Миниатюра. Как много ты мне не сказала.
Она смотрела на него и даже не могла подобрать слов, чтобы выразить всю ту гамму эмоций, бушевавших внутри.
- Я…. знаешь, правда… я так не могу больше… наверное, - она тихо бормотала слова под нос, но, казалось, он даже не старался понять ее, продолжая переключать каналы телевизора.
- Может ты все таки меня послушаешь? - этот вопрос она задавала уже раз в десятый и десятый раз получала в ответ:
- Да-да, конечно, говори, я слушаю, - говорил он, не поворачивая головы.
А дальше снова - неясное бормотание, прерываемое прищелкиванием каналов телевизора.
И ей так хотелось сделать что-то - крикнуть, ударить его, отобрать этот пульт, что угодно, только бы он отвлекся и начал ее слушать, но ощущение, что он просто не хочет слушать, останавливало ее. Его нежелание делало ее желание бессмысленным. Поэтому все, что она могла сделать - неясно бормотать себе под нос что-то, ей самой даже малопонятное.
Спустя какое-то время она поняла, что эти бормотания ее только раздражают. Как раздражает и собственная нерешимость закончить отношения с человеком, которому нет до нее никакого дела. Почему она это терпит? Почему мирится с тем, с чем мириться не хочет? Как заставить его понять, что она не хочет быть частью этой истории псевдоотношений? Казалось, что она ни делает, что ни говорит, ему все равно. Он не реагирует даже, когда она говорит, что хочет все закончить. Он намеренно пропускает это мимо ушей, и ведет себя как ни в чем ни бывало, снова оставляя ее в замешательстве.
Зачем ей это нужно? Зачем нужно что-то объяснить человеку, который не хочет слушать объяснения? Почему ее заботит в первую очередь то, что может почувствовать он, а не то, что чувствует она сама? Видимо, мысль о том, что ему просто все равно, кажется ей абсолютно невозможной и даже невероятной. А его ханжеское поведение, по ее мнению, стало, конечно, результатом комплексов, детских психологических травм, неудавшихся отношений, да и вообще, мало ли что в его жизни заставляет его так себя вести… Конечно, если найти к нему подход, быть достаточно доброй и сдержанной, не грубить, не пытаться контролировать и принимать его каким он есть, все измениться: он раскроется, обретет уверенность, и будет вечно любить ее за то, что она подарила ему это ощущение счастья. «Нельзя повторять ошибок его бывших, нельзя пытаться его изменить, нельзя…» и целый список снова проносился в ее голове, натыкаясь в конце пути на стену здравого смысла, говорящего, что… ему же просто наплевать. Собственное неприятие этой мысли заставляет двинуться от стены в обратном направлении, и начинать думать, каким способом сделать так, чтобы ему стало не наплевать? Несмотря на то, что эта мысль кажется более здравой, чем предыдущая, она на деле является еще более разрушительной, так как побуждает к действию. И в этот момент ей хочется выполнить любую его просьбу, хочется обнять его и подарить все тепло, которое у нее есть, приготовить романтический ужин и смотреть на него глазами полными любви всю жизнь.
Но и с этой стороны стоит еще одна стена здравого смысла, которая четко диктует усвоенные ранее материалы: нельзя отдавать человеку все, если не чувствуешь от него отдачи, нельзя помогать тому, кто об этом не просит, и, самая древняя, - насильно мил не будешь. Что же, в этом случае она готова смириться с тем, что он ее не любит. Да… но ведь и правда, бывает же так - человек просто не
любит, и ничего с этим не поделаешь… но - зачем он тогда здесь? Зачем он всегда возвращается ко мне? Ответ на этот вопрос, как мираж в пустыне, вдохновляет ее на поиски удивительного мира, померещившегося на горизонте. Мысль об оазисе его любви спрятанной где-то в безжизненной пустыне, заставляет ее двигаться вперед и не отчаиваться. И она продолжает бродить под нещадно палящим солнцем среди колючек и кактусов, восхищаясь песчаными дюнами, которым не могут служить ей ни опорой, ни фундаментом. Погоня за миражом становится все более утомительной, и хочется прекратить бесполезные поиски, но ведь так жалко потраченного времени и усилий, ведь наверняка этот оазис где-то уже близко, осталось еще совсем чуть-чуть, и она продолжает идти.
