Казаки, татары, армяне, айсоры против курдов и турок. 1915 год. ( 20 фото )
Полковой адъютант 1-го Лабинского полка, сотник Фостиков вспоминал:
"Полк вел стрелковый бой с курдами в 8 - 10 верстах на юго-запад от Дутаха. Правый фланг полка был открыт, и его обошли курды. С фронта и на правый фланг они повели конную атаку. Волгцы не выдержали. Командный состав был не в силах остановить своих пожилых казаков "третьей очереди", уже отвыкших от строя.
С одним пулеметом четыре казака-пулеметчика успели ускакать, вытащив пулемет вьючками. С другим сотник Артифексов был прижат к Евфрату. Под ним убило лошадь, которая упала в воду и придавила ему ногу, и он, лежа наполовину своего тела в воде, отстреливался из револьвера.
На наседавших на Артифексова курдов откуда-то выскочили четыре пулеметчика и изрубили нескольких курдов - освободили своего офицера. Их пулемет раньше уже был взят курдами.
Артиллерийские запряжки двух орудий сотника Певнева, смятые поспешно отступавшими волгцами и смешавшись с ними, не смогли вывезти свои орудия - не успели.
Певнев и номера (казаки) орудий встретили атакующих курдов картечным огнем, но были смяты, несколько артиллеристов зарублены, а остальные казаки с сотником Певневым из-за орудий защищались револьверным огнем.
В этот момент один офицер Волгского полка с взводом казаков атаковал курдов у орудий. Певнев и его артиллеристы были спасены, взвод терцев ускакал, не заметив в пылу боя, что их офицер, под которым убита лошадь, остался у орудия. Он защищался, а потом - застрелился".
Курды.
Из воспоминаний подъесаула 1-го Кавказского генерал-фельдмаршала князя Потемкина-Таврического полка Федора Елисеева:
"Распрощавшись с забайкальцами, вижу на биваке закавказских татар. Заинтересовавшись, спросил: кто они? И узнаю, что "они" есть "ат-тэльни татарьски сотнь", то есть отдельная татарская сотня. И что у них командир сотни - Али-хан из Маку.
Когда наша Закаспийская казачья бригада стояла в Маку, то этот макинский Али-хан поставлял всей бригаде фураж. Добрый толстяк приезжал к нам на бивак на маленькой белой кобылке, шутил с офицерами, бывал нашим гостем, и так как он с акцентом говорил по-русски и недостаточно понимал тонкости нашего языка, то со многими был на "ты".
Ему было около 30 лет. Я решил зайти к нему, воину и теперь союзнику нашему. Всадник-татарин довел меня до его жилища и сказал:
- Он живот здэс.
Пройдя по узкому, низкому и длинному проходу в глубь курдского жилища-норы, вижу: на коврике лежит все тот же очень толстый Али-хан. Он в одном белье. Обложен подушками, чтобы мягко было лежать.
Наволочки - из материи хорошего качества, но грязные. Он очень рад встрече. Извиняется, что лежит, так как ему трудно вставать. Это - кавалерийскому начальнику.
Оказывается, на собственный счет он сформировал конную сотню добровольцев - человек в 70 - и руководит ею. Он жалуется мне, что у него плохая дисциплина в сотне, так как татары очень плохо знают русский язык и в дисциплине мало что понимают.
У него вся надежда на грузин, его помощников, с которыми он и просит меня познакомиться. И я знакомлюсь. Это интеллигентные люди, хороших дворянских фамилий и достаточно хорошо говорящие по-русски.
Они отлично одеты и очень вежливы. Перед моим приходом у них был жаркий спор. И Али-хан просит меня рассудить, прав ли он.
- Ти русскава Белава цара аффицер. Ти должин усье знат - так обратился он ко мне.
Спор же был таков: надо узнать - занято ли село курдами или нет? Он вызвал добровольцев. Нашелся только один. Грузин. За это ему был обещан в награду Георгиевский крест.
