик был ранен в ногу, и мне пришлось пристроить его к отступающему медсанбату. Я остался один.
Гонят скот. Столб сизой густой пыли висит над морем животных - ржущих, хрюкающих, мычащих, блеющих. На обочинах дорог - разлагающиеся и уже вздувшиеся трупы лошадей, свиней, коров, расстрелянных фашистами с воздуха.
Вижу какую-то военную машину. Грузовую. Забрался в нее. В кузове четыре бойца, узнал, что их командир лейтенант Петров, он в кабине шофера.
Вскоре машина останавливается в селе у дома, в котором находится штаб дивизии. Петров уходит. Маскируем машину и располагаемся в саду. Здесь несколько дальнобойных орудий. Время от времени они ведут огонь.
Новое фронтовое утро. Появляется Петров. Он хмур. Садится на бревно, задумчиво курит. Лейтенант и бойцы оставляют меня у себя.
Садимся на машину и вскоре вклиниваемся в колонну наших отходящих войск. Проходит еще час. Наша машина уже переполнена ранеными. Выбираемся на проселочную дорогу, переваливаем через бугор. Петров куда-то уходит. Ждем час, два...
Иду его искать и вскоре нахожу: он лежит под грузовой машиной и о чем-то разговаривает с командирами разных родов войск, подсевших к нему. Их шестеро. Старший по званию - с тремя кубиками на петлицах - артиллерист. На траве расстелена карта.
- Надо разведать обстановку в этом селе, - предлагает артиллерист, тыча пальцем в карту. - Кто пойдет?
Петров замечает меня.
- Сможешь разведать?
- Смогу.
- На, держи, - говорит лейтенант и передает мне пистолет "ТТ". - Да переоденься в штатское, - добавляет он.
Поручено выяснить - нет ли в селе немцев. До села километра три. Приказано вернуться не позднее семи часов вечера...
Немцев в селе не оказалось. В сумерках возвращаюсь обратно. С разных сторон доносится стрельба. Переваливаю через бугор, и - о, ужас! - поле совершенно совершенно пусто. Лишь несколько грузовых машин догорают вдали, вокруг валяется множество лошадиных трупов.
Неожиданно появляется какой-то грузовик и на полном ходу пересекает поле. Вслед за ним из-за молодого леска вынырнул еще один. Бегу наперерез. Машина резко тормозит на ухабах, и я успеваю прыгнуть на подножку кабины, сильно ударившись плечом о кузов.
Мы проскакиваем зону огня. Стемнело. Въезжаем в село. Накрапывает дождь. Ищу Петрова и его бойцов, но их нигде нет. Пожилой человек в кожаном реглане и хромовых сапогах, по-видимому, старший, отдает какое-то распоряжение и, обернувшись, вдруг замечает меня.
- Кто такой?
- Рядовой Михалков.
- Почему в штатском?
Объясняю, что был послан в разведку, но, вернувшись, своей группы не обнаружил.
- Документы!
- Нет у меня документов! - отвечаю я. - Был в охране штаба Юго-Западного фронта. Документы остались в разведотделе фронта. Уходя в разведку, мы их сдавали. С трудом вышел из окружения.
- Где это было?
- На Полтавщине.
Рассказываю о гибели штаба Юго-Западного фронта.
- Мы тоже в окружении. Немцы утром прорвали фронт. Вот с этим бойцом, - огоньком папироски он указал на стоящего рядом красноармейца, похожего на узбека, - пойдете в разведку. Задача - уточнить интервалы движения фашистских войск по главной трассе. Разведать и обстановку на перекрестке дорог, нет ли ямы какой, чтобы задержки не было. Прорываться будем все сразу, впереди пойдут конные взводы, за ними - машины.
С бойцом-узбеком выходим из села. Друг друга мы не знаем и оба молчим. Попадаем на проселочную дорогу, которая ведет к намеченному перекрестку.
Прошел, пожалуй, с километр. Впереди - шум моторов, урчание танков. Кукурузные джунгли кончились. Пробираюсь ползком к оврагу. Залег в траве и наблюдаю. Своего напарника не вижу.
