Тысячелетие вокруг Балтики (14)
14. Двойная не сплошная
(начало, предыд.)
Метод двойной параллельной разметки хорош хотя бы тем, что разметка одной ветви (правой или центральной) позволяет одновременно накопить основу для анализа и прогноза для другой. Мы можем вернуться к узлу 23/24 для двух балтийских ветвей (1992 и 1814 соответственно). Однако дальнейшая разметка связана с весьма серьезной неопределенностью, загадкой в устройстве нашей модели.
Понятно, что после этого узла для старых постимперских и постсоветских элит начинается неполитическая большая стадия Гармонизации. Представители старых элит сохраняют определенный статус и влияние в обществе, но в целом отстранены от прямого участия в новом политическом центре. Загадка и вопрос заключается вообще в наличии нового политического центра сразу же после ухода со сцены старого центра. Можно сформулировать этот вопрос немного иначе: Сопряжен ли узел 23/24 для старой элиты с узлом 13/14 для новой политической элиты? Или же для новой элиты Смена центра произойдет позже, а пока продолжается ее Подъем под эгидой внешних центров?
Попробуем проследить на примере Германского союза после 1814 года, бывшего прологом для Второго Рейха. Во-первых, старые постимперские элиты участвуют в общегерманской политике на уровне Рейхстага, представительного контура политики. Во-вторых, в этом представительном контуре происходит борьба между ностальгически пангерманской партией, ориентированной на старый центр в Вене, и северогерманской партией, ориентированной на новый центр в Берлине. Прежний венский центр в своей 19 стадии Реставрации опирается на обновленную традицию просвещенного абсолютизма, новый берлинский центр - на обновленную культурную традицию и на буржуазный в своей основе концепт единой культурной нации, противостоящей реакционным силам. Дальнейшая история Германии вплоть до 1945 года, как мы знаем, будет опираться и на новую националистическую волну с буржуазной опорой, и на старую имперскую традицию аристократии.
Похожее соперничество политических партий можно обнаружить и в новейшей постсоветской истории республик русско-балтийской ветви. При этом националисты являются приверженцами не просто евроинтеграции с центром в Брюсселе, но восточно-европейского пути, отчасти противостоящего Старой Европе, и опирающегося на внешние англо-саксонские центры влияния. Однако в свое время и Пруссия в союзе с Ганновером в своем оппонировании и Вене, и Парижу, не говоря уже о России, так же опирались на Британию. Швеция во главе с новой династией Бернадотов тоже пыталась влиять на события, но при этом сама оставалась объектом приложения многовекторных влияний извне. Похожую позицию занимает сегодня Польша, использующая политические рычаги для экономического торга. Однако ярко выраженного центра среди пяти или шести балтийских республик, исторически связанных с Россией, уже нет с постепенным уходом США из этого региона или пока нет. Однако такая же многовекторность германских королевств и княжеств была и в начальный период Германского союза, до 1848 года.
Объективным экономическим лидером балтийских республик после 1992 года была и остается Финляндия, успевшая приобрести максимум пользы из тесных политических связей ‑ как с Советским Союзом, так и с западными странами Европы. Сможет ли и захочет ли Финляндия из неформального лидера стать формальным в условиях кризиса ЕС, Брекзита и ослабления влияния США? - это пока вопрос. Однако, стоит обратить внимание на тот факт, что в Белоруссии умеренно национальные идеологи используют концепт «финляндизации» как образец для своего самостоятельного пути. Официальный Минск достаточно громко предлагает себя как инициатора «Хельсинки-2» в рамках уже очевидно затяжной «второй холодной войны».
Возникает естественный вопрос, а почему бы самой Белоруссии не претендовать в 21 веке на роль лидера северной части Восточной Европы? Слишком русская и слишком православная страна, связанная с Россией многими связями ‑ не может в ближайшие десятилетия получить полное доверие своих западных соседей. Однако именно в этой игре между неформальным экономическим лидером Финляндией и его главным конкурентом Польшей объективно пророссийская Белоруссия может проявить адекватную самостоятельность и здоровый культурный национализм, основанный на реальном историческом наследии. Если искать аналог Белоруссии в параллельном германо-балтийском контексте, то это, скорее, католическая Бавария, оставшаяся в Германском союзе, а затем и во Втором Рейхе проавстрийским субъектом.
Однако мы немного отвлеклись от заданной вначале загадки: Является ли 24 стадия для ветвей германского и русского этнополитических древ одновременно 14 стадией некоторого следующего политического процесса? Как это нам проверить? Наверное, следует внимательнее посмотреть на предшествующий узел 20/21, не просматривается ли в его переплетениях сопряженный узел 10/11 Пика Подъема для национально-культурного политического процесса. Несложно заметить, что и в обоих случаях новые национальные элиты так или иначе зациклены на вопросах национального языка и национальной истории. Нет ли в недавней имперской или советской истории бурных событий, служащих своеобразным прологом для такой национально-культурной активности сразу после распада империй?