Грузин один верхом въехал в село. Оно было пустое. И этот грузин-дворянин и сам Али-хан находили, что подвиг совершен и доброволец достоин награды, но всадники-татары запротестовали: в селе, мол, никого не оказалось, значит - и нет подвига.
Все с широко раскрытыми глазами ждали, что скажет "офицер русского Белого царя, который должен все знать". Высказав свой взгляд, я стал на сторону начальника "а-тэльни татарьски сотнь" Али-хана. Все смолкли, так как престиж русского офицера был для них непререкаем.
Прошли уже много. Кругом ни души. Вдруг лай собаки. Село. На рысях вскакиваем в него. По трупам вырезанных женщин и детей пределяем, что село армянское. Трупы еще не разложились. Значит резня была недавно. Кроме двух-трех худых собак - никого... Двигаемся дальше.
Из-за глыб камней показались люди, человек двадцать. Нас восемь. Силы неравные. В нас не стреляют - примета хорошая. Курды всегда стреляют еще издали. То оказались мужчины армянского вырезанного села. Они скрываются в горах от курдов уже несколько дней. О движении русских войск ничего не знают.
И какова была их радость, когда они узнали, что Ван уже занят русскими войсками. Объяснялись кое-как по-турецки. Со слезами на глазах они целуют мои ноги в стремени. Жуткая человеческая драма...
Отряду был дан отдых. Мы, молодежь, верхом на лошадях немедленно же бросились в город. Он большой, до 200 тысяч жителей. Резко разделен на две, почти равные части: турецкую и армянскую. Турецкая часть, на западе, тянется до самого озера-моря Ван.
Но весь турецкий город сожжен армянами. Армянская же часть города совершенно не пострадала. Каждый двор утопает во фруктовых деревьях. Окраины армянских садов сплошь защищены окопами в рост человека, с бойницами и ходами сообщения. Все укреплено по правилам военной науки.
Зная о победном движении русских войск, армяне восстали, выбили из города небольшой турецкий гарнизон и жандармерию и дотла сожгли турецкую часть города.
Турецкие армянки красивы. С тонкими чертами лица. Они - темные шатенки с красивыми глазами. Но их совершенно не видно на улицах города, не говоря уже о кофейных и ресторанах.
Здесь восток - и вот даже армяне, христиане, в своем быту живут по-мусульмански. Так мы и не смогли повеселиться "как следует", по-холостяцки - мы "нич-чего" не нашли...
Отряд охотно и бодро выступил из города, провожаемый ликующей толпой армян, в том числе нарядно одетыми в белые платья молодыми женщинами и подростками.
Несчастные... Они, безусловно, были уверены, что теперь-то, при помощи русских победных войск, будет освобождена и построена их Великая Армения.
Но и мы, победители и освободители, тогда не думали и не гадали, что не позже чем через два месяца все жители города Ван и всего округа переживут жуткую трагедию и их дивный город будет разграблен курдами и сожжен...
Наш полк, как всегда, шел с бравурным маршем полкового оркестра трубачей, сотни распевали песни. Через каких-нибудь пять верст окончилась благодатная Ванская долина, и мы вступили в горы. А через пару дней полку преградили путь скопища курдов какого-то Мансур-бека.
Отступая со всем своим племенем, с пожитками и с многочисленными стадами овец из-под города Сарай, при поддержке турецких отступающих частей из Персии Мансур-бек занял обширный горный район.
Курдов посадили на сиденья против нас. Мы их рассматривали с исключительным интересом. Все они высокие, сухие, стройные, довольно пышными черными усами и, как все курды, с бритыми бородами. Их фески на головах обмотаны по-курдски черными елковыми платками с бахромой. У Мансур-бека (бек - князь, дворянин) эта бахрома была особенно пышной и свисала до самых глаз.
После некоторого времени рассматривания друг друга Мансур-бек через нашего армянина-переводчика заговорил:
- Мы - кочевники. Я есть глава одного из курдских племен, обитающих у персидской границы. У меня - до четырех тысяч семейств и стада овец. Мы отступаем с турецкими войсками из-под самого города Сарай.