Метрах в десяти от меня по грунтовой дороге движется вражеская колонна с горящими фарами. Танки, мотоциклы, машины с автоматчиками и пушками на прицепах. Колонна громыхает, скрежещет траками.
Наконец колонна прошла. Засекаю время. Подползаю к дороге, прячусь в кювет, смотрю, откуда идут вражеские войска - там яркий луч света. И снова мимо меня, совсем рядом, с грохотом проносятся танки, машины, пушки, мотоциклисты. Возвращаюсь в село. Докладываю обстановку командиру, тому, что в кожаном реглане.
- Товарищ Садыков все уже выяснил и доложил, - обрывает меня командир, и я вижу чуть в стороне своего напарника-узбека, молчаливо смотрящего на меня и как будто улыбающегося мне одними глазами. - В следующий раз не запаздывать! По машинам!
Одним махом минуем перекресток: впереди всадники, за ними машины. Проехали около четырех километров. Останавливаемся в лесопосадке.
- Теперь вместе с политруком разведаете местечко Шахты, - приказывает командир. И я снова в пути. Рядом - незнакомый политрук, пожилой, ему лет под сорок. Он в военной форме. На правом рукаве темнеет нашитая звездочка. Обращаюсь к нему:
- Товарищ политрук...
- Называй меня просто Вася.
Мне как-то неловко. К такому обращению с командирами я не привык, но мне нужно кое-что выяснить, узнать, что это за соединение, к которому я прибился, и поэтому спрашиваю:
- А что это за часть?
- Остатки штаба двести двадцать четвертой стрелковой дивизия, двадцать пять верховых, пять машин с бойцами и ранеными, одна машина с личными вещами и одна с продовольствием.
Идем через картофельное поле на краю местечка Шахты. Ноги путаются в ботве. Продвигаемся медленно, стараемся не шуметь. Подбираемся к ограде - толстые железные прутья уткнулись в небо острыми копьями.
Василий быстро перелезает через ограду и скрывается за домами. Лежу в траве. Слева доносится шум. Отползаю в кукурузу. Вдоль ограды с внешней стороны тарахтит немецкая танкетка. Смотрю ей вслед.
Наконец политрук возвращается обратно. Вижу, как он карабкается на ограду, - одно неосторожное движение - и острые копья пронзают его штанину. В свете луны на двухметровой высоте над гранитной основой ограды его фигура отчетливо видна.
Только собирался вскочить и помочь, как где-то опять поблизости затарахтела танкетка, и в то мгновение, когда мне показалось, что политрук вот-вот спрыгнет на землю, он безжизненно повисает на железной ограде, прошитый пулеметной очередью Слышу за лесопосадкой глухой шум моторов.
Медлить нельзя. Пулей, через кусты, бегу обратно, вылетаю на дорогу. Вижу, как последняя машина уже набирает скорость. Мчусь что есть сил за нею и в резком рывке хватаюсь за борт. Пехотинцы подтягивают меня в кузов, посреди которого лежит запасное колесо.
Ночь провели в березняке, замаскировавшись. Мимо березняка проехали три мотоциклиста. Кто-то из наших срезал их из пулемета, затем и мотоциклы, и трупы немцев затащили в березняк.
Опять в пути. С наступлением сумерек проснулся и первое, что увидел, был пистолет, который чистил мужчина с двумя кубиками в голубых петлицах. Слушай, разведчик! - обратился ко мне незнакомый командир. - Давай-ка махнем через Днепр. Вдвоем проскочим. - В сумерках я едва различил усталое лицо этого пожилого человека. - А то ведь с этим хвостом, - он кивнул головой в сторону машин, - пропащее дело... А? Как смотришь?
- Был я за Днепром. Там всюду немцы. На Полтавщине с трудом выбрался из котла.
- Так фашисты уж, наверное, к Москве поперли. На нашем пути будут только их третьи эшелоны. Проскочим. Нам надо скорее уйти в леса. А здесь в степи каждый суслик на виду. Ну как, пойдешь?
Я наотрез отказался.
- Ну, как знаешь. Не настаиваю. Только тому, в реглане, не трепи. Ясно? Ночью уйду один. - И он быстро вскочил с земли, сунул пистолет в кобуру, хлопнул по ней ладонью, расправил на мускулистом торсе гимнастерку. Через мгновение он исчез. В двадцати метрах от березняка по дороге замигали фары немецких мотоциклов.
