Бочонок мёда (5)
5. Срединная линия
Вернемся в искомую, а местами изысканную Алхимическую эпоху, к Гутенбергу. В посвященных ему исторических изысканиях больше уделяется внимания тому, он или не он все это изобрел. Под микроскопом изучаются запятые в найденных расписках, метриках, письмах. И все равно особых подробностей и тем более закономерностей из этих пыльных архивов не добыть.
Но может быть нам поможет макроскоп, взгляд на историческую Европы с высоты привычных нам спутниковых карт? А если к этому добавить еще сравнительный анализ похожей динамики с шагом в 400 лет, то получится объемная стереоскопия. И тогда сам факт появления Библии Гутенберга именно в городе Майнце совсем не будет выглядеть случайным. И не случайным будет совпадение с потерей Майнцем статуса свободного города.
Начнем с того, что даже и поныне епископская кафедра Майнца единственная, кроме кафедры самого Рима, имеет традиционное наименование «Святой Престол». А в середине XV века это была еще и кафедра Майнцкого архиепископства, имевшего особый статус не только в иерархии Римской католической церкви, но и в политической системе Священной Римской империи германского народа. В конституционном законодательстве империи был закреплен статус Майнцского архиепископа не только как одного из семи курфюрстов (князей-выборщиков императора), но председателя в этой коллегии и примаса (предстоятеля) церквей Германии.
Но и этого мало: за архиепископом Майнца по должности закреплялся высокий статус императорского эрцканцлера Германии, то есть руководителя исполнительной ветви власти при главе государства. Другое дело, что де факто эту роль исполнял вице-канцлер, постоянно пребывавший при дворе императора. Но архиепископ в силу своего статуса, во-первых, влиял на его назначение, а во-вторых, в случае чего, мог прибыть ко двору и использовать свои конституционные прерогативы.
Для чего или почему возникла такая сложная конструкция? Даже из самого общего курса истории средневековой Европы известно о многовековом противостоянии папской и императорской власти, гвельфов и гиббелинов и так далее. Политическая структура из этих двух феодальных вертикалей, зеркально копирующих друг друга и состояла.
Однако войны дело далеко не всегда прибыльное, поэтому для накопления богатств требовались и долгие мирные периоды. А чтобы не ходить в военные походы по всякому поводу, для мирного сосуществования нужна система сдержек и противовесов. Внутри имперской иерархии она обеспечивается наличием нескольких архиепископов-курфюрстов, занимающих к тому же высшие должности. И среди кардиналов и князей церкви тоже было достаточно выходцев из германской знати.
Так что замысловатое устройство имперской власти с участием князей церкви вполне объяснимо и особых вопросов не вызывает, кроме одного: А почему эрцканцлер, он же примас имеет резиденцией именно приграничный Майнц, равно удаленный и от Рима, и от имперских столиц. Равноудаленность опять же обеспечивает конституционную функцию именно политического, изредка вступающего в действие института. Но все равно не объясняет выбор или, точнее, возвышение Майнца.
Может быть найдем ответ из еще более странной загадки. В империи бы даже не один эрцканцлер, а сразу три, и все три - курфюрсты и архиепископы Майнца, Трира и Кельна, управляющие казенными делами соответственно Германии, Бургундии и Италии. Позже французские и итальянские владения отложились, и реальное влияние осталось лишь за кафедрой Майнца. Однако же вопрос все равно остался: а почему это итальянскими делами заведовал Кельн, а не хотя бы тот же Базель? Все-таки поближе к Италии. И тут нам придется кроме двух политических иерархий заметить на карте Европы еще одну горизонталь, экономическую. Потому что Майнц, Кельн, Трир не просто так были первыми римскими поселениями в Германии, а потому что расположены на главном торговом пути всей континентальной Европы - Рейне и его притоках. И еще там расположены не менее важные имперские города с важнейшими соборами - Ахен, Страсбург, Шпайер и другие.
Так, так, что-то начинает проясняться с выбором места для имперских канцелярий. И это смутное сомнение превращается в уверенность после знакомство с еще одним фактом средневековой истории. Именно Майнц, Кельн и Трир были центрами эмиссии золотой монеты, гульден по образцу знаменитого флорентийского флорина. А для такой важной функции нужно, чтобы совпали три важных условия, как в свое время они совпали для самой Флоренции. Во-первых, эмиссия обслуживает интенсивную торговлю. Поэтому на Рейне. Во-вторых, эмиссионный центр обслуживает и за это пользуется покровительством сильной власти. Отсюда выбор места для трех эрцканцелярий обусловлен именно их финансовым самообеспечением. А чтобы этот финансовый центр не слишком усилился, разделение на три конкурирующие части вполне разумно.