Защищая свои кочевья, имущество и племя, мы воевали против русских. Теперь же все - и мое племя, и кочевья, и стада овец и скота остались позади русских войск...
Здесь он замолчал, передохнул и продолжал: - Я, как глава своего народа, нахожу дальнейшее сопротивление русским войскам бесполезным и вредным и прошу вашей милости остаться под властью русского Белого царя. Если нужно - мое племя сдаст русскому командованию все свое оружие... и мое племя прошу считать мирным.
- Мансур-бек убит...
Я поворачиваюсь, в муках кошмара открываю глаза и вижу - командир сотни подъесаул Маневский сидит на своей походной кровати, против него стоит вахмистр сотни подхорунжий Илья Дубина, и я слышу последние слова его:
- А Мансур-бека убили...
Как ужаленный, вскакиваю и бросаюсь к вахмистру:
- Кто убил?! Когда?! Где?!
- Да забайкальские казаки, ваше благородие, - спокойно отвечает он.
- Господ офицеров к командиру полка! - вдруг несется по биваку как всегда передача "голосом", когда спешно надо собрать, позвать кого.
Наспех надевая холодное оружие, мы всегда спали не раздеваясь, спешим к курдскому домику, в котором живет командир полка.
У крыльца наш казак держит в поводу коня Мансур-бека в том же нарядном, зеленого бархата, чепраке, расшитом золотом с кистями. Благородное животное при нашем приближении подняло свою сухую красивую голову с умными черными глазами и тонкими острыми ушами и, как вчера, мирно смотрит на нас.
Полковник Мигузов, с перекошенным от бешенства лицом, совершенно белыми от злости глазами, строго допрашивает у крыльца забайкальского сотника, как это случилось.
Перед Мигузовым стоит малоинтеллигентный офицер с желтыми лампасами на замусоленных от грязи темно-синих штанах-суженках. Короткая грязная гимнастерка. Простые сапоги. И сам сотник - "прост, прост" ... Видимо, из урядников русско-японской войны. Лицо смуглое, полумонгольское. Тонкие усики, так-же полумонгольские.
Сотник растерян и запуган - Мигузов умел цукать. Показания его сбивчивые. И они, по его словам, таковы. Этот сотник с взводом казаков сопровождает свой обоз 2-й Забайкальской казачьей бригады, которая где-то впереди.
Навстречу ему шло пять курдов с белым флагом. Их они задержали. Доводам Мансур-бека, что они являются парламентерами и только что сдались казачьему полку, забайкальцы не поверили. Что было потом - недоговорено, но курды якобы бросились убегать. Тогда они их перебили и забрали лошадей.
Выслушали эти доводы сотника - у нас ни у кого не было сомнения, что он убил всех с корыстной целью, чтобы воспользоваться лошадьми, и в особенности нарядной и дорогой лошадью Мансур-бека.
Что было делать командиру? Полк - в зоне боевых действий, какое можно произвести официальное дознание и для чего?
Мигузов поступил иначе. С нескрываемым презрением он приказал этому офицеру немедленно же покинуть расположение нашего отряда со всем своим обозом и конвоем. Думаю, что сотник этому был очень рад.
Вопрос "о сдаче курдов" мог бы повернуться в новые бои с ними. Принимая это во внимание, Мигузов немедленно же отправил в стан курдов "послание", а вдове Мансур-бека соболезнующее письмо. И отправил в стан всех лошадей погибших.
В тот же день прибыл к нам заместитель Мансур-бека, его младший брат Бегри-бек. Полковник выразил ему соболезнование о гибели брата и указал, что условия сдачи племени остаются в той же силе и их надо выполнить.
Наш отряд шел по следам прославленной армянской дружины Андроника. Он двигался со стороны Персии и жестоко мстил туркам и курдам. Мы видели "его следы".
Все русские войска Ванского района, продвинувшись глубоко на юг, вошли в сплошной массив гор, перерезанных ущельями и быстро текущими горными речками.
Все - без единого деревца, но покрыто пышными травами. Жителей - никого: все ушли с войсками, и только трупы убитых, как армян, так и курдов, отравляли настроение.
