О культурных революциях (27)
27. Три ветви союзных отношений
(начало, пред.глава)
Продолжим описывать три коммуникативные ветви постсоветской политической элиты (ну или постсоветского политического процесса, что одно и тоже). Все четыре контура (центральный ствол плюс три ветви) присутствуют во всех экс-союзных республиках и их регионах, но в разных пропорциях. Общества азиатских республик сочетают традиционный уклад с централизованной властью, при этом родоплеменные связи являются основой структуры. Пока экономические факторы (например, уровень осадков) благоприятствуют, такие общества стабильны и повышают рождаемость. При смене ветров и ухудшении условий переходят в воинственное состояние, угрожающее, прежде всего, собственным элитам, если они сами не возглавят поход против соседей.
Однако в современном мире особо не забалуешь, даже слабые соседи всегда найдут на кого опереться из сильных держав. Поэтому наиболее активной части молодого поколения приходится мигрировать в поисках лучшей доли, формируя диаспоры и сети, которые, тем не менее, становятся фактором риска и для стран-реципиентов, и для стран исхода. Эти факторы формируют необходимость глобально-региональных союзов в сфере внутренней безопасности, поскольку поодиночке ни одна страна решить свои проблемы не может. Такая подсистема межгосударственных союзов формирует в рамках общей цивилизации третейскую ветвь политики, которая отвечает за баланс сил и стабильность.
Внутри третьей ветви есть свой центр, и свои три ветви. Центром третейской подсистемы в нашем случае является республика (Казахстан), имеющая схожие проблемы, как и южные соседи, но при этом существенный собственный ресурс как гаранта стабильности (включая такой важный ресурс как половину русского населения) плюс более тесные связи с центром всей системы (РФ), способным и имеющим мотив быть солидарным гарантом.
Эта третья или третейская ветвь существенно сопряжена со второй, представительной ветвью, отвечающей за обратную связь от периферии к центру. Частью этой второй ветви является трудовая миграция, сопряженная с криминальными рисками из третьей ветви. Сюда же относятся все торговые пути, включая теневые, также сопряженные с рисками. Базовой основой второй ветви являются республики, население которых активно вовлечено в разнообразные горизонтальные связи, торговые, миграционные, финансовые. Например, кавказские республики явно относятся к этой второй ветви, но также с востока являются ее «интерфейсом», сопряжением с третьей ветвью.
Центром второй ветви до сих пор были российско-украинские торговые, транзитные, финансовые отношения. Не так уж сложно догадаться, что Киев был удобным партнером для московской «оффшорной аристократии» в деле совместного вывода теневых доходов далее на юго-запад, в Вену, Гибралтар, на карибские острова. Иначе сложно объяснить, например, желание бывших боссов «Газпрома» на долгосрочной основе продавать газ по льготной цене «Нафтогазу». Также очевидно желание, как и возможность для Кремля снизить издержки и потери в этом контуре обратной связи, изменить баланс влияния в российско-украинских отношениях в свою пользу, раз уж контур работает за счет российских ресурсов. Именно это желание законопатить утечки ресурсов, снизить контрабанду и оффшорные транзакции - и воспринимается киевской элитой как покушение на ее «незалежность», точнее - на политическую субъектность.
Можно также заметить, что грандиозные планы развития торговых путей в обход или хотя бы частично в обход России - как почившие ТРАСЕКА и Набукко, и пока еще живой «Новый шелковый путь»(НШП) были попыткой расширить влияние второй ветви постсоветской элиты с центром в Киеве на Среднюю Азию, чтобы снизить в том числе значение третьей ветви, экономически и финансово привязать ее центр в Астане к тем же внешним, лондонским финансовым механизмам влияния, что и Киев. Спонсированный киевскими олигархами антироссийский Майдан также был призван обратить вспять кремлевскую централизацию. Однако в результате раскола самих западных элит, вылившихся в постмайданный вооруженный переворот, вся бывшая Украина из транзитного и удобного для полутеневой коммерции государства превратилась в зону хаоса и нестабильности, проблемную территорию «третьего мира». То есть «хотели как лучше», а получилось ровно наоборот - за счет резкого ослабления второй ветви расширилась зона влияния третейского контура, а в самой третьей ветви тоже из-за этого произошла централизация, перетекание баланса влияния от Астаны к Москве. Более того, прежний центр третейской ветви вследствие украинского кризиса раскололся на три части - московскую (с обновленными технологиями влияния), минскую (прокиевскую со старыми технологиями) и астанинскую (нейтральную, со связями в обе стороны).