Щелчки на телевизионном пульте вернули ее в комнату, где был он. Нужно было что-то говорить, что-то делать, но она не знала что. Все казалось настолько бесполезным и нерезультативным, что отбивало всякое желание к действию.
Это постоянное противоречие и борьба действия с бездействием утомляла и забирала последние силы. Нужно было чем-то отвлечься, но как, если он находился рядом и все мысли как мошки вертелись именно над ним.
- Валерия, принеси мне воды, - сказал он, и замер в ожидании реакции. В такой якобы невинной просьбе было как минимум две причины, выводящие ее из равновесия, и он прекрасно это знал: во-первых, ее звали не Валерия - так звали его бывшую, а во-вторых, пожелание принести воды было всегда исполняемым только в одну сторону - он для нее воду никогда не приносил, даже если она очень просила. Да и вообще, любые ее просьбы он никогда не выполнял, заставляя ее бродить по замкнутому кругу поиска ответа на вопрос «почему».
Она на какую-то секунду застыла, раздираемая желанием наконец выплеснуть эмоции и заставить его уйти или сделать вид, что ей абсолютно все равно. Несмотря на то, что вариант номер один результата не приносил, а вариант номер два все через пару фраз обычно все равно заканчивался вариантом номер один, почему-то она вообще решила ничего не говорить. Просто промолчать, сделав вид, что никто здесь ничего не произнес.
- Эй ты, ты что меня не слышишь, я что-то не понял? - он говорил с явным вызовом, добиваясь от нее эмоциональной реакции. Она продолжала молчать. Его это забавляло и слегка раздражало.
- Мне кажется, ты делаешь вид, что не слышишь меня, - сказал он.
- Нет-нет, слышу, - ответила она.
- Почему тогда не отвечаешь?
- А ты задал какой-то вопрос?
- Мне кажется, ты надо мной издеваешься…
Она улыбнулось только одним уголком рта и бросила на него укоризненный взгляд.
- Ой, только не начинай, принеси мне водички, - опять попросил он.
- Ты просил об этом Леру, а не меня. Пусть она и несет, - она чувствовала, что сохранять спокойствие было все сложнее.
- Ну я же пошутил, зайчик, ты что, принеси водички.
- Встань и возьми вот там, - она показала рукой на стоящую на полу бутылку, -а вообще желательно возьми в магазине.
- Вот да, так всегда, даже воды жалко, я все понял, хорошо… - пусть звучало это и с обидой, но она в этих словах обиды не чувствовала. Ей всегда казалось, что интонациями, да иногда и содержанием своих высказываний он просто играется, не имея в виду никаких серьезных эмоций и уж тем более, пораненных чувств. Она ведь была уверенна, что ему все равно, и, значит, эмоций там быть просто не могло.
Она его вообще считала очень закрытым человеком. По-своему жалела, боялась причинить боль и стать одной из тех, кто наплевал на него в прошлом. Несмотря на то, что отношений у них толком и не было, так как в них не присутствовала ни забота, ни внимание, ничего, - просто встречи, наполненные такими же бессодержательными разговорами как и тот, что был только что, - она просто панически боялась уподобится тем, кто был до нее. Почему-то ей во что бы то ни стало, ценой собственного счастья, хотелось доказать, что она не такая как они. А он вел себя, как будто бы специально заставляя ее сделать то же самое, что и его бывшие. Ей очень хотелось нормальных полноценных отношений, и она бы давно ушла от него, понимая, что он не дает их ей, но найти другого - означало стать такой же как те, кто его предал. Раздираемая этим внутренним противоречием, она не могла сделать шаг ни к нему, ни от него, поэтому все продолжалось, стоя на мертвой точке.
Как она могла объяснить ему, что его поведение со временем вынудит ее ходить на свидания с другими мужчинами? И неужели его это изменит, если ему все равно? Но ведь если ему все равно, значит и то, что она будет встречаться с кем-то, еще его тоже никак не заденет. А раз не заденет, то почему бы и нет? И вроде ответ так близко, но вопрос «зачем же тогда он приходит» возвращает ее снова на то же место в тот же круг, из которого ей так хочется вырваться.
