Штурм "Линии Сталина". 1941 г.
"Мы стояли у ближайшей к нам 88-миллиметровки. Ее дуло было наведено на блиндаж по левую сторону от разрушенного моста - прямиком на бойницы для ведения огня изнутри. Командир орудийного расчета не сводил глаз со своих наручных часов. "Минутная готовность... тридцать секунд... пять секунд, - поднял он руку. - Одна секунда... Огонь!" Резкая отмашка.
Мы пристально всматриваемся в блиндаж. Первый снаряд попал почти в цель, но чуть-чуть выше, хоть и снес камуфляж, маскировавший бойницу. Но выстрел из 88-миллиметровки, рядом с которой мы стояли, был лишь одним из дюжин других.
Возвышенность, на которой мы находились, в одно мгновение ожила вспышками многочисленных выстрелов, а земля под ногами задрожала. Листья на кустах затрепетали, а направленная вперед взрывная волна от выстрела и спутные волны уплотнения воздуха от летящего практически горизонтально над самой землей снаряда проделали очень эффектную колышущуюся борозду в верхушках высокой травы вдоль траектории его следования к цели.
Казалось, что оглушительный грохот одновременных выстрелов десятков орудий всколыхнул не только траву, но и самое небо, а на злосчастную деревню Гомели и на оборонительные укрепления врага по другую сторону от соединительной протоки обрушился адский ураган из стали и огня.
Смертоносный огонь зенитных орудийпрямой наводкой по едва просматривавшимся сквозь скрывавшую их маскировку блиндажам перекрывался отдельными отчетливо различимыми уханьями выстрелов "Толстушки Лиины" и утробным воем ее крупнокалиберных снарядов, нацеленных на большой блиндаж по левую сторону от моста через протоку.
Другим бункерам тоже довольно крепко доставалось от 21-сантиметровых минометов, а в это же время 10,5-сантиметровые гаубицы, 15-сантиметровые орудия и дальнобойные 10-сантиметровые орудия плотно накрывали своими снарядами занятую врагом деревню.
Пламя стремительно охватывало разрушаемые прямо на глазах дома. В воздух то и дело взметались мощные фонтаны из земли, кирпичей и деревянных балок - деревня Гомели методично, дом за домом, сметалась с лица земли. Нам были хорошо видны фигурки русских солдат, выбегавших из горящих зданий и замертво падавших на улице.
Трудно было даже представить себе, что в этом шквальном, несущем смерть всему живому обстреле может уцелеть хоть кто-то. А все это время минометы забрасывали навесом через озеро остальные железобетонные и стальные блиндажи своими здоровенными 21-сантиметровыми минами повышенного взрывного и разрушающего действия.
Было просто немыслимо, как это они еще до сих пор стоят на месте. Общая картина разрушений, уже причиненных обстрелом, была просто-таки невероятной. Артиллерия массированно обрабатывала фронтальные укрепления сталинской линии обороны в течение целого часа, показавшегося мне бесконечно длинным. Все это время искусно укрытая от глаз врага пехота терпеливо дожидалась сигнала к своему наступлению...
Мы спустились к подножию холма, пересекли равнинный участок и оказались у самого начала главной улицы Гомелей. Вокруг нас немедленно взвились фонтаны пыли от пулеметных очередей, а несколько пуль просвистело прямо над головами.
Стало совершенно очевидно, что по крайней мере отдельные вражеские блиндажи каким-то неведомым образом все же устояли в этом безжалостном обстреле, хотя, насколько мы могли видеть, большинство из них было в очень значительной степени разрушено. Мы втянули головы в плечи и поспешили юркнуть в канаву. Густой дым медленно плыл по деревне и, миновав протоку, повисал над озером и упорно сопротивлявшимися блиндажами. Когда завеса дыма в какой-то момент приподнялась, я заметил, что бой вроде бы сконцентрировался у дальнего конца деревни, недалеко от разрушенного моста.
Стараясь держаться подальше от улиц, то и дело простреливавшихся вражескими пулеметами, мы с Дехорном стали пробираться вперед, используя для прикрытия пылающие дома. На улицах и открытых пространствах лежали убитые русские. Тела многих из них были ужасно изуродованы осколками наших артиллерийских снарядов.