Отряд вошел в ущелье и остановился в селе Сикунис. Отсюда начинается "страна православных айсоров", также преследуемых курдами. На карте она значится "горная страна несториан". А вот и они, несториане, по-местному - айсоры. Группа в несколько десятков женщин и детей, спасающихся на север, навстречу русским войскам.
Мы с интересом рассматриваем этих православных айсоров. Среди них нет не только мужчин, даже стариков, но нет и 10-летних мальчиков, как нет и молодых женщин и подростков-девушек. Такого возраста мальчикам курды режут ножом горло, а девушек - подростков берут в наложницы. Поэтому все они ушли в горы с мужчинами, спасая свою жизнь.
В отличие от армянок и курдинок айсорские женщины совсем не боятся и не стесняются нас, молодых мужчин. Нам, единоверцам, они повествуют о своем горе, твердят без конца, что они "есть айсор-христин", и просят "хлэба", единственное русское слово, которое они хорошо заучили.
Конечно, мы идем им навстречу, кормим их и этим располагаем к себе. Кто же они? Их внешний вид, черты лица - наших цыганок. Даже настойчивость в глазах - цыганская.
Все они брюнетки с темным цветом тела, загорелые, грязные и в цыганских цветных лохмотьях. На лицах, на руках, на груди - резкая, примитивная татуировка. У некоторых на груди вытатуирован православный крест. У других на шнурке висит крест из темного дерева, величиной почти в четверть.
Как их спасать, куда везти - мы не знали. Кругом витала смерть, и они своим беспомощным присутствием только отягощали войска, вносили естественное сердоболие в души казаков, столь отрицательный элемент в войнах."
4-й ассирийский батальон в Бейруте, 1976 год (время гражданской войны в Ливане), сформирован из ассирийцев-эмигрантов из Ирака и Сирии. Около четверти л/с батальона составляли женщины. Все бойцы геройски погибли в ходе столкновений начала ноября с силами Хезболлы и ООП на юге Ливана.
В Москве и в Питере чистильщиками и сапожниками часто работают ассирийцы (айсоры).
"Полк вел стрелковый бой с курдами в 8 - 10 верстах на юго-запад от Дутаха. Правый фланг полка был открыт, и его обошли курды. С фронта и на правый фланг они повели конную атаку. Волгцы не выдержали. Командный состав был не в силах остановить своих пожилых казаков "третьей очереди", уже отвыкших от строя.
С одним пулеметом четыре казака-пулеметчика успели ускакать, вытащив пулемет вьючками. С другим сотник Артифексов был прижат к Евфрату. Под ним убило лошадь, которая упала в воду и придавила ему ногу, и он, лежа наполовину своего тела в воде, отстреливался из револьвера.
На наседавших на Артифексова курдов откуда-то выскочили четыре пулеметчика и изрубили нескольких курдов - освободили своего офицера. Их пулемет раньше уже был взят курдами.
Артиллерийские запряжки двух орудий сотника Певнева, смятые поспешно отступавшими волгцами и смешавшись с ними, не смогли вывезти свои орудия - не успели.
Певнев и номера (казаки) орудий встретили атакующих курдов картечным огнем, но были смяты, несколько артиллеристов зарублены, а остальные казаки с сотником Певневым из-за орудий защищались револьверным огнем.
В этот момент один офицер Волгского полка с взводом казаков атаковал курдов у орудий. Певнев и его артиллеристы были спасены, взвод терцев ускакал, не заметив в пылу боя, что их офицер, под которым убита лошадь, остался у орудия. Он защищался, а потом - застрелился".
Курды.
Из воспоминаний подъесаула 1-го Кавказского генерал-фельдмаршала князя Потемкина-Таврического полка Федора Елисеева:
"Распрощавшись с забайкальцами, вижу на биваке закавказских татар. Заинтересовавшись, спросил: кто они? И узнаю, что "они" есть "ат-тэльни татарьски сотнь", то есть отдельная татарская сотня. И что у них командир сотни - Али-хан из Маку.
