Врач из Вифинии - продолжение, старое и новое.
ВОЗЛОЖИ НА ОЧИ КОЛЛИРИЙ.
ГЛАВА 1
(повесть вторая о Кесарии враче - серия "Врач из Вифинии)
Пусть побуждает тебя подражать высоким примерам
Мысль, что Эней - твой отец и что брат твоей матери - Гектор.
(Вергилий, Энеида)
ГЛАВА 1. О КАППАДОКИЙСКИХ РАЗБОЙНИКАХ.
- Не надо, мама, про это всем рассказывать, - попросил худощавый подросток, вздрогнув и отвернувшись от окна повозки, через которое он смотрел на каппадокийские холмы, поросшие лесом. Это были его первые слова за всю дорогу.
- Ну как же, Иоанн! - голос матроны в темной, как у диаконисс, столе, плотно собранной под подбородком, был одновременно и нежен, и строг. - Когда ты был маленький, у тебя долго гноились глаза, и я лечила тебя особым коллирием, который мне присылала моя тетка по матери, что жила в Лаодикии - ты ее не помнишь, конечно.
- Я прекрасно помню тетю Софиодору, мама, - буркнул отрок, нервно потирая щеку ладонью.
- Не чешись, Иоанн, будут прыщи. Каллист врач, вы не могли бы подтвердить мои слова? - тоном, не допускающим возражений, добавила матрона, обращаясь к одному из своих спутников.
- Видите ли, госпожа Анфуса, ваш сын уже не ребенок, а входит в годы, соответствующие мужеству, и ему справедливо кажутся постыдными воспоминания о недугах детства, от которых вы его спасали с благородной самоотверженностью матери, - проговорил Каллист голосом человека, обреченного на долгую и мучительную смерть.
Иоанн с благодарностью посмотрел на него.
Кесарий делал вид, что спит, откинувшись на подушки, и Каллист уже начинал считать это предательством с его стороны.
- Если бы! - вздохнула Анфуса, положив руку на маленькую книжку-кодекс, в которой умещались Псалмы и Притчи Соломоновы, и которую она до этого читала вслух своему сыну и двум спутникам, посчитав их обоих христианами. На притчах о неразумном сыне Кесарий как раз и был обнаружен спящим, после чего весь пыл благочестивой матроны был вынужден принять на себя Каллист, у которого язык не поворачивался признаться, что он - эллин и последователь божественного Плотина. Они ехали в сторону Назианза, где собирались остановиться на постоялом дворе - последним на их долгом пути из Никомедии в Каппадокию, в имение Григория-старшего, епископа и отца Кесария, Горгонии и Григория-младшего. Кесарий планировал пожить немного на постоялом дворе, а потом, разведав обстановку, возвращаться в имение отца или поехать к Горгонии. Их спутница с сыном, присоединившаяся к ним в Кесарии Каппадокийской, отправлялась далее на юг - они возвращались после посещения Нового Рима в свое имение в Антиохию.
- Иоанн еще ребенок, совсем ребенок! - продолжила матрона Анфуса. - Он очень вырос за последний год после болезни - и поэтому все стали считать его чуть ли не совершеннолетним. И он позволил вбить себе в голову эту глупость, да, он сам так считает, что он уже взрослый и может сам решать, что ему надо, а что нет! Это все - влияние твоего Василия, Иоанн!
- Как, и тут Василий? - проснулся удивленный Кесарий. - Не имя, а просто вестник бедствий! Ни от одного Василия нет ничего доброго. Мой старший брат вот тоже…
Кесарий смолк, не желая рассказывать подробно, кто его брат и кто такой Василий. Меньше всего ему следовало привлекать внимание к своему путешествию - так велел Диомид. Уж он-то, новый префект Никомедии, получивший императорское приказание выследить непокорного архиатра и покрывавший вместо этого Кесария и его спасительницу Леэну, знал, что говорил. Он и назывался везде своим вторым именем - Александр, как в доме Леэны.
Но матроне была неинтересна подноготная Кесария-Александра. Она услышала в его словах лишь столь необходимую ей в деле воспитания подросшего сына поддержку.
- Вот видишь! Твои посты вместе с ним привели тебя к тяжелой желудочной болезни, после которой я спасла тебя только на водах в Пифии Вифинской. А Василию ничего не сделалось - он не только здоров, он даже и не чувствует своей вины передо мной, что едва не оставил меня бездетной - после того, как я потеряла дочь!
- Мама, но сестренка умерла совсем маленькой, причем тут Василий! - воскликнул ломающимся голосом подростка Иоанн, и лицо его покрылось пунцовыми пятнами.
- Василии все имеют склонность поститься какими-то нечеловеческими постами, как я вижу, - продолжил Кесарий.
- Нет, мы, конечно, ничего не вкушаем в среду и пятницу до вечера, - с укором посмотрев на Кесария, продолжила матрона, - но есть траву вместо человеческой пищи! Это уже слишком.
Каллист вспомнил, что сегодня пятница, и что они плотно поели с утра в дорогу. Ему стало неловко, хотя он не понимал, почему. Он смотрел из окна на густой лес и думал, как хорошо забыть обо всем, уйти жить под кроны этих дубов и елей, жить в хижине, питаться выловленной из реки рыбой и…
Вдруг повозка резко остановилась - так, что щуплый Иоанн и дородная Анфуса упали на сидения напротив, врезавшись в Кесария и Каллиста.
- Разбойники! - уже вопил истошно возница. - Каппадокийские разбойники!
Кесарий выскочил на дорогу, Каллист за ним, Иоанн закрыл собою мать и схватил какую-то палку, чтобы защищаться. Но схватки с двумя одетыми в лохмотья оборванцами, выскочившими из леса на дорогу, не получилось - навстречу им скакал всадник на белом жеребце. Завидев его, разбойники упали на колени и простерли к нему руки.
- Салом! - закричал Кесарий. - Шлама!
- Это их главарь! - прошептала Анфуса, прижимая к себе сына. - Христе, не оставь нас!
- Шлама, ахи! - закричал всадник в длинном сирийском хитоне, легко соскакивая с седла.
Они обнялись на глазах изумленного Каллиста, Анфусы с сыном, дрожащего возницы и стоящих на коленях разбойников, повторявших - «Салом! Салом!».
- Да у вас тут сговор! - закричала неожиданно Анфуса, выходя из повозки. - Вот ты - все время прикидывался, что дремлешь, и зубы мне про Василия заговаривал, а сам велел вознице завезти нас в эту глушь к своим сообщникам! Я сразу поняла, что вы не христиане! Только прикидываетесь! Но меня не обманешь!
- Мама, мама, не зли их! - шептал, обнимая мать, несчастный Иоанн, - Может быть, они отпустят нас! Отдадим этим несчастным наши деньги!
- Госпожа, простите, что напугал вас, - обратился Салом к Анфусе. - Я не знал, что мой господин едет с кем-то еще, кроме своего друга, которого он попросил меня разыграть.
- А я не успел предупредить Салома, что мы едем вчетвером, - сказал Кесарий, вздыхая.
- Разыграть друга? Меня? - задохнулся от бешенства Каллист. Кесарий незаметно сжал его локоть.
- Это не разбойники, - продолжил Салом, похлопывая по плечам растерянных оборванцев. - Это такие же рабы, как и я. Так что не будем звать диогмитов, и просто продолжим наш путь до постоялого двора.
Все пассажиры залезли обратно в повозку. Анфуса кидала суровые взгляды на Кесария. Каллист сидел, растерянно перебирая страницы кодекса, который оказался у него в руках после всеобщей суматохи.