Для советского периода русско-балтийской истории мы предположили, что узел 20/21 совпадает с «историческим октябрьским пленумом ЦК КПСС» 1964 года, на котором вместо бескровно отставленного Хрущева было утверждено «коллективное руководство» во главе с триумвиратом Брежнев - Косыгин - Подгорный. Брежневское политбюро получило опору в национальных республиках, включая Прибалтику, опираясь на такие фигуры, как А.Пельше или куратор зарубежных компартий Ю.Андропов, имевший особые связи с финскими товарищами. Пельше при этом был из когорты старых большевиков, а Андропов ‑ из следующего поколения помощников старой элиты. При этом именно Андропов курировал по партийной службе связи с новым поколением не только коммунистов, но и национальной интеллигенции балтийских республик.
Согласно нашей уже испытанной модели и в узле 20/21 надлома (старые элиты), и в узле 10/11 Подъема (новые элиты) происходит смена центра представительного контура обратной связи. Для прибалтийских, а равно и финских товарищей таким центром до мая 1964 года была единая связка Куусинен-Андропов. Кризис и смена поколений в этом центре стали одним из факторов резкого ослабления и замены Хрущева, а также выдвижения латвийского лидера Пельше на роль нового куратора прибалтов в Москве. При сохранении Андропова как куратора зарубежных коммунистов. Тем самым контур обратной связи разделился надвое, стал конкурентным, как всегда бывает в активных стадиях. Сопряженность представительных центров для старых и новых элит также объективно необходима, иначе фоновый Подъем новых поколений элиты невозможен, кроме как в тени и од эгидой Надлома старых элит. Отсюда и необходимое сопряжение узлов 20/21 и 10/11 двух последовательных волн политических процессов.
Другое дело, что смена центра представительного контура правой (балтийской) ветви на рубеже 1964/65 годов оказалась в тени политических процессов более высокого уровня ‑ советского узла 17/18 как части глобального узла 20.16/17. Разглядеть без аналитической оптики в этих перипетиях растущее, хотя и фоновое влияние Подъема новых элит на балтийской периферии было сложно и в тот момент, и тем более ‑ постфактум. Разве что завершение «хрущевской оттепели» привело к умеренному зажиму национальной интеллигенции и переходу заметной ее части к антисоветскому диссидентству. Хотя это выглядело для современников, скорее, как продолжение традиций послевоенной националистической фронды. Точно так же, например, мятеж 14 декабря 1825 года в Петербурге для современников выглядел как продолжение традиций гвардейской фронды и дворцовых переворотов, а не как идейное движение новой волны. Политический миф о декабристах был создан позднее, на следующих стадиях продолжения Подъема.
Так же и в нашем случае намного более наглядным политическим моментом влияния новой волны балтийских элит стал успех Хельсинского совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ). Хельсинский акт 1 августа 1975 года после его подписания всеми лидерами, включая Брежнева, породил на короткое время тот самый момент эйфорических ожиданий, в том числе среди национальной интеллигенции советских республик. Так называемая «третья корзина» Хельсинского акта стала общей основой политического статуса диссидентов, в том числе прибалтийских. Политический миф о диссидентах развивался и насаждался антисоветской пропагандой так же успешно, как и миф о декабристах революционной пропагандой, точно так же спонсируемой западными «партнерами».
Проверим нашу догадку о влиянии новой национально-буржуазной волны на фактографии параллельной германо-балтийской ветви, где Хельсинкскому акту 1975 года соответствуют важные и столь же разнонаправленные международные акты 1792 года. Часть из них направлена на закрепление монархического статус-кво как австро-прусский военный союз, в то время как «третья корзина» республиканских прав и свобод получила поддержку Франции и Польши. Для германо-балтийской ветви именно второй раздел Польши совместно с Россией и конфедерацией польских магнатов является моментом утверждения монархического статус-кво и подавления республиканцев с их национально-буржуазной идеологией. Тем не менее, это именно что уже второй раздел Польши, то есть продолжение уже ранее начатого политического процесса подавления и одновременно стимулирования очага национализма монархистами. Как и в новейшем балтийском процессе Пик Подъема (10/11) совпал с изменениями в имперском центре, смертью Марии Терезии в 1780 году.
Никто не станет отрицать, что влияние на дальнейшее развитие оказали обе силы ‑ и победившая консервативная, и породившее политический миф национально-республиканское движение. И это влияние ничуть не меньше по уровню, чем Хельсинкский акт для прибалтийских советских республик или ПНР. Можно также отметить, что именно в 1975 году национал-буржуазная, но просоветская Финляндия ненадолго стала лидирующим центром для всей Восточной Европы. Так и в 1790-92 годах монархическая Пруссия была союзником польских конституционалистов, и в то же самое время надеждой всех немецких монархистов перед лицом французской угрозы. Пришлось делать актуальный выбор в поддержку статус-кво, жертвуя симпатиями прогрессистов.
