"Омская Азия". Анекдоты из омской жизни начала XIX века в воспоминаниях Э.И. Стогова.
В воспоминаях Эразма Ивановича Стогова (1797 - 1880), вышедших под названием "Записки жандармского штаб-офицера", есть упоминание о посещении им г. Омска в 1819 г. Повествование, весьма живое по своему характеру, содержит ряд зарисовок быта Омской крепости и общества, ее населявшего.
Э.И. Стогов (1797 - 1880).
[Spoiler (click to open)]
На реке Оми и Иртыше, на краю киргизских степей, была крепость с очень высоким земляным валом: это и был Омск. В крепости сосредоточивались все управления корпусной квартиры, всего сибирского войска; тут жил и корпусный командир Глазенап, который перед нашим приездом умер; его скромный дом и был нашей квартирой. Комендантом был полковник Иванов; он и его семейство, можно сказать, были единственные вполне цивилизованные люди по-петербургски. Полковник Иванов всю свою службу был адъютантом при генерал-губернаторах; он и семейство его были ласковы, приветливы; в первый же день я стал другом его и его семьи. Вместо Глазенапа управлял корпусом генерал барон Клод фон-Югенсбург, уже пожилой, добрый, но страшный флегматик;
Карл Фёдорович Клодт фон Юргенсбург (1765 - 1822).
я ему понравился, он сам повел меня знакомить с знаменитостями: генерал-аудитором, интендантом и проч.; он вводил меня даже в комнаты девиц-дочерей. Каково же было мое удивление, когда я увидал, что все комнатки девиц окнами на высоко огороженный двор; в окнах толстые железные решетки, в комнату одна только дверь из спальни родителей - вот настоящая Азия! Барон, вводя меня к девицам, надевал на глаза отломок железки с дырочкой - это, видите ли, был сам амур! В первый же день милый комендант жаловался, что в крепости частые поджоги. Я спросил его: «Ездит ли он по караулам?».Он пренаивно спросил: «Зачем это?». Я объявил ему, что он может попасть под суд. Оказалось, что он не понимал даже слова «рунд». Я был мудрецом перед ним. Советовал ездить, объяснил порядки; он упросил меня поехать с ним. Часовых везде много, но все дремлют, отставив ружье, и что же? мы нашли горевшую головешку очень недалеко от порохового магазина. Хотя опасности быть не могло, и можно думать, что головешка была куда-то несена и брошена, заслышав шум. Комендант обнимал и благодарил меня. Учредили патрули, и поджоги прекратились. Такая патриархальность службы не могла не остаться у меня в памяти. Форштадт при крепости был большой, там жил атаман линейных казаков Броневский.
На другой же день он пригласил нас на бал. Молодых дам и барышень было много, но кавалеров танцующих мало. Казацких офицеров было многоина подбор красавцы, стройные молодцы, любого в натурщики скульптору; комендант мне сказал, что все они хорошего поведения, но малограмотны и для общества не годятся; их делают офицерами для красоты фронта. Я видел фронт казаков - это богатыри и красивы, что за люди, что за кони!
Танцевали только экосез, да круг с шеном и крестом. В первый же бал мы стали львами, научили матрадур, тампед, кадриль с вальсом и даже котильон. Начались бал за балом каждый день. Мы ввели, что мужчины не садятся ужинать, а ходят, занимая и служа дамам. Хорошеньких замечательно много дам и девиц, молодые, скоро знакомятся. Хорошенькая барышня, развитее других, особенно мне нравилась; я уговорил ее сесть близко музыкантов и напевал ей, стоя за стулом. Она испуганно говорит: «Отойдите, маменька грозится». Старуха, сухая, длинная, с другого конца стола грозит сердито предлинным пальцем. Я бросился к старухе и притворился уверенным, что она звала меня пальцем. Старуха, чиновная, сконфузилась, уверяла, что это она - Глафире, но более не грозила. Вот какая была Азия в Омске. Нас просто не отпускали, нас ласкали, матросов кормили; но всему бывает конец; поехали, провожали нас чуть ни все. Верстах в трех, спускаясь в овраг, лошади понесли, повозка наша опрокинулась, мы разлетелись; но матрос, сидевший на козлах, оказался со сломанной ключицей. Судьба вернула нас в Омск. Опять праздники. Не помню, чрез сколько дней, ночью бежал я от гнавшихся за мною двух солдат с ружьями и кто-то кричал: «убей его, я отвечаю!» Бегать я не имел себе равного, солдат я не мог бояться, я был переодет, меня не узнали; выбежал я на вал и забавлялся запыхавшимися солдатами, но пришлось плохо мне: неожиданно на валу, из будки вышел часовой навстречу. В таком критическом положении я решился соскочить с вала. Правда, в корпусе за булку я много раз скакал с галереи второго этажа на двор, но это было не выше трех сажен, а вал был высотою до пяти сажен. Рассуждать было некогда, я из ближайшей амбразуры, держась руками, спустился по валу, носками сапогов успел выбить ямки - все-таки уменьшил высоту вала.
