Ротный.
"Мне начальник 3-й части горвоенкомата майор Аввакумов предложил две должности: либо - комендантом военного трибунала, либо командиром взвода в часть по охране Вологды. Места "теплые", в тылу, и спать можно на своей кровати.
От службы в Вологде я отказался. Твердо решил: "Надо идти на фронт!" и попросил отправить в действующие части. Вместе с сослуживцем по довоенной работе, председателем ревизионной комиссии Вологодского Облпотребсоюза ИА. Заполосовым, мы пришли к Аввакумову и как добровольцы получили направления в летние лагеря Вологодского гарнизона, в местечко Кущубу на формирование 286-й стрелковой дивизии. Меня назначили командиром пулеметного взвода.
Особенно тяжелые бои дивизия вела 11-го сентября. Немцы штурмом пошли на деревню Вороново. Беспрерывно обстреливали артиллерийским и пулеметным огнем передний край и тылы нашей обороны. Рота их автоматчиков при поддержке танков прорвалась и атаковала штаб дивизии.
В схватке погиб командир дивизии полковник Соколов. Началась паника. Стрелковые полки откатились к деревне Хандрово. Немцы продвигались вперед. Героизм и мастерство проявили дивизионные и полковые саперы, среди которых было много кадровых военных.
Они очень быстро сумели заминировать Хандровское поле, и так умело заминировали, что на минах подорвалось еще около 18 танков и бронемашин. Временно наступление противник остановил. Наши полки в это время привели себя в порядок, окопались и заняли оборону.
В этот же день полк, в котором я служил, получил приказ развернуть наступление на деревню Карбусель с задачей сковать силы немца, не допустить удара в левый фланг дивизии. По возможности, мы должны были выбить противника из деревни и закрепиться в ней до получения нового приказа.
В 9 часов наш батальон лесной дорогой подходил к карбусельским полям. Из-за поворота показалась немецкая разведка на мотоциклах. Обнаружив нас, немцы немедленно умчалась обратно. У нас техники не было, догонять их было не на чем. Мой пулеметный взвод продвигался с ротой, идущей впереди. Мы выходили из леска, а немцы уже навстречу подходили к лесу.
Завязался ожесточенный встречный бой, продолжавшийся до вечера. Немцы пытались прорваться на соединение со своими войсками в деревне Вороново, чтобы окружить нашу дивизию. Наша задача была измотать его силы, остановить наступление.
Мы выдержали, не отступили, оседлали дорогу, идущую на Вороново. Этот бой дорого обошелся и нашему батальону, действовавшему в первом эшелоне на главном участке боя.
Потери личного состава оказались очень большими. Убиты два командира роты. В моем взводе выбыло из строя 50% личного состава: некому обслуживать пулеметы. На 4-х пулеметах погибли первые номера. В 150 метрах, на моих глазах пехота ведет бой. Нужна немедленная поддержка пулеметным огнем. А пулеметы затихли...
Принимаю решение, ложусь за первого номера, а Коля, мой связной, за второго. Бьем по фашистам кинжальным огнем. Немцы залегли Но нас нащупал их ротный миномет. Одна из мин разорвалась перед нами. Осколком разорвало кожух пулемета. Нас спас пулеметный щит.
В смотровое окошечко на щите проскакивает маленький осколок и рассекает мне кожу на лбу. Кровь течет, но кость цела. Перебегаем ко второму пулемету, бьем по отступающим немцам. Но на поле стоят суслоны ржи, потому плохо видно. Кончились патроны, набивать ленты некому. Бросаем и этот пулемет.
Перебегаем к третьему, стоящему в 15 метрах слева. Расчет погиб. Видим, слева из лощины выходит человек 25 немцев. Подпускаем поближе, тем боле, что они нас не видят. Открываем огонь, часть немцев падает, оставшиеся укрываются в лощине.
Да, немцы умели засекать огневые точки, и особенно - станковые пулеметы. Буквально, через 10 минут после начала нашей стрельбы засекли и нас. Нас начал обстреливать немецкий батальонный миномет. Часть мин делала или недолет или перелет в лес.
