Обсуждение рассказа
Вернулся с прозаического семинара по ВЛК в некотором смятении. Обсуждали мы сегодня сборник рассказов одного из наших сокурсников и был там такой рассказ. В деревню приезжает священник с женой и дочерью. Священник - человек ангельски кроткого нрава, жена его, напротив, дама с характером, ругается руки распускает в церкви, если видит какой непорядок и в тихую даёт деньги сельчанам в рост под заклад драгоценных вещей. Потом священник умирает, у жены его отнимаются ноги, а дочка начинает куролесить. Сходится с одним гопником, того сажают, знакомится с главным местным бандитом, становится его приближённой, а потом и женой, травит его, и в конце рассказа начинает обрабатывать нового приятеля, тоже бандита.
Впрочем, тут важен даже не сюжет, он довольно прост, а то как на уровне языка и стиля сделан провал в архаику, во что-то первобытное, на уровне древних сказаний после смерти Священника-Отца-Бога, который хоть как-то, пусть неуклюже, бестолково, но удерживал гармонию и в своей семье, и в деревне, и задавал устремлённость к чему-то лучшему, высшему. А после его смерти всё оседает, проваливается на тысячелетия назад, и вот уже по деревням бродят лихие люди и крадут красивых девушек, дочь священника снимает на видеокамеру бандитские оргии, а когда её особо сильно достаёт эта жизнь, выходит на реку и кричит диким криком.
И как же досталось этому рассказу и его автору. Объяснили ему, что не бывает таких матушек. Не бывает таких батюшек. Не бывает таких дочек. Не бывает такой церковной жизни. Да какая разница, что там бывает, а что не бывает. В этом рассказе в десять раз больше истины о христианстве, чем в повести о двух женщинах, ездящих по святым местам, которую мы обсуждали в начале этого семестра. Но там-то вопросов ни у кого не было - как же, всё такое благодатное, изящное и красивое, так и нужно писать о православии и только так.
А о том, что христианство - единственное оружие против дикости, не в научно-техническом плане, с этим-то у нас всё в порядке, только вот айфон в кармане отнюдь не делает человека цивилизованным, а в плане морали, об этом писать и говорить не принято. Либо если уж говорят, то в таком тоне, что зубы стынут. А вот тут автор предельно ясно рассказал простую мысль - умер батюшка, умерла церковь, и жизнь сразу свалилась в тартарары, причём без сусальности рассказал, без сладкой пошлости, и сразу получил по полной программе за непонимание церковной жизни.
Кстати, вот ещё один удачный момент в рассказе - священник читает вместе с дочерью Ветхий Завет, но умирает, не успев дочитать. Это тоже вызвало возмущение, ну как же, наш священник Ветхий Завет читать не может, его пусть «Свидетели Иеговы» читают, а для наших только Новый. Хотя из текста абсолютно очевидно, что какой там Новый Завет, им бы хоть Ветхий разъяснить, научить их хотя бы Закону, а потом уж к благодати переходить.
Так вот я переживал за этот рассказ, но потом вспомнил, как Достоевский жаловался на цензуру, убравшую из текста «Записок из подполья» все те места, где обосновывалась «от противного» необходимость веры в Бога. Вспомнил, как роман «Сила и слава» Грэма Грина Ватикан внёс в список запрещённых книг (есть ещё анекдот о том, что Папа во время приёма похвалил этот роман, а на замечание Грина: «Но он же внесён в индекс запрещённых книг» Папа махнул рукой и сказал: «Не обращайте внимания, мало ли на свете дураков») и понемногу начал успокаиваться.
Ещё наш мастер семинара сегодня жестоко наехал на постмодернистскую литературу, но об этом, наверное, уже в другой раз.
Впрочем, тут важен даже не сюжет, он довольно прост, а то как на уровне языка и стиля сделан провал в архаику, во что-то первобытное, на уровне древних сказаний после смерти Священника-Отца-Бога, который хоть как-то, пусть неуклюже, бестолково, но удерживал гармонию и в своей семье, и в деревне, и задавал устремлённость к чему-то лучшему, высшему. А после его смерти всё оседает, проваливается на тысячелетия назад, и вот уже по деревням бродят лихие люди и крадут красивых девушек, дочь священника снимает на видеокамеру бандитские оргии, а когда её особо сильно достаёт эта жизнь, выходит на реку и кричит диким криком.
И как же досталось этому рассказу и его автору. Объяснили ему, что не бывает таких матушек. Не бывает таких батюшек. Не бывает таких дочек. Не бывает такой церковной жизни. Да какая разница, что там бывает, а что не бывает. В этом рассказе в десять раз больше истины о христианстве, чем в повести о двух женщинах, ездящих по святым местам, которую мы обсуждали в начале этого семестра. Но там-то вопросов ни у кого не было - как же, всё такое благодатное, изящное и красивое, так и нужно писать о православии и только так.
А о том, что христианство - единственное оружие против дикости, не в научно-техническом плане, с этим-то у нас всё в порядке, только вот айфон в кармане отнюдь не делает человека цивилизованным, а в плане морали, об этом писать и говорить не принято. Либо если уж говорят, то в таком тоне, что зубы стынут. А вот тут автор предельно ясно рассказал простую мысль - умер батюшка, умерла церковь, и жизнь сразу свалилась в тартарары, причём без сусальности рассказал, без сладкой пошлости, и сразу получил по полной программе за непонимание церковной жизни.
Кстати, вот ещё один удачный момент в рассказе - священник читает вместе с дочерью Ветхий Завет, но умирает, не успев дочитать. Это тоже вызвало возмущение, ну как же, наш священник Ветхий Завет читать не может, его пусть «Свидетели Иеговы» читают, а для наших только Новый. Хотя из текста абсолютно очевидно, что какой там Новый Завет, им бы хоть Ветхий разъяснить, научить их хотя бы Закону, а потом уж к благодати переходить.
Так вот я переживал за этот рассказ, но потом вспомнил, как Достоевский жаловался на цензуру, убравшую из текста «Записок из подполья» все те места, где обосновывалась «от противного» необходимость веры в Бога. Вспомнил, как роман «Сила и слава» Грэма Грина Ватикан внёс в список запрещённых книг (есть ещё анекдот о том, что Папа во время приёма похвалил этот роман, а на замечание Грина: «Но он же внесён в индекс запрещённых книг» Папа махнул рукой и сказал: «Не обращайте внимания, мало ли на свете дураков») и понемногу начал успокаиваться.
Ещё наш мастер семинара сегодня жестоко наехал на постмодернистскую литературу, но об этом, наверное, уже в другой раз.