Панорама Омской крепости. Гравюра.
Подбежали солдаты; прочитав молитву, оттолкнулся и сделал прыжок. Упал на ноги, песок, большая путаная трава, скоро опомнился - цел! Слышу, солдаты кричат: «тут тебе карачун, проклятому!», я встал и пошел, солдаты заговорили: «да это шайтан, бес!». Я обошел вал, вошел в вороты и лег спать. Поутру говор в Омске: кто? как? что? и проч. Полагаю, никто не спросит, по какой причине я попал в такое происшествие? Любовь, содержательница мира, душа чувствительных сердец! После обеда комендант сказал мне, что он все знает. Запираться перед другом не следовало.
-Вы забыли, что здесь Азия?
-Я думаю, что здесь Россия!
-Нет, здесь Азия, и я за вашу жизнь не ручаюсь.
-Мне кажется, вы увеличиваете.
-Нет, я знаю Омск. А вот что, одно средство: вот вам курьерская подорожная до Иркутска, соберитесь скорей, поедем прогуляться за крепость, там сядете на курьерскую, у меня все подготовлено. С семейством прощаться не нужно.
Так я и укатил из Омска один. В Иркутске получил от коменданта коротенькое письмо: «в твоем тюфяке и в сделанной вместо тебя кукле в ту же ночь сделано пять ран ножами». Вот она, Азия! Надеюсь, теперь Омск стал европейским городом и железные решетки улетучились.
Э.И. Стогов (1797 - 1880).
[Spoiler (click to open)]
На реке Оми и Иртыше, на краю киргизских степей, была крепость с очень высоким земляным валом: это и был Омск. В крепости сосредоточивались все управления корпусной квартиры, всего сибирского войска; тут жил и корпусный командир Глазенап, который перед нашим приездом умер; его скромный дом и был нашей квартирой. Комендантом был полковник Иванов; он и его семейство, можно сказать, были единственные вполне цивилизованные люди по-петербургски. Полковник Иванов всю свою службу был адъютантом при генерал-губернаторах; он и семейство его были ласковы, приветливы; в первый же день я стал другом его и его семьи. Вместо Глазенапа управлял корпусом генерал барон Клод фон-Югенсбург, уже пожилой, добрый, но страшный флегматик;
Карл Фёдорович Клодт фон Юргенсбург (1765 - 1822).
я ему понравился, он сам повел меня знакомить с знаменитостями: генерал-аудитором, интендантом и проч.; он вводил меня даже в комнаты девиц-дочерей. Каково же было мое удивление, когда я увидал, что все комнатки девиц окнами на высоко огороженный двор; в окнах толстые железные решетки, в комнату одна только дверь из спальни родителей - вот настоящая Азия! Барон, вводя меня к девицам, надевал на глаза отломок железки с дырочкой - это, видите ли, был сам амур! В первый же день милый комендант жаловался, что в крепости частые поджоги. Я спросил его: «Ездит ли он по караулам?».Он пренаивно спросил: «Зачем это?». Я объявил ему, что он может попасть под суд. Оказалось, что он не понимал даже слова «рунд». Я был мудрецом перед ним. Советовал ездить, объяснил порядки; он упросил меня поехать с ним. Часовых везде много, но все дремлют, отставив ружье, и что же? мы нашли горевшую головешку очень недалеко от порохового магазина. Хотя опасности быть не могло, и можно думать, что головешка была куда-то несена и брошена, заслышав шум. Комендант обнимал и благодарил меня. Учредили патрули, и поджоги прекратились. Такая патриархальность службы не могла не остаться у меня в памяти. Форштадт при крепости был большой, там жил атаман линейных казаков Броневский.
