Тысячелетие вокруг Балтики (51)
51. Сугубо имперские параллели
(начало, предыд.)
До полной разметки узлов двух «западных» ветвей (русско-балтийской и германо-балтийской) нам осталось провести параллели между узловыми событиями завершающей четверти Подъема (имперской фазы развития). Для западнорусской ветви это период от Петра I до Павла I, для западной германской ветви, она же немецкая - период от Максимилиана I до начала Тридцатилетней войны. Далее обе западные ветви переходят в активную фазу Надлома, который мы тоже проследим до узла R.18/19, сопряженного с финальным узлом 13/14 основного Подъема (соответственно, Брестский мир 1918 года и Утрехтский мир 1714 года).
Для начала нам придется уточнить механизм сопряжения практически совпавших узлов 9/10 Инициации для основного Подъема и его западной ветви. Сближение и затем соединение политических центров северной и западной ветвей в общий имперский центр было обусловлено, прежде всего, совпадением фаз развития западной ветви и основного общерусского процесса, а также общим внешнеполитическим контекстом и решаемыми задачами, пусть и разного масштаба. Невско-волго-донской торговый путь, как и двинско-днепровский были ограничены с северо-запада шведским контролем Балтики, а с юга турецким контролем Черного моря. Остатков торговой маржи хватало на поддержание, но не на развитие городов и государств.
Однако при этом у северной ветви были в запасе северные пути как на запад, так и на восток и в целом северо-северная подветвь как источник ресурсов для мобилизации. С другой стороны, у прибалтийской военной элиты западной ветви запасных вариантов для развития не было, что и обусловило ее инициативу и в попытке шведской экспансии на юго-восток, и в контрэлитной дипломатии в пользу русско-польско-саксонского союза на случай вероятной неудачи шведов. Одна из альтернативных ставок конкурирующих кланов прибалтийских немцев точно должна была сыграть, а остальные присоединились.
Можно заметить, что новый надконфессиональный имперский центр в Петербурге был контрэлитной альтернативой старому православно-царскому центру в Москве, а его исполнительной ветвью была петровская гвардия, выросшая из «потешных» полков, где на равных участвовали иностранные военные специалисты как братья Брюсы и Лефорт. Так что поэтапная кооптация прибалтийских элит в новый центр была подготовлена, прибалтийские немцы пополнили генеральский и офицерский состав русской армии, а их ливонские подчиненные составили ключевой для новой армии сержантский состав.
Как и положено в предварительной стадии нового политического центра, поначалу формируется его представительная ветвь, в данном случае - за счет дипломатической активности контрэлит, поначалу по поводу торговых связей как основы будущих военных союзов. Ключевой фазой дипломатической активности стало участие лидера русской контрэлиты, по совместительству юного царя, в Великом посольстве через Ригу, Митаву и Кенигсберг в Европу и обратно через Саксонию, Австрию и Польшу.
Опережающее развитие представительной ветви имеет место и на уровне «центра центра», то есть монархической семьи и ее представительной женской половины. В этом случае контрэлита тоже полумаргинальна и связь будущего императора с будущей прибалтийской опорой по женской линии идет поначалу неформально. Метресса Марта станет официальной фавориткой Катериной, повышая статус от «гражданского брака» к венчанию в церкви, а затем и еще раз - имперской короной.
Хотя представительная ветвь - и на уровне дворянства, и на уровне высших элит, и даже внутри царской семьи всегда имеет сетевое, а не строго иерархическое устройство. В монархической семье могут быть несколько центров представительной ветви - вокруг жен и наследников монарха или его предшественников (а при Петре - и соправителя Ивана). А в периоды революций сверху сосуществуют две альтернативные сети старого и нового центров. Кроме Катерины у молодого Петра была, по слухам, еще фаворитка при его посещении Риги и внебрачная дочь от нее, от которой вроде бы пошла «теневая» ветвь Бенкендорфов и фон Ливен. Женитьба царевича Алексея Петровича на немецкой принцессе также внесла вклад в расширение представительной ветви контрэлиты, причем в альянсе с представительной ветвью старой элиты - Лопухиными. Так же как брак Анны Иоанновны с герцогом курляндским связал новый центр с Милославскими, Салтыковыми и союзными им старорежимными элитами.
Возможно, формирование такой многовекторной представительной ветви, центр которой равноудален от всех многочисленных опор и поддерживает баланс между ними - и есть одно из условий революции сверху, открывающей период культурной революции, то есть взаимной адаптации и совместной эволюции старых и новых элит.
Как и договаривались, обобщенный механизм смены политических механизмов для любого узла всегда лучше рассматривать стереоскопически - через параллели и сравнение с ближайшим схожим историческим процессом. По масштабам и политической культуре к узлу 9/10 общерусского и западнорусского подъемов (имени Петра I) ближе всего такой же узел германского и немецкого подъемов (имени Максимилиана I) в начале XVI в.
Как и в нашем случае, очевидна общая зависимость континентальной цивилизации, «западной» (немецкой) и «северной» (австрийской) ветвей от речных путей, прежде всего рейнско-дунайского с вариантами. Попытки Франции монополизировать контроль этих путей на северо-западном входе аналогичны шведским попыткам в XVII в. С юго-востока на смену сицилийско-неаполитанским попыткам монополизации южных входов приходит турецкая альтернатива (и это шанс для вклинивания и демонополизации). Торгово-политическая ветвь континентальной элиты вынуждена делать ставку на имперскую монополизацию всех входов и выходов, чтобы иметь дело с одним равноудаленным центром и единым порядком контроля и развития внутренних торговых путей.