Можно добавить в наш обзор аналогичный узел 21.19/20 из австрийского Надлома (таблица 14) ‑ всемирный биржевой крах 1873 года, начавшийся из Вены. Это событие также имело двойственную направленность, завершив краткий период прогрессивной активности акционерных обществ переходом к консервативному удержанию статус-кво. С этого момента движение национальной буржуазии в составляющих Австро-Венгрию странах получило необходимый стимул ‑ сначала финансовый в виде акционерного бума, а затем идеологический и политический в виде ослабления имперской власти. Однако и в этом случае Пик Подъема национального движения был немного раньше - в момент провозглашения двойной Австро-Венгерской монархии. Как раз в этом случае более наглядно видна двойственность опоры традиционного центра на часть лидеров национальных окраин, как это было и в брежневском политбюро.
Таким образом, в трех из четырех рассмотренных параллелей в одинаковых фазах основного Надлома имеют место кризисы, похожие на Пик Подъема национально-буржуазных движения. Четвертая российская параллель этой фазы пока не достигла. Тем не менее, мы пока не можем уверенно утверждать, что найденный нами предварительный Пик Подъема национально-буржуазного движения имеет тот же уровень, что и этнополитическая балтийская ветвь первой «аристократической» волны. И хотя сопряжение 21 и 11 стадий двух последовательных волн развития более чем вероятно, нет и не может быть уверенности в синхронности дальнейших стадий. Мы сразу же это сомнение высказали, поскольку в 1814 году в германском мире не было национальной революции, скорее наоборот ‑ была монархическая реакция. Поэтому нужно смотреть не только на разнонаправленные движения в сопряженных узлах, но и на характер политических процессов в более протяженных фазах.
Так, в период после 1814 года характер политики внутри Германского союза никак не может быть назван активным. Если бы на смену имперскому Надлому пришлая сразу активная четверть Надлома национального движения, то вся северогерманская общность оказалась бы в том самом революционном моменте, когда по завершении экспансии Подъема война ипмериалистическая превращается в войну гражданскую. Однако старые элиты Германии и до этого момента не помышляли об экспансии, а только о сохранении статус-кво. Начальный период Германского союза является активной четвертью Гармонизации, связанной не с политической, а с культурно-образовательной активностью. И на самом деле именно в этот период элиты отдельных королевств и княжеств были объединены не политическим процессом, а общим осознанием культурного единства. Это и есть результат культурной революции в завершающей четверти Надлома, культурным итогом которой является создание философии, в данном случае - классической немецкой.
Даже в сохранившихся политических формах как рейхстаг Германского союза основные споры были не столько политическими, сколько политологическими ‑ о том, в каких границах может существовать немецкое культурное единство. При этом венский центр центрально-европейской элиты вовсе не разделял желания немецких коллег отгородиться от ненемецких частей Австрийской империи. Ну, так и политическое развитие австрийской ветви еще не завершило свой Надлом, а потому в конечном итоге австрийцы, как и швейцарцы остались за пределами северогерманского общего рынка, формируемого на основе культурной общности. Так же за пределами формируемой германской культурной нации оказалась и скандинавская представительная подветвь балтийской ветви. Именно поэтому вопрос об уровне наблюдаемого национального движения является открытым: вовлекает оно все подветви или только часть?
Так же понятно, что из всех немецких княжеств и королевств на Подъеме, причем в режиме политической экспансии находится в этот момент Пруссия как новый центр. Расширение ее политического влияния до общенемецких границ происходит в период с 1814 по 1871 год, когда была провозглашена Германская империя. Однако можно и нужно видеть, что эта прусская политическая экспансия ограничена «малогерманским» общим культурным пространством и опирается на такие инструменты, как таможенные союзы и развитие транспортной инфраструктуры ‑ сначала водной, затем железнодорожной. Даже прусская военная машина, определившая Берлин как центр объединения немецких земель, была выстроена из критерия бюджетной экономичности на вполне демократических принципах всеобщей гражданской повинности, военной и налоговой.
Обнаруженная нами вторая волна развития для ветвей Германского мира вполне соответствует нашему интуитивному пониманию трех больших стадий Подъема ‑ Надлома ‑ Гармонизации. Первая волна является экспансивной и опирается на военно-феодальные политические механизмы. По достижении объективных пределов экспансии наступает время для экономического освоения ресурсов пространства, поэтому все большую роль играет не аристократия, а буржуазия. Военно-феодальная мозаичность сменяется общим рынком, важнейшей частью которого является общее информационное, а значит и языковое, культурное пространство. Национал-буржуазная волна развития, по крайней мере, в период своего собственного Подъема, продолжает опираться на военно-аристократическое сословие, в том числе канализируя его энергию на захват колоний и новых рынков. Но точно так же, и по мере развития все больше национальная элита второй волны опирается на судебные, таможенно-налоговые, правоохранительные органы, то есть на национальную бюрократию, составляющую третий контур управления для поддержания статус-кво, а не экспансии.