- Сын мудрый радует отца, а сын глупый - огорчение для его матери, - прочел он машинально вслух.
- Вот именно, - сказал матрона и потом молчала до самого постоялого двора.
На постоялом дворе Кесарий обратился к Анфусе:
- Госпожа, мне очень неловко перед вами из-за этой ребяческой выходки. Я оплачу ваше проживание здесь, Салом сейчас договорится, чтобы вас поселили в лучшие комнаты, где вы смогли бы прийти в себя от потрясения, перенесенного вами.
Когда Анфуса, гордо поджав губы и поддерживаемая Иоанном под руку, удалилась в лучшие покои, Кесарий заказал похлебку для себя, Каллиста, Салома и двух «разбойников», боязливо жавшихся в дальнем углу - там они и стали жадно глотать свой немудреный ужин. Салом вздохнул, поглядев на них, и заказал им еще добавки - они и это съели, тщательно вымазав глиняные миски грубыми ячменными лепешками.
- Госпожа Анфуса приглашает Каллиста врача отобедать с ней, - сказал раб корчемника.
- Ну что ж, придется тебе идти, Каллистион, - засмеялся Кесарий. - Восстанавливать правильное движение онков. Или гармонию жидкостей тела - желчи и флегмы.
- Из-за дурацкого представления твоего Салома мне приходится все это терпеть, - пробормотал Каллист, вставая из-за стола.
- Я потом тебе все объясню, - заверил Кесарий друга.
Ворча, Каллист ушел в сопровождении раба-корчемника, и Кесарий жестом позвал Салома сесть с ним за стол. Тот, после некоторых колебаний, решился и сел напротив брата.
- Ахи, - начал Кесарий, переходя на арамейский, - что все это значит? Это же не рабы. Где ты их нашел? И почему ты здесь, так далеко от дома? Неужели отец отпустил тебя?..
- О ахи, - ответил Салом, скрещивая руки на деревянном столе, - не выдавай их. Это беглые рабы, от патриция Филиппа сбежали, невмоготу стало…
- Слушай, ахи, ты что это задумал? - внимательно посмотрел на него Кесарий. - Ты же головой рискуешь. Ат у дайвана?
- Я их в лесу прятал, еду им носил. Потом меня мар Григорий решил в Армению отправить, лошадей посмотреть. Тогда я им сказал, что заберу их и проведу по горным тропинкам, я знаю дорогу. Велел ждать. А они, дураки, решили, что я их бросил, и с голодухи начали в разбойников играть. Хорошо, что я рядом оказался. Вы бы их одолели без труда и сдали диогмитам, а там - пиши пропало. Филипп бы их или распять приказал, или бичевал бы до смерти.
- Так распинать запрещено… - растерянно проговорил Кесарий.
- Филиппу все можно, ахи, - ответил Салом, и на его лбу надулась жила. - Что скажешь, ахи? Если диогмитам будешь сдавать, знай - я скажу, что я беглецов покрывал.
- Нет, брат, - Кесарий ударил ладонью плашмя по столу и закашлялся - у него перехватило дыхание. Беглецы уставились на него из своего угла - воспаленные, гноящиеся глаза, изуродованные клеймами лбы.
Кесарий перевел дыхание и сказал:
- Салом, ты меня очень обидел сейчас. Какие диогмиты? С ума сошел? Ламашту твой разум поразила?
- Ш-вак ли, ахи! - воскликнул сириец и строго добавил: - Не поминай демонов, - но тут же на лице Салома засияла улыбка, а пульсирующая вена на лбу исчезла.
- Или ты думаешь, что ты мне больше не брат? Или ты считаешь, что мои детские клятвы так и остались в детстве? - продолжал Кесарий.
- Шувха ламшиха! - воскликнул Салом и проговорил: - Я знаю, Сандрион , что ты - благородный человек. И я вижу, что ты не предал Христа. Я всегда это знал, хотя отец… то есть мар Григорий не верил мне.
- Погоди, Салом, расскажи мне - что стряслось, почему отец и все домашние решили, что я - отступник и эллин? - спросил Кесарий, в упор глядя на Абсалома.
- Отец получил какое-то письмо, якобы от тебя - с твоей подписью и печатью. Оно начиналось с приветствия во имя Гелиоса и Матери богов, - ответил сириец. - Скажи мне, ахи, это же какой-то подлог, ведь так? Но что с тобой случилось? Ты не отвечал на письма, не приезжал, не подавал никаких вестей - мы думали, что ты уехал в Антиохию вместе с императорским двором. Злые языки говорили, что видели тебя в свите Юлиана, обласканного и приближенного к императору, когда его двор недавно останавливался в Кесарии Каппадокийской.
- Это выдумки! - резко ответил Кесарий. - Меня тогда уже не было при дворе.
- Так ты ушел из придворных архиатров, брат мой? Но почему ты не сказал об этом нам? - Салом внимательно смотрел на Кесария большими черными глазами. - Я вижу, что ты словно стал старше, в волосах твоих появилась седина, в глазах - боль, и кашель твой мне не нравится… Шлам анта? Крих анта?
- Ла, ахим, - ответил Кесарий негромко. - Сейчас уже все позади. Я спорил с Юлианом и почти заслужил казнь, но получил ссылку. Долго болел и скрывался у одной доброй женщины. Каллист был неразлучно со мною. Ху рахма тава. Теперь я узнал, что Юлиан меня разыскивает и велит мне отправиться в самую худшую для меня ссылку, в имение отца, поэтому я еду туда. Я хотел сразу уехать к Мине в Александрию, не хотел даже и дома показываться.
- Ты - исповедник, о брат мой! - воскликнул Абсалом, размахивая руками так, что его белый хитон распахнулся. - Я так и думал! Ты пострадал за Христа! О, как же ты блажен… Айхан мешк-ха на аода лах к-ма хадуто д-лев бамшиха, о ахи!
- Погоди, - вдруг остановил его Кесарий, заметив что-то. Абсалом быстро запахнул хитон, но было уже поздно.
- Следы от бичей? - тяжело проговорил Кесарий. - Отец… он приказал отдать тебя под бичи?.. Какая жестокость и какая несправедливость …
Абсалом медленно сжал ладони в кулаки. Угол его рта дернулся, а глаза еще больше потемнели.
- Да. Я сказал то, что думал. Я не верил, что ты стал отступником, и что Феотим видел тебя в свите императора в Кесарии, приносящим жертвы. И мар Григорий велел меня наказать. Урания выла, конюхи ее заперли, а то она бросалась меня защищать… Все уже зажило, не тревожь свое сердце, брат. И Христа, Сына Божия, тоже ведь бичевали…
- Изуродовал родного сына…- прошептал Кесарий. - До чего черств и бессердечен отец! Со мной не удалось, так все-таки нашел способ отыграться на тебе… Ты пострадал, выходит, защищая меня! Как же ты пережил все это? - сдавленно воскликнул он, касаясь плеча Салома, на котором виднелся страшный багровый рубец - след от бича. - Я бы наложил на себя руки после такого, - добавил он еще тише.
- Ты - свободный, а я - раб. Мне легче пережить такое, Сандрион. Не сравнивай, - откликнулся Салом. - Горгония вступилась за меня и спасла меня от худшего, а потом выхаживала в своем доме, приглашала даже врача Нафана, который мар Василия лечит… а мать моя Мариам от пережитого тяжело заболела, и госпожа Нонна выхаживала ее, пока она не выздоровела. Но не будем об этом. Я хочу попросить тебя осмотреть этих бедняг - у них тяжелая офтальмия, и даже ресницы уже растут внутрь века, царапая глаза. Если им не помочь, они могут ослепнуть.