Это называется, нас "взяли в вилку”. Так и получилось: следующая мина упала в метре от наших ног в маленький ивовый кустик, но не взорвалась. Я, увлеченный стрельбой, не заметил этого, а Коля кричит: "У ваших ног мина не взорвалась!"
У немцев были мины замедленного действия. Кричу: "Хватай пулемет, убегай в сторону" Взглянул назад: чудо, в маленьком ивовом кустике, у наших ног поверх земли торчит стабилизатор мины. Разорвалась бы мина, разнесло бы нас обоих вместе с пулеметом.
Мы же остались и на этот раз живы. Прошло много лет после этого боя, годы и у меня ушли, а вот этот момент не забывается. Три раза в одном бою чудом остался не только жив, но и ранен легко. Это был мой первый и притом очень жестокий бой. Немцы отступили, но мы, как говорится, "на их плечах" ворваться в деревню не смогли. У нас были большие потери.
Главной причиной, помешавшей довести бой до победного конца, стала трусость командира батальона Завьялова. Он оставил батальон без руководства, убежал с поля боя, и по лесам с небольшой кучкой солдат отступил аж до Волхова, где был задержан, передан в трибунал, разжалован и направлен рядовым в штрафную роту. Какова была его судьба в дальнейшем, никто у нас и не интересовался.
Часов в семь вечера по дороге из деревни Вороново показались автомашины с немцами. Начальник штаба батальона Корюкин, запасник, не имевший боевого опыта, принял неправильное решение.
Вместо того, чтобы бить по машинам, он оставшуюся группу солдат и офицеров отвел в лес, оставив на поле боя не только убитых, но и раненых, а немцы без всяких препятствий проехали в деревню. Так трудный бой по вине командиров батальона бесславно закончился.
Всю ночь бродили мы по лесу, и только на следующий день вечером соединились с остальными частями полка. Мы были измучены ночными переходами с пулеметами по лесу, голод! Усталые, не спавшие, но нас сходу опять бросили в бой.
Полк отбивал атаку немцев. Из винтовок сбили самолет противника, остановили продвижение фашистов, и только после этого поздно вечером нас покормили ужином.
Местность в районе станций Мга-Назия-Ладожское озеро болотистая, наступать тяжело, а в сентябре-октябре спать приходилось под открытым небом. Сырость, холод! А мы были в летнем обмундировании.
Огня на передовой разложить нельзя. У меня начали болеть ноги. Когда ночью поспишь на болоте и пробудишься, сначала приходилось правую ногу раскачать, растереть, и только потом вставать: иначе на ногах не мог держаться.
Но на фронте на подобные болезни не обращали внимания, не говоря уже о лечении. И к кому можно было обращаться, когда шли беспрерывные бои и гибли тысячи воинов?
Да! За период летне-осенних боев наша дивизия с честью выполнила свою задачу. Противник был остановлен, измотан в повседневных боях. Правда, и наш полк нес большие потери. Что поделаешь: война есть война, да и вооружения было маловато.
Сильно выручали наши пулеметы. Дорога на Ленинград по Ладожскому озеру была спасена. В конце октября и наш полк окопался, перешел к обороне. В стрелковых ротах осталось личного состава по 20-25 человек.
Я уже был командиром пулеметной роты. Рота была полностью укомплектована пулеметами. В это время шли ожесточенные бои за Тихвин и Волхов. В первых числах ноября из находившегося в боевом охранении стрелкового отделения одной из наших рот два предателя ночью убежали к немцам. Они рассказали противнику о нашей обороне и о том, что у нас в стрелковых ротах очень мало личного состава.
16 ноября 1941 года мы позавтракали, закурили и ждали рассвета. В это время в 8 часов начался страшный грохот, немцы начали артподготовку по расположению нашего полка. Но у нас были хорошо оборудованы пулеметные гнезда.
Дотами эти гнезда назвать нельзя, поскольку настоящего дота на болоте не построить. Но все роты хорошо окопались и были связаны ходами сообщения между собой и со штабом батальона. Поэтому потери от артподготовки оказались незначительными.
В 9 часов противник перенес артиллерийский огонь на вторые эшелоны и в глубину обороны. Одновременно его пехота пошла в наступление. Я к этому времени расставил пулеметы так, что они могли одновременно все бить по противнику, идущему в атаку, и в случае необходимости прикрывать огнем друг друга, что важно в обороне.
