Эпоха Павловского
Увидел новость о смерти Глеба Павловского, одного из самых известных участников интеллектуального движения нулевых годов. Я читал его книги, статьи, даже несколько раз слушал интервью с ним (у Павловского была интересная манера разговора, с этакой «потайной хитринкой», и послушав, как он говорит, я и его письменные труды начал воспринимать немного по-другому). Не скажу, что всегда понимал смысл его слов, у Павловского была своя концептуальная система, требующая определённого погружения и вникания (насколько я понимаю, во многом он унаследовал систему мышления от своего учителя Михаила Гефтера), кроме того, он любил некоторую расплывчивость в определениях, избегая строгой системности и окончательных, отлитых в бронзе формулировок. Для меня так и осталась загадкой насколько эта склонность проистекала от диссидентского опыта, привычки выражаться с целью запутать «товарища майора», насколько от того, что описываемая им социальная система сама по себе аморфна, неопределима и текуча, и не поддаётся строгому описанию.
Впрочем, известен Павловский не только своими исследованиями, но и тем, что совмещал их с практической деятельностью, и это, полагаю отдельная тема для будущих исследований - насколько его интеллектуальные изыскания влияли на политическую действительность России, насколько сами менялись под воздействием перемен политического климата. Кстати говоря, мне кажется, что степень влияния Павловского в идеологическом обосновании и политтехнологическом раскручивании раннего путинизма, а его ныне чуть ли не в главные архитекторы системы записали, сильно преувеличена. Но свою роль он и правда сыграл, и роль это была скорее трагичной, в том числе и для него самого. Было в образе Павловского тех лет что-то и от Фауста, и от Франкенштейна, и от Живаго… но только с куда меньшим пафосом и романтизмом, зато с куда большей практичностью и циничностью.
Сейчас, когда Павловскому много что ставят в вину, хочется сказать даже не то что в защиту, просто для лучшего понимания. В те годы ведь действительно значительная часть интеллигенции, да и не только её, а вообще тех, кого принято называть смутноопределимым словом «элиты», видели открывающуюся возможность для проектирования и последующего строительства в России новой политической системы, и не считали зазорным прибегать при этом к, мягко, очень мягко говоря, сомнительным методам. Это вовсе не демонический Павловский всех смутил, заморочил головы и использовал интеллектуальный потенциал той эпохи в своих целях, нет, он воплотил в жизнь те замыслы и чаяния, которые питали многие, очень многие (задумался, а относится ли это лично ко мне - не помню, честное пионерское, не помню, или не желаю вспоминать, и это тоже определённый симптом). Особая же роль Павловского состояла скорее в том, что ему удавалось соединять творческие порывы «общественных активистов» (так же при большой смутности этого определения) с финансовыми и организационными возможностями государственных и окологосударственных структур. В те годы он стал своего рода медиатором, своего рода современным Гермесом, причём во всех аспектах, и как психопомпа, и как покровителя торговли, а также посланца богов, трикстера и трисмегиста - подателя мудрости (и да, как ни печально это признавать, но какая страна, такие и Гермесы).
***
В чем ещё Павловский выражал дух эпохи, так это в своём увлечение эффективностью, я бы даже сказал, возвеличивание и фетишизации эффективности, не зря же он назвал свою организацию «Фонд эффективной политики». По общепринятому тогда мнению в нашей общественной системе было слишком много бардака, непроизводительных расходов, тёмных мест, волокиты, проще говоря, проявлений хаоса, и всё это по идее надо было заставить работать чётко, ясно, централизовано, унифицировано, упорядочить и придать той самой эффективности. И, опять же, ради этой цели казалось допустимым прибегать к любым средствам, резать по живому, игнорировать мораль, обходить правила, что порождало не совсем удобную ситуацию, ведь те, кто устанавливал правила, сами же их нарушали, поначалу робко и с оглядкой, а затем со всё большим размахом и удалью, но всё оправдывалось одним: больше эффективности богу эффективности.