Таким образом, вторая национально-буржуазная волна в целом принадлежит периоду Надлома своей цивилизации, но основана на определенном балансе движений Подъема и Гармонизации. В нашем конкретном примере переход большей части германо-балтийской ветви в третью большую стадию Гармонизации выражается в отказе тех же Швеции или Дании, почти всех немецких княжеств не только от экспансии, но даже от удержания колоний за пределами собственно германо-балтийского мира. Единственным исключением является Пруссия, значительная часть коренных владений которой была заимствована из русско-балтийской ветви, находившейся на Подъеме. Поэтому Пруссия и играет на Подъеме национальной немецкой волны роль центральной, опорной ветви.
Можно также отметить, что политические ресурсы, вовлекаемые Пруссией в развитие этой «немецкой волны» заимствованы у польско-литовской представительной подветви восточно-балтийского пространства. То есть речь идет о странах с доминирующим торговым интересом. В том числе и поэтому польско-прусский договор 1790 года, как и последующие окончательные разделы Польши, были направлены на подавление влияния польско-литовской аристократии в пользу местной буржуазии, включенной в общий прусский, а затем немецкий рынок. Впрочем, не менее важным политическим ресурсом Пруссии были торговые и оборонные связи с Российской империей, прежде всего с культурно близкими остзейскими провинциями.
Если с учетом этой общей картины прусско-немецкого национального Подъема посмотреть на современную прибалтийскую параллель, можно увидеть похожее объединение таможенного пространства пока в рамках ЕС. Кроме того, страны Прибалтики пусть и не без проблем и споров, но прикладывают усилия к интеграции энергетической и транспортной инфраструктуры, прежде всего, с Финляндией. При этом попытки Литвы встать в роли диспетчера этого движения активно оспариваются Белоруссией, не спеша создающей энергетический, информационный и транспортный узел, ориентированный на Прибалтику и обеспечивающий торговые связи с Востоком. Хотя позиции Финляндии и в этом случае лучше за счет наличия под боком более масштабного узла в Ленинградской области.
Развитие русско-балтийской ветви находится сегодня, после 2014 года в той же фазе, как германо-балтийская ветвь после революционных событий 1848 года. В этот период Бавария все еще остается самой близкой союзницей Австрии, связанной с нею тесными династическими узами. Как и Белоруссия связана с Россией тесными связями постсоветских «партийных» элит. Пруссия после 1848 года только-только начала свой путь к интеграции общего экономического пространства, оспаривая принадлежность Дании Шлезвиг-Гольштейна. Как и Финляндия только сейчас заключила «газовый пакт» с Эстонией и Латвией, но пока не смогла преодолеть оппозиции Литвы. Как и Польша, подобно Швеции при первых Бернадотах, хотя и озабочена больше торговыми выгодами все еще сомневается в своем политическом нейтралитете и сохранении баланса сил между соседями.
Впрочем, пока еще сложно делать уверенные выводы и прогнозы на только обозначившихся трендах восточно-балтийского Надлома. Более надежным может стать сравнительный анализ Подъема национально-буржуазной волны в двух германских ветвях ‑ балтийской (немецкой) и центральной (австрийской).
Продолжение следует
Для удобства сравнения продублирую сюда из 12 главы:
Таблица 13. Фазы русско-балтийского и германо-балтийского Надлома:
Фазы
Русско-балтийский Надлом
Германо-балтийский
R18/19
1918 Брестский мир
1726 Венский союз с Россией
19.16/17
1926 переворот в Литве
1733 «крепостной» режим в Дании
19.18/19
1934 переворот в Риге
1742 Бреславльский мир
19.19/20
1939 освободит.поход
1756 капитуляция Саксонии
19.20/21
1940 финская война
1759 «чудо Бранденбургского дома»
19.21/22
1941 советско-германская война
1760 тотальная война Пруссии
20.12/13
1944 советско-финский союз
янв 1761 русско-прусский союз
19/20
1945 Победа в ВОВ
июль 1761 Екатерина II, мир со всеми
20.16/17
1956 кризис в Польше, Венгрии
1772 1 раздел Польши
20.19/20
1961 Берлинская стена
1778 Тешенский мир
20/21
1964 Брежнев вм.Хрущева
1780 Иосиф II ‑ король Австрии
20.16/17
1968 кризис в ЧССР и Польше
1784 австро-голландская война
20.19/20
1975 СБСЕ Хельсинский акт
1790 Леопольд II, 2 раздел Польши
21/22
1980 кризис в Польше
1795 3 раздел Польши, Базельский д-р
22/23
1985 перестройка
1804 Австрийская империя
23/24
1992 роспуск СССР
1814 Венский конгресс
(начало, предыд.)