Бой был исключительно тяжелым, противник имел большой перевес в живой силе и вооружении, снарядов не жалел, бил беспрерывно, нa одном из выступов обороны в сторону противника, где оборонялась 2-я рота, немцы ворвались в наши траншеи, оттеснив пехоту, но дальше этого пятачка продвинуться не смогли.
Станковые пулеметы фронтальным и фланговым огнем прижали противника к земле и не давали в течение суток продвинугься ни на метр. Одновременно пулеметы держали под постоянным огнем подходы к выступу со стороны прот ивника.
Немцы бросились в атаку на второй батальон, но тоже получили жестокий отпор. Бой продолжался весь день 16 ноября, не утихал и ночью. Ночью подошел ко мне командир батальона Сташко. Его связной принес ящик гранат.
Комбат и говорит: "Пойдем вышибать немцев из траншей". Повставляли запалы. Набили за ремни и в карманы побольше гранат, проползли метров пятьсот под прикрытием пулеметов и прогнали противника, но до конца выгнать изо всех траншей не смогли: и было нас мало, и гранаты кончились. Эта рискованная операция была не совсем оправданной, но на немчуру мы и страху нагнали, и спать им не дали.
17 ноября бой развернулся с новым ожесточением, но во втором эшелоне за ночь были подтянуты наши свежие силы. Они и помогли батальону выбить противника из наших траншей окончательно. Немцы отступили, оставив сотни убитых: потери у них были большие.
18-го ноября я принял командование стрелковой ротой на опасном для нас "пятачке". Наступил приказ закопать всех убитых. Бойцов у нас было мало, земля уже замерзла, а приказ нужно выполнять. Нашли готовые ямы, заброшенные в летне-осенних боях, свалили четыреста трупов в эти ямы. В последующие дни выпал небольшой снег, все прикрыв.
Перед передним краем так же оставались лежать сотни трупов и наших, и немецких, но это уже было на открытом поле и в нейтральной зоне, куда днем вылезать было смертельно опасно, а ночью - тем более.
От нашего переднего края до станции Назия - 9 км, а от станции до Ладожского озера, где грузились баржи на Ленинград, - 13 км. Нужно было стоять насмерть и ни шагу назад. Дивизия и в этих боях с честью выполнила свою задачу.
По существу, это был первый осенний бой, з котором мы уничтожили так много живой силы противника, захватили оружие и боеприпасы. Особо много мы собрали офицерских пистолетов системы "Парабеллум". Это было очень хорошее личное оружие, безотказное в любых условиях.
Командиры нашего батальона вооружились Парабеллумами. У меня в землянке еще собралось их восемь штук. По просьбе комполка И.Г. Попова послали в штаб полка 3 штуки и в штаб дивизии еще три.
Нам досталось много разных патронов и гранат с деревянной ручкой. Солдаты обзавелись часами, зажигалками и другим нужным солдатским барахлом.
За успешный бой в штабе полка началось оформление документов на награждения. В том числе меня тоже "За умелое маневрирование огнем пулеметов и проявленную личную храбрость" наградили орденом Боевого Красного Знамени.
23 февраля 1942 года всех награжденных пригласили в штаб армии на вручение наград. В торжественной обстановке командующий армией генерал-майор Сухомлинский вручил ордена и медали, угостид фронтовой нормой, пожелал новых успехов в боевых делах и дал команду разъехаться по частям.
В феврале 1942 года полк сосредоточился для наступления на два опорных пункта все в том же районе деревни Вороново. После неудачной артподготовки полк перешел в наступление. И тоже неудачно.
Дело было в том, что своя же артиллерия накрыла огнем один наш батальон и нанесла ему большие потери. Это подействовало отрицательно на остальные подразделения. Было очень холодно, глубокий снег, противник передний бруствер траншей обливал водой и превращал в сплошной лед.
Четверо суток шел бой. Мы уже вплотную подошли к обороне противника, но он нас плотным артиллерийским, минометным и пулеметным огнем прижал к земле. В снегу мы лежали, в снегу получали питание, в снегу же, несмотря на стрельбу и взрывы, поочередно дремали. Но ворваться в траншеи противника пехота не смогла. Пришлось опять окапываться.