+++
- Вот когда детей растят, не заботясь об их воспитании, тогда они уже в зрелом возрасте водят дружбу не с благородными людьми, а потешаются над паломниками вместе с детьми их отца, прижитыми от рабыни-сириянки! Плохо кончается такая дружба! Все эти кормилицыны сынки, верны, любимчики и друзья детства должны остаться в детстве, я считаю, - говорила Анфуса, осторожно доставая из жареной рыбы кости и отправляя ее в рот маленькие кусочками.
- Отчего вы считаете, госпожа Анфуса, что Александр и Салом… - начал Каллист осторожно. Ему вовсе не хотелось, чтобы тайна Кесария вскоре стала всеобщим достоянием от Каппадокии до Антиохии.
- Святые мученики! - всплеснула Анфуса руками. - Да они похожи друг на друга, словно близнецы - высокие, смазливые на лицо, волос густой и черный, только у этого вашего Александра глаза синие, а брат его больше чернявый и бородатый, и следы бичей на плечах, уж я разглядела. Ну, вот борода-то его вас и сбивает немного, а так только разве слепой не заметит. Как только отец разрешает такую дружбу водить собственному законному сыну с сыном рабыни!
- Мама, - перебил Иоанн, - во Христе нет ни раба, ни свободного! Как ты можешь осуждать этого человека за то, что он не гнушается родным братом! Мне кажется, что он недалеко от Царствия Божия…
Каллист закивал. Анфуса вздохнула и ласково сказала сыну:
- Ты ничего не понимаешь в этой жизни, Иоанн. Осторожно, в рыбе кости!
- Я знаю, - буркнул подросток.
- Вы родом из Вифинии, Каллист врач? - сменила тему матрона, благосклонно глядя на Каллиста, которому не лезла в горло даже луковица. - У вас благородный выговор. Не то, что этот ужасный гортанный каппадокийский акцент вашего друга.
- Да, я из Вифинии, - кратко ответил Каллист.
- И как у вас там, много эллинского заблуждения? Мне кажется, Вифиния - очень христианский край, не то, что у нас.
Каллист кивнул, жуя луковицу.
- Антиохия - совсем другое дело, - вздохнула матрона. - Полно язычества! Даже многие христиане соблазняются. Очень нелегко хранить истинную веру. Например, культ сирийской богини. Это же отвратительно!
Каллист не ответил, делая вид, что занят извлечением костей из рыбы.
- Впрочем, и у вас тоже чистота христианской веры уже не та, - заметила матрона.
Каллист согласился слабым кивком.
- Ариан много, - с видом знатока произнес он и опять углубился в рыбу.
- Ариане - это еще что, это сущая ерунда! Мужчины не замечают за своими философскими спорами главного! - многозначительно произнесла Анфуса.
Каллист вздрогнул.
- Я заметила, пока была в Новом Риме и окрестностях, что мать Христа все называют почему-то «Богородицей», - переходя на возмущенный шепот, поделилась матрона со спутником своими тревогами. - Что это, если не язычество? Я не удивлюсь даже, что это происки самого Ю… Ну, вы поняли.
- А как же еще ее называть? - удивился Каллист. Ему вдруг представилась любимая статуя в доме его дяди Феоктиста - Исида, держащая хрупкого младенца Гора, и взирающая материнским, полным любви взглядом на всех приходящих к ней. - Христос - Бог. Его Мать родила Бога, значит, Богородица.
- Вот-вот! - всплеснула руками матрона. - Так это сплошное язычество! Так и египтяне говорят, что их Исида, прости Господи, бога Гора родила! Еще есть некоторые, так ваяют Исиду с Гором, а подписывают - Богородица и Христос. Нечестие какое! А кто-то и Асклепия ваяет, тоже Христом Спасителем подписывает. И люди ходят, поклоняются, души свои демонам отдают и вечной жизни лишаются за идолопоклонничество, как израильтяне у горы Хорив, златому тельцу поклонившись…
- Так как же называть Мать Христа? - спросил Каллист. - Ведь Она была необыкновенной женщиной, судя по всему, не такой, как другие.
- Что вы, Каллист врач! - замахала руками Анфуса, словно речь шла о ее соседке. - Самой обыкновенной женщиной она была, и даже не понимала, что у нее за Сын! Вы невнимательно Евангелие читали - сколько раз Он ее упрекает в маловерии, пытается уврачевать Ее скупость и тщеславие! Не за что ее почитать. Да Иисус сам сказал - «Что Мне и Тебе, Жено?»
- Не думаю, что от обыкновенной женщины родился бы сам Бог, - сухо заметил Каллист.
- В том-то и дело! - торжествующе произнесла Анфуса. - Сын Божий прошел через Мариам словно через трубу, а не так, как повествуется о рождении детей нечестивыми женщинами от нечестивых эллинских богов!
- Что за чушь! - воскликнул Каллист, вскакивая из-за стола. - Мне пора. Всего хорошего.
… Каллист обнаружил Кесария осматривающим глаза «разбойников». Абсалом стоял рядом, держа на полотенце инструменты. Ящик для лекарств, которым Кесарий с Каллистом обзавелись еще в Никомедии одним на двоих, стоял на табурете, в одном из его отделений поблескивали инструменты с изображением льва на рукоятках - подарок Леэны. Развернутые куски аравийской смолы и свинца лежали рядом, на медных тарелках. Тут же была и приготовленная печатка для коллириев. Абсалом залил принесенным рабом кипятком свежесобранный зверобой в большом тазу. Любопытные корчемники и редкие постояльцы пробовали было толпиться вокруг, но Кесарий что-то резко сказал по-каппадокийски и зевак как водой смыло.
- Какая ужасная офтальмия, - произнес Каллист, подходя ближе и наклоняясь. Зловонный гной тек из-под опухшего века одного из рабов, тощего и высокого, с рыжей щетиной на изрытом оспинами лице.
- Абсалом, право слово, им бы сначала вымыться и переодеться, - заметил Кесарий. - Они словно из выгребной ямы. И какой смысл лечить глаза в такой грязи?
- Опасно на постоялом дворе устраивать для них баню, ахи, их опознать могут - сказал тот по-сирийски.
- Ну хоть рожи-то свои пусть вымоют и руки! - заметил Кесарий. - Они же этими самыми руками будут потом глаза тереть. И тогда какой смысл в коллириях и прочем лечении?
- Через границу перейдём, будет им и баня, и хитоны, - отвечал по-сирийски Салом. - Завтра утром на рассвете выйдем. Я сам не хочу здесь задерживаться.
Он подал своим подопечным тазик с горячей водой, золу и полотенце. Когда те, от страха боясь произнести даже слово, умылись, Кесарий уже почти приготовил коллирий.
- Самый простой, - сказал он, растирая в ступке белый свинец, малахит и аравийскую смолу. - Но тебе, Салом, этого хватит надолго.
С этими словами Кесарий скатал образовавшуюся массу и поставив сверху печатку - «простая глазная мазь, употреблять ежедневно», отложил ее в сторону.
- Ну, давайте, кто из вас самый смелый, - обратился он к частично вымытым рабам. Они не шелохнулись, тогда Кесарий, велев Салом крепко держать голову рыжего, промыл губкой, намоченной в крепком настое зверобоя его гноящийся глаз. Раб охал, но не смел вырываться.
Каллист стоял рядом - он бы занялся вторым рабом, но без помощника опасно делать даже мелкие операции на глазах, тем более, удалять вросшие внутрь ресницы - пациент может дернуться и напороться на инструмент в руке врача.
- Можно я вам помогу, Кесарий врач? - раздался тихий голос. Это был Иоанн.