Наши машины, сбросив маскировку, вытянулись из березняка. Командир в реглане сел в головную машину, я встал на подножку и, всматриваясь в ночную темноту, показывал шоферу дорогу.
В кромешной тьме машины ехали неизвестно куда, и только с рассветом, проплутав всю ночь по полям, мы наконец выбрались на грунтовую дорогу и помчались вперед, ощетинившись винтовками. Возле маленького полустанка колонна попала под вражеский обстрел и, на ходу приняв бой, распалась.
Машина с продовольствием, на которой я ехал, очутилась совсем одна в небольшой березовой рощице, на окраине местечка Зеленая. В селе были немцы. Винтовки мы закопали в рощице - кончились боезапасы, продукты передали хозяевам крайнего дома, рядом с которым мы оказались и где довольно искусно большими зелеными ветками замаскировали машину.
Командир в кожаном реглане был виноват в том что от нас ушли другие командиры и конный взвод ночью запропастился неизвестно куда. Надо было не ругаться с ними, а посоветоваться. А он хотел все делать сам, хотя в ночной темноте ориентироваться не мог. Всех обругал, всех разогнал, и из-за его безалаберных команд рассеялись остатки штаба этого соединения.
Что делать? Той же ночью мы с поваром и с двумя бойцами двинулись по направлению к Николаеву. Один из бойцов был мой бывший напарник по разведке, узбек.
В ближайшем же селе от нас отстал повар-грузин, он был очень толстый мужчина, шагать пешком было для него страшной мукой. Потом куда-то пропал второй боец. Остались мы с узбеком вдвоем. А вскоре я и его потерял, и вот при каких обстоятельствах.
Напоролись мы на немцев. Спали они в придорожном кювете - рядом лежал на боку мотоцикл без колеса, а несколько в стороне - их танкетка, без гусениц.
Мой напарник решил прикончить их финкой. Как только мы обсудили план действий, со стороны танкетки раздался окрик - нас заметили, - и тут же резанула автоматная очередь. Немцы вскочили с земли, а нас обоих - как ветром сдуло: разбежались в разные стороны и растворились в темноте. Остался опять один.
На рассвете заметил в поле стог сена и направился к нему, чтобы передохнуть. Приземлился на чей-то сапог. Кто-то выругался, и из-под стога выбрался черноволосый мужчина в немецкой фуфайке, за ним - второй - белобрысый парень. Оба без оружия, и у меня оружия не было (командир в реглане отобрал "ТТ", когда я уходил в разведку, да так и не вернул). Не успели мы и слова сказать друг другу, как перед нами, словно из-под земли, вырос верховой немец.
- Лос! Пошоль! - Дуло его автомата прочертило полукруг, указывая нам путь.
Все произошло в один миг - и вот под конвоем верхового немца мы следуем в село, к дому с мезонином, над крышей которого развевается фашистский флаг. Нас вводят в помещение. Обыскивают. Появляется офицер. Офицер подходит к черноволосому:
- Юде? (Еврей?)
Тот не понимает вопроса. Он грузин. Офицер бьет его по лицу. Нас троих выводят наружу. Улица пустынна. В домах словно все вымерло. Две винтовки наперевес: одна - впереди, другая - позади. Миновав село, выходим на картофельное поле. Один немец очерчивает палкой продолговатый квадрат, другой передает нам лопаты. Оба немца отходят в сторону. Мы начинаем рыть землю.
Стоя в стороне, в трех шагах от нас, немцы с холодным равнодушием глядят, как наши лопаты врезаются в рыхлый украинский чернозем.
Яма под нами становится все глубже, мы уже в ней по колено. Немец показывает винтовкой, чтобы копали не вширь, а вглубь. - Могилу для себя роем, расстреливать будут, - шепчу я грузину.
В черных блестящих глазах под густыми бровями я вижу, как вспыхивает его ненависть, как задвигались давно не бритые скулы, сжались крепкие челюсти.
