Варшава, снег и отпечатки в сердце
Самолет заходит на посадку, и как будто издалека, узнаванием - белая, заснеженная земля. За почти 5 лет в Лондоне глаз отвыкает от этой белизны, шапок снега на деревьях, растоптанного, упругого серого наста на тротуарах, мокрых, темных комьев на дорогах, плохо отчищенных машин, присыпанных автобусов, сугробов: Как будто из другой жизни повеяло:
Я еду в такси, поздний поздний вечер буднего дня, на улицах пусто и светло от фонарей, из темного неба валится спокойный, неспешный, некрупный снег, и ностальгия тянет мне жилы светящимися окнами панельных пятиэтажек, кошачьим мягким накатом шин по засыпанной дороге, вырванным кусками снежной пороши в ореоле фонарей, заснеженным темным парком.
Каждый раз когда я приезжаю сюда, в Прагу, в Москву еще с самолета, наотмашь в лицо - красивые, родные лица. В период моего раннего командировочного флирта с Лондоном, я помню всегда казалось, ах какие здесь симпатичные ухоженные мужчины. А теперь эти рыбьи лица, гель на волосах, тонкие губы, узкие скулы, пустой взгляд - мимо. Они - мимо, я - мимо, каждый спешит в свой закрытый чужой мирок, быстрой, загнанной, чуждой, бесполой походкой.
И вот я выхожу из самолета в Варшаве, и чудесным образом плечи расправляются, грудь-вперед-попу-назад-живот-втянуть, каждый шаг растягивается плавной волной от бедра, а потом впечатывается твердым уверенным каблуком, подбородок вверх, губы приоткрыты, и во взгляде много чего такого, чему там может быть и не место. И меня шарахает от концентрации широко расставленных зеленых глаз, бритых затылков, накачанных шей, широких запястьев, широких скул, и крестиков на веревочке в ложбинке груди.
Потому что, потому что, потому что прекрасный, чистый, европеский лондон в моем сердце - это вечное одиночество командировочных вечеров,. Потому что свет окон панельных пятиэтажек квадратами на грязноватом снегу - это тысячи дней молодости, любви, радости, единства, дружбы, смеха, счастья, горестей, жизни. Потому что славянские лица, губы, скулы, глаза, плечи, руки - обнимали, прижимали к груди, смотрели в глаза, держали мое лицо в своих ладонях, склонялись к губам, обхватывали сильными руками и закапывалиь лицом в мои волосы.
Оно всегда будет приходить, и тревожить, и напоминать, о бить наотмашь узнаванием при встрече, и вытягивать жилы ностальгией.
Родное.
Я еду в такси, поздний поздний вечер буднего дня, на улицах пусто и светло от фонарей, из темного неба валится спокойный, неспешный, некрупный снег, и ностальгия тянет мне жилы светящимися окнами панельных пятиэтажек, кошачьим мягким накатом шин по засыпанной дороге, вырванным кусками снежной пороши в ореоле фонарей, заснеженным темным парком.
Каждый раз когда я приезжаю сюда, в Прагу, в Москву еще с самолета, наотмашь в лицо - красивые, родные лица. В период моего раннего командировочного флирта с Лондоном, я помню всегда казалось, ах какие здесь симпатичные ухоженные мужчины. А теперь эти рыбьи лица, гель на волосах, тонкие губы, узкие скулы, пустой взгляд - мимо. Они - мимо, я - мимо, каждый спешит в свой закрытый чужой мирок, быстрой, загнанной, чуждой, бесполой походкой.
И вот я выхожу из самолета в Варшаве, и чудесным образом плечи расправляются, грудь-вперед-попу-назад-живот-втянуть, каждый шаг растягивается плавной волной от бедра, а потом впечатывается твердым уверенным каблуком, подбородок вверх, губы приоткрыты, и во взгляде много чего такого, чему там может быть и не место. И меня шарахает от концентрации широко расставленных зеленых глаз, бритых затылков, накачанных шей, широких запястьев, широких скул, и крестиков на веревочке в ложбинке груди.
Потому что, потому что, потому что прекрасный, чистый, европеский лондон в моем сердце - это вечное одиночество командировочных вечеров,. Потому что свет окон панельных пятиэтажек квадратами на грязноватом снегу - это тысячи дней молодости, любви, радости, единства, дружбы, смеха, счастья, горестей, жизни. Потому что славянские лица, губы, скулы, глаза, плечи, руки - обнимали, прижимали к груди, смотрели в глаза, держали мое лицо в своих ладонях, склонялись к губам, обхватывали сильными руками и закапывалиь лицом в мои волосы.
Оно всегда будет приходить, и тревожить, и напоминать, о бить наотмашь узнаванием при встрече, и вытягивать жилы ностальгией.
Родное.