Метод двойной параллельной разметки хорош хотя бы тем, что разметка одной ветви (правой или центральной) позволяет одновременно накопить основу для анализа и прогноза для другой. Мы можем вернуться к узлу 23/24 для двух балтийских ветвей (1992 и 1814 соответственно). Однако дальнейшая разметка связана с весьма серьезной неопределенностью, загадкой в устройстве нашей модели.
Понятно, что после этого узла для старых постимперских и постсоветских элит начинается неполитическая большая стадия Гармонизации. Представители старых элит сохраняют определенный статус и влияние в обществе, но в целом отстранены от прямого участия в новом политическом центре. Загадка и вопрос заключается вообще в наличии нового политического центра сразу же после ухода со сцены старого центра. Можно сформулировать этот вопрос немного иначе: Сопряжен ли узел 23/24 для старой элиты с узлом 13/14 для новой политической элиты? Или же для новой элиты Смена центра произойдет позже, а пока продолжается ее Подъем под эгидой внешних центров?
Попробуем проследить на примере Германского союза после 1814 года, бывшего прологом для Второго Рейха. Во-первых, старые постимперские элиты участвуют в общегерманской политике на уровне Рейхстага, представительного контура политики. Во-вторых, в этом представительном контуре происходит борьба между ностальгически пангерманской партией, ориентированной на старый центр в Вене, и северогерманской партией, ориентированной на новый центр в Берлине. Прежний венский центр в своей 19 стадии Реставрации опирается на обновленную традицию просвещенного абсолютизма, новый берлинский центр - на обновленную культурную традицию и на буржуазный в своей основе концепт единой культурной нации, противостоящей реакционным силам. Дальнейшая история Германии вплоть до 1945 года, как мы знаем, будет опираться и на новую националистическую волну с буржуазной опорой, и на старую имперскую традицию аристократии.
Похожее соперничество политических партий можно обнаружить и в новейшей постсоветской истории республик русско-балтийской ветви. При этом националисты являются приверженцами не просто евроинтеграции с центром в Брюсселе, но восточно-европейского пути, отчасти противостоящего Старой Европе, и опирающегося на внешние англо-саксонские центры влияния. Однако в свое время и Пруссия в союзе с Ганновером в своем оппонировании и Вене, и Парижу, не говоря уже о России, так же опирались на Британию. Швеция во главе с новой династией Бернадотов тоже пыталась влиять на события, но при этом сама оставалась объектом приложения многовекторных влияний извне. Похожую позицию занимает сегодня Польша, использующая политические рычаги для экономического торга. Однако ярко выраженного центра среди пяти или шести балтийских республик, исторически связанных с Россией, уже нет с постепенным уходом США из этого региона или пока нет. Однако такая же многовекторность германских королевств и княжеств была и в начальный период Германского союза, до 1848 года.
Объективным экономическим лидером балтийских республик после 1992 года была и остается Финляндия, успевшая приобрести максимум пользы из тесных политических связей ‑ как с Советским Союзом, так и с западными странами Европы. Сможет ли и захочет ли Финляндия из неформального лидера стать формальным в условиях кризиса ЕС, Брекзита и ослабления влияния США? - это пока вопрос. Однако, стоит обратить внимание на тот факт, что в Белоруссии умеренно национальные идеологи используют концепт «финляндизации» как образец для своего самостоятельного пути. Официальный Минск достаточно громко предлагает себя как инициатора «Хельсинки-2» в рамках уже очевидно затяжной «второй холодной войны».
Возникает естественный вопрос, а почему бы самой Белоруссии не претендовать в 21 веке на роль лидера северной части Восточной Европы? Слишком русская и слишком православная страна, связанная с Россией многими связями ‑ не может в ближайшие десятилетия получить полное доверие своих западных соседей. Однако именно в этой игре между неформальным экономическим лидером Финляндией и его главным конкурентом Польшей объективно пророссийская Белоруссия может проявить адекватную самостоятельность и здоровый культурный национализм, основанный на реальном историческом наследии. Если искать аналог Белоруссии в параллельном германо-балтийском контексте, то это, скорее, католическая Бавария, оставшаяся в Германском союзе, а затем и во Втором Рейхе проавстрийским субъектом.
Однако мы немного отвлеклись от заданной вначале загадки: Является ли 24 стадия для ветвей германского и русского этнополитических древ одновременно 14 стадией некоторого следующего политического процесса? Как это нам проверить? Наверное, следует внимательнее посмотреть на предшествующий узел 20/21, не просматривается ли в его переплетениях сопряженный узел 10/11 Пика Подъема для национально-культурного политического процесса. Несложно заметить, что и в обоих случаях новые национальные элиты так или иначе зациклены на вопросах национального языка и национальной истории. Нет ли в недавней имперской или советской истории бурных событий, служащих своеобразным прологом для такой национально-культурной активности сразу после распада империй?
