О культурных революциях (37)
37. Почему новый 37-й пока невозможен.
(начало, пред.глава)
Общий прогноз, как и исторический анализ, складывается из множества линий, а потому следует обрисовать общую структуру основных процессов и их текущее состояние. Еще раз напомню о разделении процессов (сообществ) на базовые и объединяющую их надстройку - быстро «вращающийся» политический центр и три коммуникативные ветвей, эволюционирующие вдвое медленнее. Политический центр при этом соединяет внутреннюю политику с внешнеполитическим контекстом, что позволяет ему балансировать внутренние противоречия между тремя ветвями. Таким образом, политический центр является одновременно частью политического процесса более высокого уровня и масштаба.
Так, федеральный центр российской политики является одновременно центром всей постсоветской элиты Большой России. Три его коммуникативных ветви связывают российскую столичную элиту со столичными элитами постсоветских республик. При этом центральной частью этих ветвей являются такие же ветви российской политики, которые связывают ее центр с региональными элитами. В общем, выходит довольно запутанное переплетение ветвей разных уровней, весьма сложное даже для описания. Однако многие закономерности можно уловить и рассмотреть с помощью наших несовершенных методик анализа.
Внутри федерального центра есть свой «центр центра» - институт национального лидера (главы государства), соединяющий центр всей постсоветской элиты с центром глобальной политики. Если учесть, что федеральный центр постсоветской элиты переживает активную четверть своего цикла, когда коалиции «боярских кланов» активно испытывают друг друга на прочность и конкурируют за рычаги власти, то для удержания внутреннего баланса главе государства приходится все сильнее опираться на внешнюю политику и вовлекаться в решение проблем глобальной элиты.
К слову, переход всей постсоветской элиты в 20 стадию Активизации (активная четверть завершающей четверти Надлома) обусловлен именно нарастанием кризиса в глобальной политике. Связанные с этим кризисом противоречия внутри и давления извне вовлекают постсоветские элиты (ее ветви и центр) в решение проблем глобальных элит. Причем для глобального центра тоже началась активная 17 стадия в конструктивной четверти Надлома (21 стадии мировой истории). Все три ветви глобальной олигархии активно борются между собой, сдерживаемые лишь внешней угрозой со стороны разбуженных ими инфернальных сил разрушения. И только остаточный инстинкт самосохранения, включая тотальное недоверие друг другу, вынуждают востребовать внешний по отношению к олигархии политический ресурс для удержания баланса. Так что и на глобальном уровне «центр федерального центра» востребован в таком же качестве балансира, как и внутри постсоветской элиты.
По этой двойной причине в узле 19/20 Консолидации российской истории нужен именно такой лидер, как Путин, который по его же признанию является «специалистом по общению», доверительной закрытой коммуникации. Собственно, именно этому его и учили в Академии внешней разведки, хотя кроме навыков и знаний нужны, конечно, еще и мотивация, способности и жизненный опыт применения всех этих личностных ресурсов. Ближайшее окружение Путина, которому он передоверяет часть политических коммуникаций, тоже имеет похожий бэкграунд офицеров разведки или, вероятно, давних агентов. Так что все логично с точки зрения глобальной функции.
Однако у всякой медали две стороны, за плюсы приходится платить минусами, успех одной стороны личности отнимает энергию у других сторон, или «всякий специалист подобен флюсу». Хороший разведчик открыт внешнему миру, всем его влияниям, а потому его собственный взгляд на вещи должен быть незамутненным, кристально чистым от внутренних влияний, предпочтений, не говоря уже о страстях. Тем более не следует давать внешним влияниям шансов занять место внутренних предпочтений. Для чего желательно эти разные внешние влияния сталкивать между собой, коллекционировать, дорожить именно широким спектром коммуникаций и выстроенным между ними балансом. Надежной психологической основой для такой личности идеального разведчика является врожденный патриотизм, но особого свойства. Это - идеальный патриотизм в отрыве от конкретных реалий большой Родины, которая внутренне ощущается, скорее, как большая любящая семья, особо озабоченная твоей безопасностью в условиях инокультурного окружения. Чаще всего это семья в зарубежной диаспоре, но возможен и вариант позднего ребенка из простонародной семьи в центре Петербурга. В этом случае внешние эмоциональные проявления совпадут с такими же у потомственных разведчиков, но будут опираться на более надежный фундамент глубинной интуиции.
Нынешний «коллективный Путин» во главе политической элиты полностью сосредоточен на внешнеполитических делах, на стремлении понять мотивы, ценности, страхи, умения и неумения своих внешнеполитических контрагентов, как можно яснее и шире выстроить спектр отношений и поддерживать их баланс. Дело это, безусловно, важное и сложное - удержание баланса в мировой элите в период небывалого кризиса и глубочайшего когнитивного диссонанса. Для всей глобальной элиты перестали работать все прежние оценки и ориентиры, и приходится продвигаться на ощупь, малыми шагами, постоянно озираясь и стараясь казаться самим максимально опасными, чтобы не было соблазна у контрагентов объединиться и поживиться за твой счет. Если дело удержания баланса, включая вразумление и приведение в чувство самых резких и дерганых вроде турецких или польских элит, и дальше пойдет так же неспешно и успешно, тогда вечная благодарность потомков путинской команде будет гарантирована. Сложнее с благодарностью современников, особенно из числа элитариев, которых приходится сдерживать и иногда вразумлять - опять же для поддержания баланса.
Самая большая проблема в том, что за текущие и будущие успехи во внешней политике приходится платить оборотной стороной монеты в политике внутренней. Как в личности прирожденного разведчика, внешняя открытость опирается на внутреннюю систему унаследованных строгих правил, так и политический центр на стадии Активизации открыт вовне, а внутри страны опирается на бюрократию, исповедующую разного рода консервативные и патриотичные запреты. Сам по себе такой консерватизм, особенно основанный на природном здравом смысле, семейных ценностях и так далее - вовсе не плох, если бы не отвлечение внимания и политической воли сугубо вовне. Впрочем, если и когда внимание главы государства и его окружения удается привлечь к внутренним проблемам развития, то никакой иной реакции, кроме инстинктивной опоры на бюрократию ждать просто не приходится. Потому что любовь к Родине и представления об устройстве внутренней жизни страны - сугубо идеальные, абстрактные, как должно быть, а не как есть и возможно. Несмотря даже на то, что на уровне элит и даже глобальных элит - разведчик способен воспринимать ситуацию именно как есть, и разобраться, как оно работает на самом деле. Такова особенность психологической установки на опасность извне при уверенности в защищенном семейном тыле.