При проведении параллелей нужно отмечать различия в условиях проявления схожих факторов и процессов. Для ветвей германского и русского подъемов эти условия различаются. Западная (германская) ветвь глобального Подъема опережает на пару веков по фазе северную (русскую) и южную (англосаксонскую) ветви. Для нее ограничением внешней экспансии являются просто природные условия, когда экспансия на север или северо-восток нерентабельна. Политико-экономический уклад германской элиты основан на контроле пахотных земель и торговых городов, кормящих военную аристократию для защиты и экспансии.
В то же время для западных ветвей соседних цивилизационных подъемов внешним ограничивающим фактором является достигшая пределов экспансии западноевропейская цивилизация. С одной стороны, внешнее западное влияние обеспечивает опережающую фазу развития внутренней западной ветви общего подъема. С другой стороны, для этой западной ветви не хватает своих внутренних ресурсов поддержания феодальной иерархии. Поэтому западные ветви русского и англосаксонского подъемов осуществляют внешнюю экспансию через подчиненное участие в западноевропейских войнах, а равно и участие в попытках внешней экспансии против «своих» цивилизаций. Судьба ливонских, как и литовских феодалов, владевших бедными землями и крестьянами - быть ландскнехтами во главе боевых холопов на чужих войнах. Или же встроиться в имперскую вертикаль своей цивилизации в качестве ведущей, а не ведомой силы.
Однако и в Западной Европе к концу XV века пределы рентабельной внешней экспансии были достигнуты, внутренние пахотные земли и торговые города много раз поделены между разветвленными феодальными кланами. И даже крупные феодалы при разделах и переделах владений при спорном наследстве предпочитали политический торг и брачную дипломатию малорентабельным войнам. Так что для большей части немецких рыцарей сохранение аристократического статуса также стало наемничество во внешних войнах, а еще лучше - служба в формируемой общими усилиями всех заинтересованных ветвей элиты имперской иерархии для контроля и развития внешних и внутренних торговых путей, обеспечивающих доход государства для оплаты дворянской службы. Даже сдача ландскнехтов в аренду внешним союзника в порядке оргнабора под эгидой императора выгоднее.
После смерти Марии Бургундской и проигранной французам войне за наследство формальный король Германии Максимилиан оказался в той же ситуации, как формальный царь Петр после смерти Федора Алексеевича и разгрома клана Нарышкиных. Опереться кроме как на верную гвардию ландскнехтов и поддержку части торговой элиты ему было не на кого, но тем самым сформировалось ядро будущей имперской элиты, как и у Петра с «потешными» полками и Немецкой слободой.
Войны за объединение Австрии, а затем и Баварии, итальянские войны на рубеже XVI века вовлекали немецких рыцарей, включая ранее побежденных или перебежавших, в ряды новой имперской армии, а после успешного баланса побед и поражений закрепили ведущую роль новой имперской элиты и в австрийской, и в немецкой ветви. Общий механизм кооптации и усиления за счет самой бедной, а потому самой активной части военной элиты «западной» ветви - такой же как с прибалтийскими немцами при Петре.
Уточним теперь фазы развития западной ветви после узла 9/10 Консолидации и смены политического центра на новый имперский на основе тех же двух эмпирических примеров. Описание этих фаз на уровне основного процесса уже имеется, и основная сложность в том, что события этих двух уровней сопряжены, а их роль для разных уровней политики нужно как-то различать. Хотя по мере отдаления от имперского узла увеличивается разница в фазах опережающего (из-за меньшего масштаба) развития западной ветви. Западная ветвь служит полигоном для дальнейшего политического развития всей империи.
В этой связи вызывает интерес общественный прогресс в курляндских владениях Анны Иоанновны в период после Петра I (1725) и до ее воцарения в России (1730). По идее там и тогда вырабатывался метод правления будущей императрицы и сложилось ядро политической верхушки. Прежде всего, отметим, что любому восхождению наверх в политике предшествует хотя бы краткий «контрэлитный» период временного выпадения будущего лидера из правящей «номенклатуры». Мы это проследили на примерах Петра I и Максимилиана I, и такой же смутный период имел место в биографии Анны I сразу после кончины великого дяди.
Правление Екатерины I (1725-27) как первая активная фаза имперской эпохи было крайне неустойчивым состоянием. Это по упрощенным учебникам всем якобы заправлял хитроумный Меньшиков. Однако стал бы реально «полудержавный властелин» срочно искать дополнительную опору в Курляндии, лоббируя себя в герцоги через вдовствующую монархиню?! Да и сама Екатерина сосредоточилась на делах флота, забыв про все прочие дела - не потому ли, что нужно быть всегда готовой к бегству из смутного и хмурого Петербурга? Весьма краткое пребывание и Екатерины, и Меньшикова на самой вроде бы вершине власти - уже само по себе признак крайней неустойчивости в этой самой активной фазе.
Впрочем, с помощью нашей аналитической оптики опасения Екатерины и метания Меньшикова вполне можно разъяснить. Достаточно лишь понимать, что Меньшиков был всего лишь руководителем «администрации главы государства», исполнительной ветви политического центра, а Екатерина - лидером представительной ветви. При этом не менее важной была третейская ветвь в лице Преображенского приказа во главе «майорских канцелярий» с опорой на лейб-гвардейцев. А они после смерти отца были ближе ко двору юной Елизаветы Петровны, а не Екатерины.
Пресловутое неумеренное «казнокрадство» Меньшикова поощрялось Петром как форма выведения казенных средств в единолично подконтрольный политический фонд, минуя созданную для их контроля коллегиальную бюрократию. А заодно сам Меньшиков и его политическая канцелярия в порядке сдержек и противовесов всегда были под угрозой передачи дел в тайные канцелярии. После безвременной кончины лидера вся эта завязанная лично на него система пришла в неустойчивость и брожение, включая драку под ковром во всех трех ветвях политической власти.