- Можно, - ответил Кесарий, выдергивая уродливую ресницу, растущую внутрь так, что на белке глаза появились тяжистые сращения с веком. - Подай мне нож.
Раб затрепетал, и Салом, говоря что-то успокаивающее, еще сильнее обхватил его. Кесарий быстро рассек сращения, не повредив глаз и обратился к Иоанну:
- А теперь подай мне мазь.
Когда мазь была наложена, Каллист, смирившийся со своей ролью помощника, сам взял чистые полотняные лоскуты для повязки и забинтовал глаз рыжему рабу - красиво, чтобы ленты накладывались друг на друга соразмерно и прочно - так, как учили его на Косе, чтобы повязка стала украшением, а не знаком уродства. Раб стал похожим на воина, вышедшего победителем из сражения, а, кроме того, туры повязки успешно закрыли его уродливое клеймо на лбу.
- Больно? - спросил Кесарий рыжего, уже промывая глаза второму, коренастому и чернявому, но тоже истощенному.
Рыжий радостно замотал головой.
- Ну, опий свое дело делает, - сказал Кесарий. - У меня немного было, я добавил. Иначе спать не будут. Тут все запущено, конечно, очень, но зрение еще не утрачено. Если ты достанешь траву иеракион , то вместе со зверобоем компрессы и промывания по утрам очень хорошо, вместе с этой мазью на ночь. И сирийский нард.
- Достану, - кивнул Абсалом. - Будем лечить, как положено.
Пока Каллист перевязывал второго «разбойника», Иоанн осторожно потянул Кесария за локоть.
- Что такое? - немного недовольно ответил тот.
- Александр врач, я хотел бы вам сказать… - пробормотал юноша.
Кесарий внимательно поглядел на него.
- Хорошо, давай отойдем, если не хочешь говорить при всех.
- Да! - закивал Иоанн, которому недоставало смелости для того, чтобы предложить это.
- Александр врач, вы - настоящий христианин! - задыхаясь от волнения, выпалил Иоанн, когда они вышли в небольшой дворик, где росли старые яблони.
- Спасибо, конечно, Иоанн, но я даже не крещен, - усмехнулся тот.
- Вот как? - растерялся Иоанн.
- Ну да.
- Тогда вам надо креститься! - взволнованно заметил Иоанн.
- Еще успею, - ответил Кесарий, поднимая с земли зеленое яблоко и вертя его в руках. Потом обратился к Иоанну и добавил, показывая яблоко ему:
- Никогда не ешь сырые. Можно умереть от диарреи. Понял?
- Я не ем, у меня желудок больной, - растерянно ответил Иоанн. - Но вы же креститесь потом?
- Помирать буду, крещусь.
- Мне кажется, это неправильно. Меня вот в детстве крестили.
- А у Либания учиться тебе это не помешает?
- Надо еще маму уговорить к Либанию меня отдать, - вздохнул Иоанн. - Она не хочет, чтобы я с язычниками общался.
- Это не страшно. Мой старший брат вообще в Афинах учился, - заметил Кесарий.
- Ох! - с восторгом и ужасом вырвалось у Иоанна.
- Да. А теперь пресвитер.
- Ваш брат - пресвитер? А вы до сих пор некрещеный?
- Да в самом деле, Иоанн! - воскликнул Кесарий, отшвыривая яблоко на кучу листьев. - Что ты заладил!
- Мне жалко, что вы можете погибнуть! - горяч начал Иоанн. - Вы же творите дела, достойных христианина - и брата от рабыни любите, и разбойников этих несчастных лечите.
- Святые мученики, что за… - выдохнул Кесарий.
- Про брата - это моя мама догадалась, - торопливо сказал Иоанн.
- А, понятно, - ядовито проронил Кесарий.
- Вы такой… такой благородный… такой сильный и умный… - проговорил Иоанн, и в его голосе зазвенели слезы. - Мне таким никогда не быть.
Кесарий остыл от охватившего его гнева. Положив юноше руку на плечо, он сказал:
- Глупости. Я в детстве был болезненный и хилый. Потом стал заниматься в палестре - и, видишь, успешно.
- Правда? - с надеждой проговорил Иоанн.
- Чистая правда, - продолжал без тени смущения сочинять Кесарий. Ему стало жалко этого юношу, маменькиного сыночка, который с такой надеждой смотрел на него. - Тем более, занятия риторикой укрепляют душу. Ты станешь замечательным ритором и прогремишь на всю экумену, я уверен.
- Вы… уверены? - прошептал зардевшийся Иоанн.
- Совершенно уверен, - сказал Кесарий, хлопая его по плечу. - Так что не горюй и ходи в палестру. И мать проси тебя к Либанию отправить. Христос Бог все может совершить. Может, ты даже после него училище возглавишь.
- Я откажусь, если Богу будет угодно и так случиться! - с неожиданной гордостью сказал Иоанн. - Я хочу посвятить свой талант церкви.
- Пусть так, - ответил Кесарий, улыбаясь.
К ним подбежал мальчишка, несущий что-то в руке.
- Письмо для вас! Письмо для вас! - закричал он, отдавая туго скрученный обрывок папируса Кесарию и с надеждой заглядывая ему в глаза. Кесарий дал ему пару медных монет, и развернул папирус.
- А на словах госпожа Горгония велела добавить, что она ласково еще написала, - добавил мальчишка, прыгая на одной ноге вокруг Кесария и Иоанна.
Бывший архиатр Нового Рима развернул обрывок папируса и стал читать:
«Братец! Ты с ума сошел! Что вы делаете на этом постоялом дворе с Саломом? Ему надо срочно ехать в Армению! Прекрати его задерживать, отец его и так чуть не убил, так в следующий раз убьет! Хорошо тебе по столицам разъезжать, а он тут при отце останется! Твое счастье, что корчемник новый, еще не всех в лицо знает! И быстрей возвращайся, отец уже составляет завещание, чтобы тебя наследства лишить, как отступника! Шевелись! Горгония».
Когда он оторвался от письма, Иоанна рядом с ним уже не было.
___
сноски
Шлама! - Здравствуй (мир тебе!) (сир, арам.)
Шлама, ахи! - Мир тебе, брат!
Ахи - брат (сир., арам.)
Ат у дайвана? - Ты с ума сошел? (сир., арам.)
Ламашту - демоница из вавилонской мифологии.
Ш-вак ли, ахи! - прости меня, брат мой! (сир., арам.)
Шувха ламшиха! - Слава Христу! (сир., арам.)
Сандрион - уменьшительное от Александр.
Шлам анта? Крих анта? - все ли хорошо с тобой? Не болен ли ты? (сир., арам.)
Ла, ахим. - Нет, брат мой.
Ху рахма тава. - Он - хороший друг (сир., арам.)
Айхан мешк-ха на аода лах к-ма хадуто д-лев бамшиха, о ахи! - Как рассказать мне о том, что сердце мое возрадовалось о Христе, о брат мой! (сир., арамейск.)
Иеракион - трава ястребинка зонтичная, широко использовалась при лечении глазных заболеваний в античности.
Первая повесть из цикла "Врач из Вифинии" (под названием "Сын весталки") в сокращенном виде находится здесь (там и отрывки из других повестей цикла)
Тем друзьям, которые имеют такое желание, могу с радостью выслать на электронку текст первой повести ("Сын весталки") - исправленный и дополненный. Пишите в личку! Книга не опубликована, просто рукопись. Ищу издателя, но он не находится. Но читателя ищу сильнее, чем издателя. Поэтому не стесняйтесь, пишите!