Соответственно, на вопросы внутреннего развития наши «разведчики» смотрят только через призму внешних, причем закрытых, элитарных оценок. Если сложилась такая внешняя оценка, что статус и безопасность державы будут зависеть, например, от мощности собственных дата-центров или от системы контроля за автоперевозчиками, тогда проявляется политическая воля заставить заплатить внутренний бизнес за их создание, а экономические расчеты или просчеты можно переложить на правительственную бюрократию. Если западные коллеги используют аутистов для работы в разведцентрах, то и у нас появится фонда помощи детям-аутистам. Оценки значимости спортивных форумов тоже побуждают политическую волю и хотя бы таким образом заставить работать внутреннюю бюрократию на развитие.
Совсем иначе выглядит такая власть, когда внешних оценок для нестандартной внутренней ситуации нет. Показательна почти беспомощная, сугубо бюрократическая реакция президентской власти, когда внутренняя проблема проявилась, а внешних оценок и ориентиров для нее не находится. Как это было с трагедией на карельском Сямозере, после которой президент поручил правительству усилить и без того неслабый бюрократический контроль над организаторами детского отдыха. Хотя именно тотальная бюрократизация системы госзаказов, когда бюрократия сама себя в свою пользу контролирует в отрыве от реальности, стала главной причиной трагедии.
Как говорится, из песни слов не выкинешь, и за все оборотные стороны внешних успехов приходится платить обществу. Узел Консолидации потому так и называется, что нарастание внешних проблем, кризис международных и внешнеэкономических отношений заставляет доминирующую в обществе бюрократию подчиниться воле своего спецслужбистского авангарда, «чтоб не пропасть по одиночке». Хотя само по себе это жесткое подчинение не решает всех наросших проблем, и предоставленная самой себе в отдельных сугубо внутренних секторах - бюрократия продолжит генерировать проблемы, ровно до того уровня, когда их катастрофический уровень станет значимым для внешней политики. Например, несмотря на огромный, но абстрактный патриотизм политического руководства ситуация с сохранением культурного наследия ухудшается. Когда речь идет о реставрации древних памятников Пальмиры или шведско-финского культурного наследия Выборга, это имеет внешнеполитическое значение, и политическая воля проявляется. Однако строительство уродливого здания музея на заповедных Соловках, по-видимому, продолжится вплоть до официальной постановки вопроса об угрозе исключения памятника из списка всемирного наследия ЮНЕСКО. И только тогда бюрократия получит волевого пинка от своего политического авангарда, переключившись на генерацию проблем в других местах и секторах.
Особо заметно отсутствие у Путина и его ближнего круга каких-либо собственных предпочтений в финансово-экономической политике в период, когда внешние ориентиры и оценки внутри самой глобальной элиты диаметрально разошлись. Впрочем, Кремль и не смог бы играть роль крайнего гаранта поддержания баланса между коалициями глобальной элиты, если бы имел политическую волю выбирать из конкурирующих технологий глобальной финансовой власти. Намного проще и политически эффективнее создать при себе очередной «стратегический совет» как площадку конкуренции «бояр», представляющий на постсоветском и федеральном уровне разные ветви глобальной элиты. Пусть между собой спорят, доказывая и продвигая «свои» проекты и формируя их поддержку внешними финансово-политическими силами.
Если обратиться к уже известным нам историческим аналогиям, то в узле Инициации (1721-25) и после смерти Петра I тоже наблюдалась похожая картина, в том числе с генерацией «национальных проектов» по внешним образцам и оценкам. Такие проекты, как Ладожский канал, развитие Петербурга и ряд других были отданы на откуп лидерам реформированной и укрепившейся бюрократии - губернаторам, сенаторам, магнатам тогдашнего ВПК. Политическая воля наследников Петра также определялась внешнеполитическими связями царской семьи и ее тайных советников и проводилась внутри страны посредством контроля гвардии (службы охраны) через следственные органы, а в узловые моменты смены монархов и через прямое давление на высшие элиты, представленные в Верховном Тайном совете. Главное, что после петровской Инициации имперский центр российской элиты стал частью глобального центра своей эпохи - европейской монархической элиты. Участие царской семьи и ее ближайших советников в европейских военно-политических и матримониальных раскладах составляло внешнюю форму политического центра и позволяло удерживать в рамках и балансировать внутренний политический процесс. Однако это политическое влияние монархического центра на высшие элиты мало сказалось на внутренней ситуации в стране, ослабленной войной и отданной на откуп бюрократии, военной и гражданской. По большому счету, времени, сил и воли у высшей политической элиты, занятой интригами вокруг монархических браков, наследников и регентств, на внутренние проблемы не хватало.
Впрочем, в начале XVIII века внешние формы и сюжет участия высшей элиты в европейских делах определялись совсем другими фазами развития и самой России, и Европы. Для всемирной истории - это узел 18/19 Кризис центра («старорежимного» европейского). Внутри центрального процесса формирования современных наций и государств - это был узел 19/20 Консолидации, когда монархическая элита была вынуждена опереться на торговую элиту и контролирующую ее бюрократию в той же мере, как на военных. Вследствие этого кризиса и было востребовано вовлечение России в европейские дела как дополнительной опоры. Хотя для российской элиты на 10 стадии ее развития возможна лишь роль прилежного студента в высшей школе европейской политики, вносящего плату в виде вовлекаемых во внешнюю торговлю природных ресурсов и охраны торговых путей. Поэтому при переходе российской элиты в завершающую четверть Подъема (эпоху великой культурной революции) очевиден глубокий контраст между «вступительным экзаменом» в правление самого Петра I и намного более скромным участием Петербурга в международных делах, когда амбиции решительного «абитуриента» столкнулись со сложностями учебы.
Совсем другое дело в начале XIX века, когда центральный для мировой истории процесс европейской Институционализации достиг узла 20/21, то есть ровно той же фазы, как в мировой истории к настоящему моменту. И точно так же, как сегодня узел 19/20 Консолидации прошла элита Большой России, к 1815 году консолидировалась петербургская имперская элита, сыгравшая в том европейском сюжете точно такую же роль внешнего стабилизатора и гаранта. Отсюда и такие совпадения не только в политических сюжетах, но даже в психотипах и во внешности ведущих политиков. Не только Путин выглядит реинкарнацией царя Александра I, но в его дворцовом окружении легко найти современных Аракчеева и Сперанского. И в армии тоже популярный в народе, но осторожнейший царедворец Шойгу сменил эффективного, но непопулярного «барклая» Сердюкова. Не меньшее сходство сюжетов наблюдается и во внешнеполитической интриге, где к 1815 году также проявился глубокий раскол европейских элит с центрами ветвей в Лондоне, Париже и Вене.