Специально выстроил описание так, чтобы к первому контуру, исполнительной ветви постсоветской политики прийти после третьей и второй. Потому что в нынешнем виде эта первая ветвь не очень-то и заметна после пережитого ею кризиса и даже краха на рубеже 1990-х. Собственно, именно из-за этого период позднесоветской Реставрации тоже называют «постсоветским», поскольку при сохранении позднесоветской в целом элиты исполнительные механизмы ее влияния были разрушены и обращены западными партнерами в механизмы сдерживания России, а с нею и всей цивилизации.
В советское время главным инструментом политического влияния, особенно на западном направлении, была система военных союзов и противостояний. Прибалтика с Калининградом, Белоруссия, Западная Украина были вторым эшелоном для внешней восточно-европейской группировки Варшавского договора. Оказываемое этой политической подсистемой влияние на Европу также было естественным образом сопряжено с подсистемой обратной связи. Для начала потребности первой, военно-политической ветви политических союзов необходимо было подкрепить хорошо защищенными путями снабжения и стабилизировать через взаимовыгодные торговые связи СЭВа. Затем уже западноевропейские страны были мотивированы выстраивать свою «Восточную политику», направленную на развитие торгово-финансовых связей, то есть второй ветви, чтобы уравновесить влияние военно-политических. Переход от доминирования первой ветви к балансу, а затем и резкому росту влияния второй ветви на сам политический центр - это и была Перестройка, завершившаяся переформатированием первого, исполнительного контура.
После 1992 года теперь уже военно-политический фактор приближения военной машины НАТО вглубь территории бывшего Союза стал внешней опорой больше для контура обратной связи в постсоветских союзах. Тот же Киев благодаря этому гораздо проще и легче мог договариваться с Москвой по газу, кредитам, рынкам сбыта. Равно как и балтийские республики умело сочетали нагнетание напряженности с доходами от транзита и другими льготами. Не говоря уже о таких мастерах политической игры на военно-политических угрозах и одновременно на генеральской ностальгии по советским временам, как Лукашенко и его режим в Минске. Наличие такого политического рычага как возможная граница НАТО в 440 километрах от Москвы полностью определило всю типично лимитрофную внешнюю политику Минска. Острота вопроса заставляла до сих пор и самих минских политиков сохранять внешнюю лояльность Москве, а то ведь не ровен час… проще поменять всю властную верхушку. Это также заставило Москву как можно быстрее перевести на более надежную основу хотя бы Союзного государства, ОДКБ, а теперь и Евразийского экономического союза.
Российско-белорусский союз в полной мере отражал угнетенное состояние всей первой ветви, центром которой он остается. Для минской элиты, так и не сумевшей развить в себе иные качества, кроме «совхозного» выбивания фондов из Москвы, украинский кризис и особенно феерически успешная спецоперация «Крымнаш» была, пожалуй, еще большим шоком, чем для Киева. Сирийская спецоперация только добавила фрустрации. В таком обновленном виде военно-политический фактор ни в Минске, ни в прибалтийских столицах увидеть не ожидали. Хотя и попытались инстинктивно еще раз использовать привычные стереотипы давления на Россию, размахивать угрозой срочного приближения НАТО. Сами атлантисты тоже привычно подыграли клиентам и закулисным партнерам в их привычной пропаганде, но ситуация на этом западном направлении резко изменилась. Особенно это заметно по совершенно новой расстановке акцентов в польской политике, а равно и в риторике Ватикана, традиционно курирующего этот восточно-европейский «фронтир».