Когда наша Закаспийская казачья бригада стояла в Маку, то этот макинский Али-хан поставлял всей бригаде фураж. Добрый толстяк приезжал к нам на бивак на маленькой белой кобылке, шутил с офицерами, бывал нашим гостем, и так как он с акцентом говорил по-русски и недостаточно понимал тонкости нашего языка, то со многими был на "ты".
Ему было около 30 лет. Я решил зайти к нему, воину и теперь союзнику нашему. Всадник-татарин довел меня до его жилища и сказал:
- Он живот здэс.
Пройдя по узкому, низкому и длинному проходу в глубь курдского жилища-норы, вижу: на коврике лежит все тот же очень толстый Али-хан. Он в одном белье. Обложен подушками, чтобы мягко было лежать.
Наволочки - из материи хорошего качества, но грязные. Он очень рад встрече. Извиняется, что лежит, так как ему трудно вставать. Это - кавалерийскому начальнику.
Оказывается, на собственный счет он сформировал конную сотню добровольцев - человек в 70 - и руководит ею. Он жалуется мне, что у него плохая дисциплина в сотне, так как татары очень плохо знают русский язык и в дисциплине мало что понимают.
У него вся надежда на грузин, его помощников, с которыми он и просит меня познакомиться. И я знакомлюсь. Это интеллигентные люди, хороших дворянских фамилий и достаточно хорошо говорящие по-русски.
Они отлично одеты и очень вежливы. Перед моим приходом у них был жаркий спор. И Али-хан просит меня рассудить, прав ли он.
- Ти русскава Белава цара аффицер. Ти должин усье знат - так обратился он ко мне.
Спор же был таков: надо узнать - занято ли село курдами или нет? Он вызвал добровольцев. Нашелся только один. Грузин. За это ему был обещан в награду Георгиевский крест.
Грузин один верхом въехал в село. Оно было пустое. И этот грузин-дворянин и сам Али-хан находили, что подвиг совершен и доброволец достоин награды, но всадники-татары запротестовали: в селе, мол, никого не оказалось, значит - и нет подвига.
Все с широко раскрытыми глазами ждали, что скажет "офицер русского Белого царя, который должен все знать". Высказав свой взгляд, я стал на сторону начальника "а-тэльни татарьски сотнь" Али-хана. Все смолкли, так как престиж русского офицера был для них непререкаем.
Прошли уже много. Кругом ни души. Вдруг лай собаки. Село. На рысях вскакиваем в него. По трупам вырезанных женщин и детей пределяем, что село армянское. Трупы еще не разложились. Значит резня была недавно. Кроме двух-трех худых собак - никого... Двигаемся дальше.
Из-за глыб камней показались люди, человек двадцать. Нас восемь. Силы неравные. В нас не стреляют - примета хорошая. Курды всегда стреляют еще издали. То оказались мужчины армянского вырезанного села. Они скрываются в горах от курдов уже несколько дней. О движении русских войск ничего не знают.
И какова была их радость, когда они узнали, что Ван уже занят русскими войсками. Объяснялись кое-как по-турецки. Со слезами на глазах они целуют мои ноги в стремени. Жуткая человеческая драма...
Отряду был дан отдых. Мы, молодежь, верхом на лошадях немедленно же бросились в город. Он большой, до 200 тысяч жителей. Резко разделен на две, почти равные части: турецкую и армянскую. Турецкая часть, на западе, тянется до самого озера-моря Ван.
Но весь турецкий город сожжен армянами. Армянская же часть города совершенно не пострадала. Каждый двор утопает во фруктовых деревьях. Окраины армянских садов сплошь защищены окопами в рост человека, с бойницами и ходами сообщения. Все укреплено по правилам военной науки.
Зная о победном движении русских войск, армяне восстали, выбили из города небольшой турецкий гарнизон и жандармерию и дотла сожгли турецкую часть города.
Турецкие армянки красивы. С тонкими чертами лица. Они - темные шатенки с красивыми глазами. Но их совершенно не видно на улицах города, не говоря уже о кофейных и ресторанах.