Как сейчас, так и тогда характерны общие попытки не просто вовлечь, но принудить Россию сыграть на своей стороне при нежелании самой России твердо принимать одну из сторон, а поддерживать баланс сил с меньшими затратами. В этом смысле характерен эпизод с несостоявшимся сепаратным миром в Тарутино, известный историкам, но не очень популярный среди популяризаторов истории. Впрочем, всем известно, что Кутузов был против участия России в европейской войне и ратовал за завершение кампании сразу после изгнания агрессоров за пределы Империи. Александр I в силу данных обещаний и сильнейшего давления со стороны Лондона не мог открыто поддержать такую позицию, но это он назначил именно Кутузова, а значит - вполне мог закрыть глаза на возможное «самоуправство» главнокомандующего, подписавшего сепаратный мир с Наполеоном. Дезавуировать полномочия Кутузова задним числом было бы невозможно, можно только вместо награды демонстративно отправить «в опалу», когда дело уже сделано. Так что вполне возможно, что знаменитый «тарутинский маневр» был нужен, чтобы замести следы и запутать не только противника, но и союзника - англичан, получить не только передышку, но и время на сепаратные переговоры. Так что английскому послу пришлось срочно выбивать в Зимнем дворце полномочия генерального инспектора для английского генерала, все-таки успевшего прибыть в ставку Кутузова и в последний момент сорвать невыгодное Лондону досрочное замирение. Хотя позднее при Березине русские генералы все равно как-то ухитрились упустить Бонапарта в Европу, опять же не на радость союзникам.
Так же и в наши дни, все глобальные коалиции усиливают закулисное и пропагандистское давление на Кремль, а с другой стороны - оставляют открытой для сотрудничества необходимую им часть повестки дня. Может быть, и не стали бы вмешиваться в Сирии против нынешней «партии войны», аналога бонапартистского глобализма, если бы не нужно было возвращать позиции на Украине. Так же и в 1812-м Россия не могла уклониться от войны и при этом не могла вести ее сдерживанием на границе, а не заманиванием и уничтожением польской кавалерии при Бородине, потому что иначе усилившаяся Польша стала бы враждебным буфером на пути в Европу.
После 1815 года в европейской политике так же, как и сейчас в глобальной, начался затяжной переходный период, когда прежние образцы политической системы сломаны, а новые еще только проходят обкатку. Отсюда были все эти экспериментальные, а порою даже оксюморонные сочетания - реставрация Бурбонов наряду с сохранением многопартийного парламента, или уния самодержавной России с конституционными монархиями в Польше и Финляндии, или сохранение созданного Бонапартом Голландского королевства. Роль России как гаранта стабильности была востребована именно из-за дезориентации, неопределенности, нестабильности постнаполеоновской Европы.
Одновременно происходила перестройка европейского рынка, выход из кризиса на основе новых индустриальных технологий, простимулированных торговыми санкциями. Однако, увы, такого рода стимулы работают на развитие достаточно зрелой социальной системы, как в Британии тогда или в России сейчас. А в тогдашней России экономический кризис из-за потери рынков и роста задолженности поместий как раз и проявился очередной раз контраст между вовлеченной в европейскую орбиту «опричниной» (Польша, Прибалтика) и остальной медленно деградирующей «земщиной». Хотя прогрессорские попытки социальных экспериментов с «военными поселениями» на коренных русских землях тоже предпринимались. Однако и они были вдохновлены внешними оценками модных европейских мыслителей в духе французского социализма. Хотя в итоге стараний имперской бюрократии получилось «как всегда», а Аракчеев стал именем нарицательным и более того - прототипом Угрюм-Бурчеева.
Впрочем, нам для прогноза федеральной политики важна лишь явная параллель с нынешним переходным периодом в глобальной политике. Опять все игроки находятся в состоянии неопределенности, а то и дезориентации. Прежняя глобально-политическая система общими усилиями не только расколота, но и порушена, а на выстраивание новых механизмов и ориентиров потребуется время, и тоже не менее 15 лет после узла 20/21 Раскола. Поэтому в глобальной политике точно также возможны и неизбежны ранее несочетаемые комбинации, вроде передачи политической машины НАТО в руки главным лондонским конкурентам финансово-милитаристской ветви глобальной элиты.
Для России после 2015 года, как и после 1815-го, переходный период в глобальной политике означает определенную передышку в смысле реального, а не пропагандистского давления со стороны Запада. Хотя эта передышка обеспечена повышенным вниманием президентского центра в отношении всех внешних влияний, озабоченностей, страхов. Все внешние игроки будут следить и сторожить друг друга, чтобы Россия с ее ресурсами и вновь обретенной самостоятельностью не приняла вдруг чью-либо сторону в остро конкурентной гонке за место под солнцем многополярного мира. Отсюда общее желание западных держав затруднить друг другу общение с Кремлем вовлечением в публичную русофобскую истерику, при очевидном желании налаживать закулисные торги и экономические связи. Поэтому натравливают исподтишка на Россию и друг на друга поддающихся давлению лимитрофов, а те, не имея шансов уклониться от стыдной роли шавок, могут только доводить ситуацию до очевидного абсурда, изображая особо смелых противников «страшного Путина».
Соответственно, сама Россия должна показывать не только наличие потенциала миротворца, но и обозначить верхние границы его усиления, не свыше необходимого для защиты общего спокойствия от возможных эксцессов. Глава государства и его окружение также должны показывать и доказывать суверенную многовекторность, приверженность международному праву, несмотря на всю оголтелую пропаганду и нападки, призванные в том числе и побуждать «центр центра» к такой демонстрации хладнокровия и равноудаленности всех игроков.
Во внутренней политике внешний переходный период сочетает парадоксальные черты - внешней стабильности и даже подчеркнутой неизменности политической системы и даже застывшего баланса сил в высших кругах, за которыми также стоят связи с внешними игроками. Но одновременно отсутствие реальных внешних угроз и наличие авторитетного лидера, удерживающего и балансирующего внешние давления, создает условия для внутренних интриг и конкуренции, выяснения отношений между крыльями политической элиты. Однако это выяснение отношений происходит строго «под ковром», поскольку «царь далеко» - в заоблачных высях геополитики, а бюрократическая машина, на которую опирается лидер во внутренней политике - любое непонятное ей творческое проявление в политике трактует как нелояльность, олицетворяя себя с высшей властью. В таких условиях все формальные институты, призванные обеспечивать обратную связь и баланс сил, вырождаются до уровня декораций, а активизация борьбы политических кланов и коалиций за рычаги власти канализируется в русло правоохранительных чисток.
Вообще, эти попытки политиков, не входящих в ближний круг, задействованный во внешних связях, по примеру лидера витать в глобальных облаках - вместо конкретной земной работы - тоже входят в состав обратной негативной стороны процесса. И вот уже даже министр культуры ощущает себя вершителем международной политики, пусть даже в масштабах ближнего зарубежья, и до него тоже не достучаться снизу по разным второстепенным вопросам вроде развала реставрационной отрасли. Поскольку опять же - сам министр до посинения боится бюрократов из политической администрации, и брать на себя ответственность по любым вопросам, способным вызвать интерес ФСБ и СКР, просто не в силах. Соответственно, никакой внятной самостоятельной политики никакое из ведомств проводить не может, и только еще больше пугаются окрика сверху за эту проявляемую невнятность, неконкретность, бюрократическую изворотливость.