Тут мы увидели раненого солдата из роты Титжена. Легкое касательное пулевое ранение плеча. Все втроем мы вбежали в дом, ровно половина которого, судя по остаткам фундамента, была как ветром унесена. Сам дом при этом, однако, не горел. Пулеметная очередь разбила в мелкую щепку деревянный переплет окна и ударила в стену напротив оконного проема...
На подступах к мосту с нашей стороны, неуклюже раскинув руки и ноги, распластались множество мертвых русских солдат, а тела двоих из них, наполовину погруженные в воду, повисли поперек его деревянных распорок. По всей видимости, они хотели избежать боя с нами и были подстрелены своими же при попытке перебраться на тот берег по обломкам моста.
Наши собственные легкие орудия теперь постепенно перемещались поближе к мосту, и одна из 37-миллиметровок Ноака уже открыла свой огонь по полуразрушенному блиндажу справа, который каким-то непостижимым образом все еще продолжал свое упорное сопротивление.
Некогда узкая бойница для ведения огня изнутри представляла собой теперь здоровенный зияющий чернотой пролом, и вскоре в него один за другим влетели целых два наших снаряда. Густое облако дыма, как река, текло по улице в нашу сторону и, клубясь, окутывало собой остатки моста с прилегавшей к ним протокой.
В этой почти непроглядной завесе к мосту пробирались какие-то едва различимые силуэты, в одном из которых я с трудом распознал Шниттгера. Было похоже на то, что они намереваются пересечь протоку по уцелевшим обломкам моста, перепрыгивая со сваи на сваю. Я изо всех сил напряг зрение, чтобы проследить за их движениями, но густой дым, скрывавший их от русских по ту сторону протоки, не давал увидеть их и мне отсюда.
Прошли две или три минуты, наполненные напряженным ожиданием. Затем дым постепенно рассеялся. Шниттгер и его люди уже карабкались наверх по противоположному берегу протоки. Часть из них переправилась на ту сторону вплавь, а часть все же сумела это сделать по торчавшим из воды обломкам моста под прикрытием очень своевременно возникшего там облака дыма.
Теперь они подбирались к упрямо не сдававшемуся правому блиндажу, но следующее облако дыма, надутого со стороны деревни, снова скрыло их из вида. Из этого облака раздался вдруг треск очередей сразу нескольких немецких автоматов и разрывы ручных гранат, из чего мы сделали вывод, что Шниттгер со своими людьми вступил в ближний бой с русскими, залегавшими в окопах, прорытых между блиндажами.
Дым рассеялся, и мы увидели, что на другом берегу стало еще больше немецких солдат. 37-миллиметровое оружие прекратило свой огонь по блиндажу, и оказавшиеся поблизости от него огнеметчики стали безжалостно заливать его через амбразуру струями своего пламени. Больше из этого блиндажа не раздавалось ни звука.
Постепенно и методично все оставшиеся полевые укрепления противника на этом участке были нейтрализованы, продолжал сопротивляться только третий блиндаж - тот, что находился дальше всех, у озера.
За считаные секунды наши саперы навели переправу через протоку, положив на сваи длинные и широкие доски, по которым группа за группой штурмовые отряды перебежали на ту сторону. При этом, однако, двое солдат были подстрелены из третьего блиндажа, упали в воду и утонули, но основная масса людей все продолжала и продолжала перетекать на ту сторону.
- Черт бы побрал этот третий блиндаж! - в сердцах воскликнул Штольц, выбираясь из воронки. - Эти ублюдки не собираются сдаваться! Мы обошли их стороной, а их надо поскорее выкурить оттуда. Они продолжают отстреливать наших людей одного за другим!
Вот наконец передо мной сидит донор крови. Это могучий вестфалец из Липперлянда с артериями, как у лошади. - Берите сколько надо, герр ассистензарцт, - говорит он мне, улыбаясь. - Крови у меня слишком много.
В это мгновение где-то совсем неподалеку от нас раздался оглушительный взрыв огромной силы, заставивший ощутимо всколыхнуться почву под ногами. От неожиданности я вздрогнул, и игла выскочила из вены. - Что это такое только что было? - удивленно спросил я его.
- Это Шниттгер только что взорвал бронированную дверь блиндажа, вот и все, - все так же невозмутимо ухмыляясь, ответил донор. - Для того чтобы удержать Шниттгера снаружи, нужно что-нибудь попрочнее, чем какой-то там кусок русской брони!