Немцы чуть отошли от нас в сторону, закуривают. В это мгновение грузин с лопатой наперевес одним прыжком вылетает из ямы. Я выскакиваю вслед за ним. И мы оба со всего маху оглоушиваем конвоиров лопатами, потом бьем еще раз, и все трое разбегаемся в разные стороны. Меня укрывают кукурузные заросли.
Пять ночей, обходя немецкие посты, я пытался догнать наши отступающие части. В одном из сел, зайдя в крайний дом, в котором собирался отдохнуть и попросить хлеба, напоролся на немцев, был схвачен, посажен в машину и вскоре под конвоем с такими же скитальцами, как я, очутился в лагере в небольшом городке Александрия Кировоградской области.
Проснулся в лагерном бараке. Одна мысль сверлит мозг: бежать! бежать! бежать! Слышу крики на построение. Знание немецкого языка и от немцев, и от пленных скрываю. Быстро вскакиваю с голого пола и попадаю в колонну заключенных, выходящих в город.
Весь день мы таскаем книги из городской библиотеки на улицу. Кое-что все же удалось спасти, в сутолоке прячу книги за батареи отопления. Немцы на улице обливают книги керосином, поджигают. В огромном костре коробятся и шуршат страницы Пушкина, Лермонтова, Толстого, Гете, Шиллера. Черными птицами порхают по ветру. Немцы гогочут." - из воспоминаний М.В. Михалкова.
В роще Шумейково близ хутора Дрюковщина наши бойцы и командиры стояли насмерть. Я хорошо помню эти жестокие бои на Полтавщине, ибо почти с самого начала войны находился в охране штаба Юго-Западного фронта. Рощу бомбила вражеская авиация, поливали огнем фашистские танки, артиллерия, минометы. С нашей стороны, особенно по ночам, на сгоревших кукурузных полях одна штыковая атака следовала за другой.
Был намечен прорыв из окружения отдельными группами. Схватки с врагом носили очаговый характер. В те дни в неравных боях погибли командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник Кирпонос, член Военного совета Бурмистенко, генерал Тупиков и многие командиры.
Лишь после войны я узнал, что генералы Добыкин, Данилов и Панюхов с группой командиров штаба фронта пробились тогда к своим, а о судьбе генералов Потапова, Писаревского, бригадного комиссара Кальченко и дивизионного комиссара Рыкова до сих пор ничего не известно.
Мне с группой бойцов тогда удалось вырваться из тисков вражеского окружения. Посоветовались. Разработали план дальнейших действий. После нескольких стычек по ходу движения нас осталось двое - я и боец-армянин. Однажды ночью, сняв часового и раздобыв у немцев двух лошадей с седлами, мы верхами ушли в южном направлении.
Через дней пять на лошадях вплавь переправились через Днепр. Но и за Днепром оказалась та же неразбериха. После бомбежки потеряли лошадей. Мой попутчик был ранен в ногу, и мне пришлось пристроить его к отступающему медсанбату. Я остался один.
Гонят скот. Столб сизой густой пыли висит над морем животных - ржущих, хрюкающих, мычащих, блеющих. На обочинах дорог - разлагающиеся и уже вздувшиеся трупы лошадей, свиней, коров, расстрелянных фашистами с воздуха.
Вижу какую-то военную машину. Грузовую. Забрался в нее. В кузове четыре бойца, узнал, что их командир лейтенант Петров, он в кабине шофера.
Вскоре машина останавливается в селе у дома, в котором находится штаб дивизии. Петров уходит. Маскируем машину и располагаемся в саду. Здесь несколько дальнобойных орудий. Время от времени они ведут огонь.
Новое фронтовое утро. Появляется Петров. Он хмур. Садится на бревно, задумчиво курит. Лейтенант и бойцы оставляют меня у себя.
Садимся на машину и вскоре вклиниваемся в колонну наших отходящих войск. Проходит еще час. Наша машина уже переполнена ранеными. Выбираемся на проселочную дорогу, переваливаем через бугор. Петров куда-то уходит. Ждем час, два...
Иду его искать и вскоре нахожу: он лежит под грузовой машиной и о чем-то разговаривает с командирами разных родов войск, подсевших к нему. Их шестеро. Старший по званию - с тремя кубиками на петлицах - артиллерист. На траве расстелена карта.
