Чувство живого
Оригинал взят у wozhyk в Чувство живого
В пятницу, 13 ноября, мы были в Грузии.
Я живу в Израиле, а мои друзья- в Москве и Киеве, в Беларуси и в Германии. Мы собираемся вместе лишь пару раз в год, на больших фестивалях интеллектуальных игр.
И вот мы встретились в Тбилиси, на чемпионате мира по "Что?Где?Когда?".
За год у всех что-то поменялось. Колька через месяц эмигрирует в Канаду, а Слава взял ипотеку и покупает квартиру. Ваня расстался с девушкой, а Саша, наоборот, женился. У Оли дочка пошла в танцевальный кружок. Жизнь движется, и нет ничего важнеетех маленьких человеческих историй, которые мы второпях рассказываем друг другу в такси на Военно-Грузинской дороге.
Мы ехали по ней впятером. Внизу были желтые осенние холмы, перевитые туманом, а наверху пошел снег, и ничего не было видно кроме снега.
После обеда вдруг разъяснилось. Из облаков и тумана стали проступать белые вершины. Лист бумаги нагрели на свечке, и на нем постепенно проявилась нарисованная молоком карта волшебной страны.
Горы засияли на фоне синего неба, как лебединые крылья. В груди от этого становилось тесно, как будто сердце и правда может переполниться красотой и радостью, набухнуть, ворочаться в ребрах, не в силах вместить все сразу, пытаясь затолкать в себя еще немного, маленький жадный орган.
Иногда мы сворачивали с дороги и пробирались в ущелья. Мы поднимались по заснеженным серпантинам
Мы ехали по узким, чуть шире машины, ледяным дорогам, прилепившимся к скале над двадцатиметровой пропастью. Мы буксовали в снежной колее, и нас заносило к краю пропасти, так что из окна машины видна была чернеющая на дне речка.
В одном месте наш отчаянный водитель Гика, который обычно смеялся и говорил "Не бойтесь", вдруг почесал в затылке и попросил нас выйти.
Мы вышли на повороте, забрались чуть повыше и смотрели, как он пытается развернуться повороте над глубоким оврагом.
Машина буксовала, Гику сантиметр за сантиметром сносило к краю дороги, мы подвывали от ужаса. Очень хотелось подбежать и подставить плечо, встать между машиной и пропастью. Хотя умом-то все понимали что это опасно и бессмысленно.
В таких случаях самое невыносимое - это ничего не делать.
Гика развернулся, вырулил (мы потом с ужасом померяли пальцами расстояние между следом шин и обрывом), вылез, бледно улыбнулся и закурил.
Мы обняли его.
***
На закате стало космически холодно. Мы были в ущелье Сно, под ногами хрустел снег, вокруг громоздились антарктические горы и было очень тихо. Небо было того зелено-голубоватого оттенка, который предвещает морозную ночь.
Когда выпадает снег, с гор сгоняют стада, которые пасутся там все лето. Такое стадо запрудило узкую дорогу перед нами, когда мы возвращались из ущелья Сно.
По дороге текло бесконечное живое море. Шли мохнатые овцы и коровы, подросшие за лето телята, жеребята и ослики, бегали взад-вперед огромные мохнатые пастушьи собаки.
Стадо гнали пастухи-монахи, с посохами, в черных длинных одеждах, поверх которых были надеты пятнистые зимние армейские бушлаты. Один ехал на коне рядом с машиной, и я увидела, что вся сбруя сделана из старых веревок, а седло - это просто шерстяное одеяло.
Ася высунула руку до плеча в открытое окно и вдруг завопила "Я потрогала овцу! Какие же они теплые!".
"Смотрите!" - сказал Слава.
На краю снежной пропасти, на тоненьких ножках стоял пушистый, длинноухий, большеглазый осленок. Монах с посохом осторожно, шаг за шагом, подобрался к нему и отогнал на дорогу.
"Так мы будем ехать до утра, - сказал Гика, глядя на дорогу перед нами, заполненную овцами. - Ээй, генацвале!
К нам подошел другой монах, бородатый, дочерна загорелый, - такое лицо бывает только у тех, кто месяцами живет под открытым небом. Его светлые, прозрачные глаза, смотрели куда-то сквозь нас и нашу машину.
Гика объяснял ему, размахивая руками в открытое окно, что нам надо к вечеру вернуться в Тбилиси. Он долго слушал, глядя по-прежнему куда-то мимо нас в свою вечность. Потом серьезно кивнул - и вдруг побежал вперед по дороге, размахивая посохом и разгоняя живность.