Дехорн и я вернулись на наш главный перевязочный пункт в Гомелях. У входа в дом стояла наша маленькая полевая санитарная повозка, запряженная Максом и Морисом. - Ну, вот и прекрасно! - ободряюще кивнул я Дехорну. - Мюллер уже здесь, и все идет по плану.
Входя в дом, я громко позвал Вегенера, но на мой голос никто не отозвался. - Вегенер ранен... В голову, - тихо сообщил мне Мюллер, встретивший меня в дверном проеме в заднюю комнату.
Вегенер лежал вместе с другими ранеными на подстилке из соломы. Он был в полном сознании, но густо пропитанная кровью повязка на его голове говорила о том, что ранение было очень серьезным.
Я осторожно снял бинты и похолодел: винтовочная пуля вошла в заднюю правую часть шеи, прошла через всю голову и вышла наружу через правый глаз Вегенера. Успокаивало по крайней мере то, что при этом не наблюдалось никаких признаков паралича.
- Где это случилось? - как-то довольно глупо спросил я у Вегенера. - Как такая рана вообще возможна?! - Здесь, за домом, - хрипло и едва различимо прошептал он. На этом его силы, видимо, закончились, потому что говорить дальше он уже просто не смог.
- Прямо за домом, - подхватил его ответ Мюллер. - Вегенер вышел наружу, чтобы принести еще соломы, нагнулся за ней и вдруг упал ничком. Я все это видел, стоя позади него, и втащил его в дом. - Какое дьявольское невезение... - пробормотал я. - Поймать шальную пулю, когда бой за деревню был уже закончен!
Правый глаз Вегенера был просто-напросто выбит пулей изнутри. Ужасного вида пустую глазницу прикрывало теперь, да и то частично, лишь верхнее веко и несколько нитеподобных кусочков красной плоти. Нижнее веко, а вместе с ним фрагмент лицевой кости в верхней части щеки, прямо под глазницей, были также снесены пулей.
"Какое ужасное несчастье!" - не переставал я повторять все это время про себя. Входное отверстие от пули сзади на шее было не очень большим, и потому кровотечение было не слишком сильным - только слегка кровоточащие капилляры. Оставив левый глаз открытым, я наложил на голову бедному Вегенеру свежую повязку, сделал укол для облегчения кровообращения, а также еще одну болеутоляющую инъекцию.
- Твоего правого глаза больше нет, - сказал я ему как можно мягче и спокойнее, - но хороший протезист сделает тебе такой новый глаз, что внешне он будет выглядеть совсем как настоящий. Главное, что не задет мозг, а левым глазом скоро научишься видеть не хуже, чем двумя. Не падай духом, парень! Отнесись к случившемуся с той точки зрения, что оно означает для тебя окончание войны.
На дороге мы повстречались с Титженом, который сообщил нам, что большинство блиндажей первой линии обороны противника уничтожено. Почти все их защитники сражались до самого конца, и в плен взято всего несколько человек.
Главное направление удара нашего батальона теперь пришлось на мост у деревни Далежки. Однако все столь же упорно защищавшие его русские основательно закрепились на ферме всего лишь в нескольких сотнях метров от реки. Наши артиллеристы довольно быстро подожгли ее прицельным огнем, и пламя вскоре охватило все надворные и жилые строения.
Штурмуя ферму, мы слышали жалобное мычание и рев заживо горевших внутри коров. Но вот в одном из окон показался белый флаг, знаменуя собой окончание еще одного жестокого боя.
Плоская, как стол, и довольно обширная луговина с той стороны реки достигала в отдалении темной полосы сменявшего ее леса. Прибрежная часть луговины была усыпана, как оспинами, воронками от снарядов, а по ту сторону от моста оказался еще один блиндаж, представлявший для нас смертельную угрозу, но на этот раз почему-то не замаскированный. Его зловещие бойницы грозно смотрели прямо на мост, для защиты которого он и был здесь выстроен.
Противотанковое орудие Ноака произвело по этим амбразурам несколько выстрелов подряд, но в ответ оттуда не прозвучало ни единого выстрела. Тогда, не полагаясь на везение, по блиндажу несколько раз ударило крупнокалиберное орудие, но и ему не удалось спровоцировать никаких признаков активности.