Впрочем, мы пока не будем увлекаться анализом и прогнозом ситуации в каждой ветви. Вышесказанное нам нужно, чтобы уяснить в целом наличие сложной структуры всего постсоветского политического процесса. С одной стороны, происходит централизация и консолидация политических ресурсов на кремлевском конце двусторонних отношений с центрами трех ветвей. С другой стороны, внешние игроки пытаются, так или иначе, если не оторвать эти три центра - Минск, Киев, Астану от Москвы, то уравновесить свое влияние на них, но опять же путем интриг, а не вливания ресурсов, попыток переложить это бремя на других внешних игроков. Как США и Лондон пытаются заставить Европу заплатить и за кризис в Киеве, и за усиление напряженности в Прибалтике.
Теперь, имея перед глазами современную структуру политического процесса, можно сравнивать ее и с ситуацией 1945 года, и с консолидациями 1725 или 1815 годов. Так, при Петре I имперский политический центр тоже успешно преодолел предшествующую западную стратегию сдерживания на западном направлении. Кризис на юго-западном направлении, где казаки стерегли торговые и миграционные пути, был также спровоцирован усилением военно-политического давления с запада. Пришлось даже упразднить гетманат, для начала - временно. А после заключения союза Петербурга с Веной продвижение на этом направлении к Дунаю и черноморскому побережью стало постепенным, но неуклонным. Наконец, на юго-восточном направлении в отношениях с кочевыми и полукочевыми ханствами в XVIII века была окончательно выстроена принципиально новая подсистема мобильной казачьей обороны рубежей, а также система союзов с башкирами, калмыками, ногайцами и так далее. Именно эти системы союзов с ближним зарубежьем или даже с внутриимперскими автономиями нужно иметь в виду при проведении параллелей с имперской эпохой. А собственно петербургскую политику можно сравнивать с нынешним федеральным центром.
К вопросу о структуре политического процесса примыкает еще и такое наблюдение - наличие на каждом из трех направлений замыкающих эксклавных форпостов - Калининград на западе с Балтфлотом, Севастополь на юго-западе, а также база в Таджикистане на юго-востоке. Сохранение этих форпостов пусть и в минимальном профиле, как минимум, обеспечило быстрое восстановление позиций при переходе к новой активной стадии развития политической системы постсоветских союзов.
Продолжение следует
(начало, пред.глава)
Продолжим описывать три коммуникативные ветви постсоветской политической элиты (ну или постсоветского политического процесса, что одно и тоже). Все четыре контура (центральный ствол плюс три ветви) присутствуют во всех экс-союзных республиках и их регионах, но в разных пропорциях. Общества азиатских республик сочетают традиционный уклад с централизованной властью, при этом родоплеменные связи являются основой структуры. Пока экономические факторы (например, уровень осадков) благоприятствуют, такие общества стабильны и повышают рождаемость. При смене ветров и ухудшении условий переходят в воинственное состояние, угрожающее, прежде всего, собственным элитам, если они сами не возглавят поход против соседей.
Однако в современном мире особо не забалуешь, даже слабые соседи всегда найдут на кого опереться из сильных держав. Поэтому наиболее активной части молодого поколения приходится мигрировать в поисках лучшей доли, формируя диаспоры и сети, которые, тем не менее, становятся фактором риска и для стран-реципиентов, и для стран исхода. Эти факторы формируют необходимость глобально-региональных союзов в сфере внутренней безопасности, поскольку поодиночке ни одна страна решить свои проблемы не может. Такая подсистема межгосударственных союзов формирует в рамках общей цивилизации третейскую ветвь политики, которая отвечает за баланс сил и стабильность.
Внутри третьей ветви есть свой центр, и свои три ветви. Центром третейской подсистемы в нашем случае является республика (Казахстан), имеющая схожие проблемы, как и южные соседи, но при этом существенный собственный ресурс как гаранта стабильности (включая такой важный ресурс как половину русского населения) плюс более тесные связи с центром всей системы (РФ), способным и имеющим мотив быть солидарным гарантом.
Эта третья или третейская ветвь существенно сопряжена со второй, представительной ветвью, отвечающей за обратную связь от периферии к центру. Частью этой второй ветви является трудовая миграция, сопряженная с криминальными рисками из третьей ветви. Сюда же относятся все торговые пути, включая теневые, также сопряженные с рисками. Базовой основой второй ветви являются республики, население которых активно вовлечено в разнообразные горизонтальные связи, торговые, миграционные, финансовые. Например, кавказские республики явно относятся к этой второй ветви, но также с востока являются ее «интерфейсом», сопряжением с третьей ветвью.
