а казалось бы
прежде чем броситься наутек отмаливать себя, прежде чем начать препарировать выпростанные на операционный стол внутренности, я ставлю дубового гайя и закуриваю, откинувшись на спинку кресла. дорогая, я дома.
этот гиблый антуражик мне знаком. бескрайняя во все концы панорама адилища по ту сторону. вяжущий зубы, сводящий скулы воздух и курящиеся в невесомости пары тления. растрескавшийся пол, торчащий наружу плитами, накинутый, как покрывальце, на пропасть.
пропасть, - нежно проговариваю я. и чувствую, как она визжит там от радости. так, что даже мое кресло начинает качать. она лязгает засовами и хлопает створками чугунных ворот - она скучала. и я целую ее прямо в левиафанову пасть. я кормлю ее вылезшими на нервах волосами, пеплами всех выкуренных сигарет и наволочками, в которых еще мой крик не остыл. я пою ее своими липкими слезами, проникотининной мокротой из легких и клейкой ледяной испариной с хребта.
нигде и никогда, ни в ком и ни в чем я не чувствовала такой отдачи. такой безусловной и непререкаемой ответности. такого бесхитростного ожидания, распаляющегося благодарностью и преданностью в инфракрасном сиянии тысячи глаз, в ультразвуке ужасающих воплей счастья. оставляя разлуку, пропасть заходится, задыхается, так что, кажется, сейчас исторгнет саму себя.
она накидывается на меня сверху, как одержимая любовница на своего вожделенного, стремясь обвить руками, ногами, губами, желая заполучить меня в себя, заполнится мной до краев и выжать из меня живительный сок, сокращая мышцы своих стенок. я делаю ее живой, наполняю жизнью против воли. я сопротивляюсь, пока хватает сил, пока вытянутая в струну, острая, напряженная я изо всех сил стараюсь оставить свое при себе, пока не обмякаю финальной судорогой.
даже дьволица, привыкшая по-королевски надругаться над своим лакеем, рискует. даже безумная вакханка, затеявшая оргию с элементами пытки с бесправным рабом, может оказаться хрупкой и разбиться вдребезги, как сердце чистейшей девы. ныне мое отчаяние изнасиловало пропасть, а не наоборот. она запылала, закровоточила, стала жалкой, превратилась в рану. и вот ее больше нет. я осталась одна.
господа, разве это возможно? разве возможно было когда-нибудь вырасти из пропасти? вот я и лишилась даже бездомности. и приобрела то состояние, в котором быть так же символично, как утробно жутко. бесповоротное, безвыходное предопределение природы. от противоречивости чувств кожа принимается слазить. если бы на свете было место, куда я еще не убегала, я бы отправилась туда тотчас же.
---
любой дом жаждет оставить сына. любой дом гонит прочь дочь.
этот гиблый антуражик мне знаком. бескрайняя во все концы панорама адилища по ту сторону. вяжущий зубы, сводящий скулы воздух и курящиеся в невесомости пары тления. растрескавшийся пол, торчащий наружу плитами, накинутый, как покрывальце, на пропасть.
пропасть, - нежно проговариваю я. и чувствую, как она визжит там от радости. так, что даже мое кресло начинает качать. она лязгает засовами и хлопает створками чугунных ворот - она скучала. и я целую ее прямо в левиафанову пасть. я кормлю ее вылезшими на нервах волосами, пеплами всех выкуренных сигарет и наволочками, в которых еще мой крик не остыл. я пою ее своими липкими слезами, проникотининной мокротой из легких и клейкой ледяной испариной с хребта.
нигде и никогда, ни в ком и ни в чем я не чувствовала такой отдачи. такой безусловной и непререкаемой ответности. такого бесхитростного ожидания, распаляющегося благодарностью и преданностью в инфракрасном сиянии тысячи глаз, в ультразвуке ужасающих воплей счастья. оставляя разлуку, пропасть заходится, задыхается, так что, кажется, сейчас исторгнет саму себя.
она накидывается на меня сверху, как одержимая любовница на своего вожделенного, стремясь обвить руками, ногами, губами, желая заполучить меня в себя, заполнится мной до краев и выжать из меня живительный сок, сокращая мышцы своих стенок. я делаю ее живой, наполняю жизнью против воли. я сопротивляюсь, пока хватает сил, пока вытянутая в струну, острая, напряженная я изо всех сил стараюсь оставить свое при себе, пока не обмякаю финальной судорогой.
даже дьволица, привыкшая по-королевски надругаться над своим лакеем, рискует. даже безумная вакханка, затеявшая оргию с элементами пытки с бесправным рабом, может оказаться хрупкой и разбиться вдребезги, как сердце чистейшей девы. ныне мое отчаяние изнасиловало пропасть, а не наоборот. она запылала, закровоточила, стала жалкой, превратилась в рану. и вот ее больше нет. я осталась одна.
господа, разве это возможно? разве возможно было когда-нибудь вырасти из пропасти? вот я и лишилась даже бездомности. и приобрела то состояние, в котором быть так же символично, как утробно жутко. бесповоротное, безвыходное предопределение природы. от противоречивости чувств кожа принимается слазить. если бы на свете было место, куда я еще не убегала, я бы отправилась туда тотчас же.
---
любой дом жаждет оставить сына. любой дом гонит прочь дочь.