Поддерживаемая Петром равноудаленность внешних влияний также после него пришла в слегка хаотичное движение. Например, сватовство Морица Саксонского к Анне Иоанновне было попыткой австро-саксонско-польского альянса подвинуть зашатавшееся влияние и английской, и немецкой придворных партий. При том что курляндский брак племянницы Петра был изначально, скорее, инициативой проанглийской московской партии «старой элиты» при поддержке Австрии и Саксонии. Ливонская опора «новой элиты», до того напрямую подчиненная царю, оказалась в этот период так же ослаблена отсутствием реального лидера, как и петровские гвардейцы.
Таким образом в Прибалтике в период правления Екатерины поначалу были такой же смутный хаос и брожение, а после избрания герцогом Мориса и дезавуирующего срочного визита Меньшикова начался период, похожий на первую часть правления Петра II (фаза реакции внутри активной стадии), когда возросшее лоббистское влияние проанглийской «старой элиты» (через большинство представительной ветви политической власти) уравновешивалось вынужденным альянсом против нее исполнительной (все тот же Меньшиков) и третейской ветвей.
Сама Анна Иоанновна в этот начальный послепетровский период оказалась как бы выключенной из активной политики, качалась как цветок на волнах внешних влияний. Однако именно большие риски для нее и окружения заставили повторить такой же путь создания дееспособного ядра будущей имперской власти, по наглядному примеру дяди Петра. В личных поместьях герцогини была своя лейб-охрана, вряд ли из курляндцев, ставшая прообразом будущего Измайловского полка. В роли местного «лефорта» служил П.Бестужев-Рюмин, а своим «меньшиковым» для Анны стал Бирон.
После отзыва питерским Меньшиковым Бестужева из Митавы (1727, R10.С) роль курляндской столицы как фактического центра прибалтийской торговли и политики не уменьшилась (что подтверждается, прежде всего, дальнейшим возвышением Анны). Это период до отъезда в Москву является для западной ветви аналогом периода правления Анны Иоанновны на общерусском уровне. И естественно, что после переезда и кооптации ядра обновленного политического центра из Митавы в Петербург, аннинская фаза на уровне западной ветви завершилась, а на уровне империи началась (1730, R10.D, 10.С).
Проверим эту привязку фаз западной ветви на параллельном немецком примере. На первый взгляд, долгое имперское правление Карла V (1519-1556) совсем не похоже на череду дворцовых переворотов в Петербурге. Такое несоответствие требует объяснения в рамках общей модели. И первым делом нужно проверить настройку аналитической «оптики», уровня рассмотрения. В отличие от полупериферийной Российской империи, европейские монархии долгое время были в центре глобального развития. Карл V был, прежде всего, учредителем растущей атлантической Испанской империи - в личной унии с увядающим Первым Рейхом. И в этой двуединой роли был лидером 14 стадии процесса Институционализации - глобального политического центра 17 стадии Всемирной истории.
Да, одной из политических опор нового глобального проекта стала Германская империя и сформированный при Максимилиане I механизм рекрутинга мелких феодалов и их боевых холопов для ведения «итальянских войн», а по сути соперничества между Францией и Испанией за доминирование в западном Средиземноморье, при третейском участии Османской империи. Однако этот политический процесс лишь косвенно, через сопряжение с рейнско-паданским торговым путем в северной Италии связан с германским Подъемом, его австрийской ветвью, а через нее - с ведущей немецкой ветвью.
Если же мы настроим «оптику» на общегерманский уровень и посмотрим на состояние элит в австрийской и немецкой ветвях, то легко обнаружим такие же хаос и бурления вокруг Вены как обновленного имперского центра, как и в Петербурге начала XVIII века. Разница лишь в том, что центральноевропейским магнатам из «старой элиты» и их коалициям, в отличие от московских бояр было намного легче выторговать себе легитимизацию своей самостийности в виде герцогских и даже королевских регалий.
В начале новой имперской эпохи Вена и австрийские владения Габсбургов представляла собой такой же «западный» пронемецкий эксклав в окружении венгерских, чешских, хорватских магнатов, не говоря уже о венецианских спонсорах и турецких союзниках (и притом бенефициарах) этого смутного политического «болота». Первые два года после смерти Максимилиана австрийским эрцгерцогом (как и германским королем) формально числился испанский король Карл, слишком далекий от местных реалий - как физически, так и политически. Поэтому для Вены и окрестностей это было такое же неустойчивое время, как первые два года в Петербурге после Петра.
Затем в 1521 году эрцгерцогом Австрии стал брат императора Фердинанд с формальным подчинением ему всех прилегающих владений Карла V. Однако почему-то договор о передаче Фердинанду владений в Передней Австрии и Тироле шесть лет должен был сохраняться в тайне. Если бы Карл и Фердинанд обладали достаточной реальной властью в австрийских и немецких владениях, это было бы лишней предосторожностью.
Между тем переданные в управление Швабия и Вюртемберг - это прилегающая к «северной» и «западной» подветвям часть «южной» и «восточная» подветви немецкой ветви. Как и Курляндия с Восточной Пруссией внутри «западной» прибалтийской ветви. При этом именно Швабия с Баварией заинтересованы в развитии рейнско-дунайского пути под контролем сильной имперской власти, как и Курляндия с Ливонией нуждались в освобождении двинско-днепровского пути или хотя бы его части с ответвлением к Оке для начала.
Опять же - как можно использовать тайный договор о передаче немецких земель Фердинанду? Кроме как через создание в этих землях новых отрядов имперской армии при финансовой поддержке торговых элит частично контролируемого речного пути. И уже затем с этой немецкой политической опорой австрийскому эрцгерцогу можно не только приобрести статус короля Германии, но и приступить к установлению реального контроля над придунайскими землями (1530, R10.D, 10.С).