И ведь нельзя сказать, что это не работало, система вполне себе выстроилась, и в политике, и в экономике, и в той самой пресловутой «цифровизации», которая воспринималась и всё ещё воспринимается как сияющая вершина организации процессов. Даже в нашем печальном нынешнем положения система оказалась поразительно устойчивой, в том числе и благодаря тому стремлению к эффективности. Хотя уже понятно, что надолго накопленного запаса надолго не хватит, впрочем, людям дальновидным это было понятно уже начиная с середины нулевых и особенно после 2011-12 годов. В результате всех тех компромиссов с совестью, на которые шли при закладывании фундамента, система подпала под видоизменённое классическое правило: «мы пожертвовали свободой ради эффективности, а в результате не получили ни свободы, ни эффективности». Сам Павловский прекрасно понимал, что происходит, может, одним из первых, но изменить уже ничего не мог.
Конечно, на него влияло то обстоятельство, с которым сталкивался каждый, кто пытался запустить в России сколь-нибудь масштабное деяние, а именно то, что в какой-то момент в данном процессе придётся выстраивать отношения с государством. И Павловский, как и многие другие до него и после него, согласился: хорошо, будем кормить, лелеять и тренировать нашего Левиафанчика, а он за это поможет нам с нашими высокоумными проектами, «Русским журналом» Гефтер.ру и далее по списку (вклад Павловского в интеллектуальную жизнь производит сильное впечатление, и о нём тоже не надо забывать, говоря о его противоречивой фигуре). И так же как другие узнал, какова цена сделки с той силой, что вечно хочет добра, но совершать способна лишь насилие («хотели как лучше, а получилось как всегда», тоже ведь мудрость из тех полулегендарных времён).
В результате нет ни «Русского журнала», ни Гефтер.ру (хорошо хоть архивы остались, хоть какое-то утешение), впрочем, и Левиафанчик вышел дутый; вроде он и могучий с виду, и пугающий, и способный запросто кого угодно раздавить, разорить и погубить, а вот когда дело доходит до общественно полезной деятельности, тут оказывается, что ни силы нет, ни выносливости, одна имитация. Тут хочется ехидно заметить, что надо было Левиафанчика здоровой пищей кормить, а не стероидами, и разумные нагрузки давать, а не накачивать ему синтол в мышцы, но что уж тут злобствовать, что вышло, то вышло.
Впрочем, стоит заметить, что проекты Павловского всё-таки хоть какую-то активную мыслительную деятельность породили, и есть надежда, что накопленный тогда опыт когда-нибудь да пригодится, в далёком будущем, когда в общественном поле перестанут царить концепты типа «Винтовка - это праздник» и «Сапог, топчущий лицо, вечно», когда появится стремление к чему-то другому (хочется надеяться, конечно, что Россия всё-таки способна на нечто иное будет способна). И опять же, при осмыслении деятельности Павловского, его прямых последователей из ФЭП и прочих людей, усвоивших те методы и идеи, стоит помнить, что всё это делалось в попытке остановить тот процесс распада и сползания в «бесконечные пропасти», которые царили в 90-е, которые удалось на время заморозить в нулевые, которые снова вернулись в нулевые и привели страну к её нынешнему печальному состоянию. А с другой стороны, стоить помнить, что и те методы, и те идеи, и те люди как раз-таки и поспособствовала тому самому распаду, и уже неважно, была ли в этом историческая неизбежность или непредусмотрительность, но произошло всё именно так, а не по другому.
***
В последние годы Павловский, осознав крах того изначального проекта, создавал новые концепты, описывающие сложившуюся реальность и, кажется, пытался в перспективе не только осмыслить сложившуюся реальность, но и выработать новый проект по изменению общества, и писал тексты очень любопытные, хотя и содержащие нечто неудободостижимое и неудобовыразимое. Но понятно, что на создание нового уже не было сил ни у него, ни у кого-либо другого. Лавина уже тронулась вниз, остановить её никто не в силах, разве что оставить свои записи наследникам в надежде, что после катастрофы останется хоть кто-нибудь, способный ими воспользоваться.