- Надо разведать обстановку в этом селе, - предлагает артиллерист, тыча пальцем в карту. - Кто пойдет?
Петров замечает меня.
- Сможешь разведать?
- Смогу.
- На, держи, - говорит лейтенант и передает мне пистолет "ТТ". - Да переоденься в штатское, - добавляет он.
Поручено выяснить - нет ли в селе немцев. До села километра три. Приказано вернуться не позднее семи часов вечера...
Немцев в селе не оказалось. В сумерках возвращаюсь обратно. С разных сторон доносится стрельба. Переваливаю через бугор, и - о, ужас! - поле совершенно совершенно пусто. Лишь несколько грузовых машин догорают вдали, вокруг валяется множество лошадиных трупов.
Неожиданно появляется какой-то грузовик и на полном ходу пересекает поле. Вслед за ним из-за молодого леска вынырнул еще один. Бегу наперерез. Машина резко тормозит на ухабах, и я успеваю прыгнуть на подножку кабины, сильно ударившись плечом о кузов.
Мы проскакиваем зону огня. Стемнело. Въезжаем в село. Накрапывает дождь. Ищу Петрова и его бойцов, но их нигде нет. Пожилой человек в кожаном реглане и хромовых сапогах, по-видимому, старший, отдает какое-то распоряжение и, обернувшись, вдруг замечает меня.
- Кто такой?
- Рядовой Михалков.
- Почему в штатском?
Объясняю, что был послан в разведку, но, вернувшись, своей группы не обнаружил.
- Документы!
- Нет у меня документов! - отвечаю я. - Был в охране штаба Юго-Западного фронта. Документы остались в разведотделе фронта. Уходя в разведку, мы их сдавали. С трудом вышел из окружения.
- Где это было?
- На Полтавщине.
Рассказываю о гибели штаба Юго-Западного фронта.
- Мы тоже в окружении. Немцы утром прорвали фронт. Вот с этим бойцом, - огоньком папироски он указал на стоящего рядом красноармейца, похожего на узбека, - пойдете в разведку. Задача - уточнить интервалы движения фашистских войск по главной трассе. Разведать и обстановку на перекрестке дорог, нет ли ямы какой, чтобы задержки не было. Прорываться будем все сразу, впереди пойдут конные взводы, за ними - машины.
С бойцом-узбеком выходим из села. Друг друга мы не знаем и оба молчим. Попадаем на проселочную дорогу, которая ведет к намеченному перекрестку.
Прошел, пожалуй, с километр. Впереди - шум моторов, урчание танков. Кукурузные джунгли кончились. Пробираюсь ползком к оврагу. Залег в траве и наблюдаю. Своего напарника не вижу.
Метрах в десяти от меня по грунтовой дороге движется вражеская колонна с горящими фарами. Танки, мотоциклы, машины с автоматчиками и пушками на прицепах. Колонна громыхает, скрежещет траками.
Наконец колонна прошла. Засекаю время. Подползаю к дороге, прячусь в кювет, смотрю, откуда идут вражеские войска - там яркий луч света. И снова мимо меня, совсем рядом, с грохотом проносятся танки, машины, пушки, мотоциклисты. Возвращаюсь в село. Докладываю обстановку командиру, тому, что в кожаном реглане.
- Товарищ Садыков все уже выяснил и доложил, - обрывает меня командир, и я вижу чуть в стороне своего напарника-узбека, молчаливо смотрящего на меня и как будто улыбающегося мне одними глазами. - В следующий раз не запаздывать! По машинам!
Одним махом минуем перекресток: впереди всадники, за ними машины. Проехали около четырех километров. Останавливаемся в лесопосадке.
- Теперь вместе с политруком разведаете местечко Шахты, - приказывает командир. И я снова в пути. Рядом - незнакомый политрук, пожилой, ему лет под сорок. Он в военной форме. На правом рукаве темнеет нашитая звездочка. Обращаюсь к нему:
- Товарищ политрук...
- Называй меня просто Вася.
Мне как-то неловко. К такому обращению с командирами я не привык, но мне нужно кое-что выяснить, узнать, что это за соединение, к которому я прибился, и поэтому спрашиваю:
- А что это за часть?