Вернемся к развитию русско-балтийской параллели после того же узла. Казалось бы воцарение Анны и усиление курляндской части немецкой придворной партии должно было усилить влияние России хотя бы в самой Курляндии. Однако с ее отъездом ушла и легитимность пребывания или быстрого ввода в Митаву для охраны бывшей герцогини русских (точнее лифляндских) военных отрядов. Оппозиционные польские магнаты сразу же стали требовать вообще упразднения герцогства и разделения его на воеводства. Тем самым напугав курляндских немцев и подталкивая их к России. (Польские элиты, как обычно, неуемными амбициями сами нанесли себе урон, а заодно подсказали русским, что потом сделать с самой Польшей - в режиме «А нас-то за что?»)
Внешнее вмешательство Франции и Швеции подтолкнуло к альянсу с Россией Австрию и Пруссию, не говоря уже о Саксонии. Таким образом не только «западно-западная» подветвь была консолидирована угрозой с юга, но сложился альянс западной, северной (литовской) и восточной (проавстрийской) ветвей против нелояльной части «южной» польской подветви. Болезнь польского короля Августа Саксонского и тем более его смерть (1733) стали триггерами сначала явного раскола, а затем и войны за польское наследство.
Впрочем, нам достаточно без особых подробностей указать на общее сходство российской политики в Прибалтике и Польше при Анне Иоанновне с политикой Елизаветы Петровны в масштабах всей империи. Как и с продолжением при Екатерине II это сходство трендов, стратегий и методов определяется последовательным, но не полным решением общих экзистенциальных задач, унаследованных от Петра I. С другой стороны - наличием очень ограниченного набора методов правления. Так что из зачатков от Петра при Анне, Елизавете, Екатерине прорастают и просвещенный абсолютизм, и махровый фаворитизм, своего рода качели между упорядочиванием закручиванием гаек и полным отпусканием вожжей.
Можно указать на почти полную консолидацию всей «западной» ветви, включая Польшу, под эгидой русско-австрийского альянса к 1740 году, аналогично консолидации «западно-западной» подветви, включая Курляндию, к 1730 году. Попытки преодолеть инспирируемые извне расколы и навести порядок в «южной» малороссийской ветви при Елизавете повторяют такие же усилия в Польше при Анне. Участие в войне за австрийское наследство (1740-48) на стороне Вены во многом повторяет участие в войне за польское наследство. Перемена альянсов во внешней политике в 1756 году имеет прообразом такой же переход от альянса с Пруссией к вражде после коронации Августа III в 1738 году.
Общеевропейская Семилетняя война (1756-62) вовлекает часть российскую армии и в целом западной ветви имперской элиты. Аналогом в конце правления Анны должен быть менее масштабный процесс, связанный с поражением Австрии как союзника в войне с Турцией и как следствие ослаблением немецкой партии в Петербурге, затронувшем всю западно-западную подветвь. Так что неизбежной стала опала лидеров немецкой партии, неразумно сделавших ставку на Анну Леопольдовну после дворцового переворота в пользу Елизаветы (1740, R10/11, 10.D).
Похожий переворот после смерти Елизаветы также привел к поражению даже более масштабной немецкой партии во главе с Петром III (1762, R11.C, 10/11). Для тех элит западной ветви, кто при Елизавете ориентировался на племянника и наследника, воцарение Екатерины II стало таким же шоком, как поражение внешних и внутренних политических сил, стоявших за военным мятежом Пугачева под голштинским флагом Петра III (1775, 10/11).
Заметным событием и для основного процесса и для западной ветви было «назначение» последним польским королем фаворита Екатерины С.Понятовского (1764). Для основного процесса это начало 11 стадии и «западно-южная» подветвь, значит можно найти предшествующий аналог внутри западной ветви, в «западно-западно-южной» подветви, то есть в Курляндии. Сразу возникает соблазн сопоставить с избранием фаворита Анны - Бирона курляндским герцогом (1737). Однако, этот факт относится к концу 10 стадии для балтийской ветви. А кроме того Понятовский правил долго, вплоть до упразднения королевства, а Бирон в 1740-м попал в опалу. Его династия правила долго до упразднения герцогства уже при Екатерине. Похоже, параллельные процессы в представительной ветви политического центра (куда нужно отнести фаворитизм) нужно рассматривать и сравнивать отдельно по своим фазам развития. При Елизавете Петровне фавориты Разумовские управляли «южной» малороссийской ветвью, и при Екатерине II новороссийскими южными землями управлял Г.Потемкин.
Можно заметить, что при Екатерине II западная ветвь как целое утрачивает свою субъектность, так же как и в параллельном германском процессе при Максимилиане II и Рудольфе II. Для немецкой ветви это был период конфессионального размежевания между католиками и протестантами разной степени светскости. При этом в северной Германии, как и в Прибалтике не было особых колебаний в выборе лютеранства и сугубо светских связей с имперским центром. Проблемы в обоих случаях были в «южных» подветвях - Польше и прирейнских княжествах. Хотя полигон военных действий между католиками и протестантами был вынесен вовне - в западную подветвь южной ветви- в Прикарпатье, а затем Причерноморье и, соответственно - в восставшую Голландию, а затем Францию.
Соответствие в соотношениях активности и соотношения сил, альянсов или споров между ветвями и подветвями подтверждается даже в этом не самом наглядном примере. Каких-то иных ярких событий в этой фазе для западных ветвей не наблюдалось, только проекции поворотов имперской политики, которые мы уже разбирали. Поэтому ограничимся еще одной таблицей 30 для узлов 10-13 стадий русского и германского Подъема.