Эту ситуацию быстро переломить в создавшемся политическом контексте невозможно. Никакая самая справедливая критика, хоть снизу, хоть сверху, не может победить, а только усугубляет страхи консолидированной бюрократии. Притом что оснований для таких страхов в фигуре самого лидера нет. Однако народная мудрость гласит, что «жалует царь, да не жалует псарь». Для того и требуется длительная культурная революция, чтобы в тени бюрократических динозавров выросла новая, более динамичная «млекопитающая» социальная среда. Судя по отдельным телодвижениям, попыткам повторить в современных условиях какие-то из советских и одновременно из западных, тоже заимствованных из опыта Союза, форм управления ВПК, эта главная проблема преодоления бюрократической косности отчасти осознается. Однако, именно внешний контекст внутреннего развития и их взаимосвязанность препятствует быстрому возврату к наиболее эффективным практикам управления. Только представьте себе, как жидко обделались бы зарубежные партнеры, если бы «коллективный Путин» и в самом деле попытался воссоздать сталинские формы мобилизации интеллектуальной и научно-технической элиты на решение актуальных внутренних проблем. Это заставило бы их забыть о расколе и реально объединиться для максимального ослабления России. Уже по этой причине форсаж культурной революции в наше время так же невозможен, как и после 1815 года. Хотя в ходе дальнейшей культурной революции частичное воссоздание сталинской модели в новых условиях, не требующих жестких репрессий, неизбежно.
Наверное, нужно напомнить в этой главе еще одну рассмотренную ранее параллель - между октябрьским кризисом 1993 года в Москве (учредительный процесс РФ) и глобальным кризисом, который также является узлом 16/17 Дна Надлома в процессе Глобализации. Не только политическая коалиция, опиравшаяся на властные полномочия Верховного Совета, мечтала побыстрее избавиться от временного по их мнению президента Ельцина, который был нужен только для борьбы против союзного центра и для внешней легитимации дележа союзного наследства. Ровно те же цели были и у коалиции, опиравшейся на полномочия Совмина, только вслух при этом говорили о конституционной реформе, но тоже подталкивали Ельцина к объявлению досрочных выборов президента, а сами лидеры либералов уже примеривали мысленно «шапку Мономаха». Казалось бы, вот она победа рядом - нужно только первыми успеть взять все более слабеющую президентскую власть в вилку, устроить ей цейтнот и цугцванг, а потом шах и мат - подобрать власть и прилагающиеся к ней политические ресурсы. Одно только не учитывали, что символический ресурс всенародного избрания и харизмы победителя ненавистного Горбачева так просто никуда не денется.
Некоторые из «демократов» сразу после «победы» над «Белым домом» даже публично удивлялись (сам лично слышал) - зачем, моле, еще какие-то выборы, если демократия уже победила. Однако, как выяснилось, в этом смысле демократия действительно победила всех «демократов» из всех политических крыльев (в ВС РФ тоже самоназванные «демократы» заправляли и бывшие «коммунисты за демократию»). А все потому что как раз близость полной победы и вожделенного приза раскалывает любые коалиции сильнее любой самой сильной контратаки. Вот и пришлось претендентам на высшую власть смиренно встраиваться в выборную кампанию в новое Федеральное собрание и конкурировать друг с другом за право доступа хотя бы к части власти, а ослабленный и ненавидимый всеми политическими крыльями Ельцин еще долго демонстрировал всем признаки дальнейшего ослабления, пока претенденты и кандидаты в преемники сталкивались лбами. Кстати, одной из предпосылок нейтрализации самых политически сильных на тот момент политических фракций была ставка Кремля на поддержку аутсайдеров, не имевших шансов в борьбе без такой поддержки. Так часть бывших членов президиума ВС РФ стали арбитрами в выборном процессе в составе нового Центризбиркома, другие возглавили аппарат формируемого парламента.
Аналогично и после 2015 года на глобальном уровне ослабленная и ненавидимая всеми коалициями глобальной элиты Россия должна была, вроде бы, смиренно ждать, кто из западных игроков подомнет под себя остальных, чтобы после этого забрать у России не только ее экономические ресурсы, но и символический капитал Великой Победы и Прорыва в Космос. Однако и в этом случае близость победы сыграла с коалициями более сильных игроков свою привычную шутку. Ведь обладание ресурсами, отнятыми у России, сделало бы победителя непобедимым, а всех остальных вечно проигравшими без шансов на реванш. Вот именно поэтому раскол и драка за столь огромный приз была тоже без шансов на компромисс и примирение среди самых сильных игроков. А не самый сильный игрок, именно в силу своей относительной политической изоляции, оказался в относительном выигрыше, заняв позицию гаранта вне схватки, готового поддержать своим ресурсом обе самые сильные или даже все три ветви глобальной элиты по очереди. При этом наибольшую поддержку получили «старые деньги», аутсайдеры в составе финансово-политической элиты Запада, совместно с которыми Кремль выстраивает политический арбитраж в ближневосточном глобальном узле.
Самые сильные игроки и коалиции глобальной элиты и без того перезаложились на свой выигрыш в гонке за лидерство, планируя возглавить процесс управляемого выхода из долларовой пирамиды. Вернее даже заложили и перезаложили свое будущее, поставив на кон свой глобальный статус, надеясь на финише обойти конкурентов. А сам финиш уже был так близок, оставалось только переподчинить политическую элиту России в ходе выборного цикла 2011-12 года, или сразу после. А тут такой облом мечтаний, вызванный опять таки острой конкуренцией самих западных элит, когда пришлось делать ставку на изоляцию и попытку удушения России в стиле «так не доставайся никому». И теперь вместо финиша гонки за глобальной лидерство, эти же уже ослабленные взаимной борьбой игроки вынуждены снова выходить на старт гонки «переходного периода», а финиш отодвигается в будущее, лет на 10-15, а приз уже не полная гегемония, а только лидерство в западной, либеральной части мировой элиты, поскольку восточная часть, евразийские игроки тоже примут равноправное участие. Как тут после такого облома не воспылать жгучей ненавистью не только друг к другу, но и к России, пытаясь побольнее уязвить в информационно-психологической гонке, но при этом действовать в целом осторожно, чтобы выстроенная в период предварительной гонки финансовая пирамида не обрушилась неуправляемо на головы своих строителей.
Короче, нет никаких сомнений, что западные игроки в этот переходный период выбора новой модели мировой финансовой системы и совместного управляемого выхода из сотворенного ими глобального кризиса будут не только активно задействовать антироссийскую риторику, но и ждать своего часа для реванша и мести. Однако, все это будет не раньше хотя бы относительной нормализации в сфере мировых финансов и внешней торговли. Этот переходный период и подготовка к следующему раунду глобально-политического кризиса вокруг России и ее отношений с Европой составляет внешний контекст российской политики. Опираясь на внешнеполитический прогноз, можно теперь прейти к общему прогнозу для всего постсоветского пространства, Большой России.