Для желающих - открытая группа на ФБ "Врач из Вифинии", где не только главы новых повестей, но и сведения из античной медицины.
ГЛАВА 1
(повесть вторая о Кесарии враче - серия "Врач из Вифинии)
Пусть побуждает тебя подражать высоким примерам
Мысль, что Эней - твой отец и что брат твоей матери - Гектор.
(Вергилий, Энеида)
ГЛАВА 1. О КАППАДОКИЙСКИХ РАЗБОЙНИКАХ.
- Не надо, мама, про это всем рассказывать, - попросил худощавый подросток, вздрогнув и отвернувшись от окна повозки, через которое он смотрел на каппадокийские холмы, поросшие лесом. Это были его первые слова за всю дорогу.
- Ну как же, Иоанн! - голос матроны в темной, как у диаконисс, столе, плотно собранной под подбородком, был одновременно и нежен, и строг. - Когда ты был маленький, у тебя долго гноились глаза, и я лечила тебя особым коллирием, который мне присылала моя тетка по матери, что жила в Лаодикии - ты ее не помнишь, конечно.
- Я прекрасно помню тетю Софиодору, мама, - буркнул отрок, нервно потирая щеку ладонью.
- Не чешись, Иоанн, будут прыщи. Каллист врач, вы не могли бы подтвердить мои слова? - тоном, не допускающим возражений, добавила матрона, обращаясь к одному из своих спутников.
- Видите ли, госпожа Анфуса, ваш сын уже не ребенок, а входит в годы, соответствующие мужеству, и ему справедливо кажутся постыдными воспоминания о недугах детства, от которых вы его спасали с благородной самоотверженностью матери, - проговорил Каллист голосом человека, обреченного на долгую и мучительную смерть.
Иоанн с благодарностью посмотрел на него.
Кесарий делал вид, что спит, откинувшись на подушки, и Каллист уже начинал считать это предательством с его стороны.
- Если бы! - вздохнула Анфуса, положив руку на маленькую книжку-кодекс, в которой умещались Псалмы и Притчи Соломоновы, и которую она до этого читала вслух своему сыну и двум спутникам, посчитав их обоих христианами. На притчах о неразумном сыне Кесарий как раз и был обнаружен спящим, после чего весь пыл благочестивой матроны был вынужден принять на себя Каллист, у которого язык не поворачивался признаться, что он - эллин и последователь божественного Плотина. Они ехали в сторону Назианза, где собирались остановиться на постоялом дворе - последним на их долгом пути из Никомедии в Каппадокию, в имение Григория-старшего, епископа и отца Кесария, Горгонии и Григория-младшего. Кесарий планировал пожить немного на постоялом дворе, а потом, разведав обстановку, возвращаться в имение отца или поехать к Горгонии. Их спутница с сыном, присоединившаяся к ним в Кесарии Каппадокийской, отправлялась далее на юг - они возвращались после посещения Нового Рима в свое имение в Антиохию.
- Иоанн еще ребенок, совсем ребенок! - продолжила матрона Анфуса. - Он очень вырос за последний год после болезни - и поэтому все стали считать его чуть ли не совершеннолетним. И он позволил вбить себе в голову эту глупость, да, он сам так считает, что он уже взрослый и может сам решать, что ему надо, а что нет! Это все - влияние твоего Василия, Иоанн!
- Как, и тут Василий? - проснулся удивленный Кесарий. - Не имя, а просто вестник бедствий! Ни от одного Василия нет ничего доброго. Мой старший брат вот тоже…
Кесарий смолк, не желая рассказывать подробно, кто его брат и кто такой Василий. Меньше всего ему следовало привлекать внимание к своему путешествию - так велел Диомид. Уж он-то, новый префект Никомедии, получивший императорское приказание выследить непокорного архиатра и покрывавший вместо этого Кесария и его спасительницу Леэну, знал, что говорил. Он и назывался везде своим вторым именем - Александр, как в доме Леэны.
Но матроне была неинтересна подноготная Кесария-Александра. Она услышала в его словах лишь столь необходимую ей в деле воспитания подросшего сына поддержку.
- Вот видишь! Твои посты вместе с ним привели тебя к тяжелой желудочной болезни, после которой я спасла тебя только на водах в Пифии Вифинской. А Василию ничего не сделалось - он не только здоров, он даже и не чувствует своей вины передо мной, что едва не оставил меня бездетной - после того, как я потеряла дочь!
- Мама, но сестренка умерла совсем маленькой, причем тут Василий! - воскликнул ломающимся голосом подростка Иоанн, и лицо его покрылось пунцовыми пятнами.
- Василии все имеют склонность поститься какими-то нечеловеческими постами, как я вижу, - продолжил Кесарий.
- Нет, мы, конечно, ничего не вкушаем в среду и пятницу до вечера, - с укором посмотрев на Кесария, продолжила матрона, - но есть траву вместо человеческой пищи! Это уже слишком.
Каллист вспомнил, что сегодня пятница, и что они плотно поели с утра в дорогу. Ему стало неловко, хотя он не понимал, почему. Он смотрел из окна на густой лес и думал, как хорошо забыть обо всем, уйти жить под кроны этих дубов и елей, жить в хижине, питаться выловленной из реки рыбой и…
Вдруг повозка резко остановилась - так, что щуплый Иоанн и дородная Анфуса упали на сидения напротив, врезавшись в Кесария и Каллиста.
- Разбойники! - уже вопил истошно возница. - Каппадокийские разбойники!
Кесарий выскочил на дорогу, Каллист за ним, Иоанн закрыл собою мать и схватил какую-то палку, чтобы защищаться. Но схватки с двумя одетыми в лохмотья оборванцами, выскочившими из леса на дорогу, не получилось - навстречу им скакал всадник на белом жеребце. Завидев его, разбойники упали на колени и простерли к нему руки.
- Салом! - закричал Кесарий. - Шлама!
- Это их главарь! - прошептала Анфуса, прижимая к себе сына. - Христе, не оставь нас!
- Шлама, ахи! - закричал всадник в длинном сирийском хитоне, легко соскакивая с седла.
Они обнялись на глазах изумленного Каллиста, Анфусы с сыном, дрожащего возницы и стоящих на коленях разбойников, повторявших - «Салом! Салом!».
- Да у вас тут сговор! - закричала неожиданно Анфуса, выходя из повозки. - Вот ты - все время прикидывался, что дремлешь, и зубы мне про Василия заговаривал, а сам велел вознице завезти нас в эту глушь к своим сообщникам! Я сразу поняла, что вы не христиане! Только прикидываетесь! Но меня не обманешь!
- Мама, мама, не зли их! - шептал, обнимая мать, несчастный Иоанн, - Может быть, они отпустят нас! Отдадим этим несчастным наши деньги!
- Госпожа, простите, что напугал вас, - обратился Салом к Анфусе. - Я не знал, что мой господин едет с кем-то еще, кроме своего друга, которого он попросил меня разыграть.
- А я не успел предупредить Салома, что мы едем вчетвером, - сказал Кесарий, вздыхая.
- Разыграть друга? Меня? - задохнулся от бешенства Каллист. Кесарий незаметно сжал его локоть.
- Это не разбойники, - продолжил Салом, похлопывая по плечам растерянных оборванцев. - Это такие же рабы, как и я. Так что не будем звать диогмитов, и просто продолжим наш путь до постоялого двора.
Все пассажиры залезли обратно в повозку. Анфуса кидала суровые взгляды на Кесария. Каллист сидел, растерянно перебирая страницы кодекса, который оказался у него в руках после всеобщей суматохи.
- Сын мудрый радует отца, а сын глупый - огорчение для его матери, - прочел он машинально вслух.