Блиндаж упорно продолжал безмолвствовать. Мы ринулись штурмом на мост и вскоре оказались на восточном берегу реки. Со стороны блиндажа - все та же слишком подозрительная тишина. Очень осторожно, перебираясь перебежками от одной воронки к другой, наши головные штурмовые группы подобрались к блиндажу вплотную, не сводя глаз со стрелковых амбразур... Выждав немного, они совершили последний решительный бросок!
Трое из них одним мощным рывком распахнули тяжелую стальную дверь и швырнули внутрь несколько гранат. Внутри блиндажа с дыркой от пули в затылке лежал на спине мертвый русский офицер или комиссар. Больше никого. Должно быть, перед тем, как спасаться бегством, его пристрелили его же собственные подчиненные.
Два наших разведывательных патруля добрались тем временем до лесных массивов примерно в двух-двух с половиной километрах от нас и просигнализировали оттуда, что неприятеля в них нет. Когда мы дошли дотуда сами, нашим глазам предстало впечатляющее количество блиндажей, траншей, окопов и прочих хорошо подготовленных полевых оборонительных укреплений, но русские либо покинули их, либо просто не успели занять эти позиции ввиду нашего стремительного прорыва. Как бы то ни было, но наш батальон продолжил свое продвижение к Сарочке прямо сквозь густой и почти непроходимый лес.
Все были очень озадачены. Каждый инстинктивно напрягал слух в надежде услышать неожиданный выстрел или свист подлетающего вражеского снаряда, до рези в глазах всматривался во все стороны с целью обнаружить вражеского снайпера...
Все, решительно все окружавшее нас казалось каким-то непривычно жутким и даже сверхъестественным. Чем дальше мы продвигались по этому абсолютному безлюдью, тем более продолжительного и ожесточенного боя с притаившимся и поджидавшим нас врагом ожидали.
Сталинская линия, насколько нам было известно, была сооружена еще в 1939 году как первая по-настоящему серьезная линия обороны Москвы, а потому укомплектовывалась исключительно подразделениями, специально подготовленными к ведению оборонительных действий. Тем не менее мы все же прорвали эту линию обороны и проникли в глубь территории противника более чем на восемь километров.
Но... шум не затихшего окончательно сражения все еще слышался где-то позади нас. У нас возникало весьма неприятное ощущение, что мы, возможно, являемся единственным германским подразделением по эту сторону линии обороны русских...
Поэтому мы с равной степенью вероятности ожидали нападения на нас как спереди, так и сзади, - равно, впрочем, как и с любого другого направления. Не прекращая, однако, своего продвижения вперед, мы продолжали то и дело наталкиваться на сильно укрепленные, но абсолютно безлюдные оборонительные сооружения противника.
Пошел дождь, и в лесной тени стал быстро сгущаться вечерний сумрак. Вот мы достигли нашей официальной цели на тот день - Точки № 62, однако Нойхофф не торопился отдать приказ об остановке. Пробираемся через леса еще где-то в течение часа. Почти непроглядная, как внутри египетских пирамид, тьма и полное отсутствие хоть каких-то дорог.
Но вот мы вышли из леса и увидели несколько избушек и амбаров - здесь жили бедные русские крестьяне. Много добиться от них мы не смогли. Выяснилось только то, что красные проходили поблизости где-то ранним вечером, причем как в восточном, так и в западном направлениях. Новость не слишком успокоила нас.
Лагерь для привала мы разбили в полночь - для четырехчасового отдыха, как сразу предупредил нас Нойхофф. В два часа ночи прибыл вестовой из штаба полка. Все находившиеся в командирской палатке мгновенно проснулись.
Из привезенного им донесения следовало, что крупное соединение немецких бронетанковых войск прорвало сталинскую линию обороны к северу от нас и затем значительно углубилось на территорию противника. К югу же от нас наступление оказалось не столь успешным.
Немецкие атаки достаточно эффективно пресекались посредством более многочисленных железобетонных блиндажей и противотанковых рвов - сталинская линия там все еще держалась. Наш батальон, проложивший путь всему остальному 18-му полку, оказался единственным прорвавшимся сквозь нее сухопутным подразделением.