В период формирования дивизии в Череповце в июле 1941 г. в нашем полку было много командного состава из вологжан, а к новому 1942 году нас осталось в двух полках два человека.
Да! Выступ, который временно захватывали немцы 16 ноября 41 года, оставался и дальше опасным участком, куда в любую ночь могла нагрянуть немецкая разведка.
Поэтому, когда меня назначили командиром роты на этом участке обороны, строго предупредили об ответственности за случаи новых осложнений в этом районе. Он имел особо важное значение в обороне полка того периода.
Этот выступ наградил и меня неприятностями. После разгрома немцев под Тихвином, у Волхова и на ряде других участках Волховского фронта, как я уже говорил, началось пополнение частей.
В мою роту прислали стрелковый взвод полного состава во главе с командиром. Все люди, в том числе и командир взвода, на фронте не бывали. Как говорится, не обстрелянными были. Я этого не учел, и весь взвод поставил на левый фланг обороны роты.
Для отдыха солдат уже имелась общая взводная землянка с прорытыми ходами сообщения. Для наблюдения за нейтральной полосой были организованы одиночные бойницы и тоже соединены между собой и с землянкой.
Несчастье было в том, что солдаты этого взвода боялись ночами стоять в одиночных бойницах и без разрешения уходили с поста в общую землянку. Командир взвода также оказался трусом и больше солдат боялся ночью выйти из землянки, чтобы проверить, как его люди несут службу.
События развернулись с 20 на 21 января 1942 года. Всю ночь был снегопад с сильным ветром, траншеи заваливало снегом, личный состав всю ночь был на ногах.
Начало светать, прилег отдохнуть. За себя оставил политрука, пожилого запасника из Ленинграда, да, надо сказать, человека не очень требовательного.
Он оказался тоже недалеким воином: не вышел из землянки и не проверил дела, особенно в этом взводе. К нашему счастью, немцы в ту ночь, видимо, боясь пурги и нашей разведки, нас не беспокоили, но из пулеметов стреляли всю ночь.
В 8 часов в роту прибыл командир дивизии и сразу пошел проверять состояние o6opoны в роте. Прошел 1-й, 2-й взводы, осмотрел пулеметные дзоты, опробовал пулеметы и пошел в 3-й взвод "новичков". В траншеях ни одного солдата не оказалось, все сидят в общей землянке, бойницы все занесло снегом.
Комдив осмотрел одну, вторую, третью - ничего не видно. При выходе из третьей мне говорит "За такую оборону тебя нужно расстрелять", и в это время расстегивает деревянную кобуру и вытаскивает свой именной маузер. Я стою напряженный до предела и решаю, что мне делать.
Комбат стоит сбоку и тоже молчит. Комдив, видимо, передумал и принял другое решение. Вытащил маузер только наполовину, опустил обратно и пошел дальше. Дошел до конца моей обороны, пожал мне руку и сказал крепкое слово, как надо держать в руках подчиненных.
Видимо, спасло то, что я в этом полку воевал с момента формирования и был на хорошем счету как командир взвода, пулеметной роты, стрелковой роты. Командиру 3-го взвода тоже досталось: он не остался забытым и получил по заслугам." - из воспоминаний капитана, комбата 994-го СП 286-й стрелковой дивизии И.А. Зыкова.
286-я дивизия формировалась с 18 июля 1941 по 1 августа 1941 года в Череповце, Кущубе, Шексне по большей части из призывников среднего и пожилого возраста Вологодской области, Ленинградской области. Прибыла железной дорогой 6 сентября на станции Войбокало и Назия.
Неподготовленная дивизия (например к выходу на передовую в артиллерийском полку вообще не имелось артиллерийского вооружения, оно появилось только через два месяца) заняла исходные позиции для наступления на линии озеро Синявинское - посёлок Михайловский - Сиголово - Карбусель. В первом же бою потеряла своего командира, комиссара, пятую часть личного состава, штаб дивизии был "стёрт в порошок".