Дорога очистилась, и мы обогнали стадо. Гика высунулся в окно и прокричал назад что-то длинно-благодарственное по-грузински.
Когда мы возвращались, вершины гор тонули во мгле. Небо заполнили злые льдистые звезды. В груди тяжело ворочалось разбухшее от счастья сердце.
***
А через день мы узнали о терактах в Париже.
Не из новостей - у нас не было времени читать что-нибудь в интернете, у нас было слишком много друзей и объятий. О терактах объявили утром на чемпионате, была минута молчания. Я стояла и думала о том, что половина моей группы в ульпане, где я учусь, - это старшеклассники из Парижа, 16-17-летние мальчики и девочки. Еще неделю назад я не знала, о чем с ними говорить - они были такие юные и беззаботные, а я видела войну и смерть, теряла друзей, и казалась себе старше их на пару веков. Но вот и они позврослели на те же два века, и что мне, делать, если кто-то из них придет на учебу в трауре, какими словами поддержать?
Я думала о том, каким маленьким стал наш мир: случись землетрясение в Непале - и там в этот момент обязательно оказывается кто-то знакомый, а теракт во Франции - как на соседней улице.
***
На следующий вечер мы пили и пели, вместе с друзьями, которых удается собрать вместе не чаще раза в год. В стаканы лилось черное грузинское вино, и черным был вечер за окнами нашего дома, и друзья мои, Саша с Женей пели, как ангелы, сбежавшие на денек из рая в Тбилиси побухать и сходить по бабам.
Все это казалось особенно хрупким и прекрасным, а будущее - хищным зверем, притаившимся в темноте за дверью.
***
Я подумала тогда, что мировая война уже идет, мы просто не заметили. Это противостояние - не между ИГИЛ и западным миром, как может показаться. Не между Россией и Украиной, "ватниками" и "либералами".
Это только видимые части более глубокого разлома. Разница глубже, чем по религии или национальности (если вспомнить, ИГИЛ к "неправильным" мусульманам относится еще хуже, чем к неверным). Это война двух разных стадий развития общества. Двух разных ступеней морального развития человека. И она as well, как и в окопах в Сирии, идет в наших головах.
Линию, по которой идет разлом, можно назвать "чувство живого".
Некоторые люди знают и чувствуют всем своим существом, что важнее всего - живое и хрупкое в ледяном и огненном водовороте Вселенной. Человек. И даже не какой-нибудь Человек с большой буквы, а просто человек. Его нелепая жизнь, глупые страхи, маленькие трагедии и радости. То, как он любит, боится, преодолевает страх. Его неутолимое любопытство и стремление познавать мир.
Звезды ведь этого не умеют. Звезды - это всего лишь шары термоядерного огня, и ничего больше.
Люди - это нечто большее.
Пока мы это помним и не слепнем от ненависти - мы на правильной стороне силы.
Мы любим все созданное человеком для людей - книги и соборы, овечьи отары, лекарства от рака и космические корабли. И мы стараемся добавить в эту копилку что-то от себя: писать музыку, разводить овец, строить дома и мосты.
Мы знаем, в первую очередь по себе, что человек может быть трусливым, жестоким и глупым, - но это не отбивает нам чувство важности живого. Мы готовы иметь дело с этим - в себе и в других.
Нам интересны люди, чужие, далекие, - и мы едем смотреть другие страны, влюбляемся в них, заводим там друзей.
Так большой чужой мир делается для нас маленьким и нашим.
***
Для людей с другой стороны разлома мир остается огромным, чужим и страшным. В их сознании всегда где-то рядом маячит апокалипсис, неважно, религиозный или ядерный.
И этот страх - боязнь будущего и всего неизвестного и чужого - сводит их с ума.
Но самое главное, у них нет чувства живого, как у слепого с рождения - нет зрения.
Вместо него в голове может сидеть беспощадный бог, требующий взрывать детские дискотеки и обещающий за это групповуху с гуриями в загробной жизни. Может - звериный национализм, выросший из темной глубины комплексов, страхов и ксенофобии. Может - тоска по "сильному государству", которая, по сути, есть еще один способ психологической защиты от экзистенциального страха.
Для них есть много вещей важнее, чем жизнь человека. Государство. "Национальные интересы". Коммунизм. Торжество "правильной" веры в стране и в мире. Любая "великая идея".
