Омск детства. Воспоминания А.З. Ваксера о 1920-30-х гг.
Обещанное в первой статье продолжение опыта по иллюстрированию воспоминаний омичей изданных в рамках сборника "Время и город". В данном посте использованы фрагменты воспоминаний А.З. Ваксера, посвященные описанию города 1920-30-х гг. Проиллюстрирован текст фотографиями, сканами негативов и открытками с сайта pastvu, из фондов ОГИК музея (с сайта goskatalog).
Питьевую воду покупали у водовозов, развозивших ее по городу в бочках, как две капли воды похожих на конную тележку знаменитого водовоза из фильма «Волга-Волга».
<...> Когда бричка останавливалась, собиралась очередь, брали по паре больших ведер воды (за умеренную плату) и несли их на коромыслах домой. Вода была обыкновенной речной - из реки Оми, которая протекала сравнительно неподалеку. Уличный водопровод появился лишь в первой половине [19]30-х годов. Это была еще одна маленькая революция. Таких «революций» в городском быту становилось все больше. <...>
Покупка дров, распилка, колка требовали и денег, и недюжинной силы, и приспособлений - от козел до поперечных пил, напильников, топоров и колунов. На дрова уходила значительная часть скромного семейного бюджета. Без них прожить в Сибири было невозможно. Своего угля в [19]20-е годы в регионе почти не было. Да население и не было приучено к этому виду топлива. Уголь появился позже, когда в полную силу заработал Урало-Кузбасс. Полного вместительного сарая дров едва хватало на зиму. Приходилось еще подкупать. <...> Электрические плиты, чайники, велосипеды появились значительно позже, уже в [19]30-е годы. Отдельные богачи-лихачи велосипедисты изредка попадались, как и мотоциклисты. Но это была тогда еще не техника, а экзотика.
<...> Тогда Омский вокзал отстоял от города километров на девять. Связь же осуществлялась только с помощью «ветки» - паровоза типа «О» («овечка», как их именовали в народе) и пары-тройки вагонов. Ходила «ветка» по расписанию - не чаще двух-трех раз в сутки. <...>
Городские строения кончаются быстро. Большое здание Управления Сибирской железной дороги, которое позже, в пору бурного промышленного развития, оказалось почти в центре города, тогда стояло на самой дальней окраине.
За ним начинался небольшой бедный поселок, застроенный хижинами из земли, самана и глины. А потом - чистое поле почти до самого вокзала.
<...> Вокзал, в отрыве от города оказался не случайно. Как рассказывал мне дед, при строительстве дороги проектировщики потребовали от отцов городской управы большой куш за то, чтобы подвести железнодорожную линию поближе к городу. О чем-то стороны не договорились. И на многие годы Омск фактически оказался отрезанным от магистрали. Вокзал по тем временам большой и нарядный, стоявший почти одиноко посреди обширного поля, сверкал огнями.
К нему примыкали лишь редкие служебные помещения, да виднелись здания железнодорожного депо и водокачки. Слышались пыхтение паровозов, пронзительные гудки, едва помигивали огни стрелок.
<...> Снежные заносы, морозы в те годы надолго буквально парализовали сообщение. Поезда опаздывали на много часов. Я с интересом всматривался в незнакомую для меня жизнь. Прежде всего отправился в соседний зал, где размещался частный ресторан. Из кухни доносились манящие ароматы, между столиками неторопливо двигались официанты. Буфетная стойка сверкала и переливалась множеством разноцветных бутылок, притягивала всяческими закусками. Такого изобилия я еще никогда не видел! <...>
<...> меня отвлек звон колокола, возвестившего о прибытии очередного поезда. Радио в те годы не было, и информация исчерпывалась колокольным звоном и выкриками дежурного о прибытии. Для прохода на перрон требовалось предъявить проездной или специальный перронный билет, который продавался в кассах. <...> К перрону медленно, весь в клубах пара, изморози подходил роскошный пассажирский локомотив курьерского поезда «Владивосток-Негорелое». И состав, и паровоз произвели на меня неизгладимое впечатление. Локомотив принадлежал, кажется, к серии Су.
Он выглядел не столь огромным, приземленным, как грузовые и маневровые трудяги, черные от копоти и грязи, сновавшие по дальним путям. Паровоз сверкал медью начищенных поручней, разноцветной окраской огромных ведущих колес. Он тяжело «дышал», выпуская время от времени пар. За ним следовала «углярка» - прицепной полувагон, в который грузился уголь для топки. А потом начинался сам состав, состоящий только из вагонов международного класса. Эти вагоны, вероятно, строились еще до революции. Они были обшиты деревянной отлакированной рейкой, с широкими зеркальными окнами, за которыми таинственно мигали огоньки ночников.<...>
Каток располагался в самом центре Омска, недалеко от впадения реки Оми в Иртыш.
Метрах в пятистах от устья вверх по Оми возвышался железный мост - краса и гордость города, приобретенный сибирскими купцами на Парижской выставке, а еще чуть выше - метрах в пятидесяти - каток.