- Вот именно, - сказал матрона и потом молчала до самого постоялого двора.
На постоялом дворе Кесарий обратился к Анфусе:
- Госпожа, мне очень неловко перед вами из-за этой ребяческой выходки. Я оплачу ваше проживание здесь, Салом сейчас договорится, чтобы вас поселили в лучшие комнаты, где вы смогли бы прийти в себя от потрясения, перенесенного вами.
Когда Анфуса, гордо поджав губы и поддерживаемая Иоанном под руку, удалилась в лучшие покои, Кесарий заказал похлебку для себя, Каллиста, Салома и двух «разбойников», боязливо жавшихся в дальнем углу - там они и стали жадно глотать свой немудреный ужин. Салом вздохнул, поглядев на них, и заказал им еще добавки - они и это съели, тщательно вымазав глиняные миски грубыми ячменными лепешками.
- Госпожа Анфуса приглашает Каллиста врача отобедать с ней, - сказал раб корчемника.
- Ну что ж, придется тебе идти, Каллистион, - засмеялся Кесарий. - Восстанавливать правильное движение онков. Или гармонию жидкостей тела - желчи и флегмы.
- Из-за дурацкого представления твоего Салома мне приходится все это терпеть, - пробормотал Каллист, вставая из-за стола.
- Я потом тебе все объясню, - заверил Кесарий друга.
Ворча, Каллист ушел в сопровождении раба-корчемника, и Кесарий жестом позвал Салома сесть с ним за стол. Тот, после некоторых колебаний, решился и сел напротив брата.
- Ахи, - начал Кесарий, переходя на арамейский, - что все это значит? Это же не рабы. Где ты их нашел? И почему ты здесь, так далеко от дома? Неужели отец отпустил тебя?..
- О ахи, - ответил Салом, скрещивая руки на деревянном столе, - не выдавай их. Это беглые рабы, от патриция Филиппа сбежали, невмоготу стало…
- Слушай, ахи, ты что это задумал? - внимательно посмотрел на него Кесарий. - Ты же головой рискуешь. Ат у дайвана?
- Я их в лесу прятал, еду им носил. Потом меня мар Григорий решил в Армению отправить, лошадей посмотреть. Тогда я им сказал, что заберу их и проведу по горным тропинкам, я знаю дорогу. Велел ждать. А они, дураки, решили, что я их бросил, и с голодухи начали в разбойников играть. Хорошо, что я рядом оказался. Вы бы их одолели без труда и сдали диогмитам, а там - пиши пропало. Филипп бы их или распять приказал, или бичевал бы до смерти.
- Так распинать запрещено… - растерянно проговорил Кесарий.
- Филиппу все можно, ахи, - ответил Салом, и на его лбу надулась жила. - Что скажешь, ахи? Если диогмитам будешь сдавать, знай - я скажу, что я беглецов покрывал.
- Нет, брат, - Кесарий ударил ладонью плашмя по столу и закашлялся - у него перехватило дыхание. Беглецы уставились на него из своего угла - воспаленные, гноящиеся глаза, изуродованные клеймами лбы.
Кесарий перевел дыхание и сказал:
- Салом, ты меня очень обидел сейчас. Какие диогмиты? С ума сошел? Ламашту твой разум поразила?
- Ш-вак ли, ахи! - воскликнул сириец и строго добавил: - Не поминай демонов, - но тут же на лице Салома засияла улыбка, а пульсирующая вена на лбу исчезла.
- Или ты думаешь, что ты мне больше не брат? Или ты считаешь, что мои детские клятвы так и остались в детстве? - продолжал Кесарий.
- Шувха ламшиха! - воскликнул Салом и проговорил: - Я знаю, Сандрион , что ты - благородный человек. И я вижу, что ты не предал Христа. Я всегда это знал, хотя отец… то есть мар Григорий не верил мне.
- Погоди, Салом, расскажи мне - что стряслось, почему отец и все домашние решили, что я - отступник и эллин? - спросил Кесарий, в упор глядя на Абсалома.
- Отец получил какое-то письмо, якобы от тебя - с твоей подписью и печатью. Оно начиналось с приветствия во имя Гелиоса и Матери богов, - ответил сириец. - Скажи мне, ахи, это же какой-то подлог, ведь так? Но что с тобой случилось? Ты не отвечал на письма, не приезжал, не подавал никаких вестей - мы думали, что ты уехал в Антиохию вместе с императорским двором. Злые языки говорили, что видели тебя в свите Юлиана, обласканного и приближенного к императору, когда его двор недавно останавливался в Кесарии Каппадокийской.
- Это выдумки! - резко ответил Кесарий. - Меня тогда уже не было при дворе.
- Так ты ушел из придворных архиатров, брат мой? Но почему ты не сказал об этом нам? - Салом внимательно смотрел на Кесария большими черными глазами. - Я вижу, что ты словно стал старше, в волосах твоих появилась седина, в глазах - боль, и кашель твой мне не нравится… Шлам анта? Крих анта?
- Ла, ахим, - ответил Кесарий негромко. - Сейчас уже все позади. Я спорил с Юлианом и почти заслужил казнь, но получил ссылку. Долго болел и скрывался у одной доброй женщины. Каллист был неразлучно со мною. Ху рахма тава. Теперь я узнал, что Юлиан меня разыскивает и велит мне отправиться в самую худшую для меня ссылку, в имение отца, поэтому я еду туда. Я хотел сразу уехать к Мине в Александрию, не хотел даже и дома показываться.
- Ты - исповедник, о брат мой! - воскликнул Абсалом, размахивая руками так, что его белый хитон распахнулся. - Я так и думал! Ты пострадал за Христа! О, как же ты блажен… Айхан мешк-ха на аода лах к-ма хадуто д-лев бамшиха, о ахи!
- Погоди, - вдруг остановил его Кесарий, заметив что-то. Абсалом быстро запахнул хитон, но было уже поздно.
- Следы от бичей? - тяжело проговорил Кесарий. - Отец… он приказал отдать тебя под бичи?.. Какая жестокость и какая несправедливость …
Абсалом медленно сжал ладони в кулаки. Угол его рта дернулся, а глаза еще больше потемнели.
- Да. Я сказал то, что думал. Я не верил, что ты стал отступником, и что Феотим видел тебя в свите императора в Кесарии, приносящим жертвы. И мар Григорий велел меня наказать. Урания выла, конюхи ее заперли, а то она бросалась меня защищать… Все уже зажило, не тревожь свое сердце, брат. И Христа, Сына Божия, тоже ведь бичевали…
- Изуродовал родного сына…- прошептал Кесарий. - До чего черств и бессердечен отец! Со мной не удалось, так все-таки нашел способ отыграться на тебе… Ты пострадал, выходит, защищая меня! Как же ты пережил все это? - сдавленно воскликнул он, касаясь плеча Салома, на котором виднелся страшный багровый рубец - след от бича. - Я бы наложил на себя руки после такого, - добавил он еще тише.
- Ты - свободный, а я - раб. Мне легче пережить такое, Сандрион. Не сравнивай, - откликнулся Салом. - Горгония вступилась за меня и спасла меня от худшего, а потом выхаживала в своем доме, приглашала даже врача Нафана, который мар Василия лечит… а мать моя Мариам от пережитого тяжело заболела, и госпожа Нонна выхаживала ее, пока она не выздоровела. Но не будем об этом. Я хочу попросить тебя осмотреть этих бедняг - у них тяжелая офтальмия, и даже ресницы уже растут внутрь века, царапая глаза. Если им не помочь, они могут ослепнуть.