Для советского периода русско-балтийской истории мы предположили, что узел 20/21 совпадает с «историческим октябрьским пленумом ЦК КПСС» 1964 года, на котором вместо бескровно отставленного Хрущева было утверждено «коллективное руководство» во главе с триумвиратом Брежнев - Косыгин - Подгорный. Брежневское политбюро получило опору в национальных республиках, включая Прибалтику, опираясь на такие фигуры, как А.Пельше или куратор зарубежных компартий Ю.Андропов, имевший особые связи с финскими товарищами. Пельше при этом был из когорты старых большевиков, а Андропов ‑ из следующего поколения помощников старой элиты. При этом именно Андропов курировал по партийной службе связи с новым поколением не только коммунистов, но и национальной интеллигенции балтийских республик.
Согласно нашей уже испытанной модели и в узле 20/21 надлома (старые элиты), и в узле 10/11 Подъема (новые элиты) происходит смена центра представительного контура обратной связи. Для прибалтийских, а равно и финских товарищей таким центром до мая 1964 года была единая связка Куусинен-Андропов. Кризис и смена поколений в этом центре стали одним из факторов резкого ослабления и замены Хрущева, а также выдвижения латвийского лидера Пельше на роль нового куратора прибалтов в Москве. При сохранении Андропова как куратора зарубежных коммунистов. Тем самым контур обратной связи разделился надвое, стал конкурентным, как всегда бывает в активных стадиях. Сопряженность представительных центров для старых и новых элит также объективно необходима, иначе фоновый Подъем новых поколений элиты невозможен, кроме как в тени и од эгидой Надлома старых элит. Отсюда и необходимое сопряжение узлов 20/21 и 10/11 двух последовательных волн политических процессов.
Другое дело, что смена центра представительного контура правой (балтийской) ветви на рубеже 1964/65 годов оказалась в тени политических процессов более высокого уровня ‑ советского узла 17/18 как части глобального узла 20.16/17. Разглядеть без аналитической оптики в этих перипетиях растущее, хотя и фоновое влияние Подъема новых элит на балтийской периферии было сложно и в тот момент, и тем более ‑ постфактум. Разве что завершение «хрущевской оттепели» привело к умеренному зажиму национальной интеллигенции и переходу заметной ее части к антисоветскому диссидентству. Хотя это выглядело для современников, скорее, как продолжение традиций послевоенной националистической фронды. Точно так же, например, мятеж 14 декабря 1825 года в Петербурге для современников выглядел как продолжение традиций гвардейской фронды и дворцовых переворотов, а не как идейное движение новой волны. Политический миф о декабристах был создан позднее, на следующих стадиях продолжения Подъема.
Так же и в нашем случае намного более наглядным политическим моментом влияния новой волны балтийских элит стал успех Хельсинского совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ). Хельсинский акт 1 августа 1975 года после его подписания всеми лидерами, включая Брежнева, породил на короткое время тот самый момент эйфорических ожиданий, в том числе среди национальной интеллигенции советских республик. Так называемая «третья корзина» Хельсинского акта стала общей основой политического статуса диссидентов, в том числе прибалтийских. Политический миф о диссидентах развивался и насаждался антисоветской пропагандой так же успешно, как и миф о декабристах революционной пропагандой, точно так же спонсируемой западными «партнерами».
Проверим нашу догадку о влиянии новой национально-буржуазной волны на фактографии параллельной германо-балтийской ветви, где Хельсинкскому акту 1975 года соответствуют важные и столь же разнонаправленные международные акты 1792 года. Часть из них направлена на закрепление монархического статус-кво как австро-прусский военный союз, в то время как «третья корзина» республиканских прав и свобод получила поддержку Франции и Польши. Для германо-балтийской ветви именно второй раздел Польши совместно с Россией и конфедерацией польских магнатов является моментом утверждения монархического статус-кво и подавления республиканцев с их национально-буржуазной идеологией. Тем не менее, это именно что уже второй раздел Польши, то есть продолжение уже ранее начатого политического процесса подавления и одновременно стимулирования очага национализма монархистами. Как и в новейшем балтийском процессе Пик Подъема (10/11) совпал с изменениями в имперском центре, смертью Марии Терезии в 1780 году.
Никто не станет отрицать, что влияние на дальнейшее развитие оказали обе силы ‑ и победившая консервативная, и породившее политический миф национально-республиканское движение. И это влияние ничуть не меньше по уровню, чем Хельсинкский акт для прибалтийских советских республик или ПНР. Можно также отметить, что именно в 1975 году национал-буржуазная, но просоветская Финляндия ненадолго стала лидирующим центром для всей Восточной Европы. Так и в 1790-92 годах монархическая Пруссия была союзником польских конституционалистов, и в то же самое время надеждой всех немецких монархистов перед лицом французской угрозы. Пришлось делать актуальный выбор в поддержку статус-кво, жертвуя симпатиями прогрессистов.