Однако во время Тихвинской оборонительной операции в ноябре и декабре 1941 года дивизия отразила два наступательных удара противника, удерживала свои позиции даже находясь в полуокружении.
От службы в Вологде я отказался. Твердо решил: "Надо идти на фронт!" и попросил отправить в действующие части. Вместе с сослуживцем по довоенной работе, председателем ревизионной комиссии Вологодского Облпотребсоюза ИА. Заполосовым, мы пришли к Аввакумову и как добровольцы получили направления в летние лагеря Вологодского гарнизона, в местечко Кущубу на формирование 286-й стрелковой дивизии. Меня назначили командиром пулеметного взвода.
Особенно тяжелые бои дивизия вела 11-го сентября. Немцы штурмом пошли на деревню Вороново. Беспрерывно обстреливали артиллерийским и пулеметным огнем передний край и тылы нашей обороны. Рота их автоматчиков при поддержке танков прорвалась и атаковала штаб дивизии.
В схватке погиб командир дивизии полковник Соколов. Началась паника. Стрелковые полки откатились к деревне Хандрово. Немцы продвигались вперед. Героизм и мастерство проявили дивизионные и полковые саперы, среди которых было много кадровых военных.
Они очень быстро сумели заминировать Хандровское поле, и так умело заминировали, что на минах подорвалось еще около 18 танков и бронемашин. Временно наступление противник остановил. Наши полки в это время привели себя в порядок, окопались и заняли оборону.
В этот же день полк, в котором я служил, получил приказ развернуть наступление на деревню Карбусель с задачей сковать силы немца, не допустить удара в левый фланг дивизии. По возможности, мы должны были выбить противника из деревни и закрепиться в ней до получения нового приказа.
В 9 часов наш батальон лесной дорогой подходил к карбусельским полям. Из-за поворота показалась немецкая разведка на мотоциклах. Обнаружив нас, немцы немедленно умчалась обратно. У нас техники не было, догонять их было не на чем. Мой пулеметный взвод продвигался с ротой, идущей впереди. Мы выходили из леска, а немцы уже навстречу подходили к лесу.
Завязался ожесточенный встречный бой, продолжавшийся до вечера. Немцы пытались прорваться на соединение со своими войсками в деревне Вороново, чтобы окружить нашу дивизию. Наша задача была измотать его силы, остановить наступление.
Мы выдержали, не отступили, оседлали дорогу, идущую на Вороново. Этот бой дорого обошелся и нашему батальону, действовавшему в первом эшелоне на главном участке боя.
Потери личного состава оказались очень большими. Убиты два командира роты. В моем взводе выбыло из строя 50% личного состава: некому обслуживать пулеметы. На 4-х пулеметах погибли первые номера. В 150 метрах, на моих глазах пехота ведет бой. Нужна немедленная поддержка пулеметным огнем. А пулеметы затихли...
Принимаю решение, ложусь за первого номера, а Коля, мой связной, за второго. Бьем по фашистам кинжальным огнем. Немцы залегли Но нас нащупал их ротный миномет. Одна из мин разорвалась перед нами. Осколком разорвало кожух пулемета. Нас спас пулеметный щит.
В смотровое окошечко на щите проскакивает маленький осколок и рассекает мне кожу на лбу. Кровь течет, но кость цела. Перебегаем ко второму пулемету, бьем по отступающим немцам. Но на поле стоят суслоны ржи, потому плохо видно. Кончились патроны, набивать ленты некому. Бросаем и этот пулемет.
Перебегаем к третьему, стоящему в 15 метрах слева. Расчет погиб. Видим, слева из лощины выходит человек 25 немцев. Подпускаем поближе, тем боле, что они нас не видят. Открываем огонь, часть немцев падает, оставшиеся укрываются в лощине.
Да, немцы умели засекать огневые точки, и особенно - станковые пулеметы. Буквально, через 10 минут после начала нашей стрельбы засекли и нас. Нас начал обстреливать немецкий батальонный миномет. Часть мин делала или недолет или перелет в лес.
Это называется, нас "взяли в вилку”. Так и получилось: следующая мина упала в метре от наших ног в маленький ивовый кустик, но не взорвалась. Я, увлеченный стрельбой, не заметил этого, а Коля кричит: "У ваших ног мина не взорвалась!"