Когда вы читаете что-то вроде "личные амбиции, недосказанности, воззрения, промахи тут не в счет; они перемелются колесом истории во имя высшей благой цели", - так и знайте. Это оно.
Корень зла не в какой-то одной религии, например, в том же исламе. Православные сербы творили в Косово такое, что ИГИЛ обзавидуется. Коммунисты в СССР 1930-х не отрубали головы, зато они расстреляли и уморили миллионы людей медленной мучительной смертью в лагерях. Христианская Германия в тех же 1930-х, демократические США во Вьетнаме... Везде, где на горизонте появляется "великая идея", во имя которой можно немножечко убить невиновных людей, начинается пиздец.
В схватке сошлись не Запад с исламом, не Украина с Россией. Это будущее борется с прошлым.
Мир глобализма и постмодерна, где, при всех его недостатках, главной ценностью является человек, - борется с жестким, ксенофобским миром архаики, где человек, - ничто перед лицом бога, государства или национальных интересов.
***
Проблема в том, что законы природы - бессердечные они суки. Даже переход электрона на более высокий энергетический уровень требует дополнительной порции энергии, что говорить о более сложных системах. Перейти на следующую ступень развития человеку и обществу трудно. Вернуться на стадию архаики - легко, что мы видим на любой войне. В любом из нас, если хорошо поскрести, под тонким слоем человеческого обнаружится злая обезьяна. Человек в нечеловеческих условиях легко скатывается к зверству.
В этой войне мы проигрываем не только когда нас убивают.
Мы проигрываем, когда страх и ярость ослепляют нас. Потеряв чувство живого, мы незаметно для себя переходим на сторону врага.
Поэтому нам намного труднее в этом противостоянии, чем людям с архаическим типом мышления. Наш враг не только снаружи - он еще и внутри нас. Та самая злая обезьяна, которая толкает арабского шахида взорваться в толпе живых людей, нашептывает нам, что в ответ на это надо закатать все автономные территории в Израиле под асфальт. В ответе на теракты ИГИЛ в Париже - отправить всех мусульман Европы в гетто.
Правда не понравится вам, чуваки. Она заключается в том, что как только ты поверил в нечто подобное, - ты и есть ИГИЛ.
***
Вы меня спросите: так что ты предлагаешь, не воевать, сдаться террористам?
Конечно, воевать.
Но только с тем, кто убивает наших близких или призывает это сделать. Не с нациями. Не с религиями. Не с беженцами от наших общих врагов.
С убийцами и их вдохновителями. Независимо от того, оправдывают они свои преступления волей Аллаха или мечтой о "русском мире", - с ними надо поступать как с обыкновенными убийцами и маньяками.
Нам придется воевать с ними, жестко и до победного конца, одновременно обуздывая свою внутреннюю "злую обезьяну". Побеждая их не только ракетой с компьютерной начинкой - но и словом, и идеологией.
Мы по-прежнему будем стрелять в террористов на поражение. Но они не дождутся такого подарка, как наша ненависть. Они не сделают нас подобными себе. Мы не будем убивать их детей. Мы сделаем так, чтобы их дети хотели жить в НАШЕМ мире, чтобы они, как и мы, преклонялись перед жизнью, а не перед смертью.
Когда говорят, что Европа падет под натиском исламских фанатиков, мне смешно. Старушка-Европа пережила Гитлера и Сталина, свои гуманистические ценности она нарабатывала, проверяла и защищала столетиями. Сейчас ей предстоит пройти между Сциллой и Харбидой - рисками мультикультурализма - и опасностью поправеть до состояния Брейвика. И я верю, что она справится.
***
Несомненно, новый мир, глобальный и мультикультурный, где самое важное, - это человек, - победит.
Потому что именно в этом мире человеку легче и свободнее созидать. Именно здесь придуманы антибиотики, интернет и система "Железный Купол". И те самые смартфоны, на которые ИГИЛ снимает видео казней. Даже здесь "они" не могут без "нас".
Не надо бояться. Чтобы победить, нам надо просто жить, радоваться здесь и сейчас, любить друзей и близких, хорошо делать свое дело - печь круссаны в парижской пекарне или стоять на посту на границе Израиля с Ливаном, разрабатывать лекарства от рака в лаборатории в Лондоне или отгонять ягнят от пропасти на ледяной дороге в Грузии.
Наш мир уже прорастает в мир архаики тысячей нитей. Осталось недолго.
Мы обязательно победим.