На другой же день он пригласил нас на бал. Молодых дам и барышень было много, но кавалеров танцующих мало. Казацких офицеров было многоина подбор красавцы, стройные молодцы, любого в натурщики скульптору; комендант мне сказал, что все они хорошего поведения, но малограмотны и для общества не годятся; их делают офицерами для красоты фронта. Я видел фронт казаков - это богатыри и красивы, что за люди, что за кони!
Танцевали только экосез, да круг с шеном и крестом. В первый же бал мы стали львами, научили матрадур, тампед, кадриль с вальсом и даже котильон. Начались бал за балом каждый день. Мы ввели, что мужчины не садятся ужинать, а ходят, занимая и служа дамам. Хорошеньких замечательно много дам и девиц, молодые, скоро знакомятся. Хорошенькая барышня, развитее других, особенно мне нравилась; я уговорил ее сесть близко музыкантов и напевал ей, стоя за стулом. Она испуганно говорит: «Отойдите, маменька грозится». Старуха, сухая, длинная, с другого конца стола грозит сердито предлинным пальцем. Я бросился к старухе и притворился уверенным, что она звала меня пальцем. Старуха, чиновная, сконфузилась, уверяла, что это она - Глафире, но более не грозила. Вот какая была Азия в Омске. Нас просто не отпускали, нас ласкали, матросов кормили; но всему бывает конец; поехали, провожали нас чуть ни все. Верстах в трех, спускаясь в овраг, лошади понесли, повозка наша опрокинулась, мы разлетелись; но матрос, сидевший на козлах, оказался со сломанной ключицей. Судьба вернула нас в Омск. Опять праздники. Не помню, чрез сколько дней, ночью бежал я от гнавшихся за мною двух солдат с ружьями и кто-то кричал: «убей его, я отвечаю!» Бегать я не имел себе равного, солдат я не мог бояться, я был переодет, меня не узнали; выбежал я на вал и забавлялся запыхавшимися солдатами, но пришлось плохо мне: неожиданно на валу, из будки вышел часовой навстречу. В таком критическом положении я решился соскочить с вала. Правда, в корпусе за булку я много раз скакал с галереи второго этажа на двор, но это было не выше трех сажен, а вал был высотою до пяти сажен. Рассуждать было некогда, я из ближайшей амбразуры, держась руками, спустился по валу, носками сапогов успел выбить ямки - все-таки уменьшил высоту вала.
Панорама Омской крепости. Гравюра.
Подбежали солдаты; прочитав молитву, оттолкнулся и сделал прыжок. Упал на ноги, песок, большая путаная трава, скоро опомнился - цел! Слышу, солдаты кричат: «тут тебе карачун, проклятому!», я встал и пошел, солдаты заговорили: «да это шайтан, бес!». Я обошел вал, вошел в вороты и лег спать. Поутру говор в Омске: кто? как? что? и проч. Полагаю, никто не спросит, по какой причине я попал в такое происшествие? Любовь, содержательница мира, душа чувствительных сердец! После обеда комендант сказал мне, что он все знает. Запираться перед другом не следовало.
-Вы забыли, что здесь Азия?
-Я думаю, что здесь Россия!
-Нет, здесь Азия, и я за вашу жизнь не ручаюсь.
-Мне кажется, вы увеличиваете.
-Нет, я знаю Омск. А вот что, одно средство: вот вам курьерская подорожная до Иркутска, соберитесь скорей, поедем прогуляться за крепость, там сядете на курьерскую, у меня все подготовлено. С семейством прощаться не нужно.
Так я и укатил из Омска один. В Иркутске получил от коменданта коротенькое письмо: «в твоем тюфяке и в сделанной вместо тебя кукле в ту же ночь сделано пять ран ножами». Вот она, Азия! Надеюсь, теперь Омск стал европейским городом и железные решетки улетучились.