самолетное настроение
Назовем ее собеседница. По роду занятий. Тут два момента.
Первый. Говорит собеседница мне о том, что я чистая, о том, как гляжу необыкновенно, ну и такое всякое. Питеру мой взгляд до сих пор в новинку. Хорошо, что давно свыклась я со своими глазами собачьими: умненькие, все понимают и немного как-бы-это-сказать страдальческие. Ну и далее по желанию: добрые, испуганные, грустные блабла до самых поэтических вариантов. Хорошо, что давно свыклась, а то бы поновой вскружило голову. И захотелось бы пользоваться. Тут ведь такая язва на дне. Потому как все мне их «умненькие» да «красивые», «проникновенные» да «внимательные» настолько до лампочки, что и слова подбирать лень. Отлаженному по девятикружному механизму рефлексий человеку подобные комплименты мнятся вшивыми. Так и запомнился мне только один, который заметил, что больно высокомерно и холодно смотрю я на происходящее. Все понимает, а плевать хотела, - такая вот эта умница и послушница сучка на самом деле. Пусть так, - давлю я в себе зевоту. На безрыбье, как известно, и жопа - соловей, господа присяжные. В кругу малознакомых людей каждый полуторный норовит тебя вылечить. Могу поулыбаться, пошутить и даже заикнуться о том, как взращивала в себе любовь к человеку, могу погладить, уткнуться носом и даже поцеловать легонечко - уже научилась - могу напоить, дать совет и даже выслушать, и даже спасти, если по пути, могу. Специалист по душевно-мирским делам - все в моей компетенции. Как и раньше, только легко и непринужденно, потому что - кому ж меня принуждать. А что всегда буду делать, так это смотреть. Что уж теперь поделать, что глаза у меня собачьи. В них заглянешь и вспомнишь, как кипятком дворняг обливал, в какой-нибудь позапрошлой. Не умом, так кожей, колокольчиком, где-нибудь перед затылком висящим, вспомнишь.
Вот и момент второй. Как тебе удается? - спрашивает собеседница. Никакое, - говорит, - к тебе не липнет дерьмо. Тут у меня есть два варианта: заржать в голос или смолчать. Правда, можно еще объяснить. Что дерьмо-то ко мне липнет чуть ли не судьбоносно, что, вляпавшись в одно, я, выпутываясь, соберу все в округе, ибо я подсела на честность, что не слезть уже. Ибо в детстве мне кто-то наврал, что от страха избавляешься через испытания горем, но не счастьем. Был ведь какой-то подонок. Кто бы рассказал заблуждающейся моей собеседнице, что внутренность моя - всё канава сточная и дерьмо там проточное. Усмехаюсь нехорошо, ровно как когда говорят мне, что я - кукла рисованная, пенопластом набитая, что жизни не знаю, в штуки взрослые не врубаюсь.
Так что липнет, милая, раз за разом, как от коллекции не открещивайся. Но есть одно но - спасаюсь. Каждый раз случайностью, чудом. Чудеса на голову просто так не падают. Они тогда бывают, когда тебя кто-нибудь любит. Я счастливейшая из непримечательных смертных. Меня любят и вспоминают искренне и по-доброму столько самых чудесных людей, что я иногда опасаюсь взлететь. Я их по именам перед сном вспоминаю, если, конечно, сплю. И все эти лица перед моими глазами встают свежие, живые, сияющие. Каждому из них, каждому из вас целую глаза и руки. Когда я читаю ваши мне сообщения, становлюсь легче на грамм, как минимум. Ваша любовь отрывает меня от земли, оберегает ангелом, за подбородок голову поднимает. Пусть, большинство из вас далеко, я не остыла, не забыла, не предала забвению. Я вас жду и вы ждите меня, мы будем пить и петь, гулять и мечтать, говорить, говорить, говорить, сходить с ума, отклеивать письма, откровенничать, плакать, обниматься, поливать друг друга слезами, кричать, смеяться, вставать против мира, фильмы смотреть, клеить елочки, гимны писать, провожать друг друга. Ни на секунду! Ни на секундочку не забывайте, как я люблю вас.
И подумала - знак хороший. Я ведь раньше была существом губчатым сугубо. Впитывала-впитывала, а потом на накопленном говне бродила, на дрожжах аки, взрывалась, пенилась, за края лезла. Сейчас позицией выше сижу - фильтростремительной. Духовность по капельке приобретается. Глядишь, к весне от наветов смогу лечить.
- честная то ты честная, только что ж мне все время кажется, что ты всех нас наебываешь?
- кого это нас?
- род человеческий
- рот?
- понятно
Все во мне. Да, заносчивая, о себе, понимаешь ли, возомнила, но люблю всех… так что, если вы меня к кресту приколотите, еще век всем скопом протянете. Человечеством в смысле. Такие дела.