У немцев были мины замедленного действия. Кричу: "Хватай пулемет, убегай в сторону" Взглянул назад: чудо, в маленьком ивовом кустике, у наших ног поверх земли торчит стабилизатор мины. Разорвалась бы мина, разнесло бы нас обоих вместе с пулеметом.
Мы же остались и на этот раз живы. Прошло много лет после этого боя, годы и у меня ушли, а вот этот момент не забывается. Три раза в одном бою чудом остался не только жив, но и ранен легко. Это был мой первый и притом очень жестокий бой. Немцы отступили, но мы, как говорится, "на их плечах" ворваться в деревню не смогли. У нас были большие потери.
Главной причиной, помешавшей довести бой до победного конца, стала трусость командира батальона Завьялова. Он оставил батальон без руководства, убежал с поля боя, и по лесам с небольшой кучкой солдат отступил аж до Волхова, где был задержан, передан в трибунал, разжалован и направлен рядовым в штрафную роту. Какова была его судьба в дальнейшем, никто у нас и не интересовался.
Часов в семь вечера по дороге из деревни Вороново показались автомашины с немцами. Начальник штаба батальона Корюкин, запасник, не имевший боевого опыта, принял неправильное решение.
Вместо того, чтобы бить по машинам, он оставшуюся группу солдат и офицеров отвел в лес, оставив на поле боя не только убитых, но и раненых, а немцы без всяких препятствий проехали в деревню. Так трудный бой по вине командиров батальона бесславно закончился.
Всю ночь бродили мы по лесу, и только на следующий день вечером соединились с остальными частями полка. Мы были измучены ночными переходами с пулеметами по лесу, голод! Усталые, не спавшие, но нас сходу опять бросили в бой.
Полк отбивал атаку немцев. Из винтовок сбили самолет противника, остановили продвижение фашистов, и только после этого поздно вечером нас покормили ужином.
Местность в районе станций Мга-Назия-Ладожское озеро болотистая, наступать тяжело, а в сентябре-октябре спать приходилось под открытым небом. Сырость, холод! А мы были в летнем обмундировании.
Огня на передовой разложить нельзя. У меня начали болеть ноги. Когда ночью поспишь на болоте и пробудишься, сначала приходилось правую ногу раскачать, растереть, и только потом вставать: иначе на ногах не мог держаться.
Но на фронте на подобные болезни не обращали внимания, не говоря уже о лечении. И к кому можно было обращаться, когда шли беспрерывные бои и гибли тысячи воинов?
Да! За период летне-осенних боев наша дивизия с честью выполнила свою задачу. Противник был остановлен, измотан в повседневных боях. Правда, и наш полк нес большие потери. Что поделаешь: война есть война, да и вооружения было маловато.
Сильно выручали наши пулеметы. Дорога на Ленинград по Ладожскому озеру была спасена. В конце октября и наш полк окопался, перешел к обороне. В стрелковых ротах осталось личного состава по 20-25 человек.
Я уже был командиром пулеметной роты. Рота была полностью укомплектована пулеметами. В это время шли ожесточенные бои за Тихвин и Волхов. В первых числах ноября из находившегося в боевом охранении стрелкового отделения одной из наших рот два предателя ночью убежали к немцам. Они рассказали противнику о нашей обороне и о том, что у нас в стрелковых ротах очень мало личного состава.
16 ноября 1941 года мы позавтракали, закурили и ждали рассвета. В это время в 8 часов начался страшный грохот, немцы начали артподготовку по расположению нашего полка. Но у нас были хорошо оборудованы пулеметные гнезда.
Дотами эти гнезда назвать нельзя, поскольку настоящего дота на болоте не построить. Но все роты хорошо окопались и были связаны ходами сообщения между собой и со штабом батальона. Поэтому потери от артподготовки оказались незначительными.
В 9 часов противник перенес артиллерийский огонь на вторые эшелоны и в глубину обороны. Одновременно его пехота пошла в наступление. Я к этому времени расставил пулеметы так, что они могли одновременно все бить по противнику, идущему в атаку, и в случае необходимости прикрывать огнем друг друга, что важно в обороне.