Тем не менее, когда спустя годы будет осмысляться нынешняя эпоха (хочется надеяться, что отечественными авторами, а не эмигрантами и зарубежными исследователями и уж тем более не археологами), Павловский будет восприниматься как одна из тех системообразующих фигур, которых невозможно игнорировать, и в которых отражается вся противоречивость эпохи, её двусмысленность и легкомысленность, нравственный релятивизм, изворотливость, привычка использовать любые средства для достижения своих целей, короче всё то, что принято называть «иезуитством». И может быть, Павловский в объяснении нашего времени и поучении для грядущих поколений окажется даже более типичным образцом, чем наши современники - политические деятели. Вполне возможно, что это время будет называться «эпохой Павловского», что, да, может, его наиболее точно характеризует.
Впрочем, известен Павловский не только своими исследованиями, но и тем, что совмещал их с практической деятельностью, и это, полагаю отдельная тема для будущих исследований - насколько его интеллектуальные изыскания влияли на политическую действительность России, насколько сами менялись под воздействием перемен политического климата. Кстати говоря, мне кажется, что степень влияния Павловского в идеологическом обосновании и политтехнологическом раскручивании раннего путинизма, а его ныне чуть ли не в главные архитекторы системы записали, сильно преувеличена. Но свою роль он и правда сыграл, и роль это была скорее трагичной, в том числе и для него самого. Было в образе Павловского тех лет что-то и от Фауста, и от Франкенштейна, и от Живаго… но только с куда меньшим пафосом и романтизмом, зато с куда большей практичностью и циничностью.
Сейчас, когда Павловскому много что ставят в вину, хочется сказать даже не то что в защиту, просто для лучшего понимания. В те годы ведь действительно значительная часть интеллигенции, да и не только её, а вообще тех, кого принято называть смутноопределимым словом «элиты», видели открывающуюся возможность для проектирования и последующего строительства в России новой политической системы, и не считали зазорным прибегать при этом к, мягко, очень мягко говоря, сомнительным методам. Это вовсе не демонический Павловский всех смутил, заморочил головы и использовал интеллектуальный потенциал той эпохи в своих целях, нет, он воплотил в жизнь те замыслы и чаяния, которые питали многие, очень многие (задумался, а относится ли это лично ко мне - не помню, честное пионерское, не помню, или не желаю вспоминать, и это тоже определённый симптом). Особая же роль Павловского состояла скорее в том, что ему удавалось соединять творческие порывы «общественных активистов» (так же при большой смутности этого определения) с финансовыми и организационными возможностями государственных и окологосударственных структур. В те годы он стал своего рода медиатором, своего рода современным Гермесом, причём во всех аспектах, и как психопомпа, и как покровителя торговли, а также посланца богов, трикстера и трисмегиста - подателя мудрости (и да, как ни печально это признавать, но какая страна, такие и Гермесы).
***
В чем ещё Павловский выражал дух эпохи, так это в своём увлечение эффективностью, я бы даже сказал, возвеличивание и фетишизации эффективности, не зря же он назвал свою организацию «Фонд эффективной политики». По общепринятому тогда мнению в нашей общественной системе было слишком много бардака, непроизводительных расходов, тёмных мест, волокиты, проще говоря, проявлений хаоса, и всё это по идее надо было заставить работать чётко, ясно, централизовано, унифицировано, упорядочить и придать той самой эффективности. И, опять же, ради этой цели казалось допустимым прибегать к любым средствам, резать по живому, игнорировать мораль, обходить правила, что порождало не совсем удобную ситуацию, ведь те, кто устанавливал правила, сами же их нарушали, поначалу робко и с оглядкой, а затем со всё большим размахом и удалью, но всё оправдывалось одним: больше эффективности богу эффективности.
И ведь нельзя сказать, что это не работало, система вполне себе выстроилась, и в политике, и в экономике, и в той самой пресловутой «цифровизации», которая воспринималась и всё ещё воспринимается как сияющая вершина организации процессов. Даже в нашем печальном нынешнем положения система оказалась поразительно устойчивой, в том числе и благодаря тому стремлению к эффективности. Хотя уже понятно, что надолго накопленного запаса надолго не хватит, впрочем, людям дальновидным это было понятно уже начиная с середины нулевых и особенно после 2011-12 годов. В результате всех тех компромиссов с совестью, на которые шли при закладывании фундамента, система подпала под видоизменённое классическое правило: «мы пожертвовали свободой ради эффективности, а в результате не получили ни свободы, ни эффективности». Сам Павловский прекрасно понимал, что происходит, может, одним из первых, но изменить уже ничего не мог.