+++
- Вот когда детей растят, не заботясь об их воспитании, тогда они уже в зрелом возрасте водят дружбу не с благородными людьми, а потешаются над паломниками вместе с детьми их отца, прижитыми от рабыни-сириянки! Плохо кончается такая дружба! Все эти кормилицыны сынки, верны, любимчики и друзья детства должны остаться в детстве, я считаю, - говорила Анфуса, осторожно доставая из жареной рыбы кости и отправляя ее в рот маленькие кусочками.
- Отчего вы считаете, госпожа Анфуса, что Александр и Салом… - начал Каллист осторожно. Ему вовсе не хотелось, чтобы тайна Кесария вскоре стала всеобщим достоянием от Каппадокии до Антиохии.
- Святые мученики! - всплеснула Анфуса руками. - Да они похожи друг на друга, словно близнецы - высокие, смазливые на лицо, волос густой и черный, только у этого вашего Александра глаза синие, а брат его больше чернявый и бородатый, и следы бичей на плечах, уж я разглядела. Ну, вот борода-то его вас и сбивает немного, а так только разве слепой не заметит. Как только отец разрешает такую дружбу водить собственному законному сыну с сыном рабыни!
- Мама, - перебил Иоанн, - во Христе нет ни раба, ни свободного! Как ты можешь осуждать этого человека за то, что он не гнушается родным братом! Мне кажется, что он недалеко от Царствия Божия…
Каллист закивал. Анфуса вздохнула и ласково сказала сыну:
- Ты ничего не понимаешь в этой жизни, Иоанн. Осторожно, в рыбе кости!
- Я знаю, - буркнул подросток.
- Вы родом из Вифинии, Каллист врач? - сменила тему матрона, благосклонно глядя на Каллиста, которому не лезла в горло даже луковица. - У вас благородный выговор. Не то, что этот ужасный гортанный каппадокийский акцент вашего друга.
- Да, я из Вифинии, - кратко ответил Каллист.
- И как у вас там, много эллинского заблуждения? Мне кажется, Вифиния - очень христианский край, не то, что у нас.
Каллист кивнул, жуя луковицу.
- Антиохия - совсем другое дело, - вздохнула матрона. - Полно язычества! Даже многие христиане соблазняются. Очень нелегко хранить истинную веру. Например, культ сирийской богини. Это же отвратительно!
Каллист не ответил, делая вид, что занят извлечением костей из рыбы.
- Впрочем, и у вас тоже чистота христианской веры уже не та, - заметила матрона.
Каллист согласился слабым кивком.
- Ариан много, - с видом знатока произнес он и опять углубился в рыбу.
- Ариане - это еще что, это сущая ерунда! Мужчины не замечают за своими философскими спорами главного! - многозначительно произнесла Анфуса.
Каллист вздрогнул.
- Я заметила, пока была в Новом Риме и окрестностях, что мать Христа все называют почему-то «Богородицей», - переходя на возмущенный шепот, поделилась матрона со спутником своими тревогами. - Что это, если не язычество? Я не удивлюсь даже, что это происки самого Ю… Ну, вы поняли.
- А как же еще ее называть? - удивился Каллист. Ему вдруг представилась любимая статуя в доме его дяди Феоктиста - Исида, держащая хрупкого младенца Гора, и взирающая материнским, полным любви взглядом на всех приходящих к ней. - Христос - Бог. Его Мать родила Бога, значит, Богородица.
- Вот-вот! - всплеснула руками матрона. - Так это сплошное язычество! Так и египтяне говорят, что их Исида, прости Господи, бога Гора родила! Еще есть некоторые, так ваяют Исиду с Гором, а подписывают - Богородица и Христос. Нечестие какое! А кто-то и Асклепия ваяет, тоже Христом Спасителем подписывает. И люди ходят, поклоняются, души свои демонам отдают и вечной жизни лишаются за идолопоклонничество, как израильтяне у горы Хорив, златому тельцу поклонившись…
- Так как же называть Мать Христа? - спросил Каллист. - Ведь Она была необыкновенной женщиной, судя по всему, не такой, как другие.
- Что вы, Каллист врач! - замахала руками Анфуса, словно речь шла о ее соседке. - Самой обыкновенной женщиной она была, и даже не понимала, что у нее за Сын! Вы невнимательно Евангелие читали - сколько раз Он ее упрекает в маловерии, пытается уврачевать Ее скупость и тщеславие! Не за что ее почитать. Да Иисус сам сказал - «Что Мне и Тебе, Жено?»
- Не думаю, что от обыкновенной женщины родился бы сам Бог, - сухо заметил Каллист.
- В том-то и дело! - торжествующе произнесла Анфуса. - Сын Божий прошел через Мариам словно через трубу, а не так, как повествуется о рождении детей нечестивыми женщинами от нечестивых эллинских богов!
- Что за чушь! - воскликнул Каллист, вскакивая из-за стола. - Мне пора. Всего хорошего.
… Каллист обнаружил Кесария осматривающим глаза «разбойников». Абсалом стоял рядом, держа на полотенце инструменты. Ящик для лекарств, которым Кесарий с Каллистом обзавелись еще в Никомедии одним на двоих, стоял на табурете, в одном из его отделений поблескивали инструменты с изображением льва на рукоятках - подарок Леэны. Развернутые куски аравийской смолы и свинца лежали рядом, на медных тарелках. Тут же была и приготовленная печатка для коллириев. Абсалом залил принесенным рабом кипятком свежесобранный зверобой в большом тазу. Любопытные корчемники и редкие постояльцы пробовали было толпиться вокруг, но Кесарий что-то резко сказал по-каппадокийски и зевак как водой смыло.
- Какая ужасная офтальмия, - произнес Каллист, подходя ближе и наклоняясь. Зловонный гной тек из-под опухшего века одного из рабов, тощего и высокого, с рыжей щетиной на изрытом оспинами лице.
- Абсалом, право слово, им бы сначала вымыться и переодеться, - заметил Кесарий. - Они словно из выгребной ямы. И какой смысл лечить глаза в такой грязи?
- Опасно на постоялом дворе устраивать для них баню, ахи, их опознать могут - сказал тот по-сирийски.
- Ну хоть рожи-то свои пусть вымоют и руки! - заметил Кесарий. - Они же этими самыми руками будут потом глаза тереть. И тогда какой смысл в коллириях и прочем лечении?
- Через границу перейдём, будет им и баня, и хитоны, - отвечал по-сирийски Салом. - Завтра утром на рассвете выйдем. Я сам не хочу здесь задерживаться.
Он подал своим подопечным тазик с горячей водой, золу и полотенце. Когда те, от страха боясь произнести даже слово, умылись, Кесарий уже почти приготовил коллирий.
- Самый простой, - сказал он, растирая в ступке белый свинец, малахит и аравийскую смолу. - Но тебе, Салом, этого хватит надолго.
С этими словами Кесарий скатал образовавшуюся массу и поставив сверху печатку - «простая глазная мазь, употреблять ежедневно», отложил ее в сторону.
- Ну, давайте, кто из вас самый смелый, - обратился он к частично вымытым рабам. Они не шелохнулись, тогда Кесарий, велев Салом крепко держать голову рыжего, промыл губкой, намоченной в крепком настое зверобоя его гноящийся глаз. Раб охал, но не смел вырываться.
Каллист стоял рядом - он бы занялся вторым рабом, но без помощника опасно делать даже мелкие операции на глазах, тем более, удалять вросшие внутрь ресницы - пациент может дернуться и напороться на инструмент в руке врача.
- Можно я вам помогу, Кесарий врач? - раздался тихий голос. Это был Иоанн.
