Э. Тареева. Как я жила в Советском Союзе
Я хочу рассказать еще об одной книге. Это два толстых тома, собранных из постов в ЖЖ Энгелины Борисовны Тареевой. В свое время меня навела на ее блог моя дочь, я читаю его много лет с большим интересом, в первую очередь благодаря личности автора. Она помнит всё, что пришлось ей пережить, и прекрасно пишет.
Она - живая история.
Вот что я написала ей:
"Спасибо вам большое, Энгелина Борисовна, за всё, что вы пишете. Я заказала и прочитала двухтомник ваших воспоминаний, изданный на основе вашего блога в ЖЖ. Вы говорите в предисловии, что идея издания вызывала у вас сомнения, так как одно дело блог, другое - книга. Это так, но у меня на полках много книг, изданных на основе ЖЖ, и это хорошие книги. Мне жаль, что ваша книга вышла без редактуры, без корректора-филолога, но хочу сказать, что при всех повторах и мелких недочетах она все равно прекрасна, от нее оторваться невозможно. В ней всё интересно по содержанию, и это живое свидетельство огромной эпохи, но, кроме того, вы ведь прекрасно пишете, одно удовольствие читать, о чем бы вы ни писали. И третье - обаяние вашей личности, обаяние человека, умеющего быть счастливым, любящего людей. И очень хорошо, что добавили фотографии!"
Но у себя в блоге я могу поворчать побольше. Э. Б. - "яблочница", в прошлом активный деятель этой партии. Название ее блога - "Интеллигентская штучка" - фраза Навального, они работали в "Яблоке" в одно время. "Яблочники", насколько я понимаю, помогают Э. Б. и сейчас (ей далеко за 90), и вот они издали двухтомник ее воспоминаний. Продавали по подписке, недешево. Сама Э. Б. почти не видит, прочитать, отредактировать книгу она не могла. Книга выглядит неплохо, там красивые заставки и даже именной указатель. Но переводя блог в печатную книгу, надо было потрудиться. В блоге могут быть повторы, читатель каждый раз видит один пост. В книге они мешают. И несколько раз вставленные фразы "как я уже писала" не спасают положения. Да, выловить и убрать полные повторы рассказов о том же самом - это труд, время. Я бы начала с карточек на каждый пост. Затем надо было убрать все отсылки к читателям блога и к тем постам, которые в книгу не взяты. Но самое главное - книга прошла обработку, но обработку не филолога. Просто грамотного человека, но не филолога. И там появилась масса неприятных (по крайней мере, моему глазу) мелких ошибок. Например, прямая речь. Если она заканчивается вопросительным или восклицательным знаком, после кавычек точка не нужна. И этих точек не было у автора, я проверила. То есть человек старался, менял правильное на неправильное. И что еще обычно не знает не филолог? Такие вещи, как "общий второстепенный член", однородные придаточные. Поэтому в тексте появляется масса лишних запятых.
Зато опечатки, сделанные при первой публикации поста в ЖЖ (Э. Б. только диктует), остались на месте (опять же я проверила). Было "в Росси" вместо России - так и осталось в книге, напечаталась посреди предложения точка вместо запятой, разделившая предложение на два обрывка, - так и осталось, ну и т. д. Это так не вяжется с именным указателем, признаком серьезного научного издания. Издательство на титуле есть, но я вижу, что издательской обработки не было, не было и технического редактора.
Не знаю, зачем я это пишу. Просто обидно. Хотя, может, и зря я придираюсь. Я несколько блогов, интересных мне, читала от корки до корки. И ее блог начала так читать - но мне тут же захотелось многие посты сохранить себе, что я и начала делать, а потом не продолжила. "Яблоко" сделало это для меня. И несмотря на все неверные знаки препинания и многочисленные повторы, я сегодня пролистала книгу, то и дело зачитываясь, и поняла, что буду читать ее снова.
Не знаю, можно ли купить эту книгу сейчас, но, безусловно, можно читать ее блог, что я и рекомендую.
Зато составитель сохранил даты постов, поэтому мне легко было скопировать то, чем я хочу поделиться.
Искусство - это когда тебе хочется «туда», чтобы там не происходило. Если ты видишь картину, на которой сжигают еретика, и ты хочешь на место еретика, значит эта картина - истинное искусство. Или проще - поленовский «Московский дворик». Как хочется в него войти.