- Остатки штаба двести двадцать четвертой стрелковой дивизия, двадцать пять верховых, пять машин с бойцами и ранеными, одна машина с личными вещами и одна с продовольствием.
Идем через картофельное поле на краю местечка Шахты. Ноги путаются в ботве. Продвигаемся медленно, стараемся не шуметь. Подбираемся к ограде - толстые железные прутья уткнулись в небо острыми копьями.
Василий быстро перелезает через ограду и скрывается за домами. Лежу в траве. Слева доносится шум. Отползаю в кукурузу. Вдоль ограды с внешней стороны тарахтит немецкая танкетка. Смотрю ей вслед.
Наконец политрук возвращается обратно. Вижу, как он карабкается на ограду, - одно неосторожное движение - и острые копья пронзают его штанину. В свете луны на двухметровой высоте над гранитной основой ограды его фигура отчетливо видна.
Только собирался вскочить и помочь, как где-то опять поблизости затарахтела танкетка, и в то мгновение, когда мне показалось, что политрук вот-вот спрыгнет на землю, он безжизненно повисает на железной ограде, прошитый пулеметной очередью Слышу за лесопосадкой глухой шум моторов.
Медлить нельзя. Пулей, через кусты, бегу обратно, вылетаю на дорогу. Вижу, как последняя машина уже набирает скорость. Мчусь что есть сил за нею и в резком рывке хватаюсь за борт. Пехотинцы подтягивают меня в кузов, посреди которого лежит запасное колесо.
Ночь провели в березняке, замаскировавшись. Мимо березняка проехали три мотоциклиста. Кто-то из наших срезал их из пулемета, затем и мотоциклы, и трупы немцев затащили в березняк.
Опять в пути. С наступлением сумерек проснулся и первое, что увидел, был пистолет, который чистил мужчина с двумя кубиками в голубых петлицах. Слушай, разведчик! - обратился ко мне незнакомый командир. - Давай-ка махнем через Днепр. Вдвоем проскочим. - В сумерках я едва различил усталое лицо этого пожилого человека. - А то ведь с этим хвостом, - он кивнул головой в сторону машин, - пропащее дело... А? Как смотришь?
- Был я за Днепром. Там всюду немцы. На Полтавщине с трудом выбрался из котла.
- Так фашисты уж, наверное, к Москве поперли. На нашем пути будут только их третьи эшелоны. Проскочим. Нам надо скорее уйти в леса. А здесь в степи каждый суслик на виду. Ну как, пойдешь?
Я наотрез отказался.
- Ну, как знаешь. Не настаиваю. Только тому, в реглане, не трепи. Ясно? Ночью уйду один. - И он быстро вскочил с земли, сунул пистолет в кобуру, хлопнул по ней ладонью, расправил на мускулистом торсе гимнастерку. Через мгновение он исчез. В двадцати метрах от березняка по дороге замигали фары немецких мотоциклов.
Наши машины, сбросив маскировку, вытянулись из березняка. Командир в реглане сел в головную машину, я встал на подножку и, всматриваясь в ночную темноту, показывал шоферу дорогу.
В кромешной тьме машины ехали неизвестно куда, и только с рассветом, проплутав всю ночь по полям, мы наконец выбрались на грунтовую дорогу и помчались вперед, ощетинившись винтовками. Возле маленького полустанка колонна попала под вражеский обстрел и, на ходу приняв бой, распалась.
Машина с продовольствием, на которой я ехал, очутилась совсем одна в небольшой березовой рощице, на окраине местечка Зеленая. В селе были немцы. Винтовки мы закопали в рощице - кончились боезапасы, продукты передали хозяевам крайнего дома, рядом с которым мы оказались и где довольно искусно большими зелеными ветками замаскировали машину.
Командир в кожаном реглане был виноват в том что от нас ушли другие командиры и конный взвод ночью запропастился неизвестно куда. Надо было не ругаться с ними, а посоветоваться. А он хотел все делать сам, хотя в ночной темноте ориентироваться не мог. Всех обругал, всех разогнал, и из-за его безалаберных команд рассеялись остатки штаба этого соединения.
