(no subject)
Давно не перечитывалъ Брюсова, а тутъ открылъ - и какъ вѣтромъ съ ногъ чуть не сшибло: такое обиліе созвучій вдругъ зазвучало въ уже знакомыхъ, казалось бы строкахъ. Правда, потомъ, за всей этою роскошью пробился привычный такой, чуть сладковатый пресный привкусъ. Дѣло тутъ въ томъ, что поэзія обладаетъ жизненною силой и энергіей лишь тогда, когда, какъ и сама жизнь, строится на парадоξе. Вотъ, взять Гумилева, по образному и ритмическому строю самого близкаго къ Брюсову. Тамъ, гдѣ у послѣдняго всѣ его Ассаргадоны и Наполеоны, яванскіе удавы, египетскія пирамиды и проч. экзотика - декоративно-плоская, несмотря на громогласные эпитеты, потому что эта громогласность тоже угадываемая: разъ ужъ Ассаргадонъ, то, натурально, и Сидонъ, и Египетъ, и Эламъ, и царь царей и "величьемъ упоенъ". У НСГ же -
Смутную душу мою тяготитъ
Странный и страшный вопросъ:
Можно ли жить, если умеръ Алкидъ,
Умеръ на ложѣ изъ розъ.
Послѣ "тяготитъ" риѳму "Алкидъ" ожидаешь меньше всего, равно какъ и самый вопросъ: первыя двѣ строки описываютъ состояніе, возможное въ любую эпоху, и для воина Агамемнона, и для человѣка ХХ в., но въ ХХ въ рѣдко кто будетъ терзаться подобнымъ вопросомъ. И вотъ первый парадоξъ: намъ оказывается возможно понять и пережить то же, что и дружинникъ древняго царя, при томъ, что мы даже не можемъ быть увѣрены, существовалъ ли этотъ царь въ дѣйствительности. И отсюда второй парадоξъ, о самой монархіи, ея принципахъ, обращенныхъ не столько къ головному разуму, который цѣнитъ только отвлеченности и совершенно безразличенъ къ цѣнѣ, въ какую онѣ могутъ обойтись, а непосредственно къ преданности ума отъ сердца. И чѣмъ крѣпче эта преданность въ сердцахъ лучшихъ изъ подданныхъ монарха, тѣмъ сильнѣе узы, сплачивающіе весь народъ, ибо въ монархическомъ государствѣ его глава - не вождь политической партій, а вождь всего народа, безъ различій чиновъ, ранговъ, сословій и классовъ.
Смутную душу мою тяготитъ
Странный и страшный вопросъ:
Можно ли жить, если умеръ Алкидъ,
Умеръ на ложѣ изъ розъ.
Послѣ "тяготитъ" риѳму "Алкидъ" ожидаешь меньше всего, равно какъ и самый вопросъ: первыя двѣ строки описываютъ состояніе, возможное въ любую эпоху, и для воина Агамемнона, и для человѣка ХХ в., но въ ХХ въ рѣдко кто будетъ терзаться подобнымъ вопросомъ. И вотъ первый парадоξъ: намъ оказывается возможно понять и пережить то же, что и дружинникъ древняго царя, при томъ, что мы даже не можемъ быть увѣрены, существовалъ ли этотъ царь въ дѣйствительности. И отсюда второй парадоξъ, о самой монархіи, ея принципахъ, обращенныхъ не столько къ головному разуму, который цѣнитъ только отвлеченности и совершенно безразличенъ къ цѣнѣ, въ какую онѣ могутъ обойтись, а непосредственно къ преданности ума отъ сердца. И чѣмъ крѣпче эта преданность въ сердцахъ лучшихъ изъ подданныхъ монарха, тѣмъ сильнѣе узы, сплачивающіе весь народъ, ибо въ монархическомъ государствѣ его глава - не вождь политической партій, а вождь всего народа, безъ различій чиновъ, ранговъ, сословій и классовъ.