Центром второй ветви до сих пор были российско-украинские торговые, транзитные, финансовые отношения. Не так уж сложно догадаться, что Киев был удобным партнером для московской «оффшорной аристократии» в деле совместного вывода теневых доходов далее на юго-запад, в Вену, Гибралтар, на карибские острова. Иначе сложно объяснить, например, желание бывших боссов «Газпрома» на долгосрочной основе продавать газ по льготной цене «Нафтогазу». Также очевидно желание, как и возможность для Кремля снизить издержки и потери в этом контуре обратной связи, изменить баланс влияния в российско-украинских отношениях в свою пользу, раз уж контур работает за счет российских ресурсов. Именно это желание законопатить утечки ресурсов, снизить контрабанду и оффшорные транзакции - и воспринимается киевской элитой как покушение на ее «незалежность», точнее - на политическую субъектность.
Можно также заметить, что грандиозные планы развития торговых путей в обход или хотя бы частично в обход России - как почившие ТРАСЕКА и Набукко, и пока еще живой «Новый шелковый путь»(НШП) были попыткой расширить влияние второй ветви постсоветской элиты с центром в Киеве на Среднюю Азию, чтобы снизить в том числе значение третьей ветви, экономически и финансово привязать ее центр в Астане к тем же внешним, лондонским финансовым механизмам влияния, что и Киев. Спонсированный киевскими олигархами антироссийский Майдан также был призван обратить вспять кремлевскую централизацию. Однако в результате раскола самих западных элит, вылившихся в постмайданный вооруженный переворот, вся бывшая Украина из транзитного и удобного для полутеневой коммерции государства превратилась в зону хаоса и нестабильности, проблемную территорию «третьего мира». То есть «хотели как лучше», а получилось ровно наоборот - за счет резкого ослабления второй ветви расширилась зона влияния третейского контура, а в самой третьей ветви тоже из-за этого произошла централизация, перетекание баланса влияния от Астаны к Москве. Более того, прежний центр третейской ветви вследствие украинского кризиса раскололся на три части - московскую (с обновленными технологиями влияния), минскую (прокиевскую со старыми технологиями) и астанинскую (нейтральную, со связями в обе стороны).
Специально выстроил описание так, чтобы к первому контуру, исполнительной ветви постсоветской политики прийти после третьей и второй. Потому что в нынешнем виде эта первая ветвь не очень-то и заметна после пережитого ею кризиса и даже краха на рубеже 1990-х. Собственно, именно из-за этого период позднесоветской Реставрации тоже называют «постсоветским», поскольку при сохранении позднесоветской в целом элиты исполнительные механизмы ее влияния были разрушены и обращены западными партнерами в механизмы сдерживания России, а с нею и всей цивилизации.
В советское время главным инструментом политического влияния, особенно на западном направлении, была система военных союзов и противостояний. Прибалтика с Калининградом, Белоруссия, Западная Украина были вторым эшелоном для внешней восточно-европейской группировки Варшавского договора. Оказываемое этой политической подсистемой влияние на Европу также было естественным образом сопряжено с подсистемой обратной связи. Для начала потребности первой, военно-политической ветви политических союзов необходимо было подкрепить хорошо защищенными путями снабжения и стабилизировать через взаимовыгодные торговые связи СЭВа. Затем уже западноевропейские страны были мотивированы выстраивать свою «Восточную политику», направленную на развитие торгово-финансовых связей, то есть второй ветви, чтобы уравновесить влияние военно-политических. Переход от доминирования первой ветви к балансу, а затем и резкому росту влияния второй ветви на сам политический центр - это и была Перестройка, завершившаяся переформатированием первого, исполнительного контура.