Но и этого недостаточно, потому что единственная вертикаль власти рано или поздно будет диктовать эмиссионному центру свою волю, то есть вести дело к инфляции и краху. Поэтому третье условие - компромиссный баланс двух сильных вертикалей, например, имперской и папской. В свое время образцовый флорентийский центр эмиссии сложился в ходе конкуренции и балансирования влияния гвельфов и гиббелинов именно из этих же трех условий.
Заметим и еще одни важный факт. Именно в XV веке, ближе ко второй половине рейнские гульдены заметно потеряли в своей ценности. Причиной инфляции стало то же самое нестроение и нарушение баланса, которое привело к Баден-пфальцкой войне 1460 года, потери статуса городской общиной Майнца и очередному изгнанию Гутенберга. В этом локальном конфликте, формально связанным с отстранением и назначением архиепископа, отражена вся сложность триединого баланса двух политических вертикалей и одной торговой горизонтали, не считая четвертой стороны, зависимой и вынужденно примкнувшей к торгово-финансовой олигархии - городской общины. Эта самая слабая сторона в итоге за все и ответила потерей статуса «свободного города». Тоже, кстати, уникальный случай за всю германскую историю до наполеоновских войн.
Главным источником нестроений было, разумеется, вовсе не вольнолюбие бюргеров и даже не амбиции князей, а общее ослабление одной из политических вертикалей. Начало XV века вошло в историю как Великий Западный Раскол, когда междоусобная борьба князей церкви привела к раздвоению папской иерархии, появлению пап и антипап, взаимно предававших друг друга анафеме. Но кроме словесных баталий эта гражданская война внутри церковной иерархии требовала мобилизации сторонников, наемников и, самое главное, финансов. Имперская вертикаль в Германии тоже не усилилась из-за ослабления легитимности всей власти. В этих смутных условиях торговля тоже не улучшалась, а торговые олигархи и их ставленники во рейнских княжествах вместе с городскими цехами предпочитали уклоняться от налоговых обязанностей.
Поэтому вполне понятно желание и императора, и папы обусловить назначение очередного майнцского курфюрста соучастием в войне Саксонии с рейнским Пфальцем. Понятно, что Майнц, как выше лежащий по течению Рейна, и сам хотел бы напомнить ниже лежащим партнерам об их обязательствах, нарушаемых из-за общего кризиса. Но все же общность интересов торговых княжеств сильнее их разногласий. Архиепископу Майнца в силу интересов своих же торговцев и горожан, проще было выйти из войны и объединиться с Пфальцем против пославших его воевать. Разумеется, после этого вся торговая субимперия рейнских княжеств и городов становится притягательным центром для всех диссидентов, включая сторонников антипапы. И в этих условиях ставки в этой локальной войне папы и императора, теперь уже против Майнца, резко возросли. Отсюда и такие необычные репрессии против мятежников.
Таков политический контекст, на фоне которого развивается первая типография в Майнце. Личный финансовый кризис Гутенберга, послуживший к этому стимулом, вполне укладывается в этот контекст. Самый первый кризис в его биографии - изгнание семьи патрициев из Майнца в 1410-х годах также отражает разрушение прежнего баланса сил между имперской элитой и «третьим сословием». Кстати, это изгнание вполне соответствует духу революционных войн «эпохи Собаки» (1401-21), как и аналогичный по психологической установке период 1795-15 годов. Майнц оказывается не только столичным, но и вполне революционным городом, как и Париж через 400 лет.
И точно также двадцатилетие «эпохи Мастера» (1421-40) является временем постреволюционной стабилизации, возрождением рынков в условиях слабой власти и сильных рисков. Характерной чертой такой «нэповской» эпохи является возрождение искусств, причем не в их традиционной, а в новых популярных формах. Так же как диорамы Дагера были своего рода «авангардом» в такую же «эпоху Мастера», и в 1420-х годах из потребностей рейнской торговли родилось такое художественное явление как гравюра. Связь этой техники с изобретением Гутенберга доказывать излишне, ведь каждая литера - это маленькая гравюра, как и любая фигурная печать.