Вы когда-нибудь видели, как росток дерева взламывает асфальт?
В пятницу, 13 ноября, мы были в Грузии.
Я живу в Израиле, а мои друзья- в Москве и Киеве, в Беларуси и в Германии. Мы собираемся вместе лишь пару раз в год, на больших фестивалях интеллектуальных игр.
И вот мы встретились в Тбилиси, на чемпионате мира по "Что?Где?Когда?".
За год у всех что-то поменялось. Колька через месяц эмигрирует в Канаду, а Слава взял ипотеку и покупает квартиру. Ваня расстался с девушкой, а Саша, наоборот, женился. У Оли дочка пошла в танцевальный кружок. Жизнь движется, и нет ничего важнеетех маленьких человеческих историй, которые мы второпях рассказываем друг другу в такси на Военно-Грузинской дороге.
Мы ехали по ней впятером. Внизу были желтые осенние холмы, перевитые туманом, а наверху пошел снег, и ничего не было видно кроме снега.
После обеда вдруг разъяснилось. Из облаков и тумана стали проступать белые вершины. Лист бумаги нагрели на свечке, и на нем постепенно проявилась нарисованная молоком карта волшебной страны.
Горы засияли на фоне синего неба, как лебединые крылья. В груди от этого становилось тесно, как будто сердце и правда может переполниться красотой и радостью, набухнуть, ворочаться в ребрах, не в силах вместить все сразу, пытаясь затолкать в себя еще немного, маленький жадный орган.
Иногда мы сворачивали с дороги и пробирались в ущелья. Мы поднимались по заснеженным серпантинам
Мы ехали по узким, чуть шире машины, ледяным дорогам, прилепившимся к скале над двадцатиметровой пропастью. Мы буксовали в снежной колее, и нас заносило к краю пропасти, так что из окна машины видна была чернеющая на дне речка.
В одном месте наш отчаянный водитель Гика, который обычно смеялся и говорил "Не бойтесь", вдруг почесал в затылке и попросил нас выйти.
Мы вышли на повороте, забрались чуть повыше и смотрели, как он пытается развернуться повороте над глубоким оврагом.
Машина буксовала, Гику сантиметр за сантиметром сносило к краю дороги, мы подвывали от ужаса. Очень хотелось подбежать и подставить плечо, встать между машиной и пропастью. Хотя умом-то все понимали что это опасно и бессмысленно.
В таких случаях самое невыносимое - это ничего не делать.
Гика развернулся, вырулил (мы потом с ужасом померяли пальцами расстояние между следом шин и обрывом), вылез, бледно улыбнулся и закурил.
Мы обняли его.
***
На закате стало космически холодно. Мы были в ущелье Сно, под ногами хрустел снег, вокруг громоздились антарктические горы и было очень тихо. Небо было того зелено-голубоватого оттенка, который предвещает морозную ночь.
Когда выпадает снег, с гор сгоняют стада, которые пасутся там все лето. Такое стадо запрудило узкую дорогу перед нами, когда мы возвращались из ущелья Сно.
По дороге текло бесконечное живое море. Шли мохнатые овцы и коровы, подросшие за лето телята, жеребята и ослики, бегали взад-вперед огромные мохнатые пастушьи собаки.
Стадо гнали пастухи-монахи, с посохами, в черных длинных одеждах, поверх которых были надеты пятнистые зимние армейские бушлаты. Один ехал на коне рядом с машиной, и я увидела, что вся сбруя сделана из старых веревок, а седло - это просто шерстяное одеяло.
Ася высунула руку до плеча в открытое окно и вдруг завопила "Я потрогала овцу! Какие же они теплые!".
"Смотрите!" - сказал Слава.
На краю снежной пропасти, на тоненьких ножках стоял пушистый, длинноухий, большеглазый осленок. Монах с посохом осторожно, шаг за шагом, подобрался к нему и отогнал на дорогу.
"Так мы будем ехать до утра, - сказал Гика, глядя на дорогу перед нами, заполненную овцами. - Ээй, генацвале!
К нам подошел другой монах, бородатый, дочерна загорелый, - такое лицо бывает только у тех, кто месяцами живет под открытым небом. Его светлые, прозрачные глаза, смотрели куда-то сквозь нас и нашу машину.
Гика объяснял ему, размахивая руками в открытое окно, что нам надо к вечеру вернуться в Тбилиси. Он долго слушал, глядя по-прежнему куда-то мимо нас в свою вечность. Потом серьезно кивнул - и вдруг побежал вперед по дороге, размахивая посохом и разгоняя живность.