Где же ответ? С детства нас учили: ударили по левой щеке - подставь правую, любовь может все, добро сильнее зла, нельзя отвечать злом на зло, и так далее. Так как большинство из нас законченные эгоисты, выполнение вышеприведенных правил, да и сами правила кажутся абсолютно неприемлемыми в реальной жизни. Но не всем. И есть люди, воспринимающие это как руководство к действию и применяют это там, где применять ни в коем случае нельзя. Поощряя алкоголика или наркомана, вы приведете его к плохому концу; прощая мужчине рукоприкладство вы рискуете закончить в больнице, а он будет упечен за решетку; позволяя партнеру ничего не делать вы способствуете деградации его личности. Мы находим партнера с теми же проблемами и комплексами, что и у нас, только с противоположным знаком, и начинаем ритуальный танец. Алкоголик найдет того, кто его не будет упрекать в алкоголизме, женщина с чувством вины непременно найдет агрессора, который будет ее наказывать, трудоголик найдет своего тунеядца, и как говорится, совет им да любовь. Только это не любовь, а зависимость. Как только алкоголик завяжет с выпивкой, агрессор научится управляться с эмоциями, а тунеядец выйдет на работу - их партнеры, скорее всего, потеряют к ним всякий интерес, хотя по идее, это должно стать началом лучшего периода в их жизнях.
Он часто ей говорил, что он знает, что ее привлекает именно тот факт, что она ничего о нем не знает. Он никогда не отвечал ей прямо на вопросы о том, где он, с кем он, почему он ведет себя так или иначе. Он объяснял это тем, что не хочет повторения прошлого опыта, где его пытались контролировать, несмотря на то, что она спрашивала просто из интереса. Но то, что он намеренно не отвечал, ее не могло не задевать. Ее это даже бесило, но страх быть похожей на его бывших
заставлял ее смириться с этими неответами и не задавать лишних вопросов - мол, захочет, сам расскажет. Он же считал, что она молчит, потому что боится его потерять.
Они были слишком разные, они не понимали друг друга с полуслова, и определенно их взгляды на жизнь были диаметрально противоположными.
И да, возможно он был прав, когда говорил, что ей нравится, что она о нем ничего не знает. Она сама не знает, долго ли бы продолжались их отношения, будь они обыкновенными, но элемент загадки, борьбы, желание доказать свою любовь, уникальность и непохожесть на всех девушек, что он знал до нее, не позволяли ей уйти.
Несмотря на то, что ей было тяжело, она была с ним. У данной истории, как и тысячи других подобных, есть немного вариантов - либо «алкоголик» будет всю жизнь пить, а она всю жизнь терпеть и страдать, либо «алкоголик» завяжет, и ей станет неинтересно с ним, так как уйдет нужная ей составляющая отношений, и она двинется на поиски другого алкоголика, кого она будет спасать. Как врач, которому больной интересен только пока он болен.
Она подумала об этом, и внезапно поняла, что именно она должна ему сказать. Она скажет, что он прав, что скорее всего эти отношения ее привлекают из-за своей недоступности, и что она не знает, что будет, когда они сблизятся по-настоящему. Скажет, что не готова ждать, пока это произойдет, чтобы понять, есть ли между ними настоящие чувства, а не гора взаимодополняющих комплексов. Она скажет, что уходит, и (да, не без этого), оставит дверь открытой, добавив, что если он действительно желает этих отношений, они смогут попробовать еще раз, но только уже по-другому, по-серьезному, по-взрослому.
Они все еще продолжали сидеть в комнате.
- Может, погуляем? - спросила она, надеясь выйти на улицу, где его не будет отвлекать телевизор от серьезного разговора.
- Лавэ есть? - спросил он с небольшим смешком.
Раньше ее этот вопрос раздражал - конечно, не из жадности, а из-за несоответствия этого вопроса образу ее идеального мужчины. Но ведь он был еще совсем ребенком, как его можно за это ругать, ведь он не виноват, что все деньги он потратил на свой новый мобильник в золотом корпусе. Как можно вести серьезный разговор с тем, кто еще не вырос? Ничего, она подождет.