Продолжение следует
(начало, предыд.)
До полной разметки узлов двух «западных» ветвей (русско-балтийской и германо-балтийской) нам осталось провести параллели между узловыми событиями завершающей четверти Подъема (имперской фазы развития). Для западнорусской ветви это период от Петра I до Павла I, для западной германской ветви, она же немецкая - период от Максимилиана I до начала Тридцатилетней войны. Далее обе западные ветви переходят в активную фазу Надлома, который мы тоже проследим до узла R.18/19, сопряженного с финальным узлом 13/14 основного Подъема (соответственно, Брестский мир 1918 года и Утрехтский мир 1714 года).
Для начала нам придется уточнить механизм сопряжения практически совпавших узлов 9/10 Инициации для основного Подъема и его западной ветви. Сближение и затем соединение политических центров северной и западной ветвей в общий имперский центр было обусловлено, прежде всего, совпадением фаз развития западной ветви и основного общерусского процесса, а также общим внешнеполитическим контекстом и решаемыми задачами, пусть и разного масштаба. Невско-волго-донской торговый путь, как и двинско-днепровский были ограничены с северо-запада шведским контролем Балтики, а с юга турецким контролем Черного моря. Остатков торговой маржи хватало на поддержание, но не на развитие городов и государств.
Однако при этом у северной ветви были в запасе северные пути как на запад, так и на восток и в целом северо-северная подветвь как источник ресурсов для мобилизации. С другой стороны, у прибалтийской военной элиты западной ветви запасных вариантов для развития не было, что и обусловило ее инициативу и в попытке шведской экспансии на юго-восток, и в контрэлитной дипломатии в пользу русско-польско-саксонского союза на случай вероятной неудачи шведов. Одна из альтернативных ставок конкурирующих кланов прибалтийских немцев точно должна была сыграть, а остальные присоединились.
Можно заметить, что новый надконфессиональный имперский центр в Петербурге был контрэлитной альтернативой старому православно-царскому центру в Москве, а его исполнительной ветвью была петровская гвардия, выросшая из «потешных» полков, где на равных участвовали иностранные военные специалисты как братья Брюсы и Лефорт. Так что поэтапная кооптация прибалтийских элит в новый центр была подготовлена, прибалтийские немцы пополнили генеральский и офицерский состав русской армии, а их ливонские подчиненные составили ключевой для новой армии сержантский состав.
Как и положено в предварительной стадии нового политического центра, поначалу формируется его представительная ветвь, в данном случае - за счет дипломатической активности контрэлит, поначалу по поводу торговых связей как основы будущих военных союзов. Ключевой фазой дипломатической активности стало участие лидера русской контрэлиты, по совместительству юного царя, в Великом посольстве через Ригу, Митаву и Кенигсберг в Европу и обратно через Саксонию, Австрию и Польшу.
Опережающее развитие представительной ветви имеет место и на уровне «центра центра», то есть монархической семьи и ее представительной женской половины. В этом случае контрэлита тоже полумаргинальна и связь будущего императора с будущей прибалтийской опорой по женской линии идет поначалу неформально. Метресса Марта станет официальной фавориткой Катериной, повышая статус от «гражданского брака» к венчанию в церкви, а затем и еще раз - имперской короной.
Хотя представительная ветвь - и на уровне дворянства, и на уровне высших элит, и даже внутри царской семьи всегда имеет сетевое, а не строго иерархическое устройство. В монархической семье могут быть несколько центров представительной ветви - вокруг жен и наследников монарха или его предшественников (а при Петре - и соправителя Ивана). А в периоды революций сверху сосуществуют две альтернативные сети старого и нового центров. Кроме Катерины у молодого Петра была, по слухам, еще фаворитка при его посещении Риги и внебрачная дочь от нее, от которой вроде бы пошла «теневая» ветвь Бенкендорфов и фон Ливен. Женитьба царевича Алексея Петровича на немецкой принцессе также внесла вклад в расширение представительной ветви контрэлиты, причем в альянсе с представительной ветвью старой элиты - Лопухиными. Так же как брак Анны Иоанновны с герцогом курляндским связал новый центр с Милославскими, Салтыковыми и союзными им старорежимными элитами.
Возможно, формирование такой многовекторной представительной ветви, центр которой равноудален от всех многочисленных опор и поддерживает баланс между ними - и есть одно из условий революции сверху, открывающей период культурной революции, то есть взаимной адаптации и совместной эволюции старых и новых элит.
Как и договаривались, обобщенный механизм смены политических механизмов для любого узла всегда лучше рассматривать стереоскопически - через параллели и сравнение с ближайшим схожим историческим процессом. По масштабам и политической культуре к узлу 9/10 общерусского и западнорусского подъемов (имени Петра I) ближе всего такой же узел германского и немецкого подъемов (имени Максимилиана I) в начале XVI в.
Как и в нашем случае, очевидна общая зависимость континентальной цивилизации, «западной» (немецкой) и «северной» (австрийской) ветвей от речных путей, прежде всего рейнско-дунайского с вариантами. Попытки Франции монополизировать контроль этих путей на северо-западном входе аналогичны шведским попыткам в XVII в. С юго-востока на смену сицилийско-неаполитанским попыткам монополизации южных входов приходит турецкая альтернатива (и это шанс для вклинивания и демонополизации). Торгово-политическая ветвь континентальной элиты вынуждена делать ставку на имперскую монополизацию всех входов и выходов, чтобы иметь дело с одним равноудаленным центром и единым порядком контроля и развития внутренних торговых путей.