Любимое занятие искусствоведов - выдвигать оригинальные гипотезы, например, о заимствовании европейцами гравюр с Дальнего Востока, из Японии. Однако, голландцы в начале XV века еще не плавали в Тихий океан и даже в Индийский. Если бы какие гравюры по Шелковому пути попали в Европу, то они раньше обнаружились бы в Византии, Венеции, а не в нижнем течении Рейна. И уж тем более равна нулю вероятность, что вместе с отпечатком доставили бы образцы штампов, красок или туши, да еще восточных мастеров, сумевших бы передать европейцам технику работы. Воссоздать технологию просто по отпечатку практически невозможно. Нет, гораздо проще представить, что гравюра на Рейне тоже возникла из потребностей торговли.
Резные печати для удостоверения писем и документов не были особым новшеством для торговцев и финансистов. Однако смутные времена и повышенные риски на фоне роста оборотов требовали увеличения степеней защиты от подделок. Поэтому печати и штампы становились более сложными и разнообразными, с орнаментами и гербами, приближаясь по сложности и качеству исполнения к будущим гравюрам. Не забудем и о стоимости такой сложной работы ювелира, и просто так, без рыночных стимулов она бы не получила своего развития.
Вторым условием появления настоящей художественной гравюры, кроме развития техники, является развитие художественного рынка (как это будет и в XIX веке). Трудно сказать, какие именно символические сюжеты и рисунки были наиболее модными среди нижнерейнских торговцев. Можно лишь уверенно догадываться, что такие сюжеты обязательно были, а значит загрузка дорогих и медленно работающих копиистов заставляла задуматься о печатных копиях по образцу сложных штампов.
До этого рукописные тексты и рисунки были, как правило, достоянием высших кругов - королей, церкви, монастырей, князей. Книги и манускрипты представляли собой и символическую ценность, и сокровища для политического торга, военную добычу или контрибуцию. А тут из-за борьбы за власть церковь вынуждена была сделать ставку на распродажу своих символических ценностей, прежде всего - индульгенций, но не только. Для этого пришлось заманивать в соборы почтенную публику участившимися юбилейными и иными праздниками, допуском к священным реликвиям. Собственно на подготовке такого выгодного для церкви и подрядчиков праздника в Аахенском соборе Гутенберг и погорел.
И кстати, торговля индульгенциями тоже предполагала наличие символических украшений на бумаге, подписанной князем церкви. Ничего удивительного, что среди первых тиражей первой типографии, а может быть и самые первые напечатанные тексты - это тексты индульгенций, в которые оставалось только вписать имена. Даже если власть имущие не расставались с ценными оригиналами сакральных и древних текстов, то на праздничные распродажи вполне могли выставляться рукописные копии. И этот рынок копий тоже стал предпосылкой к книгопечатанию.
Вполне закономерным является тот факт, что изобретателем типографии стал высокородный, то есть вхожий в лучшие дома изгнанник, вынужденный активно путешествовать по рейнским городам и соборам, целенаправленно на практике изучая рынок символических предметов и текстов. Но точно также закономерно, что Гутенберг получил в итоге финансовую поддержку в родном Майнце. Наверняка, одновременно с ним путешествовали и изучали этот рынок нобили из других рейнских городов, но только Майнц в силу политической географии оказался противопоставлен торговым партнерам, а следовательно отрезан от существенной части доходов. Прежний революционный порыв горожан, изгнавших нобилей вместе с раритетами, тоже этому поспособствовал. Так что не было бы счастья, а целый ряд обусловленных высоким статусом города несчастий вели к вынужденному и закономерному итогу - изобретению типографии для прорыва на новый рынок с печатными копиями символически значимых текстов.
Вполне понятен и объясним тот факт, что первые инкунабулы набирались шрифтом, намеренно стилизованным под рукопись. Одинаковые буквы в наборе нарочно вырезались разной формы. Во-первых, покупатели книг стремились иметь аутентичный товар, обладающий очевидной и удостоверенной сакральной ценностью. Бросающееся в глаза отличие могло навлечь недовольство не только консервативных покупателей, но и властей. Времена были суровые, чуть что - богохульников на костер.
Таким образом, события 1410-60-х годов вокруг Майнца и Гутенберга по своему характеру вполне соответствуют такой же смене психологических установок и социальных стимулов, как и в соответствующие эпохи первой половины XIX века. Так что найденная нами параллель между развитием типографии и фотографии подтвердилась и стала более явной.
Будем считать, что этот узел мы не то чтобы распутали, но вполне достаточно обследовали, чтобы теперь поближе присмотреться к разным вариантам продолжения этой линии во второй половине Кватроченто.
Продолжение следует