- Есть, - улыбнулась она, - пошли поедим.
- Я…. знаешь, правда… я так не могу больше… наверное, - она тихо бормотала слова под нос, но, казалось, он даже не старался понять ее, продолжая переключать каналы телевизора.
- Может ты все таки меня послушаешь? - этот вопрос она задавала уже раз в десятый и десятый раз получала в ответ:
- Да-да, конечно, говори, я слушаю, - говорил он, не поворачивая головы.
А дальше снова - неясное бормотание, прерываемое прищелкиванием каналов телевизора.
И ей так хотелось сделать что-то - крикнуть, ударить его, отобрать этот пульт, что угодно, только бы он отвлекся и начал ее слушать, но ощущение, что он просто не хочет слушать, останавливало ее. Его нежелание делало ее желание бессмысленным. Поэтому все, что она могла сделать - неясно бормотать себе под нос что-то, ей самой даже малопонятное.
Спустя какое-то время она поняла, что эти бормотания ее только раздражают. Как раздражает и собственная нерешимость закончить отношения с человеком, которому нет до нее никакого дела. Почему она это терпит? Почему мирится с тем, с чем мириться не хочет? Как заставить его понять, что она не хочет быть частью этой истории псевдоотношений? Казалось, что она ни делает, что ни говорит, ему все равно. Он не реагирует даже, когда она говорит, что хочет все закончить. Он намеренно пропускает это мимо ушей, и ведет себя как ни в чем ни бывало, снова оставляя ее в замешательстве.
Зачем ей это нужно? Зачем нужно что-то объяснить человеку, который не хочет слушать объяснения? Почему ее заботит в первую очередь то, что может почувствовать он, а не то, что чувствует она сама? Видимо, мысль о том, что ему просто все равно, кажется ей абсолютно невозможной и даже невероятной. А его ханжеское поведение, по ее мнению, стало, конечно, результатом комплексов, детских психологических травм, неудавшихся отношений, да и вообще, мало ли что в его жизни заставляет его так себя вести… Конечно, если найти к нему подход, быть достаточно доброй и сдержанной, не грубить, не пытаться контролировать и принимать его каким он есть, все измениться: он раскроется, обретет уверенность, и будет вечно любить ее за то, что она подарила ему это ощущение счастья. «Нельзя повторять ошибок его бывших, нельзя пытаться его изменить, нельзя…» и целый список снова проносился в ее голове, натыкаясь в конце пути на стену здравого смысла, говорящего, что… ему же просто наплевать. Собственное неприятие этой мысли заставляет двинуться от стены в обратном направлении, и начинать думать, каким способом сделать так, чтобы ему стало не наплевать? Несмотря на то, что эта мысль кажется более здравой, чем предыдущая, она на деле является еще более разрушительной, так как побуждает к действию. И в этот момент ей хочется выполнить любую его просьбу, хочется обнять его и подарить все тепло, которое у нее есть, приготовить романтический ужин и смотреть на него глазами полными любви всю жизнь.
Но и с этой стороны стоит еще одна стена здравого смысла, которая четко диктует усвоенные ранее материалы: нельзя отдавать человеку все, если не чувствуешь от него отдачи, нельзя помогать тому, кто об этом не просит, и, самая древняя, - насильно мил не будешь. Что же, в этом случае она готова смириться с тем, что он ее не любит. Да… но ведь и правда, бывает же так - человек просто не
любит, и ничего с этим не поделаешь… но - зачем он тогда здесь? Зачем он всегда возвращается ко мне? Ответ на этот вопрос, как мираж в пустыне, вдохновляет ее на поиски удивительного мира, померещившегося на горизонте. Мысль об оазисе его любви спрятанной где-то в безжизненной пустыне, заставляет ее двигаться вперед и не отчаиваться. И она продолжает бродить под нещадно палящим солнцем среди колючек и кактусов, восхищаясь песчаными дюнами, которым не могут служить ей ни опорой, ни фундаментом. Погоня за миражом становится все более утомительной, и хочется прекратить бесполезные поиски, но ведь так жалко потраченного времени и усилий, ведь наверняка этот оазис где-то уже близко, осталось еще совсем чуть-чуть, и она продолжает идти.