При проведении параллелей нужно отмечать различия в условиях проявления схожих факторов и процессов. Для ветвей германского и русского подъемов эти условия различаются. Западная (германская) ветвь глобального Подъема опережает на пару веков по фазе северную (русскую) и южную (англосаксонскую) ветви. Для нее ограничением внешней экспансии являются просто природные условия, когда экспансия на север или северо-восток нерентабельна. Политико-экономический уклад германской элиты основан на контроле пахотных земель и торговых городов, кормящих военную аристократию для защиты и экспансии.
В то же время для западных ветвей соседних цивилизационных подъемов внешним ограничивающим фактором является достигшая пределов экспансии западноевропейская цивилизация. С одной стороны, внешнее западное влияние обеспечивает опережающую фазу развития внутренней западной ветви общего подъема. С другой стороны, для этой западной ветви не хватает своих внутренних ресурсов поддержания феодальной иерархии. Поэтому западные ветви русского и англосаксонского подъемов осуществляют внешнюю экспансию через подчиненное участие в западноевропейских войнах, а равно и участие в попытках внешней экспансии против «своих» цивилизаций. Судьба ливонских, как и литовских феодалов, владевших бедными землями и крестьянами - быть ландскнехтами во главе боевых холопов на чужих войнах. Или же встроиться в имперскую вертикаль своей цивилизации в качестве ведущей, а не ведомой силы.
Однако и в Западной Европе к концу XV века пределы рентабельной внешней экспансии были достигнуты, внутренние пахотные земли и торговые города много раз поделены между разветвленными феодальными кланами. И даже крупные феодалы при разделах и переделах владений при спорном наследстве предпочитали политический торг и брачную дипломатию малорентабельным войнам. Так что для большей части немецких рыцарей сохранение аристократического статуса также стало наемничество во внешних войнах, а еще лучше - служба в формируемой общими усилиями всех заинтересованных ветвей элиты имперской иерархии для контроля и развития внешних и внутренних торговых путей, обеспечивающих доход государства для оплаты дворянской службы. Даже сдача ландскнехтов в аренду внешним союзника в порядке оргнабора под эгидой императора выгоднее.
После смерти Марии Бургундской и проигранной французам войне за наследство формальный король Германии Максимилиан оказался в той же ситуации, как формальный царь Петр после смерти Федора Алексеевича и разгрома клана Нарышкиных. Опереться кроме как на верную гвардию ландскнехтов и поддержку части торговой элиты ему было не на кого, но тем самым сформировалось ядро будущей имперской элиты, как и у Петра с «потешными» полками и Немецкой слободой.
Войны за объединение Австрии, а затем и Баварии, итальянские войны на рубеже XVI века вовлекали немецких рыцарей, включая ранее побежденных или перебежавших, в ряды новой имперской армии, а после успешного баланса побед и поражений закрепили ведущую роль новой имперской элиты и в австрийской, и в немецкой ветви. Общий механизм кооптации и усиления за счет самой бедной, а потому самой активной части военной элиты «западной» ветви - такой же как с прибалтийскими немцами при Петре.
Уточним теперь фазы развития западной ветви после узла 9/10 Консолидации и смены политического центра на новый имперский на основе тех же двух эмпирических примеров. Описание этих фаз на уровне основного процесса уже имеется, и основная сложность в том, что события этих двух уровней сопряжены, а их роль для разных уровней политики нужно как-то различать. Хотя по мере отдаления от имперского узла увеличивается разница в фазах опережающего (из-за меньшего масштаба) развития западной ветви. Западная ветвь служит полигоном для дальнейшего политического развития всей империи.
В этой связи вызывает интерес общественный прогресс в курляндских владениях Анны Иоанновны в период после Петра I (1725) и до ее воцарения в России (1730). По идее там и тогда вырабатывался метод правления будущей императрицы и сложилось ядро политической верхушки. Прежде всего, отметим, что любому восхождению наверх в политике предшествует хотя бы краткий «контрэлитный» период временного выпадения будущего лидера из правящей «номенклатуры». Мы это проследили на примерах Петра I и Максимилиана I, и такой же смутный период имел место в биографии Анны I сразу после кончины великого дяди.
Правление Екатерины I (1725-27) как первая активная фаза имперской эпохи было крайне неустойчивым состоянием. Это по упрощенным учебникам всем якобы заправлял хитроумный Меньшиков. Однако стал бы реально «полудержавный властелин» срочно искать дополнительную опору в Курляндии, лоббируя себя в герцоги через вдовствующую монархиню?! Да и сама Екатерина сосредоточилась на делах флота, забыв про все прочие дела - не потому ли, что нужно быть всегда готовой к бегству из смутного и хмурого Петербурга? Весьма краткое пребывание и Екатерины, и Меньшикова на самой вроде бы вершине власти - уже само по себе признак крайней неустойчивости в этой самой активной фазе.
Впрочем, с помощью нашей аналитической оптики опасения Екатерины и метания Меньшикова вполне можно разъяснить. Достаточно лишь понимать, что Меньшиков был всего лишь руководителем «администрации главы государства», исполнительной ветви политического центра, а Екатерина - лидером представительной ветви. При этом не менее важной была третейская ветвь в лице Преображенского приказа во главе «майорских канцелярий» с опорой на лейб-гвардейцев. А они после смерти отца были ближе ко двору юной Елизаветы Петровны, а не Екатерины.
Пресловутое неумеренное «казнокрадство» Меньшикова поощрялось Петром как форма выведения казенных средств в единолично подконтрольный политический фонд, минуя созданную для их контроля коллегиальную бюрократию. А заодно сам Меньшиков и его политическая канцелярия в порядке сдержек и противовесов всегда были под угрозой передачи дел в тайные канцелярии. После безвременной кончины лидера вся эта завязанная лично на него система пришла в неустойчивость и брожение, включая драку под ковром во всех трех ветвях политической власти.