Бой был исключительно тяжелым, противник имел большой перевес в живой силе и вооружении, снарядов не жалел, бил беспрерывно, нa одном из выступов обороны в сторону противника, где оборонялась 2-я рота, немцы ворвались в наши траншеи, оттеснив пехоту, но дальше этого пятачка продвинуться не смогли.
Станковые пулеметы фронтальным и фланговым огнем прижали противника к земле и не давали в течение суток продвинугься ни на метр. Одновременно пулеметы держали под постоянным огнем подходы к выступу со стороны прот ивника.
Немцы бросились в атаку на второй батальон, но тоже получили жестокий отпор. Бой продолжался весь день 16 ноября, не утихал и ночью. Ночью подошел ко мне командир батальона Сташко. Его связной принес ящик гранат.
Комбат и говорит: "Пойдем вышибать немцев из траншей". Повставляли запалы. Набили за ремни и в карманы побольше гранат, проползли метров пятьсот под прикрытием пулеметов и прогнали противника, но до конца выгнать изо всех траншей не смогли: и было нас мало, и гранаты кончились. Эта рискованная операция была не совсем оправданной, но на немчуру мы и страху нагнали, и спать им не дали.
17 ноября бой развернулся с новым ожесточением, но во втором эшелоне за ночь были подтянуты наши свежие силы. Они и помогли батальону выбить противника из наших траншей окончательно. Немцы отступили, оставив сотни убитых: потери у них были большие.
18-го ноября я принял командование стрелковой ротой на опасном для нас "пятачке". Наступил приказ закопать всех убитых. Бойцов у нас было мало, земля уже замерзла, а приказ нужно выполнять. Нашли готовые ямы, заброшенные в летне-осенних боях, свалили четыреста трупов в эти ямы. В последующие дни выпал небольшой снег, все прикрыв.
Перед передним краем так же оставались лежать сотни трупов и наших, и немецких, но это уже было на открытом поле и в нейтральной зоне, куда днем вылезать было смертельно опасно, а ночью - тем более.
От нашего переднего края до станции Назия - 9 км, а от станции до Ладожского озера, где грузились баржи на Ленинград, - 13 км. Нужно было стоять насмерть и ни шагу назад. Дивизия и в этих боях с честью выполнила свою задачу.
По существу, это был первый осенний бой, з котором мы уничтожили так много живой силы противника, захватили оружие и боеприпасы. Особо много мы собрали офицерских пистолетов системы "Парабеллум". Это было очень хорошее личное оружие, безотказное в любых условиях.
Командиры нашего батальона вооружились Парабеллумами. У меня в землянке еще собралось их восемь штук. По просьбе комполка И.Г. Попова послали в штаб полка 3 штуки и в штаб дивизии еще три.
Нам досталось много разных патронов и гранат с деревянной ручкой. Солдаты обзавелись часами, зажигалками и другим нужным солдатским барахлом.
За успешный бой в штабе полка началось оформление документов на награждения. В том числе меня тоже "За умелое маневрирование огнем пулеметов и проявленную личную храбрость" наградили орденом Боевого Красного Знамени.
23 февраля 1942 года всех награжденных пригласили в штаб армии на вручение наград. В торжественной обстановке командующий армией генерал-майор Сухомлинский вручил ордена и медали, угостид фронтовой нормой, пожелал новых успехов в боевых делах и дал команду разъехаться по частям.
В феврале 1942 года полк сосредоточился для наступления на два опорных пункта все в том же районе деревни Вороново. После неудачной артподготовки полк перешел в наступление. И тоже неудачно.
Дело было в том, что своя же артиллерия накрыла огнем один наш батальон и нанесла ему большие потери. Это подействовало отрицательно на остальные подразделения. Было очень холодно, глубокий снег, противник передний бруствер траншей обливал водой и превращал в сплошной лед.
Четверо суток шел бой. Мы уже вплотную подошли к обороне противника, но он нас плотным артиллерийским, минометным и пулеметным огнем прижал к земле. В снегу мы лежали, в снегу получали питание, в снегу же, несмотря на стрельбу и взрывы, поочередно дремали. Но ворваться в траншеи противника пехота не смогла. Пришлось опять окапываться.