Щелчки на телевизионном пульте вернули ее в комнату, где был он. Нужно было что-то говорить, что-то делать, но она не знала что. Все казалось настолько бесполезным и нерезультативным, что отбивало всякое желание к действию.
Это постоянное противоречие и борьба действия с бездействием утомляла и забирала последние силы. Нужно было чем-то отвлечься, но как, если он находился рядом и все мысли как мошки вертелись именно над ним.
- Валерия, принеси мне воды, - сказал он, и замер в ожидании реакции. В такой якобы невинной просьбе было как минимум две причины, выводящие ее из равновесия, и он прекрасно это знал: во-первых, ее звали не Валерия - так звали его бывшую, а во-вторых, пожелание принести воды было всегда исполняемым только в одну сторону - он для нее воду никогда не приносил, даже если она очень просила. Да и вообще, любые ее просьбы он никогда не выполнял, заставляя ее бродить по замкнутому кругу поиска ответа на вопрос «почему».
Она на какую-то секунду застыла, раздираемая желанием наконец выплеснуть эмоции и заставить его уйти или сделать вид, что ей абсолютно все равно. Несмотря на то, что вариант номер один результата не приносил, а вариант номер два все через пару фраз обычно все равно заканчивался вариантом номер один, почему-то она вообще решила ничего не говорить. Просто промолчать, сделав вид, что никто здесь ничего не произнес.
- Эй ты, ты что меня не слышишь, я что-то не понял? - он говорил с явным вызовом, добиваясь от нее эмоциональной реакции. Она продолжала молчать. Его это забавляло и слегка раздражало.
- Мне кажется, ты делаешь вид, что не слышишь меня, - сказал он.
- Нет-нет, слышу, - ответила она.
- Почему тогда не отвечаешь?
- А ты задал какой-то вопрос?
- Мне кажется, ты надо мной издеваешься…
Она улыбнулось только одним уголком рта и бросила на него укоризненный взгляд.
- Ой, только не начинай, принеси мне водички, - опять попросил он.
- Ты просил об этом Леру, а не меня. Пусть она и несет, - она чувствовала, что сохранять спокойствие было все сложнее.
- Ну я же пошутил, зайчик, ты что, принеси водички.
- Встань и возьми вот там, - она показала рукой на стоящую на полу бутылку, -а вообще желательно возьми в магазине.
- Вот да, так всегда, даже воды жалко, я все понял, хорошо… - пусть звучало это и с обидой, но она в этих словах обиды не чувствовала. Ей всегда казалось, что интонациями, да иногда и содержанием своих высказываний он просто играется, не имея в виду никаких серьезных эмоций и уж тем более, пораненных чувств. Она ведь была уверенна, что ему все равно, и, значит, эмоций там быть просто не могло.
Она его вообще считала очень закрытым человеком. По-своему жалела, боялась причинить боль и стать одной из тех, кто наплевал на него в прошлом. Несмотря на то, что отношений у них толком и не было, так как в них не присутствовала ни забота, ни внимание, ничего, - просто встречи, наполненные такими же бессодержательными разговорами как и тот, что был только что, - она просто панически боялась уподобится тем, кто был до нее. Почему-то ей во что бы то ни стало, ценой собственного счастья, хотелось доказать, что она не такая как они. А он вел себя, как будто бы специально заставляя ее сделать то же самое, что и его бывшие. Ей очень хотелось нормальных полноценных отношений, и она бы давно ушла от него, понимая, что он не дает их ей, но найти другого - означало стать такой же как те, кто его предал. Раздираемая этим внутренним противоречием, она не могла сделать шаг ни к нему, ни от него, поэтому все продолжалось, стоя на мертвой точке.
Как она могла объяснить ему, что его поведение со временем вынудит ее ходить на свидания с другими мужчинами? И неужели его это изменит, если ему все равно? Но ведь если ему все равно, значит и то, что она будет встречаться с кем-то, еще его тоже никак не заденет. А раз не заденет, то почему бы и нет? И вроде ответ так близко, но вопрос «зачем же тогда он приходит» возвращает ее снова на то же место в тот же круг, из которого ей так хочется вырваться.