Таким образом, пока сталинская линия обороны не будет прорвана и в других местах, мы оказывались предоставленными самим себе на территории противника..." - из воспоминаний лейтенанта медицинской службы 6-й пехотной дивизии 6-го корпуса 9-й армии вермахта Г.Хаапе.
Мы пристально всматриваемся в блиндаж. Первый снаряд попал почти в цель, но чуть-чуть выше, хоть и снес камуфляж, маскировавший бойницу. Но выстрел из 88-миллиметровки, рядом с которой мы стояли, был лишь одним из дюжин других.
Возвышенность, на которой мы находились, в одно мгновение ожила вспышками многочисленных выстрелов, а земля под ногами задрожала. Листья на кустах затрепетали, а направленная вперед взрывная волна от выстрела и спутные волны уплотнения воздуха от летящего практически горизонтально над самой землей снаряда проделали очень эффектную колышущуюся борозду в верхушках высокой травы вдоль траектории его следования к цели.
Казалось, что оглушительный грохот одновременных выстрелов десятков орудий всколыхнул не только траву, но и самое небо, а на злосчастную деревню Гомели и на оборонительные укрепления врага по другую сторону от соединительной протоки обрушился адский ураган из стали и огня.
Смертоносный огонь зенитных орудийпрямой наводкой по едва просматривавшимся сквозь скрывавшую их маскировку блиндажам перекрывался отдельными отчетливо различимыми уханьями выстрелов "Толстушки Лиины" и утробным воем ее крупнокалиберных снарядов, нацеленных на большой блиндаж по левую сторону от моста через протоку.
Другим бункерам тоже довольно крепко доставалось от 21-сантиметровых минометов, а в это же время 10,5-сантиметровые гаубицы, 15-сантиметровые орудия и дальнобойные 10-сантиметровые орудия плотно накрывали своими снарядами занятую врагом деревню.
Пламя стремительно охватывало разрушаемые прямо на глазах дома. В воздух то и дело взметались мощные фонтаны из земли, кирпичей и деревянных балок - деревня Гомели методично, дом за домом, сметалась с лица земли. Нам были хорошо видны фигурки русских солдат, выбегавших из горящих зданий и замертво падавших на улице.
Трудно было даже представить себе, что в этом шквальном, несущем смерть всему живому обстреле может уцелеть хоть кто-то. А все это время минометы забрасывали навесом через озеро остальные железобетонные и стальные блиндажи своими здоровенными 21-сантиметровыми минами повышенного взрывного и разрушающего действия.
Было просто немыслимо, как это они еще до сих пор стоят на месте. Общая картина разрушений, уже причиненных обстрелом, была просто-таки невероятной. Артиллерия массированно обрабатывала фронтальные укрепления сталинской линии обороны в течение целого часа, показавшегося мне бесконечно длинным. Все это время искусно укрытая от глаз врага пехота терпеливо дожидалась сигнала к своему наступлению...
Мы спустились к подножию холма, пересекли равнинный участок и оказались у самого начала главной улицы Гомелей. Вокруг нас немедленно взвились фонтаны пыли от пулеметных очередей, а несколько пуль просвистело прямо над головами.
Стало совершенно очевидно, что по крайней мере отдельные вражеские блиндажи каким-то неведомым образом все же устояли в этом безжалостном обстреле, хотя, насколько мы могли видеть, большинство из них было в очень значительной степени разрушено. Мы втянули головы в плечи и поспешили юркнуть в канаву. Густой дым медленно плыл по деревне и, миновав протоку, повисал над озером и упорно сопротивлявшимися блиндажами. Когда завеса дыма в какой-то момент приподнялась, я заметил, что бой вроде бы сконцентрировался у дальнего конца деревни, недалеко от разрушенного моста.
Стараясь держаться подальше от улиц, то и дело простреливавшихся вражескими пулеметами, мы с Дехорном стали пробираться вперед, используя для прикрытия пылающие дома. На улицах и открытых пространствах лежали убитые русские. Тела многих из них были ужасно изуродованы осколками наших артиллерийских снарядов.
Тут мы увидели раненого солдата из роты Титжена. Легкое касательное пулевое ранение плеча. Все втроем мы вбежали в дом, ровно половина которого, судя по остаткам фундамента, была как ветром унесена. Сам дом при этом, однако, не горел. Пулеметная очередь разбила в мелкую щепку деревянный переплет окна и ударила в стену напротив оконного проема...