Здесь восток - и вот даже армяне, христиане, в своем быту живут по-мусульмански. Так мы и не смогли повеселиться "как следует", по-холостяцки - мы "нич-чего" не нашли...
Отряд охотно и бодро выступил из города, провожаемый ликующей толпой армян, в том числе нарядно одетыми в белые платья молодыми женщинами и подростками.
Несчастные... Они, безусловно, были уверены, что теперь-то, при помощи русских победных войск, будет освобождена и построена их Великая Армения.
Но и мы, победители и освободители, тогда не думали и не гадали, что не позже чем через два месяца все жители города Ван и всего округа переживут жуткую трагедию и их дивный город будет разграблен курдами и сожжен...
Наш полк, как всегда, шел с бравурным маршем полкового оркестра трубачей, сотни распевали песни. Через каких-нибудь пять верст окончилась благодатная Ванская долина, и мы вступили в горы. А через пару дней полку преградили путь скопища курдов какого-то Мансур-бека.
Отступая со всем своим племенем, с пожитками и с многочисленными стадами овец из-под города Сарай, при поддержке турецких отступающих частей из Персии Мансур-бек занял обширный горный район.
Курдов посадили на сиденья против нас. Мы их рассматривали с исключительным интересом. Все они высокие, сухие, стройные, довольно пышными черными усами и, как все курды, с бритыми бородами. Их фески на головах обмотаны по-курдски черными елковыми платками с бахромой. У Мансур-бека (бек - князь, дворянин) эта бахрома была особенно пышной и свисала до самых глаз.
После некоторого времени рассматривания друг друга Мансур-бек через нашего армянина-переводчика заговорил:
- Мы - кочевники. Я есть глава одного из курдских племен, обитающих у персидской границы. У меня - до четырех тысяч семейств и стада овец. Мы отступаем с турецкими войсками из-под самого города Сарай.
Защищая свои кочевья, имущество и племя, мы воевали против русских. Теперь же все - и мое племя, и кочевья, и стада овец и скота остались позади русских войск...
Здесь он замолчал, передохнул и продолжал: - Я, как глава своего народа, нахожу дальнейшее сопротивление русским войскам бесполезным и вредным и прошу вашей милости остаться под властью русского Белого царя. Если нужно - мое племя сдаст русскому командованию все свое оружие... и мое племя прошу считать мирным.
- Мансур-бек убит...
Я поворачиваюсь, в муках кошмара открываю глаза и вижу - командир сотни подъесаул Маневский сидит на своей походной кровати, против него стоит вахмистр сотни подхорунжий Илья Дубина, и я слышу последние слова его:
- А Мансур-бека убили...
Как ужаленный, вскакиваю и бросаюсь к вахмистру:
- Кто убил?! Когда?! Где?!
- Да забайкальские казаки, ваше благородие, - спокойно отвечает он.
- Господ офицеров к командиру полка! - вдруг несется по биваку как всегда передача "голосом", когда спешно надо собрать, позвать кого.
Наспех надевая холодное оружие, мы всегда спали не раздеваясь, спешим к курдскому домику, в котором живет командир полка.
У крыльца наш казак держит в поводу коня Мансур-бека в том же нарядном, зеленого бархата, чепраке, расшитом золотом с кистями. Благородное животное при нашем приближении подняло свою сухую красивую голову с умными черными глазами и тонкими острыми ушами и, как вчера, мирно смотрит на нас.
Полковник Мигузов, с перекошенным от бешенства лицом, совершенно белыми от злости глазами, строго допрашивает у крыльца забайкальского сотника, как это случилось.
Перед Мигузовым стоит малоинтеллигентный офицер с желтыми лампасами на замусоленных от грязи темно-синих штанах-суженках. Короткая грязная гимнастерка. Простые сапоги. И сам сотник - "прост, прост" ... Видимо, из урядников русско-японской войны. Лицо смуглое, полумонгольское. Тонкие усики, так-же полумонгольские.