Поддерживаемая Петром равноудаленность внешних влияний также после него пришла в слегка хаотичное движение. Например, сватовство Морица Саксонского к Анне Иоанновне было попыткой австро-саксонско-польского альянса подвинуть зашатавшееся влияние и английской, и немецкой придворных партий. При том что курляндский брак племянницы Петра был изначально, скорее, инициативой проанглийской московской партии «старой элиты» при поддержке Австрии и Саксонии. Ливонская опора «новой элиты», до того напрямую подчиненная царю, оказалась в этот период так же ослаблена отсутствием реального лидера, как и петровские гвардейцы.
Таким образом в Прибалтике в период правления Екатерины поначалу были такой же смутный хаос и брожение, а после избрания герцогом Мориса и дезавуирующего срочного визита Меньшикова начался период, похожий на первую часть правления Петра II (фаза реакции внутри активной стадии), когда возросшее лоббистское влияние проанглийской «старой элиты» (через большинство представительной ветви политической власти) уравновешивалось вынужденным альянсом против нее исполнительной (все тот же Меньшиков) и третейской ветвей.
Сама Анна Иоанновна в этот начальный послепетровский период оказалась как бы выключенной из активной политики, качалась как цветок на волнах внешних влияний. Однако именно большие риски для нее и окружения заставили повторить такой же путь создания дееспособного ядра будущей имперской власти, по наглядному примеру дяди Петра. В личных поместьях герцогини была своя лейб-охрана, вряд ли из курляндцев, ставшая прообразом будущего Измайловского полка. В роли местного «лефорта» служил П.Бестужев-Рюмин, а своим «меньшиковым» для Анны стал Бирон.
После отзыва питерским Меньшиковым Бестужева из Митавы (1727, R10.С) роль курляндской столицы как фактического центра прибалтийской торговли и политики не уменьшилась (что подтверждается, прежде всего, дальнейшим возвышением Анны). Это период до отъезда в Москву является для западной ветви аналогом периода правления Анны Иоанновны на общерусском уровне. И естественно, что после переезда и кооптации ядра обновленного политического центра из Митавы в Петербург, аннинская фаза на уровне западной ветви завершилась, а на уровне империи началась (1730, R10.D, 10.С).
Проверим эту привязку фаз западной ветви на параллельном немецком примере. На первый взгляд, долгое имперское правление Карла V (1519-1556) совсем не похоже на череду дворцовых переворотов в Петербурге. Такое несоответствие требует объяснения в рамках общей модели. И первым делом нужно проверить настройку аналитической «оптики», уровня рассмотрения. В отличие от полупериферийной Российской империи, европейские монархии долгое время были в центре глобального развития. Карл V был, прежде всего, учредителем растущей атлантической Испанской империи - в личной унии с увядающим Первым Рейхом. И в этой двуединой роли был лидером 14 стадии процесса Институционализации - глобального политического центра 17 стадии Всемирной истории.
Да, одной из политических опор нового глобального проекта стала Германская империя и сформированный при Максимилиане I механизм рекрутинга мелких феодалов и их боевых холопов для ведения «итальянских войн», а по сути соперничества между Францией и Испанией за доминирование в западном Средиземноморье, при третейском участии Османской империи. Однако этот политический процесс лишь косвенно, через сопряжение с рейнско-паданским торговым путем в северной Италии связан с германским Подъемом, его австрийской ветвью, а через нее - с ведущей немецкой ветвью.
Если же мы настроим «оптику» на общегерманский уровень и посмотрим на состояние элит в австрийской и немецкой ветвях, то легко обнаружим такие же хаос и бурления вокруг Вены как обновленного имперского центра, как и в Петербурге начала XVIII века. Разница лишь в том, что центральноевропейским магнатам из «старой элиты» и их коалициям, в отличие от московских бояр было намного легче выторговать себе легитимизацию своей самостийности в виде герцогских и даже королевских регалий.
В начале новой имперской эпохи Вена и австрийские владения Габсбургов представляла собой такой же «западный» пронемецкий эксклав в окружении венгерских, чешских, хорватских магнатов, не говоря уже о венецианских спонсорах и турецких союзниках (и притом бенефициарах) этого смутного политического «болота». Первые два года после смерти Максимилиана австрийским эрцгерцогом (как и германским королем) формально числился испанский король Карл, слишком далекий от местных реалий - как физически, так и политически. Поэтому для Вены и окрестностей это было такое же неустойчивое время, как первые два года в Петербурге после Петра.
Затем в 1521 году эрцгерцогом Австрии стал брат императора Фердинанд с формальным подчинением ему всех прилегающих владений Карла V. Однако почему-то договор о передаче Фердинанду владений в Передней Австрии и Тироле шесть лет должен был сохраняться в тайне. Если бы Карл и Фердинанд обладали достаточной реальной властью в австрийских и немецких владениях, это было бы лишней предосторожностью.
Между тем переданные в управление Швабия и Вюртемберг - это прилегающая к «северной» и «западной» подветвям часть «южной» и «восточная» подветви немецкой ветви. Как и Курляндия с Восточной Пруссией внутри «западной» прибалтийской ветви. При этом именно Швабия с Баварией заинтересованы в развитии рейнско-дунайского пути под контролем сильной имперской власти, как и Курляндия с Ливонией нуждались в освобождении двинско-днепровского пути или хотя бы его части с ответвлением к Оке для начала.
Опять же - как можно использовать тайный договор о передаче немецких земель Фердинанду? Кроме как через создание в этих землях новых отрядов имперской армии при финансовой поддержке торговых элит частично контролируемого речного пути. И уже затем с этой немецкой политической опорой австрийскому эрцгерцогу можно не только приобрести статус короля Германии, но и приступить к установлению реального контроля над придунайскими землями (1530, R10.D, 10.С).