Можно добавить в наш обзор аналогичный узел 21.19/20 из австрийского Надлома (таблица 14) ‑ всемирный биржевой крах 1873 года, начавшийся из Вены. Это событие также имело двойственную направленность, завершив краткий период прогрессивной активности акционерных обществ переходом к консервативному удержанию статус-кво. С этого момента движение национальной буржуазии в составляющих Австро-Венгрию странах получило необходимый стимул ‑ сначала финансовый в виде акционерного бума, а затем идеологический и политический в виде ослабления имперской власти. Однако и в этом случае Пик Подъема национального движения был немного раньше - в момент провозглашения двойной Австро-Венгерской монархии. Как раз в этом случае более наглядно видна двойственность опоры традиционного центра на часть лидеров национальных окраин, как это было и в брежневском политбюро.
Таким образом, в трех из четырех рассмотренных параллелей в одинаковых фазах основного Надлома имеют место кризисы, похожие на Пик Подъема национально-буржуазных движения. Четвертая российская параллель этой фазы пока не достигла. Тем не менее, мы пока не можем уверенно утверждать, что найденный нами предварительный Пик Подъема национально-буржуазного движения имеет тот же уровень, что и этнополитическая балтийская ветвь первой «аристократической» волны. И хотя сопряжение 21 и 11 стадий двух последовательных волн развития более чем вероятно, нет и не может быть уверенности в синхронности дальнейших стадий. Мы сразу же это сомнение высказали, поскольку в 1814 году в германском мире не было национальной революции, скорее наоборот ‑ была монархическая реакция. Поэтому нужно смотреть не только на разнонаправленные движения в сопряженных узлах, но и на характер политических процессов в более протяженных фазах.
Так, в период после 1814 года характер политики внутри Германского союза никак не может быть назван активным. Если бы на смену имперскому Надлому пришлая сразу активная четверть Надлома национального движения, то вся северогерманская общность оказалась бы в том самом революционном моменте, когда по завершении экспансии Подъема война ипмериалистическая превращается в войну гражданскую. Однако старые элиты Германии и до этого момента не помышляли об экспансии, а только о сохранении статус-кво. Начальный период Германского союза является активной четвертью Гармонизации, связанной не с политической, а с культурно-образовательной активностью. И на самом деле именно в этот период элиты отдельных королевств и княжеств были объединены не политическим процессом, а общим осознанием культурного единства. Это и есть результат культурной революции в завершающей четверти Надлома, культурным итогом которой является создание философии, в данном случае - классической немецкой.
Даже в сохранившихся политических формах как рейхстаг Германского союза основные споры были не столько политическими, сколько политологическими ‑ о том, в каких границах может существовать немецкое культурное единство. При этом венский центр центрально-европейской элиты вовсе не разделял желания немецких коллег отгородиться от ненемецких частей Австрийской империи. Ну, так и политическое развитие австрийской ветви еще не завершило свой Надлом, а потому в конечном итоге австрийцы, как и швейцарцы остались за пределами северогерманского общего рынка, формируемого на основе культурной общности. Так же за пределами формируемой германской культурной нации оказалась и скандинавская представительная подветвь балтийской ветви. Именно поэтому вопрос об уровне наблюдаемого национального движения является открытым: вовлекает оно все подветви или только часть?
Так же понятно, что из всех немецких княжеств и королевств на Подъеме, причем в режиме политической экспансии находится в этот момент Пруссия как новый центр. Расширение ее политического влияния до общенемецких границ происходит в период с 1814 по 1871 год, когда была провозглашена Германская империя. Однако можно и нужно видеть, что эта прусская политическая экспансия ограничена «малогерманским» общим культурным пространством и опирается на такие инструменты, как таможенные союзы и развитие транспортной инфраструктуры ‑ сначала водной, затем железнодорожной. Даже прусская военная машина, определившая Берлин как центр объединения немецких земель, была выстроена из критерия бюджетной экономичности на вполне демократических принципах всеобщей гражданской повинности, военной и налоговой.
Обнаруженная нами вторая волна развития для ветвей Германского мира вполне соответствует нашему интуитивному пониманию трех больших стадий Подъема ‑ Надлома ‑ Гармонизации. Первая волна является экспансивной и опирается на военно-феодальные политические механизмы. По достижении объективных пределов экспансии наступает время для экономического освоения ресурсов пространства, поэтому все большую роль играет не аристократия, а буржуазия. Военно-феодальная мозаичность сменяется общим рынком, важнейшей частью которого является общее информационное, а значит и языковое, культурное пространство. Национал-буржуазная волна развития, по крайней мере, в период своего собственного Подъема, продолжает опираться на военно-аристократическое сословие, в том числе канализируя его энергию на захват колоний и новых рынков. Но точно так же, и по мере развития все больше национальная элита второй волны опирается на судебные, таможенно-налоговые, правоохранительные органы, то есть на национальную бюрократию, составляющую третий контур управления для поддержания статус-кво, а не экспансии.