На подступах к мосту с нашей стороны, неуклюже раскинув руки и ноги, распластались множество мертвых русских солдат, а тела двоих из них, наполовину погруженные в воду, повисли поперек его деревянных распорок. По всей видимости, они хотели избежать боя с нами и были подстрелены своими же при попытке перебраться на тот берег по обломкам моста.
Наши собственные легкие орудия теперь постепенно перемещались поближе к мосту, и одна из 37-миллиметровок Ноака уже открыла свой огонь по полуразрушенному блиндажу справа, который каким-то непостижимым образом все еще продолжал свое упорное сопротивление.
Некогда узкая бойница для ведения огня изнутри представляла собой теперь здоровенный зияющий чернотой пролом, и вскоре в него один за другим влетели целых два наших снаряда. Густое облако дыма, как река, текло по улице в нашу сторону и, клубясь, окутывало собой остатки моста с прилегавшей к ним протокой.
В этой почти непроглядной завесе к мосту пробирались какие-то едва различимые силуэты, в одном из которых я с трудом распознал Шниттгера. Было похоже на то, что они намереваются пересечь протоку по уцелевшим обломкам моста, перепрыгивая со сваи на сваю. Я изо всех сил напряг зрение, чтобы проследить за их движениями, но густой дым, скрывавший их от русских по ту сторону протоки, не давал увидеть их и мне отсюда.
Прошли две или три минуты, наполненные напряженным ожиданием. Затем дым постепенно рассеялся. Шниттгер и его люди уже карабкались наверх по противоположному берегу протоки. Часть из них переправилась на ту сторону вплавь, а часть все же сумела это сделать по торчавшим из воды обломкам моста под прикрытием очень своевременно возникшего там облака дыма.
Теперь они подбирались к упрямо не сдававшемуся правому блиндажу, но следующее облако дыма, надутого со стороны деревни, снова скрыло их из вида. Из этого облака раздался вдруг треск очередей сразу нескольких немецких автоматов и разрывы ручных гранат, из чего мы сделали вывод, что Шниттгер со своими людьми вступил в ближний бой с русскими, залегавшими в окопах, прорытых между блиндажами.
Дым рассеялся, и мы увидели, что на другом берегу стало еще больше немецких солдат. 37-миллиметровое оружие прекратило свой огонь по блиндажу, и оказавшиеся поблизости от него огнеметчики стали безжалостно заливать его через амбразуру струями своего пламени. Больше из этого блиндажа не раздавалось ни звука.
Постепенно и методично все оставшиеся полевые укрепления противника на этом участке были нейтрализованы, продолжал сопротивляться только третий блиндаж - тот, что находился дальше всех, у озера.
За считаные секунды наши саперы навели переправу через протоку, положив на сваи длинные и широкие доски, по которым группа за группой штурмовые отряды перебежали на ту сторону. При этом, однако, двое солдат были подстрелены из третьего блиндажа, упали в воду и утонули, но основная масса людей все продолжала и продолжала перетекать на ту сторону.
- Черт бы побрал этот третий блиндаж! - в сердцах воскликнул Штольц, выбираясь из воронки. - Эти ублюдки не собираются сдаваться! Мы обошли их стороной, а их надо поскорее выкурить оттуда. Они продолжают отстреливать наших людей одного за другим!
Вот наконец передо мной сидит донор крови. Это могучий вестфалец из Липперлянда с артериями, как у лошади. - Берите сколько надо, герр ассистензарцт, - говорит он мне, улыбаясь. - Крови у меня слишком много.
В это мгновение где-то совсем неподалеку от нас раздался оглушительный взрыв огромной силы, заставивший ощутимо всколыхнуться почву под ногами. От неожиданности я вздрогнул, и игла выскочила из вены. - Что это такое только что было? - удивленно спросил я его.
- Это Шниттгер только что взорвал бронированную дверь блиндажа, вот и все, - все так же невозмутимо ухмыляясь, ответил донор. - Для того чтобы удержать Шниттгера снаружи, нужно что-нибудь попрочнее, чем какой-то там кусок русской брони!