Дорога очистилась, и мы обогнали стадо. Гика высунулся в окно и прокричал назад что-то длинно-благодарственное по-грузински.
Когда мы возвращались, вершины гор тонули во мгле. Небо заполнили злые льдистые звезды. В груди тяжело ворочалось разбухшее от счастья сердце.
***
А через день мы узнали о терактах в Париже.
Не из новостей - у нас не было времени читать что-нибудь в интернете, у нас было слишком много друзей и объятий. О терактах объявили утром на чемпионате, была минута молчания. Я стояла и думала о том, что половина моей группы в ульпане, где я учусь, - это старшеклассники из Парижа, 16-17-летние мальчики и девочки. Еще неделю назад я не знала, о чем с ними говорить - они были такие юные и беззаботные, а я видела войну и смерть, теряла друзей, и казалась себе старше их на пару веков. Но вот и они позврослели на те же два века, и что мне, делать, если кто-то из них придет на учебу в трауре, какими словами поддержать?
Я думала о том, каким маленьким стал наш мир: случись землетрясение в Непале - и там в этот момент обязательно оказывается кто-то знакомый, а теракт во Франции - как на соседней улице.
***
На следующий вечер мы пили и пели, вместе с друзьями, которых удается собрать вместе не чаще раза в год. В стаканы лилось черное грузинское вино, и черным был вечер за окнами нашего дома, и друзья мои, Саша с Женей пели, как ангелы, сбежавшие на денек из рая в Тбилиси побухать и сходить по бабам.
Все это казалось особенно хрупким и прекрасным, а будущее - хищным зверем, притаившимся в темноте за дверью.
***
Я подумала тогда, что мировая война уже идет, мы просто не заметили. Это противостояние - не между ИГИЛ и западным миром, как может показаться. Не между Россией и Украиной, "ватниками" и "либералами".
Это только видимые части более глубокого разлома. Разница глубже, чем по религии или национальности (если вспомнить, ИГИЛ к "неправильным" мусульманам относится еще хуже, чем к неверным). Это война двух разных стадий развития общества. Двух разных ступеней морального развития человека. И она as well, как и в окопах в Сирии, идет в наших головах.
Линию, по которой идет разлом, можно назвать "чувство живого".
Некоторые люди знают и чувствуют всем своим существом, что важнее всего - живое и хрупкое в ледяном и огненном водовороте Вселенной. Человек. И даже не какой-нибудь Человек с большой буквы, а просто человек. Его нелепая жизнь, глупые страхи, маленькие трагедии и радости. То, как он любит, боится, преодолевает страх. Его неутолимое любопытство и стремление познавать мир.
Звезды ведь этого не умеют. Звезды - это всего лишь шары термоядерного огня, и ничего больше.
Люди - это нечто большее.
Пока мы это помним и не слепнем от ненависти - мы на правильной стороне силы.
Мы любим все созданное человеком для людей - книги и соборы, овечьи отары, лекарства от рака и космические корабли. И мы стараемся добавить в эту копилку что-то от себя: писать музыку, разводить овец, строить дома и мосты.
Мы знаем, в первую очередь по себе, что человек может быть трусливым, жестоким и глупым, - но это не отбивает нам чувство важности живого. Мы готовы иметь дело с этим - в себе и в других.
Нам интересны люди, чужие, далекие, - и мы едем смотреть другие страны, влюбляемся в них, заводим там друзей.
Так большой чужой мир делается для нас маленьким и нашим.
***
Для людей с другой стороны разлома мир остается огромным, чужим и страшным. В их сознании всегда где-то рядом маячит апокалипсис, неважно, религиозный или ядерный.
И этот страх - боязнь будущего и всего неизвестного и чужого - сводит их с ума.
Но самое главное, у них нет чувства живого, как у слепого с рождения - нет зрения.
Вместо него в голове может сидеть беспощадный бог, требующий взрывать детские дискотеки и обещающий за это групповуху с гуриями в загробной жизни. Может - звериный национализм, выросший из темной глубины комплексов, страхов и ксенофобии. Может - тоска по "сильному государству", которая, по сути, есть еще один способ психологической защиты от экзистенциального страха.
Для них есть много вещей важнее, чем жизнь человека. Государство. "Национальные интересы". Коммунизм. Торжество "правильной" веры в стране и в мире. Любая "великая идея".