Таким образом, вторая национально-буржуазная волна в целом принадлежит периоду Надлома своей цивилизации, но основана на определенном балансе движений Подъема и Гармонизации. В нашем конкретном примере переход большей части германо-балтийской ветви в третью большую стадию Гармонизации выражается в отказе тех же Швеции или Дании, почти всех немецких княжеств не только от экспансии, но даже от удержания колоний за пределами собственно германо-балтийского мира. Единственным исключением является Пруссия, значительная часть коренных владений которой была заимствована из русско-балтийской ветви, находившейся на Подъеме. Поэтому Пруссия и играет на Подъеме национальной немецкой волны роль центральной, опорной ветви.
Можно также отметить, что политические ресурсы, вовлекаемые Пруссией в развитие этой «немецкой волны» заимствованы у польско-литовской представительной подветви восточно-балтийского пространства. То есть речь идет о странах с доминирующим торговым интересом. В том числе и поэтому польско-прусский договор 1790 года, как и последующие окончательные разделы Польши, были направлены на подавление влияния польско-литовской аристократии в пользу местной буржуазии, включенной в общий прусский, а затем немецкий рынок. Впрочем, не менее важным политическим ресурсом Пруссии были торговые и оборонные связи с Российской империей, прежде всего с культурно близкими остзейскими провинциями.
Если с учетом этой общей картины прусско-немецкого национального Подъема посмотреть на современную прибалтийскую параллель, можно увидеть похожее объединение таможенного пространства пока в рамках ЕС. Кроме того, страны Прибалтики пусть и не без проблем и споров, но прикладывают усилия к интеграции энергетической и транспортной инфраструктуры, прежде всего, с Финляндией. При этом попытки Литвы встать в роли диспетчера этого движения активно оспариваются Белоруссией, не спеша создающей энергетический, информационный и транспортный узел, ориентированный на Прибалтику и обеспечивающий торговые связи с Востоком. Хотя позиции Финляндии и в этом случае лучше за счет наличия под боком более масштабного узла в Ленинградской области.
Развитие русско-балтийской ветви находится сегодня, после 2014 года в той же фазе, как германо-балтийская ветвь после революционных событий 1848 года. В этот период Бавария все еще остается самой близкой союзницей Австрии, связанной с нею тесными династическими узами. Как и Белоруссия связана с Россией тесными связями постсоветских «партийных» элит. Пруссия после 1848 года только-только начала свой путь к интеграции общего экономического пространства, оспаривая принадлежность Дании Шлезвиг-Гольштейна. Как и Финляндия только сейчас заключила «газовый пакт» с Эстонией и Латвией, но пока не смогла преодолеть оппозиции Литвы. Как и Польша, подобно Швеции при первых Бернадотах, хотя и озабочена больше торговыми выгодами все еще сомневается в своем политическом нейтралитете и сохранении баланса сил между соседями.
Впрочем, пока еще сложно делать уверенные выводы и прогнозы на только обозначившихся трендах восточно-балтийского Надлома. Более надежным может стать сравнительный анализ Подъема национально-буржуазной волны в двух германских ветвях ‑ балтийской (немецкой) и центральной (австрийской).
Продолжение следует
Для удобства сравнения продублирую сюда из 12 главы:
Таблица 13. Фазы русско-балтийского и германо-балтийского Надлома:
Фазы
Русско-балтийский Надлом
Германо-балтийский
R18/19
1918 Брестский мир
1726 Венский союз с Россией
19.16/17
1926 переворот в Литве
1733 «крепостной» режим в Дании
19.18/19
1934 переворот в Риге
1742 Бреславльский мир
19.19/20
1939 освободит.поход
1756 капитуляция Саксонии
19.20/21
1940 финская война
1759 «чудо Бранденбургского дома»
19.21/22
1941 советско-германская война
1760 тотальная война Пруссии
20.12/13
1944 советско-финский союз
янв 1761 русско-прусский союз
19/20
1945 Победа в ВОВ
июль 1761 Екатерина II, мир со всеми
20.16/17
1956 кризис в Польше, Венгрии
1772 1 раздел Польши
20.19/20
1961 Берлинская стена
1778 Тешенский мир
20/21
1964 Брежнев вм.Хрущева
1780 Иосиф II ‑ король Австрии
20.16/17
1968 кризис в ЧССР и Польше
1784 австро-голландская война
20.19/20
1975 СБСЕ Хельсинский акт
1790 Леопольд II, 2 раздел Польши
21/22
1980 кризис в Польше
1795 3 раздел Польши, Базельский д-р
22/23
1985 перестройка
1804 Австрийская империя
23/24
1992 роспуск СССР
1814 Венский конгресс