После 1992 года теперь уже военно-политический фактор приближения военной машины НАТО вглубь территории бывшего Союза стал внешней опорой больше для контура обратной связи в постсоветских союзах. Тот же Киев благодаря этому гораздо проще и легче мог договариваться с Москвой по газу, кредитам, рынкам сбыта. Равно как и балтийские республики умело сочетали нагнетание напряженности с доходами от транзита и другими льготами. Не говоря уже о таких мастерах политической игры на военно-политических угрозах и одновременно на генеральской ностальгии по советским временам, как Лукашенко и его режим в Минске. Наличие такого политического рычага как возможная граница НАТО в 440 километрах от Москвы полностью определило всю типично лимитрофную внешнюю политику Минска. Острота вопроса заставляла до сих пор и самих минских политиков сохранять внешнюю лояльность Москве, а то ведь не ровен час… проще поменять всю властную верхушку. Это также заставило Москву как можно быстрее перевести на более надежную основу хотя бы Союзного государства, ОДКБ, а теперь и Евразийского экономического союза.
Российско-белорусский союз в полной мере отражал угнетенное состояние всей первой ветви, центром которой он остается. Для минской элиты, так и не сумевшей развить в себе иные качества, кроме «совхозного» выбивания фондов из Москвы, украинский кризис и особенно феерически успешная спецоперация «Крымнаш» была, пожалуй, еще большим шоком, чем для Киева. Сирийская спецоперация только добавила фрустрации. В таком обновленном виде военно-политический фактор ни в Минске, ни в прибалтийских столицах увидеть не ожидали. Хотя и попытались инстинктивно еще раз использовать привычные стереотипы давления на Россию, размахивать угрозой срочного приближения НАТО. Сами атлантисты тоже привычно подыграли клиентам и закулисным партнерам в их привычной пропаганде, но ситуация на этом западном направлении резко изменилась. Особенно это заметно по совершенно новой расстановке акцентов в польской политике, а равно и в риторике Ватикана, традиционно курирующего этот восточно-европейский «фронтир».
Впрочем, мы пока не будем увлекаться анализом и прогнозом ситуации в каждой ветви. Вышесказанное нам нужно, чтобы уяснить в целом наличие сложной структуры всего постсоветского политического процесса. С одной стороны, происходит централизация и консолидация политических ресурсов на кремлевском конце двусторонних отношений с центрами трех ветвей. С другой стороны, внешние игроки пытаются, так или иначе, если не оторвать эти три центра - Минск, Киев, Астану от Москвы, то уравновесить свое влияние на них, но опять же путем интриг, а не вливания ресурсов, попыток переложить это бремя на других внешних игроков. Как США и Лондон пытаются заставить Европу заплатить и за кризис в Киеве, и за усиление напряженности в Прибалтике.
Теперь, имея перед глазами современную структуру политического процесса, можно сравнивать ее и с ситуацией 1945 года, и с консолидациями 1725 или 1815 годов. Так, при Петре I имперский политический центр тоже успешно преодолел предшествующую западную стратегию сдерживания на западном направлении. Кризис на юго-западном направлении, где казаки стерегли торговые и миграционные пути, был также спровоцирован усилением военно-политического давления с запада. Пришлось даже упразднить гетманат, для начала - временно. А после заключения союза Петербурга с Веной продвижение на этом направлении к Дунаю и черноморскому побережью стало постепенным, но неуклонным. Наконец, на юго-восточном направлении в отношениях с кочевыми и полукочевыми ханствами в XVIII века была окончательно выстроена принципиально новая подсистема мобильной казачьей обороны рубежей, а также система союзов с башкирами, калмыками, ногайцами и так далее. Именно эти системы союзов с ближним зарубежьем или даже с внутриимперскими автономиями нужно иметь в виду при проведении параллелей с имперской эпохой. А собственно петербургскую политику можно сравнивать с нынешним федеральным центром.
К вопросу о структуре политического процесса примыкает еще и такое наблюдение - наличие на каждом из трех направлений замыкающих эксклавных форпостов - Калининград на западе с Балтфлотом, Севастополь на юго-западе, а также база в Таджикистане на юго-востоке. Сохранение этих форпостов пусть и в минимальном профиле, как минимум, обеспечило быстрое восстановление позиций при переходе к новой активной стадии развития политической системы постсоветских союзов.
Продолжение следует