Продолжение следует
(начало, пред.глава)
Общий прогноз, как и исторический анализ, складывается из множества линий, а потому следует обрисовать общую структуру основных процессов и их текущее состояние. Еще раз напомню о разделении процессов (сообществ) на базовые и объединяющую их надстройку - быстро «вращающийся» политический центр и три коммуникативные ветвей, эволюционирующие вдвое медленнее. Политический центр при этом соединяет внутреннюю политику с внешнеполитическим контекстом, что позволяет ему балансировать внутренние противоречия между тремя ветвями. Таким образом, политический центр является одновременно частью политического процесса более высокого уровня и масштаба.
Так, федеральный центр российской политики является одновременно центром всей постсоветской элиты Большой России. Три его коммуникативных ветви связывают российскую столичную элиту со столичными элитами постсоветских республик. При этом центральной частью этих ветвей являются такие же ветви российской политики, которые связывают ее центр с региональными элитами. В общем, выходит довольно запутанное переплетение ветвей разных уровней, весьма сложное даже для описания. Однако многие закономерности можно уловить и рассмотреть с помощью наших несовершенных методик анализа.
Внутри федерального центра есть свой «центр центра» - институт национального лидера (главы государства), соединяющий центр всей постсоветской элиты с центром глобальной политики. Если учесть, что федеральный центр постсоветской элиты переживает активную четверть своего цикла, когда коалиции «боярских кланов» активно испытывают друг друга на прочность и конкурируют за рычаги власти, то для удержания внутреннего баланса главе государства приходится все сильнее опираться на внешнюю политику и вовлекаться в решение проблем глобальной элиты.
К слову, переход всей постсоветской элиты в 20 стадию Активизации (активная четверть завершающей четверти Надлома) обусловлен именно нарастанием кризиса в глобальной политике. Связанные с этим кризисом противоречия внутри и давления извне вовлекают постсоветские элиты (ее ветви и центр) в решение проблем глобальных элит. Причем для глобального центра тоже началась активная 17 стадия в конструктивной четверти Надлома (21 стадии мировой истории). Все три ветви глобальной олигархии активно борются между собой, сдерживаемые лишь внешней угрозой со стороны разбуженных ими инфернальных сил разрушения. И только остаточный инстинкт самосохранения, включая тотальное недоверие друг другу, вынуждают востребовать внешний по отношению к олигархии политический ресурс для удержания баланса. Так что и на глобальном уровне «центр федерального центра» востребован в таком же качестве балансира, как и внутри постсоветской элиты.
По этой двойной причине в узле 19/20 Консолидации российской истории нужен именно такой лидер, как Путин, который по его же признанию является «специалистом по общению», доверительной закрытой коммуникации. Собственно, именно этому его и учили в Академии внешней разведки, хотя кроме навыков и знаний нужны, конечно, еще и мотивация, способности и жизненный опыт применения всех этих личностных ресурсов. Ближайшее окружение Путина, которому он передоверяет часть политических коммуникаций, тоже имеет похожий бэкграунд офицеров разведки или, вероятно, давних агентов. Так что все логично с точки зрения глобальной функции.
Однако у всякой медали две стороны, за плюсы приходится платить минусами, успех одной стороны личности отнимает энергию у других сторон, или «всякий специалист подобен флюсу». Хороший разведчик открыт внешнему миру, всем его влияниям, а потому его собственный взгляд на вещи должен быть незамутненным, кристально чистым от внутренних влияний, предпочтений, не говоря уже о страстях. Тем более не следует давать внешним влияниям шансов занять место внутренних предпочтений. Для чего желательно эти разные внешние влияния сталкивать между собой, коллекционировать, дорожить именно широким спектром коммуникаций и выстроенным между ними балансом. Надежной психологической основой для такой личности идеального разведчика является врожденный патриотизм, но особого свойства. Это - идеальный патриотизм в отрыве от конкретных реалий большой Родины, которая внутренне ощущается, скорее, как большая любящая семья, особо озабоченная твоей безопасностью в условиях инокультурного окружения. Чаще всего это семья в зарубежной диаспоре, но возможен и вариант позднего ребенка из простонародной семьи в центре Петербурга. В этом случае внешние эмоциональные проявления совпадут с такими же у потомственных разведчиков, но будут опираться на более надежный фундамент глубинной интуиции.
Нынешний «коллективный Путин» во главе политической элиты полностью сосредоточен на внешнеполитических делах, на стремлении понять мотивы, ценности, страхи, умения и неумения своих внешнеполитических контрагентов, как можно яснее и шире выстроить спектр отношений и поддерживать их баланс. Дело это, безусловно, важное и сложное - удержание баланса в мировой элите в период небывалого кризиса и глубочайшего когнитивного диссонанса. Для всей глобальной элиты перестали работать все прежние оценки и ориентиры, и приходится продвигаться на ощупь, малыми шагами, постоянно озираясь и стараясь казаться самим максимально опасными, чтобы не было соблазна у контрагентов объединиться и поживиться за твой счет. Если дело удержания баланса, включая вразумление и приведение в чувство самых резких и дерганых вроде турецких или польских элит, и дальше пойдет так же неспешно и успешно, тогда вечная благодарность потомков путинской команде будет гарантирована. Сложнее с благодарностью современников, особенно из числа элитариев, которых приходится сдерживать и иногда вразумлять - опять же для поддержания баланса.
Самая большая проблема в том, что за текущие и будущие успехи во внешней политике приходится платить оборотной стороной монеты в политике внутренней. Как в личности прирожденного разведчика, внешняя открытость опирается на внутреннюю систему унаследованных строгих правил, так и политический центр на стадии Активизации открыт вовне, а внутри страны опирается на бюрократию, исповедующую разного рода консервативные и патриотичные запреты. Сам по себе такой консерватизм, особенно основанный на природном здравом смысле, семейных ценностях и так далее - вовсе не плох, если бы не отвлечение внимания и политической воли сугубо вовне. Впрочем, если и когда внимание главы государства и его окружения удается привлечь к внутренним проблемам развития, то никакой иной реакции, кроме инстинктивной опоры на бюрократию ждать просто не приходится. Потому что любовь к Родине и представления об устройстве внутренней жизни страны - сугубо идеальные, абстрактные, как должно быть, а не как есть и возможно. Несмотря даже на то, что на уровне элит и даже глобальных элит - разведчик способен воспринимать ситуацию именно как есть, и разобраться, как оно работает на самом деле. Такова особенность психологической установки на опасность извне при уверенности в защищенном семейном тыле.
Соответственно, на вопросы внутреннего развития наши «разведчики» смотрят только через призму внешних, причем закрытых, элитарных оценок. Если сложилась такая внешняя оценка, что статус и безопасность державы будут зависеть, например, от мощности собственных дата-центров или от системы контроля за автоперевозчиками, тогда проявляется политическая воля заставить заплатить внутренний бизнес за их создание, а экономические расчеты или просчеты можно переложить на правительственную бюрократию. Если западные коллеги используют аутистов для работы в разведцентрах, то и у нас появится фонда помощи детям-аутистам. Оценки значимости спортивных форумов тоже побуждают политическую волю и хотя бы таким образом заставить работать внутреннюю бюрократию на развитие.