Что делать? Той же ночью мы с поваром и с двумя бойцами двинулись по направлению к Николаеву. Один из бойцов был мой бывший напарник по разведке, узбек.
В ближайшем же селе от нас отстал повар-грузин, он был очень толстый мужчина, шагать пешком было для него страшной мукой. Потом куда-то пропал второй боец. Остались мы с узбеком вдвоем. А вскоре я и его потерял, и вот при каких обстоятельствах.
Напоролись мы на немцев. Спали они в придорожном кювете - рядом лежал на боку мотоцикл без колеса, а несколько в стороне - их танкетка, без гусениц.
Мой напарник решил прикончить их финкой. Как только мы обсудили план действий, со стороны танкетки раздался окрик - нас заметили, - и тут же резанула автоматная очередь. Немцы вскочили с земли, а нас обоих - как ветром сдуло: разбежались в разные стороны и растворились в темноте. Остался опять один.
На рассвете заметил в поле стог сена и направился к нему, чтобы передохнуть. Приземлился на чей-то сапог. Кто-то выругался, и из-под стога выбрался черноволосый мужчина в немецкой фуфайке, за ним - второй - белобрысый парень. Оба без оружия, и у меня оружия не было (командир в реглане отобрал "ТТ", когда я уходил в разведку, да так и не вернул). Не успели мы и слова сказать друг другу, как перед нами, словно из-под земли, вырос верховой немец.
- Лос! Пошоль! - Дуло его автомата прочертило полукруг, указывая нам путь.
Все произошло в один миг - и вот под конвоем верхового немца мы следуем в село, к дому с мезонином, над крышей которого развевается фашистский флаг. Нас вводят в помещение. Обыскивают. Появляется офицер. Офицер подходит к черноволосому:
- Юде? (Еврей?)
Тот не понимает вопроса. Он грузин. Офицер бьет его по лицу. Нас троих выводят наружу. Улица пустынна. В домах словно все вымерло. Две винтовки наперевес: одна - впереди, другая - позади. Миновав село, выходим на картофельное поле. Один немец очерчивает палкой продолговатый квадрат, другой передает нам лопаты. Оба немца отходят в сторону. Мы начинаем рыть землю.
Стоя в стороне, в трех шагах от нас, немцы с холодным равнодушием глядят, как наши лопаты врезаются в рыхлый украинский чернозем.
Яма под нами становится все глубже, мы уже в ней по колено. Немец показывает винтовкой, чтобы копали не вширь, а вглубь. - Могилу для себя роем, расстреливать будут, - шепчу я грузину.
В черных блестящих глазах под густыми бровями я вижу, как вспыхивает его ненависть, как задвигались давно не бритые скулы, сжались крепкие челюсти.
Немцы чуть отошли от нас в сторону, закуривают. В это мгновение грузин с лопатой наперевес одним прыжком вылетает из ямы. Я выскакиваю вслед за ним. И мы оба со всего маху оглоушиваем конвоиров лопатами, потом бьем еще раз, и все трое разбегаемся в разные стороны. Меня укрывают кукурузные заросли.
Пять ночей, обходя немецкие посты, я пытался догнать наши отступающие части. В одном из сел, зайдя в крайний дом, в котором собирался отдохнуть и попросить хлеба, напоролся на немцев, был схвачен, посажен в машину и вскоре под конвоем с такими же скитальцами, как я, очутился в лагере в небольшом городке Александрия Кировоградской области.
Проснулся в лагерном бараке. Одна мысль сверлит мозг: бежать! бежать! бежать! Слышу крики на построение. Знание немецкого языка и от немцев, и от пленных скрываю. Быстро вскакиваю с голого пола и попадаю в колонну заключенных, выходящих в город.
Весь день мы таскаем книги из городской библиотеки на улицу. Кое-что все же удалось спасти, в сутолоке прячу книги за батареи отопления. Немцы на улице обливают книги керосином, поджигают. В огромном костре коробятся и шуршат страницы Пушкина, Лермонтова, Толстого, Гете, Шиллера. Черными птицами порхают по ветру. Немцы гогочут." - из воспоминаний М.В. Михалкова.