Он представлял собою большую, расчищенную от снега и небольших торосов площадку речного льда, политого дополнительно разогретой водой. Лед в дни праздников и соревнований «фрезеровали» ручным способом - лопатами, скребками, катками.
С внешней стороны каток был обнесен небольшим заборчиком. В лед вмораживались столбы, на которых развешивались электрические лампы. По внешней стороне катка была проложена дорожка для конькобежцев-скоростников, а вся остальная часть отдавалась для катания прочей публики.
Примитивная раздевалка - домик на курьих ножках - возвышалась на верхнем обрезе берега. Чтобы очутиться на катке, надо было спуститься вниз метров на 15-20 по длинной дощатой лестнице. По субботам и воскресеньям на катке играл оркестр. <...>
Что представляла собою улица провинциального сибирского города [19]20-х годов? Ее проезжая часть была обычной грунтовой дорогой, которая раскисала весной, осенью и летом после дождя. Лошадь с телегой двигалась по ней с трудом и то лишь тогда, когда не было грязи.
В сухое время грязь застывала, превращалась в немыслимые ухабы и колдобины. Не случайноодна из улиц так и называлась - Непроезжая. Название вполне соответствовало ее состоянию. По обе стороны «проезжей части» на некотором расстоянии рылись канавы в метр-полтора глубиной. А за канавами начинались тротуары. Для обычных деревянных мостков шириною в метр-полтора, наверное, это слово не совсем подходит. Но в тогдашнем Омске такие хлипкие сооружения, из которых торчали гвозди, переломанные части досок и прочее, назывались именно так.
Канавы составляли основу сточной канализации. Осенью и особенно весной после дружного таяния снега (а смена времен года в Сибири, как и в других районах с континентальным климатом, наступала обычно резко) канавы заполнялись водой доверху. Распутица длилась две, а то и три недели. Вода из канав стекала непосредственно в Омь и Иртыш. Некоторые улицы при этом превращались в маленькие речки. Для города и горожан это было трудное время. <...>
Улица, разумеется, была первой моей школой географии города. Наша улица Степная ничем не отличалась от остальных. Вымощенные камнем мостовые имелись лишь в самом центре. По ним на телеге и позднее на автобусе можно было проехать и в сушь, и в распутицу. Но при этом так трясло, что, казалось, вот-вот из тебя душу вытрясет. Такие мостовые имелись еще на двух-трех улицах, идущих перпендикулярно Иртышу, вдоль которого узкой полосой тянулся город.
Омск моего раннего детства - типичный сибирский город. Черты нынешнего миллионника - одного из тринадцати крупнейших городов России - тогда никак не просматривались.
О первоначальном назначении напоминала небольшая крепость с каменными строениями, в которой размещались учреждения местного воинского гарнизона. <...>
В 1920-е годы город и горожане медленно приходили в себя после страшных лет гражданской войны и диктатуры Колчака. Одни с опаской проходили мимо скромного дома на набережной Иртыша, в котором жил А. В. Колчак;
другие с неменьшим страхом поглядывали на здание, где совсем недавно размещалась Чрезвычайная комиссия (ЧК), кажется, на улице Декабристов.
Численность населения, видимо, не превышала 100-140 тыс. человек. Город по-прежнему являлся крупным железнодорожным узлом на великой Транссибирской магистрали, центром водных коммуникаций.
Имелось несколько средних предприятий сельскохозяйственного машиностроения, суконная, табачная фабрики, кожзавод, пивоваренный завод и несколько других.
Центр начинался с генерал-губернаторского дома (теперь его иногда именуют дворцом). На дворец он был мало похож. Большой двухэтажный каменный дом с надстройкой, выделявшийся среди окружающей застройки неким подобием монументальности.
К дому примыкал большой сад, который одно время был превращен в зоопарк, где содержались животные местной сибирской фауны. Позже там размещался городской парк с летним театром.
Почти напротив генерал-губернаторского дома располагались Ильинская церковь,
а за нею - бывшая городская управа, ставшая центральной городской библиотекой.
Сплошь каменными домами-магазинами с куполами-«ананасами» на крышах была застроена только улица Люблинская [sic!], именуемая и проспектом (здесь некогда находилась Люблина роща). Позже ее переименовали в улицу Ленина.
На продолжавшей улицу нагорной части располагалось живописное двухэтажное каменное здание драматического театра с обширным зрительным четырехъярусным залом, довольно хорошей акустикой, в чем-то повторяющее архитектуру Мариинского театра в Петербурге.
Неподалеку размещался комплекс Медицинского института.
Город славился знаменитым кадетским корпусом, размещавшимся в длинном на целый квартал двух- или трехэтажном корпусе с колоннадой. И какие бы военные учебные заведения ни располагались в нем в послереволюционные годы, горожане все равно называли его по старинке.
Напротив располагалось здание бывшего офицерского собрания, ставшего Домом Красной армии [ошибка в воспоминаниях: напротив находилось Общественное собрание].
Среди общей довольно однообразной застройки центральной части Омска выделялись живописные мощные каменные здания двух (если мне память не изменяет) соборов и нескольких церквей.
Молебный дом баптистов на этом фоне смотрелся довольно уныло.