Конечно, на него влияло то обстоятельство, с которым сталкивался каждый, кто пытался запустить в России сколь-нибудь масштабное деяние, а именно то, что в какой-то момент в данном процессе придётся выстраивать отношения с государством. И Павловский, как и многие другие до него и после него, согласился: хорошо, будем кормить, лелеять и тренировать нашего Левиафанчика, а он за это поможет нам с нашими высокоумными проектами, «Русским журналом» Гефтер.ру и далее по списку (вклад Павловского в интеллектуальную жизнь производит сильное впечатление, и о нём тоже не надо забывать, говоря о его противоречивой фигуре). И так же как другие узнал, какова цена сделки с той силой, что вечно хочет добра, но совершать способна лишь насилие («хотели как лучше, а получилось как всегда», тоже ведь мудрость из тех полулегендарных времён).
В результате нет ни «Русского журнала», ни Гефтер.ру (хорошо хоть архивы остались, хоть какое-то утешение), впрочем, и Левиафанчик вышел дутый; вроде он и могучий с виду, и пугающий, и способный запросто кого угодно раздавить, разорить и погубить, а вот когда дело доходит до общественно полезной деятельности, тут оказывается, что ни силы нет, ни выносливости, одна имитация. Тут хочется ехидно заметить, что надо было Левиафанчика здоровой пищей кормить, а не стероидами, и разумные нагрузки давать, а не накачивать ему синтол в мышцы, но что уж тут злобствовать, что вышло, то вышло.
Впрочем, стоит заметить, что проекты Павловского всё-таки хоть какую-то активную мыслительную деятельность породили, и есть надежда, что накопленный тогда опыт когда-нибудь да пригодится, в далёком будущем, когда в общественном поле перестанут царить концепты типа «Винтовка - это праздник» и «Сапог, топчущий лицо, вечно», когда появится стремление к чему-то другому (хочется надеяться, конечно, что Россия всё-таки способна на нечто иное будет способна). И опять же, при осмыслении деятельности Павловского, его прямых последователей из ФЭП и прочих людей, усвоивших те методы и идеи, стоит помнить, что всё это делалось в попытке остановить тот процесс распада и сползания в «бесконечные пропасти», которые царили в 90-е, которые удалось на время заморозить в нулевые, которые снова вернулись в нулевые и привели страну к её нынешнему печальному состоянию. А с другой стороны, стоить помнить, что и те методы, и те идеи, и те люди как раз-таки и поспособствовала тому самому распаду, и уже неважно, была ли в этом историческая неизбежность или непредусмотрительность, но произошло всё именно так, а не по другому.
***
В последние годы Павловский, осознав крах того изначального проекта, создавал новые концепты, описывающие сложившуюся реальность и, кажется, пытался в перспективе не только осмыслить сложившуюся реальность, но и выработать новый проект по изменению общества, и писал тексты очень любопытные, хотя и содержащие нечто неудободостижимое и неудобовыразимое. Но понятно, что на создание нового уже не было сил ни у него, ни у кого-либо другого. Лавина уже тронулась вниз, остановить её никто не в силах, разве что оставить свои записи наследникам в надежде, что после катастрофы останется хоть кто-нибудь, способный ими воспользоваться.
Тем не менее, когда спустя годы будет осмысляться нынешняя эпоха (хочется надеяться, что отечественными авторами, а не эмигрантами и зарубежными исследователями и уж тем более не археологами), Павловский будет восприниматься как одна из тех системообразующих фигур, которых невозможно игнорировать, и в которых отражается вся противоречивость эпохи, её двусмысленность и легкомысленность, нравственный релятивизм, изворотливость, привычка использовать любые средства для достижения своих целей, короче всё то, что принято называть «иезуитством». И может быть, Павловский в объяснении нашего времени и поучении для грядущих поколений окажется даже более типичным образцом, чем наши современники - политические деятели. Вполне возможно, что это время будет называться «эпохой Павловского», что, да, может, его наиболее точно характеризует.