Вернемся к развитию русско-балтийской параллели после того же узла. Казалось бы воцарение Анны и усиление курляндской части немецкой придворной партии должно было усилить влияние России хотя бы в самой Курляндии. Однако с ее отъездом ушла и легитимность пребывания или быстрого ввода в Митаву для охраны бывшей герцогини русских (точнее лифляндских) военных отрядов. Оппозиционные польские магнаты сразу же стали требовать вообще упразднения герцогства и разделения его на воеводства. Тем самым напугав курляндских немцев и подталкивая их к России. (Польские элиты, как обычно, неуемными амбициями сами нанесли себе урон, а заодно подсказали русским, что потом сделать с самой Польшей - в режиме «А нас-то за что?»)
Внешнее вмешательство Франции и Швеции подтолкнуло к альянсу с Россией Австрию и Пруссию, не говоря уже о Саксонии. Таким образом не только «западно-западная» подветвь была консолидирована угрозой с юга, но сложился альянс западной, северной (литовской) и восточной (проавстрийской) ветвей против нелояльной части «южной» польской подветви. Болезнь польского короля Августа Саксонского и тем более его смерть (1733) стали триггерами сначала явного раскола, а затем и войны за польское наследство.
Впрочем, нам достаточно без особых подробностей указать на общее сходство российской политики в Прибалтике и Польше при Анне Иоанновне с политикой Елизаветы Петровны в масштабах всей империи. Как и с продолжением при Екатерине II это сходство трендов, стратегий и методов определяется последовательным, но не полным решением общих экзистенциальных задач, унаследованных от Петра I. С другой стороны - наличием очень ограниченного набора методов правления. Так что из зачатков от Петра при Анне, Елизавете, Екатерине прорастают и просвещенный абсолютизм, и махровый фаворитизм, своего рода качели между упорядочиванием закручиванием гаек и полным отпусканием вожжей.
Можно указать на почти полную консолидацию всей «западной» ветви, включая Польшу, под эгидой русско-австрийского альянса к 1740 году, аналогично консолидации «западно-западной» подветви, включая Курляндию, к 1730 году. Попытки преодолеть инспирируемые извне расколы и навести порядок в «южной» малороссийской ветви при Елизавете повторяют такие же усилия в Польше при Анне. Участие в войне за австрийское наследство (1740-48) на стороне Вены во многом повторяет участие в войне за польское наследство. Перемена альянсов во внешней политике в 1756 году имеет прообразом такой же переход от альянса с Пруссией к вражде после коронации Августа III в 1738 году.
Общеевропейская Семилетняя война (1756-62) вовлекает часть российскую армии и в целом западной ветви имперской элиты. Аналогом в конце правления Анны должен быть менее масштабный процесс, связанный с поражением Австрии как союзника в войне с Турцией и как следствие ослаблением немецкой партии в Петербурге, затронувшем всю западно-западную подветвь. Так что неизбежной стала опала лидеров немецкой партии, неразумно сделавших ставку на Анну Леопольдовну после дворцового переворота в пользу Елизаветы (1740, R10/11, 10.D).
Похожий переворот после смерти Елизаветы также привел к поражению даже более масштабной немецкой партии во главе с Петром III (1762, R11.C, 10/11). Для тех элит западной ветви, кто при Елизавете ориентировался на племянника и наследника, воцарение Екатерины II стало таким же шоком, как поражение внешних и внутренних политических сил, стоявших за военным мятежом Пугачева под голштинским флагом Петра III (1775, 10/11).
Заметным событием и для основного процесса и для западной ветви было «назначение» последним польским королем фаворита Екатерины С.Понятовского (1764). Для основного процесса это начало 11 стадии и «западно-южная» подветвь, значит можно найти предшествующий аналог внутри западной ветви, в «западно-западно-южной» подветви, то есть в Курляндии. Сразу возникает соблазн сопоставить с избранием фаворита Анны - Бирона курляндским герцогом (1737). Однако, этот факт относится к концу 10 стадии для балтийской ветви. А кроме того Понятовский правил долго, вплоть до упразднения королевства, а Бирон в 1740-м попал в опалу. Его династия правила долго до упразднения герцогства уже при Екатерине. Похоже, параллельные процессы в представительной ветви политического центра (куда нужно отнести фаворитизм) нужно рассматривать и сравнивать отдельно по своим фазам развития. При Елизавете Петровне фавориты Разумовские управляли «южной» малороссийской ветвью, и при Екатерине II новороссийскими южными землями управлял Г.Потемкин.
Можно заметить, что при Екатерине II западная ветвь как целое утрачивает свою субъектность, так же как и в параллельном германском процессе при Максимилиане II и Рудольфе II. Для немецкой ветви это был период конфессионального размежевания между католиками и протестантами разной степени светскости. При этом в северной Германии, как и в Прибалтике не было особых колебаний в выборе лютеранства и сугубо светских связей с имперским центром. Проблемы в обоих случаях были в «южных» подветвях - Польше и прирейнских княжествах. Хотя полигон военных действий между католиками и протестантами был вынесен вовне - в западную подветвь южной ветви- в Прикарпатье, а затем Причерноморье и, соответственно - в восставшую Голландию, а затем Францию.
Соответствие в соотношениях активности и соотношения сил, альянсов или споров между ветвями и подветвями подтверждается даже в этом не самом наглядном примере. Каких-то иных ярких событий в этой фазе для западных ветвей не наблюдалось, только проекции поворотов имперской политики, которые мы уже разбирали. Поэтому ограничимся еще одной таблицей 30 для узлов 10-13 стадий русского и германского Подъема.
Продолжение следует