Еврейские синагоги выглядели более внушительно, хотя и были построены из дерева.
Но в центральной части располагались только православные храмы. Они являлись и своеобразными центрами городской топонимики. В округе Казачьего собора находились и базар, и цирк, и казармы. Все они так или иначе именовались «казачьими».
Новые названия магазинов, зданий, улиц прививались плохо. Коренные омичи явно предпочитали традиционные названия новым. В городе имелся лишь один памятник -монумент жертвам революции, белого террора,открытый в начале [19]20-х годов. <...>
Одна [улица - Е. Т.] носила имя Л. Д. Троцкого (позже ее переименовали в улицу Десятилетия Октября), другая - М. Ю. Лермонтова.
На первой был расположен ряд маленьких частных продуктовых магазинчиков, парикмахерская, аптека, сенной базар. Особенно запали в память лавка нэпмана Зильбера и аптека. Первая - потому, что в ней мне покупали изредка какао «Золотой ярлык» в красивых жестяных банках и шпроты. <...> около аптеки продавали мороженое.
Его и продавали, и фасовали совсем не так, как теперь. Мороженщица обязательно в белом фартуке, нарукавниках стояла у довольно большой ручной тачки, на которой был укреплен выкрашенный в яркий цвет ящик. В нем находилось две или три больших емкости с мороженым (сливочным, фруктовым). Они были засыпаны льдом. Порция формировалась в особой формочке, которая представляла собой небольшой плоский жестяной стаканчик. <...>Лакомство это считалось летним, зимой мороженого не делали. Иногда продавцы ездили со своими тачками по улицам и, расхваливая товар, сбывали его. Но у аптеки летом мороженое имелось почти всегда. <...>
Второй улицей, до которой мы на первых порах решались самостоятельно доходить, была улица Лермонтова. С одной, ближайшей к нам, стороны она упиралась в действующее городское кладбище, а с другой (в получасе ходьбы) - заканчивалась в центре у губернаторского дома.
Улица выглядела богаче и обустроеннее, нежели наша Степная, но никаких дорожных покрытий не имела. Тротуары и канавы были такими же. Лишь кое-где на электрических столбах болтались электролампочки. Нередко по нескольку раз за день по ней медленно и чинно шествовали траурные процессии.
<...> Сам [Казачий - Е. Т.] базар являл собою живописное зрелище. Он раскинулся на большой площади.
Основные торговые ряды представляли небольшую сеть дощатых, на скорую руку сбитых столов. За ними стояли продавцы, которые не были отделены какими-то заграждениями один от другого. Помидоры, огурцы, лук и прочее выкладывалось просто на стол.
Товар не укладывался, а прямо лежал навалом. Каждый выбирал, что хотел, и долго, долго торговался с продавцом. В этом для некоторых состояла прелесть базарных походов. Было, правда, и несколько небольших киосков, в которых продавались вода и мороженое.
Неподалеку от этой площадки располагалась другая. Здесь находились мясные ряды, в которых продавали мясо, птицу и, кажется, рыбу. Прилавков- столов тут было поменьше. На них выкладывали рубленое мясо и птицу. Остальная же часть площадки была пустая. На ней останавливались продавцы, приезжавшие на телегах или санях. Они предлагали коровьи туши или их крупные части. О какой бы то ни было санитарии и гигиене говорить трудно. Она появилась на базарах позже, уже в 1930-е годы.
Через дорогу от базара располагался местный цирк - большое круглое деревянное здание с куполом и небольшими служебными пристройками. Внутри цирк выглядел довольно нарядно - с круглыми рядами удобных кресел с центральной ложей, большой ложей для оркестра. Арена, как и вездев подобных заведениях, была засыпана опилками. <...>
Если перечислить продукты, напитки и товары, которые в 1935 году появились в магазинах, то современник, пожалуй, не поверит. В деревянных кадках стояла черная и красная икра по вполне доступной цене. На прилавках лежали огромные туши лососины и семги, мясо самых различных сортов, окорока, поросята, колбасы, названия которых теперь забыты, сыры - все это можно было купить без всякой очереди и в любом количестве. Таких «чайных» колбас, «салями», свежайших белых булок с хрустящей корочкой, разнообразных конфет, шоколада, какао, многочисленных сортов масла, какие тогда свободно продавались по весьма умеренным ценам, я не видел даже в годы НЭПа. И все они были экологически чистыми!
Мне особенно запомнились нарядные по тем временам витрины продовольственных магазинов в центре, мимо которых я проходил зимними вечерами, возвращаясь с катка. После катания, разумеется, аппетит был немалый, и я обязательно заходил в эти магазины. Часто задерживался у гастрономических прилавков. Глаза разбегались. Больше всего мне нравилось смотреть на витрины, где были выставлены колбасы. Очень любил «салями» твердого копчения и «чайную». Покупал вкуснятинки, разумеется, далеко не каждый раз. Дома было не густо, но в эти годы уже и не пусто.
Ваксер А. З. Жизнь, люди, эпоха. - СПб.: Нестор-История, 2013. - С. 25, 27-28, 30-32, 38-39, 51-59, 99-100.