(no subject)
Опять начала перечитывать "Властелина колец". И опять (и кажется, сильней всего в этот раз) меня заливает волной благодарности за этот чудный хоббичий мир, где сад, изгородь, солнце, камин и трубка, который, как надежные мамины руки в детстве, защищает от страшного, пытающегося туда ворваться.
А оно правда страшное. Эти черные всадники на фоне милых хоббитов, игрушечных нор и старого доброго Шира - это же просто жуть. Я уже писала, как в детстве, проглотив стопиццот книжек, в том числе всяких "Трех мушкетеров", так испугалась Голлума в "Хоббите", что не смогла дальше читать.
Так то ведь добрая милая сказочка, по сравнению с ВК - которое вроде и сказка, и вполне реальный мир одновременно. Я боюсь этих всадников, что можно придумать страшней их?
Особенно сейчас, когда в моей голове и в речи регулярно присутствует слово "смерть". Нет, у нас не часто умирают подопечные. Очень редко. Тем не менее, это случается. И нам приходится об этом говорить и думать. Об этих реальных случаях, и обсуждать абстрактные варианты "если". И писать об этом.
Я не говорю с ними, с нашими детьми, я и от мам стараюсь абстрагироваться. Но я пишу о них. Я не могу хорошо, правильно написать о ребенке, если я не буду какое-то время думать о нем, если не проникнусь его ситуацией. Был мальчик месяц назад, ходил, играл, разговаривал. С чудесной улыбкой и большими глазами. Я писала о том, что ему интересно, чем он занимается и какие у врачей прогнозы. И нет больше мальчика, нет улыбки, никаких занятий и прогнозов. Ничего нет. И я должна написать о том, что его нет. Я пишу две коротких фразы. Что можно сказать о пропасти, стоя на краю и заглядывая вниз?
Я живу теперь где-то поблизости от тех мест, где смерть охотится. И она сейчас гуляет вокруг одной девочки. Они спешат, эти хоббиты со своим кольцом, у них нет другого выбора. А она вдруг появляется черным всадником на холме, откуда только что спустились, мешковатой тенью ползет по причалу, с которого только что отплыли. Ты беги, а я буду стрелять. Были силы у девочки, был запас прочности в организме, и иссяк. И девочка тает, истончается, как тот Фродо со своим жутким колечком.
И я окунаюсь, спасаясь от всадников, в отрадный, солнечный, чудесный этот язык. Туда, где холмы и лощины, навьюченные пони и скрипящие телеги, где пускают дымные кольца и оставляют грязную посуду Лобелии: вымоет, авось руки не отсохнут. И пока ты там, ты веришь, что мир именно таков - в нем много страха, но черные всадники в конце концов отступят. И меня охватывает благодарность к тому, кто придумал этот мир таким реальным, что в него верится.
Я никогда не боялась смерти - или я боюсь ее настолько, что мне надо все время держать ее в поле зрения, быть поблизости, пытаясь контролировать. При этом зная, что я настолько же бессильна, как тот маленький хоббит.
И поэтому нет, наверное, книжки, более вселяющей в меня надежду.
А оно правда страшное. Эти черные всадники на фоне милых хоббитов, игрушечных нор и старого доброго Шира - это же просто жуть. Я уже писала, как в детстве, проглотив стопиццот книжек, в том числе всяких "Трех мушкетеров", так испугалась Голлума в "Хоббите", что не смогла дальше читать.
Так то ведь добрая милая сказочка, по сравнению с ВК - которое вроде и сказка, и вполне реальный мир одновременно. Я боюсь этих всадников, что можно придумать страшней их?
Особенно сейчас, когда в моей голове и в речи регулярно присутствует слово "смерть". Нет, у нас не часто умирают подопечные. Очень редко. Тем не менее, это случается. И нам приходится об этом говорить и думать. Об этих реальных случаях, и обсуждать абстрактные варианты "если". И писать об этом.
Я не говорю с ними, с нашими детьми, я и от мам стараюсь абстрагироваться. Но я пишу о них. Я не могу хорошо, правильно написать о ребенке, если я не буду какое-то время думать о нем, если не проникнусь его ситуацией. Был мальчик месяц назад, ходил, играл, разговаривал. С чудесной улыбкой и большими глазами. Я писала о том, что ему интересно, чем он занимается и какие у врачей прогнозы. И нет больше мальчика, нет улыбки, никаких занятий и прогнозов. Ничего нет. И я должна написать о том, что его нет. Я пишу две коротких фразы. Что можно сказать о пропасти, стоя на краю и заглядывая вниз?
Я живу теперь где-то поблизости от тех мест, где смерть охотится. И она сейчас гуляет вокруг одной девочки. Они спешат, эти хоббиты со своим кольцом, у них нет другого выбора. А она вдруг появляется черным всадником на холме, откуда только что спустились, мешковатой тенью ползет по причалу, с которого только что отплыли. Ты беги, а я буду стрелять. Были силы у девочки, был запас прочности в организме, и иссяк. И девочка тает, истончается, как тот Фродо со своим жутким колечком.
И я окунаюсь, спасаясь от всадников, в отрадный, солнечный, чудесный этот язык. Туда, где холмы и лощины, навьюченные пони и скрипящие телеги, где пускают дымные кольца и оставляют грязную посуду Лобелии: вымоет, авось руки не отсохнут. И пока ты там, ты веришь, что мир именно таков - в нем много страха, но черные всадники в конце концов отступят. И меня охватывает благодарность к тому, кто придумал этот мир таким реальным, что в него верится.
Я никогда не боялась смерти - или я боюсь ее настолько, что мне надо все время держать ее в поле зрения, быть поблизости, пытаясь контролировать. При этом зная, что я настолько же бессильна, как тот маленький хоббит.
И поэтому нет, наверное, книжки, более вселяющей в меня надежду.