В период формирования дивизии в Череповце в июле 1941 г. в нашем полку было много командного состава из вологжан, а к новому 1942 году нас осталось в двух полках два человека.
Да! Выступ, который временно захватывали немцы 16 ноября 41 года, оставался и дальше опасным участком, куда в любую ночь могла нагрянуть немецкая разведка.
Поэтому, когда меня назначили командиром роты на этом участке обороны, строго предупредили об ответственности за случаи новых осложнений в этом районе. Он имел особо важное значение в обороне полка того периода.
Этот выступ наградил и меня неприятностями. После разгрома немцев под Тихвином, у Волхова и на ряде других участках Волховского фронта, как я уже говорил, началось пополнение частей.
В мою роту прислали стрелковый взвод полного состава во главе с командиром. Все люди, в том числе и командир взвода, на фронте не бывали. Как говорится, не обстрелянными были. Я этого не учел, и весь взвод поставил на левый фланг обороны роты.
Для отдыха солдат уже имелась общая взводная землянка с прорытыми ходами сообщения. Для наблюдения за нейтральной полосой были организованы одиночные бойницы и тоже соединены между собой и с землянкой.
Несчастье было в том, что солдаты этого взвода боялись ночами стоять в одиночных бойницах и без разрешения уходили с поста в общую землянку. Командир взвода также оказался трусом и больше солдат боялся ночью выйти из землянки, чтобы проверить, как его люди несут службу.
События развернулись с 20 на 21 января 1942 года. Всю ночь был снегопад с сильным ветром, траншеи заваливало снегом, личный состав всю ночь был на ногах.
Начало светать, прилег отдохнуть. За себя оставил политрука, пожилого запасника из Ленинграда, да, надо сказать, человека не очень требовательного.
Он оказался тоже недалеким воином: не вышел из землянки и не проверил дела, особенно в этом взводе. К нашему счастью, немцы в ту ночь, видимо, боясь пурги и нашей разведки, нас не беспокоили, но из пулеметов стреляли всю ночь.
В 8 часов в роту прибыл командир дивизии и сразу пошел проверять состояние o6opoны в роте. Прошел 1-й, 2-й взводы, осмотрел пулеметные дзоты, опробовал пулеметы и пошел в 3-й взвод "новичков". В траншеях ни одного солдата не оказалось, все сидят в общей землянке, бойницы все занесло снегом.
Комдив осмотрел одну, вторую, третью - ничего не видно. При выходе из третьей мне говорит "За такую оборону тебя нужно расстрелять", и в это время расстегивает деревянную кобуру и вытаскивает свой именной маузер. Я стою напряженный до предела и решаю, что мне делать.
Комбат стоит сбоку и тоже молчит. Комдив, видимо, передумал и принял другое решение. Вытащил маузер только наполовину, опустил обратно и пошел дальше. Дошел до конца моей обороны, пожал мне руку и сказал крепкое слово, как надо держать в руках подчиненных.
Видимо, спасло то, что я в этом полку воевал с момента формирования и был на хорошем счету как командир взвода, пулеметной роты, стрелковой роты. Командиру 3-го взвода тоже досталось: он не остался забытым и получил по заслугам." - из воспоминаний капитана, комбата 994-го СП 286-й стрелковой дивизии И.А. Зыкова.
286-я дивизия формировалась с 18 июля 1941 по 1 августа 1941 года в Череповце, Кущубе, Шексне по большей части из призывников среднего и пожилого возраста Вологодской области, Ленинградской области. Прибыла железной дорогой 6 сентября на станции Войбокало и Назия.
Неподготовленная дивизия (например к выходу на передовую в артиллерийском полку вообще не имелось артиллерийского вооружения, оно появилось только через два месяца) заняла исходные позиции для наступления на линии озеро Синявинское - посёлок Михайловский - Сиголово - Карбусель. В первом же бою потеряла своего командира, комиссара, пятую часть личного состава, штаб дивизии был "стёрт в порошок".
Однако во время Тихвинской оборонительной операции в ноябре и декабре 1941 года дивизия отразила два наступательных удара противника, удерживала свои позиции даже находясь в полуокружении.