Совсем иначе выглядит такая власть, когда внешних оценок для нестандартной внутренней ситуации нет. Показательна почти беспомощная, сугубо бюрократическая реакция президентской власти, когда внутренняя проблема проявилась, а внешних оценок и ориентиров для нее не находится. Как это было с трагедией на карельском Сямозере, после которой президент поручил правительству усилить и без того неслабый бюрократический контроль над организаторами детского отдыха. Хотя именно тотальная бюрократизация системы госзаказов, когда бюрократия сама себя в свою пользу контролирует в отрыве от реальности, стала главной причиной трагедии.
Как говорится, из песни слов не выкинешь, и за все оборотные стороны внешних успехов приходится платить обществу. Узел Консолидации потому так и называется, что нарастание внешних проблем, кризис международных и внешнеэкономических отношений заставляет доминирующую в обществе бюрократию подчиниться воле своего спецслужбистского авангарда, «чтоб не пропасть по одиночке». Хотя само по себе это жесткое подчинение не решает всех наросших проблем, и предоставленная самой себе в отдельных сугубо внутренних секторах - бюрократия продолжит генерировать проблемы, ровно до того уровня, когда их катастрофический уровень станет значимым для внешней политики. Например, несмотря на огромный, но абстрактный патриотизм политического руководства ситуация с сохранением культурного наследия ухудшается. Когда речь идет о реставрации древних памятников Пальмиры или шведско-финского культурного наследия Выборга, это имеет внешнеполитическое значение, и политическая воля проявляется. Однако строительство уродливого здания музея на заповедных Соловках, по-видимому, продолжится вплоть до официальной постановки вопроса об угрозе исключения памятника из списка всемирного наследия ЮНЕСКО. И только тогда бюрократия получит волевого пинка от своего политического авангарда, переключившись на генерацию проблем в других местах и секторах.
Особо заметно отсутствие у Путина и его ближнего круга каких-либо собственных предпочтений в финансово-экономической политике в период, когда внешние ориентиры и оценки внутри самой глобальной элиты диаметрально разошлись. Впрочем, Кремль и не смог бы играть роль крайнего гаранта поддержания баланса между коалициями глобальной элиты, если бы имел политическую волю выбирать из конкурирующих технологий глобальной финансовой власти. Намного проще и политически эффективнее создать при себе очередной «стратегический совет» как площадку конкуренции «бояр», представляющий на постсоветском и федеральном уровне разные ветви глобальной элиты. Пусть между собой спорят, доказывая и продвигая «свои» проекты и формируя их поддержку внешними финансово-политическими силами.
Если обратиться к уже известным нам историческим аналогиям, то в узле Инициации (1721-25) и после смерти Петра I тоже наблюдалась похожая картина, в том числе с генерацией «национальных проектов» по внешним образцам и оценкам. Такие проекты, как Ладожский канал, развитие Петербурга и ряд других были отданы на откуп лидерам реформированной и укрепившейся бюрократии - губернаторам, сенаторам, магнатам тогдашнего ВПК. Политическая воля наследников Петра также определялась внешнеполитическими связями царской семьи и ее тайных советников и проводилась внутри страны посредством контроля гвардии (службы охраны) через следственные органы, а в узловые моменты смены монархов и через прямое давление на высшие элиты, представленные в Верховном Тайном совете. Главное, что после петровской Инициации имперский центр российской элиты стал частью глобального центра своей эпохи - европейской монархической элиты. Участие царской семьи и ее ближайших советников в европейских военно-политических и матримониальных раскладах составляло внешнюю форму политического центра и позволяло удерживать в рамках и балансировать внутренний политический процесс. Однако это политическое влияние монархического центра на высшие элиты мало сказалось на внутренней ситуации в стране, ослабленной войной и отданной на откуп бюрократии, военной и гражданской. По большому счету, времени, сил и воли у высшей политической элиты, занятой интригами вокруг монархических браков, наследников и регентств, на внутренние проблемы не хватало.
Впрочем, в начале XVIII века внешние формы и сюжет участия высшей элиты в европейских делах определялись совсем другими фазами развития и самой России, и Европы. Для всемирной истории - это узел 18/19 Кризис центра («старорежимного» европейского). Внутри центрального процесса формирования современных наций и государств - это был узел 19/20 Консолидации, когда монархическая элита была вынуждена опереться на торговую элиту и контролирующую ее бюрократию в той же мере, как на военных. Вследствие этого кризиса и было востребовано вовлечение России в европейские дела как дополнительной опоры. Хотя для российской элиты на 10 стадии ее развития возможна лишь роль прилежного студента в высшей школе европейской политики, вносящего плату в виде вовлекаемых во внешнюю торговлю природных ресурсов и охраны торговых путей. Поэтому при переходе российской элиты в завершающую четверть Подъема (эпоху великой культурной революции) очевиден глубокий контраст между «вступительным экзаменом» в правление самого Петра I и намного более скромным участием Петербурга в международных делах, когда амбиции решительного «абитуриента» столкнулись со сложностями учебы.
Совсем другое дело в начале XIX века, когда центральный для мировой истории процесс европейской Институционализации достиг узла 20/21, то есть ровно той же фазы, как в мировой истории к настоящему моменту. И точно так же, как сегодня узел 19/20 Консолидации прошла элита Большой России, к 1815 году консолидировалась петербургская имперская элита, сыгравшая в том европейском сюжете точно такую же роль внешнего стабилизатора и гаранта. Отсюда и такие совпадения не только в политических сюжетах, но даже в психотипах и во внешности ведущих политиков. Не только Путин выглядит реинкарнацией царя Александра I, но в его дворцовом окружении легко найти современных Аракчеева и Сперанского. И в армии тоже популярный в народе, но осторожнейший царедворец Шойгу сменил эффективного, но непопулярного «барклая» Сердюкова. Не меньшее сходство сюжетов наблюдается и во внешнеполитической интриге, где к 1815 году также проявился глубокий раскол европейских элит с центрами ветвей в Лондоне, Париже и Вене.