Когда вы читаете что-то вроде "личные амбиции, недосказанности, воззрения, промахи тут не в счет; они перемелются колесом истории во имя высшей благой цели", - так и знайте. Это оно.
Корень зла не в какой-то одной религии, например, в том же исламе. Православные сербы творили в Косово такое, что ИГИЛ обзавидуется. Коммунисты в СССР 1930-х не отрубали головы, зато они расстреляли и уморили миллионы людей медленной мучительной смертью в лагерях. Христианская Германия в тех же 1930-х, демократические США во Вьетнаме... Везде, где на горизонте появляется "великая идея", во имя которой можно немножечко убить невиновных людей, начинается пиздец.
В схватке сошлись не Запад с исламом, не Украина с Россией. Это будущее борется с прошлым.
Мир глобализма и постмодерна, где, при всех его недостатках, главной ценностью является человек, - борется с жестким, ксенофобским миром архаики, где человек, - ничто перед лицом бога, государства или национальных интересов.
***
Проблема в том, что законы природы - бессердечные они суки. Даже переход электрона на более высокий энергетический уровень требует дополнительной порции энергии, что говорить о более сложных системах. Перейти на следующую ступень развития человеку и обществу трудно. Вернуться на стадию архаики - легко, что мы видим на любой войне. В любом из нас, если хорошо поскрести, под тонким слоем человеческого обнаружится злая обезьяна. Человек в нечеловеческих условиях легко скатывается к зверству.
В этой войне мы проигрываем не только когда нас убивают.
Мы проигрываем, когда страх и ярость ослепляют нас. Потеряв чувство живого, мы незаметно для себя переходим на сторону врага.
Поэтому нам намного труднее в этом противостоянии, чем людям с архаическим типом мышления. Наш враг не только снаружи - он еще и внутри нас. Та самая злая обезьяна, которая толкает арабского шахида взорваться в толпе живых людей, нашептывает нам, что в ответ на это надо закатать все автономные территории в Израиле под асфальт. В ответе на теракты ИГИЛ в Париже - отправить всех мусульман Европы в гетто.
Правда не понравится вам, чуваки. Она заключается в том, что как только ты поверил в нечто подобное, - ты и есть ИГИЛ.
***
Вы меня спросите: так что ты предлагаешь, не воевать, сдаться террористам?
Конечно, воевать.
Но только с тем, кто убивает наших близких или призывает это сделать. Не с нациями. Не с религиями. Не с беженцами от наших общих врагов.
С убийцами и их вдохновителями. Независимо от того, оправдывают они свои преступления волей Аллаха или мечтой о "русском мире", - с ними надо поступать как с обыкновенными убийцами и маньяками.
Нам придется воевать с ними, жестко и до победного конца, одновременно обуздывая свою внутреннюю "злую обезьяну". Побеждая их не только ракетой с компьютерной начинкой - но и словом, и идеологией.
Мы по-прежнему будем стрелять в террористов на поражение. Но они не дождутся такого подарка, как наша ненависть. Они не сделают нас подобными себе. Мы не будем убивать их детей. Мы сделаем так, чтобы их дети хотели жить в НАШЕМ мире, чтобы они, как и мы, преклонялись перед жизнью, а не перед смертью.
Когда говорят, что Европа падет под натиском исламских фанатиков, мне смешно. Старушка-Европа пережила Гитлера и Сталина, свои гуманистические ценности она нарабатывала, проверяла и защищала столетиями. Сейчас ей предстоит пройти между Сциллой и Харбидой - рисками мультикультурализма - и опасностью поправеть до состояния Брейвика. И я верю, что она справится.
***
Несомненно, новый мир, глобальный и мультикультурный, где самое важное, - это человек, - победит.
Потому что именно в этом мире человеку легче и свободнее созидать. Именно здесь придуманы антибиотики, интернет и система "Железный Купол". И те самые смартфоны, на которые ИГИЛ снимает видео казней. Даже здесь "они" не могут без "нас".
Не надо бояться. Чтобы победить, нам надо просто жить, радоваться здесь и сейчас, любить друзей и близких, хорошо делать свое дело - печь круссаны в парижской пекарне или стоять на посту на границе Израиля с Ливаном, разрабатывать лекарства от рака в лаборатории в Лондоне или отгонять ягнят от пропасти на ледяной дороге в Грузии.
Наш мир уже прорастает в мир архаики тысячей нитей. Осталось недолго.
Мы обязательно победим.
Вы когда-нибудь видели, как росток дерева взламывает асфальт?