Первый. Говорит собеседница мне о том, что я чистая, о том, как гляжу необыкновенно, ну и такое всякое. Питеру мой взгляд до сих пор в новинку. Хорошо, что давно свыклась я со своими глазами собачьими: умненькие, все понимают и немного как-бы-это-сказать страдальческие. Ну и далее по желанию: добрые, испуганные, грустные блабла до самых поэтических вариантов. Хорошо, что давно свыклась, а то бы поновой вскружило голову. И захотелось бы пользоваться. Тут ведь такая язва на дне. Потому как все мне их «умненькие» да «красивые», «проникновенные» да «внимательные» настолько до лампочки, что и слова подбирать лень. Отлаженному по девятикружному механизму рефлексий человеку подобные комплименты мнятся вшивыми. Так и запомнился мне только один, который заметил, что больно высокомерно и холодно смотрю я на происходящее. Все понимает, а плевать хотела, - такая вот эта умница и послушница сучка на самом деле. Пусть так, - давлю я в себе зевоту. На безрыбье, как известно, и жопа - соловей, господа присяжные. В кругу малознакомых людей каждый полуторный норовит тебя вылечить. Могу поулыбаться, пошутить и даже заикнуться о том, как взращивала в себе любовь к человеку, могу погладить, уткнуться носом и даже поцеловать легонечко - уже научилась - могу напоить, дать совет и даже выслушать, и даже спасти, если по пути, могу. Специалист по душевно-мирским делам - все в моей компетенции. Как и раньше, только легко и непринужденно, потому что - кому ж меня принуждать. А что всегда буду делать, так это смотреть. Что уж теперь поделать, что глаза у меня собачьи. В них заглянешь и вспомнишь, как кипятком дворняг обливал, в какой-нибудь позапрошлой. Не умом, так кожей, колокольчиком, где-нибудь перед затылком висящим, вспомнишь.
Вот и момент второй. Как тебе удается? - спрашивает собеседница. Никакое, - говорит, - к тебе не липнет дерьмо. Тут у меня есть два варианта: заржать в голос или смолчать. Правда, можно еще объяснить. Что дерьмо-то ко мне липнет чуть ли не судьбоносно, что, вляпавшись в одно, я, выпутываясь, соберу все в округе, ибо я подсела на честность, что не слезть уже. Ибо в детстве мне кто-то наврал, что от страха избавляешься через испытания горем, но не счастьем. Был ведь какой-то подонок. Кто бы рассказал заблуждающейся моей собеседнице, что внутренность моя - всё канава сточная и дерьмо там проточное. Усмехаюсь нехорошо, ровно как когда говорят мне, что я - кукла рисованная, пенопластом набитая, что жизни не знаю, в штуки взрослые не врубаюсь.
Так что липнет, милая, раз за разом, как от коллекции не открещивайся. Но есть одно но - спасаюсь. Каждый раз случайностью, чудом. Чудеса на голову просто так не падают. Они тогда бывают, когда тебя кто-нибудь любит. Я счастливейшая из непримечательных смертных. Меня любят и вспоминают искренне и по-доброму столько самых чудесных людей, что я иногда опасаюсь взлететь. Я их по именам перед сном вспоминаю, если, конечно, сплю. И все эти лица перед моими глазами встают свежие, живые, сияющие. Каждому из них, каждому из вас целую глаза и руки. Когда я читаю ваши мне сообщения, становлюсь легче на грамм, как минимум. Ваша любовь отрывает меня от земли, оберегает ангелом, за подбородок голову поднимает. Пусть, большинство из вас далеко, я не остыла, не забыла, не предала забвению. Я вас жду и вы ждите меня, мы будем пить и петь, гулять и мечтать, говорить, говорить, говорить, сходить с ума, отклеивать письма, откровенничать, плакать, обниматься, поливать друг друга слезами, кричать, смеяться, вставать против мира, фильмы смотреть, клеить елочки, гимны писать, провожать друг друга. Ни на секунду! Ни на секундочку не забывайте, как я люблю вас.
И подумала - знак хороший. Я ведь раньше была существом губчатым сугубо. Впитывала-впитывала, а потом на накопленном говне бродила, на дрожжах аки, взрывалась, пенилась, за края лезла. Сейчас позицией выше сижу - фильтростремительной. Духовность по капельке приобретается. Глядишь, к весне от наветов смогу лечить.
- честная то ты честная, только что ж мне все время кажется, что ты всех нас наебываешь?
- кого это нас?
- род человеческий
- рот?
- понятно
Все во мне. Да, заносчивая, о себе, понимаешь ли, возомнила, но люблю всех… так что, если вы меня к кресту приколотите, еще век всем скопом протянете. Человечеством в смысле. Такие дела.