Как сейчас, так и тогда характерны общие попытки не просто вовлечь, но принудить Россию сыграть на своей стороне при нежелании самой России твердо принимать одну из сторон, а поддерживать баланс сил с меньшими затратами. В этом смысле характерен эпизод с несостоявшимся сепаратным миром в Тарутино, известный историкам, но не очень популярный среди популяризаторов истории. Впрочем, всем известно, что Кутузов был против участия России в европейской войне и ратовал за завершение кампании сразу после изгнания агрессоров за пределы Империи. Александр I в силу данных обещаний и сильнейшего давления со стороны Лондона не мог открыто поддержать такую позицию, но это он назначил именно Кутузова, а значит - вполне мог закрыть глаза на возможное «самоуправство» главнокомандующего, подписавшего сепаратный мир с Наполеоном. Дезавуировать полномочия Кутузова задним числом было бы невозможно, можно только вместо награды демонстративно отправить «в опалу», когда дело уже сделано. Так что вполне возможно, что знаменитый «тарутинский маневр» был нужен, чтобы замести следы и запутать не только противника, но и союзника - англичан, получить не только передышку, но и время на сепаратные переговоры. Так что английскому послу пришлось срочно выбивать в Зимнем дворце полномочия генерального инспектора для английского генерала, все-таки успевшего прибыть в ставку Кутузова и в последний момент сорвать невыгодное Лондону досрочное замирение. Хотя позднее при Березине русские генералы все равно как-то ухитрились упустить Бонапарта в Европу, опять же не на радость союзникам.
Так же и в наши дни, все глобальные коалиции усиливают закулисное и пропагандистское давление на Кремль, а с другой стороны - оставляют открытой для сотрудничества необходимую им часть повестки дня. Может быть, и не стали бы вмешиваться в Сирии против нынешней «партии войны», аналога бонапартистского глобализма, если бы не нужно было возвращать позиции на Украине. Так же и в 1812-м Россия не могла уклониться от войны и при этом не могла вести ее сдерживанием на границе, а не заманиванием и уничтожением польской кавалерии при Бородине, потому что иначе усилившаяся Польша стала бы враждебным буфером на пути в Европу.
После 1815 года в европейской политике так же, как и сейчас в глобальной, начался затяжной переходный период, когда прежние образцы политической системы сломаны, а новые еще только проходят обкатку. Отсюда были все эти экспериментальные, а порою даже оксюморонные сочетания - реставрация Бурбонов наряду с сохранением многопартийного парламента, или уния самодержавной России с конституционными монархиями в Польше и Финляндии, или сохранение созданного Бонапартом Голландского королевства. Роль России как гаранта стабильности была востребована именно из-за дезориентации, неопределенности, нестабильности постнаполеоновской Европы.
Одновременно происходила перестройка европейского рынка, выход из кризиса на основе новых индустриальных технологий, простимулированных торговыми санкциями. Однако, увы, такого рода стимулы работают на развитие достаточно зрелой социальной системы, как в Британии тогда или в России сейчас. А в тогдашней России экономический кризис из-за потери рынков и роста задолженности поместий как раз и проявился очередной раз контраст между вовлеченной в европейскую орбиту «опричниной» (Польша, Прибалтика) и остальной медленно деградирующей «земщиной». Хотя прогрессорские попытки социальных экспериментов с «военными поселениями» на коренных русских землях тоже предпринимались. Однако и они были вдохновлены внешними оценками модных европейских мыслителей в духе французского социализма. Хотя в итоге стараний имперской бюрократии получилось «как всегда», а Аракчеев стал именем нарицательным и более того - прототипом Угрюм-Бурчеева.
Впрочем, нам для прогноза федеральной политики важна лишь явная параллель с нынешним переходным периодом в глобальной политике. Опять все игроки находятся в состоянии неопределенности, а то и дезориентации. Прежняя глобально-политическая система общими усилиями не только расколота, но и порушена, а на выстраивание новых механизмов и ориентиров потребуется время, и тоже не менее 15 лет после узла 20/21 Раскола. Поэтому в глобальной политике точно также возможны и неизбежны ранее несочетаемые комбинации, вроде передачи политической машины НАТО в руки главным лондонским конкурентам финансово-милитаристской ветви глобальной элиты.
Для России после 2015 года, как и после 1815-го, переходный период в глобальной политике означает определенную передышку в смысле реального, а не пропагандистского давления со стороны Запада. Хотя эта передышка обеспечена повышенным вниманием президентского центра в отношении всех внешних влияний, озабоченностей, страхов. Все внешние игроки будут следить и сторожить друг друга, чтобы Россия с ее ресурсами и вновь обретенной самостоятельностью не приняла вдруг чью-либо сторону в остро конкурентной гонке за место под солнцем многополярного мира. Отсюда общее желание западных держав затруднить друг другу общение с Кремлем вовлечением в публичную русофобскую истерику, при очевидном желании налаживать закулисные торги и экономические связи. Поэтому натравливают исподтишка на Россию и друг на друга поддающихся давлению лимитрофов, а те, не имея шансов уклониться от стыдной роли шавок, могут только доводить ситуацию до очевидного абсурда, изображая особо смелых противников «страшного Путина».
Соответственно, сама Россия должна показывать не только наличие потенциала миротворца, но и обозначить верхние границы его усиления, не свыше необходимого для защиты общего спокойствия от возможных эксцессов. Глава государства и его окружение также должны показывать и доказывать суверенную многовекторность, приверженность международному праву, несмотря на всю оголтелую пропаганду и нападки, призванные в том числе и побуждать «центр центра» к такой демонстрации хладнокровия и равноудаленности всех игроков.
Во внутренней политике внешний переходный период сочетает парадоксальные черты - внешней стабильности и даже подчеркнутой неизменности политической системы и даже застывшего баланса сил в высших кругах, за которыми также стоят связи с внешними игроками. Но одновременно отсутствие реальных внешних угроз и наличие авторитетного лидера, удерживающего и балансирующего внешние давления, создает условия для внутренних интриг и конкуренции, выяснения отношений между крыльями политической элиты. Однако это выяснение отношений происходит строго «под ковром», поскольку «царь далеко» - в заоблачных высях геополитики, а бюрократическая машина, на которую опирается лидер во внутренней политике - любое непонятное ей творческое проявление в политике трактует как нелояльность, олицетворяя себя с высшей властью. В таких условиях все формальные институты, призванные обеспечивать обратную связь и баланс сил, вырождаются до уровня декораций, а активизация борьбы политических кланов и коалиций за рычаги власти канализируется в русло правоохранительных чисток.
Вообще, эти попытки политиков, не входящих в ближний круг, задействованный во внешних связях, по примеру лидера витать в глобальных облаках - вместо конкретной земной работы - тоже входят в состав обратной негативной стороны процесса. И вот уже даже министр культуры ощущает себя вершителем международной политики, пусть даже в масштабах ближнего зарубежья, и до него тоже не достучаться снизу по разным второстепенным вопросам вроде развала реставрационной отрасли. Поскольку опять же - сам министр до посинения боится бюрократов из политической администрации, и брать на себя ответственность по любым вопросам, способным вызвать интерес ФСБ и СКР, просто не в силах. Соответственно, никакой внятной самостоятельной политики никакое из ведомств проводить не может, и только еще больше пугаются окрика сверху за эту проявляемую невнятность, неконкретность, бюрократическую изворотливость.