- Можно, - ответил Кесарий, выдергивая уродливую ресницу, растущую внутрь так, что на белке глаза появились тяжистые сращения с веком. - Подай мне нож.
Раб затрепетал, и Салом, говоря что-то успокаивающее, еще сильнее обхватил его. Кесарий быстро рассек сращения, не повредив глаз и обратился к Иоанну:
- А теперь подай мне мазь.
Когда мазь была наложена, Каллист, смирившийся со своей ролью помощника, сам взял чистые полотняные лоскуты для повязки и забинтовал глаз рыжему рабу - красиво, чтобы ленты накладывались друг на друга соразмерно и прочно - так, как учили его на Косе, чтобы повязка стала украшением, а не знаком уродства. Раб стал похожим на воина, вышедшего победителем из сражения, а, кроме того, туры повязки успешно закрыли его уродливое клеймо на лбу.
- Больно? - спросил Кесарий рыжего, уже промывая глаза второму, коренастому и чернявому, но тоже истощенному.
Рыжий радостно замотал головой.
- Ну, опий свое дело делает, - сказал Кесарий. - У меня немного было, я добавил. Иначе спать не будут. Тут все запущено, конечно, очень, но зрение еще не утрачено. Если ты достанешь траву иеракион , то вместе со зверобоем компрессы и промывания по утрам очень хорошо, вместе с этой мазью на ночь. И сирийский нард.
- Достану, - кивнул Абсалом. - Будем лечить, как положено.
Пока Каллист перевязывал второго «разбойника», Иоанн осторожно потянул Кесария за локоть.
- Что такое? - немного недовольно ответил тот.
- Александр врач, я хотел бы вам сказать… - пробормотал юноша.
Кесарий внимательно поглядел на него.
- Хорошо, давай отойдем, если не хочешь говорить при всех.
- Да! - закивал Иоанн, которому недоставало смелости для того, чтобы предложить это.
- Александр врач, вы - настоящий христианин! - задыхаясь от волнения, выпалил Иоанн, когда они вышли в небольшой дворик, где росли старые яблони.
- Спасибо, конечно, Иоанн, но я даже не крещен, - усмехнулся тот.
- Вот как? - растерялся Иоанн.
- Ну да.
- Тогда вам надо креститься! - взволнованно заметил Иоанн.
- Еще успею, - ответил Кесарий, поднимая с земли зеленое яблоко и вертя его в руках. Потом обратился к Иоанну и добавил, показывая яблоко ему:
- Никогда не ешь сырые. Можно умереть от диарреи. Понял?
- Я не ем, у меня желудок больной, - растерянно ответил Иоанн. - Но вы же креститесь потом?
- Помирать буду, крещусь.
- Мне кажется, это неправильно. Меня вот в детстве крестили.
- А у Либания учиться тебе это не помешает?
- Надо еще маму уговорить к Либанию меня отдать, - вздохнул Иоанн. - Она не хочет, чтобы я с язычниками общался.
- Это не страшно. Мой старший брат вообще в Афинах учился, - заметил Кесарий.
- Ох! - с восторгом и ужасом вырвалось у Иоанна.
- Да. А теперь пресвитер.
- Ваш брат - пресвитер? А вы до сих пор некрещеный?
- Да в самом деле, Иоанн! - воскликнул Кесарий, отшвыривая яблоко на кучу листьев. - Что ты заладил!
- Мне жалко, что вы можете погибнуть! - горяч начал Иоанн. - Вы же творите дела, достойных христианина - и брата от рабыни любите, и разбойников этих несчастных лечите.
- Святые мученики, что за… - выдохнул Кесарий.
- Про брата - это моя мама догадалась, - торопливо сказал Иоанн.
- А, понятно, - ядовито проронил Кесарий.
- Вы такой… такой благородный… такой сильный и умный… - проговорил Иоанн, и в его голосе зазвенели слезы. - Мне таким никогда не быть.
Кесарий остыл от охватившего его гнева. Положив юноше руку на плечо, он сказал:
- Глупости. Я в детстве был болезненный и хилый. Потом стал заниматься в палестре - и, видишь, успешно.
- Правда? - с надеждой проговорил Иоанн.
- Чистая правда, - продолжал без тени смущения сочинять Кесарий. Ему стало жалко этого юношу, маменькиного сыночка, который с такой надеждой смотрел на него. - Тем более, занятия риторикой укрепляют душу. Ты станешь замечательным ритором и прогремишь на всю экумену, я уверен.
- Вы… уверены? - прошептал зардевшийся Иоанн.
- Совершенно уверен, - сказал Кесарий, хлопая его по плечу. - Так что не горюй и ходи в палестру. И мать проси тебя к Либанию отправить. Христос Бог все может совершить. Может, ты даже после него училище возглавишь.
- Я откажусь, если Богу будет угодно и так случиться! - с неожиданной гордостью сказал Иоанн. - Я хочу посвятить свой талант церкви.
- Пусть так, - ответил Кесарий, улыбаясь.
К ним подбежал мальчишка, несущий что-то в руке.
- Письмо для вас! Письмо для вас! - закричал он, отдавая туго скрученный обрывок папируса Кесарию и с надеждой заглядывая ему в глаза. Кесарий дал ему пару медных монет, и развернул папирус.
- А на словах госпожа Горгония велела добавить, что она ласково еще написала, - добавил мальчишка, прыгая на одной ноге вокруг Кесария и Иоанна.
Бывший архиатр Нового Рима развернул обрывок папируса и стал читать:
«Братец! Ты с ума сошел! Что вы делаете на этом постоялом дворе с Саломом? Ему надо срочно ехать в Армению! Прекрати его задерживать, отец его и так чуть не убил, так в следующий раз убьет! Хорошо тебе по столицам разъезжать, а он тут при отце останется! Твое счастье, что корчемник новый, еще не всех в лицо знает! И быстрей возвращайся, отец уже составляет завещание, чтобы тебя наследства лишить, как отступника! Шевелись! Горгония».
Когда он оторвался от письма, Иоанна рядом с ним уже не было.
___
сноски
Шлама! - Здравствуй (мир тебе!) (сир, арам.)
Шлама, ахи! - Мир тебе, брат!
Ахи - брат (сир., арам.)
Ат у дайвана? - Ты с ума сошел? (сир., арам.)
Ламашту - демоница из вавилонской мифологии.
Ш-вак ли, ахи! - прости меня, брат мой! (сир., арам.)
Шувха ламшиха! - Слава Христу! (сир., арам.)
Сандрион - уменьшительное от Александр.
Шлам анта? Крих анта? - все ли хорошо с тобой? Не болен ли ты? (сир., арам.)
Ла, ахим. - Нет, брат мой.
Ху рахма тава. - Он - хороший друг (сир., арам.)
Айхан мешк-ха на аода лах к-ма хадуто д-лев бамшиха, о ахи! - Как рассказать мне о том, что сердце мое возрадовалось о Христе, о брат мой! (сир., арамейск.)
Иеракион - трава ястребинка зонтичная, широко использовалась при лечении глазных заболеваний в античности.
Первая повесть из цикла "Врач из Вифинии" (под названием "Сын весталки") в сокращенном виде находится здесь (там и отрывки из других повестей цикла)
Тем друзьям, которые имеют такое желание, могу с радостью выслать на электронку текст первой повести ("Сын весталки") - исправленный и дополненный. Пишите в личку! Книга не опубликована, просто рукопись. Ищу издателя, но он не находится. Но читателя ищу сильнее, чем издателя. Поэтому не стесняйтесь, пишите!
Для желающих - открытая группа на ФБ "Врач из Вифинии", где не только главы новых повестей, но и сведения из античной медицины.