Сотник растерян и запуган - Мигузов умел цукать. Показания его сбивчивые. И они, по его словам, таковы. Этот сотник с взводом казаков сопровождает свой обоз 2-й Забайкальской казачьей бригады, которая где-то впереди.
Навстречу ему шло пять курдов с белым флагом. Их они задержали. Доводам Мансур-бека, что они являются парламентерами и только что сдались казачьему полку, забайкальцы не поверили. Что было потом - недоговорено, но курды якобы бросились убегать. Тогда они их перебили и забрали лошадей.
Выслушали эти доводы сотника - у нас ни у кого не было сомнения, что он убил всех с корыстной целью, чтобы воспользоваться лошадьми, и в особенности нарядной и дорогой лошадью Мансур-бека.
Что было делать командиру? Полк - в зоне боевых действий, какое можно произвести официальное дознание и для чего?
Мигузов поступил иначе. С нескрываемым презрением он приказал этому офицеру немедленно же покинуть расположение нашего отряда со всем своим обозом и конвоем. Думаю, что сотник этому был очень рад.
Вопрос "о сдаче курдов" мог бы повернуться в новые бои с ними. Принимая это во внимание, Мигузов немедленно же отправил в стан курдов "послание", а вдове Мансур-бека соболезнующее письмо. И отправил в стан всех лошадей погибших.
В тот же день прибыл к нам заместитель Мансур-бека, его младший брат Бегри-бек. Полковник выразил ему соболезнование о гибели брата и указал, что условия сдачи племени остаются в той же силе и их надо выполнить.
Наш отряд шел по следам прославленной армянской дружины Андроника. Он двигался со стороны Персии и жестоко мстил туркам и курдам. Мы видели "его следы".
Все русские войска Ванского района, продвинувшись глубоко на юг, вошли в сплошной массив гор, перерезанных ущельями и быстро текущими горными речками.
Все - без единого деревца, но покрыто пышными травами. Жителей - никого: все ушли с войсками, и только трупы убитых, как армян, так и курдов, отравляли настроение.
Отряд вошел в ущелье и остановился в селе Сикунис. Отсюда начинается "страна православных айсоров", также преследуемых курдами. На карте она значится "горная страна несториан". А вот и они, несториане, по-местному - айсоры. Группа в несколько десятков женщин и детей, спасающихся на север, навстречу русским войскам.
Мы с интересом рассматриваем этих православных айсоров. Среди них нет не только мужчин, даже стариков, но нет и 10-летних мальчиков, как нет и молодых женщин и подростков-девушек. Такого возраста мальчикам курды режут ножом горло, а девушек - подростков берут в наложницы. Поэтому все они ушли в горы с мужчинами, спасая свою жизнь.
В отличие от армянок и курдинок айсорские женщины совсем не боятся и не стесняются нас, молодых мужчин. Нам, единоверцам, они повествуют о своем горе, твердят без конца, что они "есть айсор-христин", и просят "хлэба", единственное русское слово, которое они хорошо заучили.
Конечно, мы идем им навстречу, кормим их и этим располагаем к себе. Кто же они? Их внешний вид, черты лица - наших цыганок. Даже настойчивость в глазах - цыганская.
Все они брюнетки с темным цветом тела, загорелые, грязные и в цыганских цветных лохмотьях. На лицах, на руках, на груди - резкая, примитивная татуировка. У некоторых на груди вытатуирован православный крест. У других на шнурке висит крест из темного дерева, величиной почти в четверть.
Как их спасать, куда везти - мы не знали. Кругом витала смерть, и они своим беспомощным присутствием только отягощали войска, вносили естественное сердоболие в души казаков, столь отрицательный элемент в войнах."
4-й ассирийский батальон в Бейруте, 1976 год (время гражданской войны в Ливане), сформирован из ассирийцев-эмигрантов из Ирака и Сирии. Около четверти л/с батальона составляли женщины. Все бойцы геройски погибли в ходе столкновений начала ноября с силами Хезболлы и ООП на юге Ливана.
В Москве и в Питере чистильщиками и сапожниками часто работают ассирийцы (айсоры).