Дехорн и я вернулись на наш главный перевязочный пункт в Гомелях. У входа в дом стояла наша маленькая полевая санитарная повозка, запряженная Максом и Морисом. - Ну, вот и прекрасно! - ободряюще кивнул я Дехорну. - Мюллер уже здесь, и все идет по плану.
Входя в дом, я громко позвал Вегенера, но на мой голос никто не отозвался. - Вегенер ранен... В голову, - тихо сообщил мне Мюллер, встретивший меня в дверном проеме в заднюю комнату.
Вегенер лежал вместе с другими ранеными на подстилке из соломы. Он был в полном сознании, но густо пропитанная кровью повязка на его голове говорила о том, что ранение было очень серьезным.
Я осторожно снял бинты и похолодел: винтовочная пуля вошла в заднюю правую часть шеи, прошла через всю голову и вышла наружу через правый глаз Вегенера. Успокаивало по крайней мере то, что при этом не наблюдалось никаких признаков паралича.
- Где это случилось? - как-то довольно глупо спросил я у Вегенера. - Как такая рана вообще возможна?! - Здесь, за домом, - хрипло и едва различимо прошептал он. На этом его силы, видимо, закончились, потому что говорить дальше он уже просто не смог.
- Прямо за домом, - подхватил его ответ Мюллер. - Вегенер вышел наружу, чтобы принести еще соломы, нагнулся за ней и вдруг упал ничком. Я все это видел, стоя позади него, и втащил его в дом. - Какое дьявольское невезение... - пробормотал я. - Поймать шальную пулю, когда бой за деревню был уже закончен!
Правый глаз Вегенера был просто-напросто выбит пулей изнутри. Ужасного вида пустую глазницу прикрывало теперь, да и то частично, лишь верхнее веко и несколько нитеподобных кусочков красной плоти. Нижнее веко, а вместе с ним фрагмент лицевой кости в верхней части щеки, прямо под глазницей, были также снесены пулей.
"Какое ужасное несчастье!" - не переставал я повторять все это время про себя. Входное отверстие от пули сзади на шее было не очень большим, и потому кровотечение было не слишком сильным - только слегка кровоточащие капилляры. Оставив левый глаз открытым, я наложил на голову бедному Вегенеру свежую повязку, сделал укол для облегчения кровообращения, а также еще одну болеутоляющую инъекцию.
- Твоего правого глаза больше нет, - сказал я ему как можно мягче и спокойнее, - но хороший протезист сделает тебе такой новый глаз, что внешне он будет выглядеть совсем как настоящий. Главное, что не задет мозг, а левым глазом скоро научишься видеть не хуже, чем двумя. Не падай духом, парень! Отнесись к случившемуся с той точки зрения, что оно означает для тебя окончание войны.
На дороге мы повстречались с Титженом, который сообщил нам, что большинство блиндажей первой линии обороны противника уничтожено. Почти все их защитники сражались до самого конца, и в плен взято всего несколько человек.
Главное направление удара нашего батальона теперь пришлось на мост у деревни Далежки. Однако все столь же упорно защищавшие его русские основательно закрепились на ферме всего лишь в нескольких сотнях метров от реки. Наши артиллеристы довольно быстро подожгли ее прицельным огнем, и пламя вскоре охватило все надворные и жилые строения.
Штурмуя ферму, мы слышали жалобное мычание и рев заживо горевших внутри коров. Но вот в одном из окон показался белый флаг, знаменуя собой окончание еще одного жестокого боя.
Плоская, как стол, и довольно обширная луговина с той стороны реки достигала в отдалении темной полосы сменявшего ее леса. Прибрежная часть луговины была усыпана, как оспинами, воронками от снарядов, а по ту сторону от моста оказался еще один блиндаж, представлявший для нас смертельную угрозу, но на этот раз почему-то не замаскированный. Его зловещие бойницы грозно смотрели прямо на мост, для защиты которого он и был здесь выстроен.
Противотанковое орудие Ноака произвело по этим амбразурам несколько выстрелов подряд, но в ответ оттуда не прозвучало ни единого выстрела. Тогда, не полагаясь на везение, по блиндажу несколько раз ударило крупнокалиберное орудие, но и ему не удалось спровоцировать никаких признаков активности.