Где же ответ? С детства нас учили: ударили по левой щеке - подставь правую, любовь может все, добро сильнее зла, нельзя отвечать злом на зло, и так далее. Так как большинство из нас законченные эгоисты, выполнение вышеприведенных правил, да и сами правила кажутся абсолютно неприемлемыми в реальной жизни. Но не всем. И есть люди, воспринимающие это как руководство к действию и применяют это там, где применять ни в коем случае нельзя. Поощряя алкоголика или наркомана, вы приведете его к плохому концу; прощая мужчине рукоприкладство вы рискуете закончить в больнице, а он будет упечен за решетку; позволяя партнеру ничего не делать вы способствуете деградации его личности. Мы находим партнера с теми же проблемами и комплексами, что и у нас, только с противоположным знаком, и начинаем ритуальный танец. Алкоголик найдет того, кто его не будет упрекать в алкоголизме, женщина с чувством вины непременно найдет агрессора, который будет ее наказывать, трудоголик найдет своего тунеядца, и как говорится, совет им да любовь. Только это не любовь, а зависимость. Как только алкоголик завяжет с выпивкой, агрессор научится управляться с эмоциями, а тунеядец выйдет на работу - их партнеры, скорее всего, потеряют к ним всякий интерес, хотя по идее, это должно стать началом лучшего периода в их жизнях.
Он часто ей говорил, что он знает, что ее привлекает именно тот факт, что она ничего о нем не знает. Он никогда не отвечал ей прямо на вопросы о том, где он, с кем он, почему он ведет себя так или иначе. Он объяснял это тем, что не хочет повторения прошлого опыта, где его пытались контролировать, несмотря на то, что она спрашивала просто из интереса. Но то, что он намеренно не отвечал, ее не могло не задевать. Ее это даже бесило, но страх быть похожей на его бывших
заставлял ее смириться с этими неответами и не задавать лишних вопросов - мол, захочет, сам расскажет. Он же считал, что она молчит, потому что боится его потерять.
Они были слишком разные, они не понимали друг друга с полуслова, и определенно их взгляды на жизнь были диаметрально противоположными.
И да, возможно он был прав, когда говорил, что ей нравится, что она о нем ничего не знает. Она сама не знает, долго ли бы продолжались их отношения, будь они обыкновенными, но элемент загадки, борьбы, желание доказать свою любовь, уникальность и непохожесть на всех девушек, что он знал до нее, не позволяли ей уйти.
Несмотря на то, что ей было тяжело, она была с ним. У данной истории, как и тысячи других подобных, есть немного вариантов - либо «алкоголик» будет всю жизнь пить, а она всю жизнь терпеть и страдать, либо «алкоголик» завяжет, и ей станет неинтересно с ним, так как уйдет нужная ей составляющая отношений, и она двинется на поиски другого алкоголика, кого она будет спасать. Как врач, которому больной интересен только пока он болен.
Она подумала об этом, и внезапно поняла, что именно она должна ему сказать. Она скажет, что он прав, что скорее всего эти отношения ее привлекают из-за своей недоступности, и что она не знает, что будет, когда они сблизятся по-настоящему. Скажет, что не готова ждать, пока это произойдет, чтобы понять, есть ли между ними настоящие чувства, а не гора взаимодополняющих комплексов. Она скажет, что уходит, и (да, не без этого), оставит дверь открытой, добавив, что если он действительно желает этих отношений, они смогут попробовать еще раз, но только уже по-другому, по-серьезному, по-взрослому.
Они все еще продолжали сидеть в комнате.
- Может, погуляем? - спросила она, надеясь выйти на улицу, где его не будет отвлекать телевизор от серьезного разговора.
- Лавэ есть? - спросил он с небольшим смешком.
Раньше ее этот вопрос раздражал - конечно, не из жадности, а из-за несоответствия этого вопроса образу ее идеального мужчины. Но ведь он был еще совсем ребенком, как его можно за это ругать, ведь он не виноват, что все деньги он потратил на свой новый мобильник в золотом корпусе. Как можно вести серьезный разговор с тем, кто еще не вырос? Ничего, она подождет.
- Есть, - улыбнулась она, - пошли поедим.