Эту ситуацию быстро переломить в создавшемся политическом контексте невозможно. Никакая самая справедливая критика, хоть снизу, хоть сверху, не может победить, а только усугубляет страхи консолидированной бюрократии. Притом что оснований для таких страхов в фигуре самого лидера нет. Однако народная мудрость гласит, что «жалует царь, да не жалует псарь». Для того и требуется длительная культурная революция, чтобы в тени бюрократических динозавров выросла новая, более динамичная «млекопитающая» социальная среда. Судя по отдельным телодвижениям, попыткам повторить в современных условиях какие-то из советских и одновременно из западных, тоже заимствованных из опыта Союза, форм управления ВПК, эта главная проблема преодоления бюрократической косности отчасти осознается. Однако, именно внешний контекст внутреннего развития и их взаимосвязанность препятствует быстрому возврату к наиболее эффективным практикам управления. Только представьте себе, как жидко обделались бы зарубежные партнеры, если бы «коллективный Путин» и в самом деле попытался воссоздать сталинские формы мобилизации интеллектуальной и научно-технической элиты на решение актуальных внутренних проблем. Это заставило бы их забыть о расколе и реально объединиться для максимального ослабления России. Уже по этой причине форсаж культурной революции в наше время так же невозможен, как и после 1815 года. Хотя в ходе дальнейшей культурной революции частичное воссоздание сталинской модели в новых условиях, не требующих жестких репрессий, неизбежно.
Наверное, нужно напомнить в этой главе еще одну рассмотренную ранее параллель - между октябрьским кризисом 1993 года в Москве (учредительный процесс РФ) и глобальным кризисом, который также является узлом 16/17 Дна Надлома в процессе Глобализации. Не только политическая коалиция, опиравшаяся на властные полномочия Верховного Совета, мечтала побыстрее избавиться от временного по их мнению президента Ельцина, который был нужен только для борьбы против союзного центра и для внешней легитимации дележа союзного наследства. Ровно те же цели были и у коалиции, опиравшейся на полномочия Совмина, только вслух при этом говорили о конституционной реформе, но тоже подталкивали Ельцина к объявлению досрочных выборов президента, а сами лидеры либералов уже примеривали мысленно «шапку Мономаха». Казалось бы, вот она победа рядом - нужно только первыми успеть взять все более слабеющую президентскую власть в вилку, устроить ей цейтнот и цугцванг, а потом шах и мат - подобрать власть и прилагающиеся к ней политические ресурсы. Одно только не учитывали, что символический ресурс всенародного избрания и харизмы победителя ненавистного Горбачева так просто никуда не денется.
Некоторые из «демократов» сразу после «победы» над «Белым домом» даже публично удивлялись (сам лично слышал) - зачем, моле, еще какие-то выборы, если демократия уже победила. Однако, как выяснилось, в этом смысле демократия действительно победила всех «демократов» из всех политических крыльев (в ВС РФ тоже самоназванные «демократы» заправляли и бывшие «коммунисты за демократию»). А все потому что как раз близость полной победы и вожделенного приза раскалывает любые коалиции сильнее любой самой сильной контратаки. Вот и пришлось претендентам на высшую власть смиренно встраиваться в выборную кампанию в новое Федеральное собрание и конкурировать друг с другом за право доступа хотя бы к части власти, а ослабленный и ненавидимый всеми политическими крыльями Ельцин еще долго демонстрировал всем признаки дальнейшего ослабления, пока претенденты и кандидаты в преемники сталкивались лбами. Кстати, одной из предпосылок нейтрализации самых политически сильных на тот момент политических фракций была ставка Кремля на поддержку аутсайдеров, не имевших шансов в борьбе без такой поддержки. Так часть бывших членов президиума ВС РФ стали арбитрами в выборном процессе в составе нового Центризбиркома, другие возглавили аппарат формируемого парламента.
Аналогично и после 2015 года на глобальном уровне ослабленная и ненавидимая всеми коалициями глобальной элиты Россия должна была, вроде бы, смиренно ждать, кто из западных игроков подомнет под себя остальных, чтобы после этого забрать у России не только ее экономические ресурсы, но и символический капитал Великой Победы и Прорыва в Космос. Однако и в этом случае близость победы сыграла с коалициями более сильных игроков свою привычную шутку. Ведь обладание ресурсами, отнятыми у России, сделало бы победителя непобедимым, а всех остальных вечно проигравшими без шансов на реванш. Вот именно поэтому раскол и драка за столь огромный приз была тоже без шансов на компромисс и примирение среди самых сильных игроков. А не самый сильный игрок, именно в силу своей относительной политической изоляции, оказался в относительном выигрыше, заняв позицию гаранта вне схватки, готового поддержать своим ресурсом обе самые сильные или даже все три ветви глобальной элиты по очереди. При этом наибольшую поддержку получили «старые деньги», аутсайдеры в составе финансово-политической элиты Запада, совместно с которыми Кремль выстраивает политический арбитраж в ближневосточном глобальном узле.
Самые сильные игроки и коалиции глобальной элиты и без того перезаложились на свой выигрыш в гонке за лидерство, планируя возглавить процесс управляемого выхода из долларовой пирамиды. Вернее даже заложили и перезаложили свое будущее, поставив на кон свой глобальный статус, надеясь на финише обойти конкурентов. А сам финиш уже был так близок, оставалось только переподчинить политическую элиту России в ходе выборного цикла 2011-12 года, или сразу после. А тут такой облом мечтаний, вызванный опять таки острой конкуренцией самих западных элит, когда пришлось делать ставку на изоляцию и попытку удушения России в стиле «так не доставайся никому». И теперь вместо финиша гонки за глобальной лидерство, эти же уже ослабленные взаимной борьбой игроки вынуждены снова выходить на старт гонки «переходного периода», а финиш отодвигается в будущее, лет на 10-15, а приз уже не полная гегемония, а только лидерство в западной, либеральной части мировой элиты, поскольку восточная часть, евразийские игроки тоже примут равноправное участие. Как тут после такого облома не воспылать жгучей ненавистью не только друг к другу, но и к России, пытаясь побольнее уязвить в информационно-психологической гонке, но при этом действовать в целом осторожно, чтобы выстроенная в период предварительной гонки финансовая пирамида не обрушилась неуправляемо на головы своих строителей.
Короче, нет никаких сомнений, что западные игроки в этот переходный период выбора новой модели мировой финансовой системы и совместного управляемого выхода из сотворенного ими глобального кризиса будут не только активно задействовать антироссийскую риторику, но и ждать своего часа для реванша и мести. Однако, все это будет не раньше хотя бы относительной нормализации в сфере мировых финансов и внешней торговли. Этот переходный период и подготовка к следующему раунду глобально-политического кризиса вокруг России и ее отношений с Европой составляет внешний контекст российской политики. Опираясь на внешнеполитический прогноз, можно теперь прейти к общему прогнозу для всего постсоветского пространства, Большой России.
Продолжение следует