Блиндаж упорно продолжал безмолвствовать. Мы ринулись штурмом на мост и вскоре оказались на восточном берегу реки. Со стороны блиндажа - все та же слишком подозрительная тишина. Очень осторожно, перебираясь перебежками от одной воронки к другой, наши головные штурмовые группы подобрались к блиндажу вплотную, не сводя глаз со стрелковых амбразур... Выждав немного, они совершили последний решительный бросок!
Трое из них одним мощным рывком распахнули тяжелую стальную дверь и швырнули внутрь несколько гранат. Внутри блиндажа с дыркой от пули в затылке лежал на спине мертвый русский офицер или комиссар. Больше никого. Должно быть, перед тем, как спасаться бегством, его пристрелили его же собственные подчиненные.
Два наших разведывательных патруля добрались тем временем до лесных массивов примерно в двух-двух с половиной километрах от нас и просигнализировали оттуда, что неприятеля в них нет. Когда мы дошли дотуда сами, нашим глазам предстало впечатляющее количество блиндажей, траншей, окопов и прочих хорошо подготовленных полевых оборонительных укреплений, но русские либо покинули их, либо просто не успели занять эти позиции ввиду нашего стремительного прорыва. Как бы то ни было, но наш батальон продолжил свое продвижение к Сарочке прямо сквозь густой и почти непроходимый лес.
Все были очень озадачены. Каждый инстинктивно напрягал слух в надежде услышать неожиданный выстрел или свист подлетающего вражеского снаряда, до рези в глазах всматривался во все стороны с целью обнаружить вражеского снайпера...
Все, решительно все окружавшее нас казалось каким-то непривычно жутким и даже сверхъестественным. Чем дальше мы продвигались по этому абсолютному безлюдью, тем более продолжительного и ожесточенного боя с притаившимся и поджидавшим нас врагом ожидали.
Сталинская линия, насколько нам было известно, была сооружена еще в 1939 году как первая по-настоящему серьезная линия обороны Москвы, а потому укомплектовывалась исключительно подразделениями, специально подготовленными к ведению оборонительных действий. Тем не менее мы все же прорвали эту линию обороны и проникли в глубь территории противника более чем на восемь километров.
Но... шум не затихшего окончательно сражения все еще слышался где-то позади нас. У нас возникало весьма неприятное ощущение, что мы, возможно, являемся единственным германским подразделением по эту сторону линии обороны русских...
Поэтому мы с равной степенью вероятности ожидали нападения на нас как спереди, так и сзади, - равно, впрочем, как и с любого другого направления. Не прекращая, однако, своего продвижения вперед, мы продолжали то и дело наталкиваться на сильно укрепленные, но абсолютно безлюдные оборонительные сооружения противника.
Пошел дождь, и в лесной тени стал быстро сгущаться вечерний сумрак. Вот мы достигли нашей официальной цели на тот день - Точки № 62, однако Нойхофф не торопился отдать приказ об остановке. Пробираемся через леса еще где-то в течение часа. Почти непроглядная, как внутри египетских пирамид, тьма и полное отсутствие хоть каких-то дорог.
Но вот мы вышли из леса и увидели несколько избушек и амбаров - здесь жили бедные русские крестьяне. Много добиться от них мы не смогли. Выяснилось только то, что красные проходили поблизости где-то ранним вечером, причем как в восточном, так и в западном направлениях. Новость не слишком успокоила нас.
Лагерь для привала мы разбили в полночь - для четырехчасового отдыха, как сразу предупредил нас Нойхофф. В два часа ночи прибыл вестовой из штаба полка. Все находившиеся в командирской палатке мгновенно проснулись.
Из привезенного им донесения следовало, что крупное соединение немецких бронетанковых войск прорвало сталинскую линию обороны к северу от нас и затем значительно углубилось на территорию противника. К югу же от нас наступление оказалось не столь успешным.
Немецкие атаки достаточно эффективно пресекались посредством более многочисленных железобетонных блиндажей и противотанковых рвов - сталинская линия там все еще держалась. Наш батальон, проложивший путь всему остальному 18-му полку, оказался единственным прорвавшимся сквозь нее сухопутным подразделением.
Таким образом, пока сталинская линия обороны не будет прорвана и в других местах, мы оказывались предоставленными самим себе на территории противника..." - из воспоминаний лейтенанта медицинской службы 6-й пехотной дивизии 6-го корпуса 9-й армии вермахта Г.Хаапе.