***
В 1927 году мои родители уехали в Москву учиться. И мы с няней целый год жили одни в Екатеринославе, наслаждаясь обществом друг друга. В 1928 году мы присоединились к родителям. Мы приехали зимой, и город произвел на меня впечатление сказочного. Москва тогда освещалась газовыми фонарями. Наступали сумерки, и я в наглаженных и накрахмаленных няней юбочках и бантах влезала на подоконник, прижималась носом и всем лицом к стеклу и ждала. И появлялся фонарщик. В черном длинном до земли плаще, черной шляпе с широкими твердыми полями и с жезлом в руке. Он прикасался этим жезлом к фонарю, и появлялся маленький свет, потом он шел к следующему фонарю, и опять появлялся свет, а когда он прикасался к третьему фонарю - первый фонарь уже был полон света. Кем мог быть этот человек, если не волшебником, и чем мог быть его жезл, как не волшебной палочкой. Я с нетерпением ждала этого волшебника каждый вечер и боялась, что он может не прийти. Основным звуковым фоном города в то время было цоканье копыт по булыжной мостовой. Это очень приятный и красивый звук, похожий на звук кастаньет, только более высокий. И после удара копыта он не исчезает сразу, а еще мгновенье сохраняется, как сохраняется звук, когда чокаются бокалами из хорошего хрусталя.
***
Я очень хорошо помню эту нашу жизнь. Я помню каждого, мне с ними было очень хорошо. Они были прекрасны, полны веры, полны надежд, полны ожидания близкого счастья для всего человечества и стремления к самопожертвованию ради этого счастья. Их жизнь прекрасно начиналась, но кончилась трагически. Они почти все прошли через репрессии, через страшные муки и многие погибли. Когда я думаю о них, у меня в горле рыдание. Если бы они не были так доверчивы, так простодушны, не дали себя так легко обмануть чудовищу, то, может быть, наша жизнь сложилась бы иначе.
***
Партмаксимум отменили, хотя многие коммунисты были против этого… Но Сталин уже задумал и подготовил контрреволюционный переворот. Он заменил коммунистический проект проектом имперским, который и реализовывал всю жизнь. Но что было делать с людьми, которые не стремились к богатству и привилегиям, которые думали самостоятельно и были не готовы к безоговорочному подчинению. Тех, кого нельзя было купить, запугать и нельзя было привилегиями заставить действовать как зомби, оставалось только уничтожить, что Сталин и сделал. Уничтожив тех, кто подготовил и совершил, и завоевал Революцию, он заменил их новой элитой. От нее требовалось только подчиняться и верить, что Сталин - гений человечества, или делать вид, что веришь. Он уничтожил мыслителей, героев, значительных личностей и заменил их мелкими серыми людьми. Они позволила ему создать тоталитарную людоедскую империю, где человек рассматривался, как бездушный материал для осуществления сталинских планов. Человеческая кровь, плоть и кости - были тем же, что кирпич, цемент и железные трубы.
***
Они пришли за папой ночью. Был канун нового года. За окном висела привязанная к форточке елка. Я не помню дальнейшей судьбы этой елки, скорее всего она висела до лета. Они негромко постучали в дверь, и этого деликатного стука, почему-то нельзя было не услышать. Мы с братом тоже проснулись. Их было трое. Очевидно у них был и ордер на обыск и ордер на арест. Я, конечно, этого не видела. Они говорили тихими вежливыми голосами. Один из пришедших сказал остальным: «Тише, там дети спят». Но мы не спали. Было очевидно, что они сами понимают, что все это «представление». Если бы они рассчитывали найти что-нибудь «контрреволюционное», то искали бы. Но они не вошли ни в детскую (на цыпочках прошли мимо двери), ни в кухню. Подвигали что-то в папином кабинете и ушли, забрав с собой папу. В дверях папа сказал маме: «Ну, теперь я спокоен и уверен, что Виктор ни в чем не виноват». Виктор был близкий друг отца, отец любил его и относился к нему немножко снизу вверх. Виктора взяли раньше, чем отца. Последняя фраза отца позволяет понять, как Сталину удалось их всех по одному уничтожить, ухитрившись бросить тень на каждого.
***
Шпиономания, охватившая страну, очень умело поддерживалась государственной пропагандой. Старые друзья стали коситься друг на друга с подозрением. Маме говорили: « Мы решили не подавать руки Шахову, ходят слухи, что он написал донос». Мама спрашивала: «Есть какие-то доказательства этого его поступка?» Отвечали: «Доказательств прямых нет, но что-то в нем вызывает подозрение». Мама говорила: «Я буду подавать ему руку и вам советую, неужели вы не понимаете, что нас сознательно хотят разъединить, чтобы легче брать поодиночке».
***
В Станиславе мы впервые услышали слова «Бандера» и «бандеровцы»…
В это время в Станиславе большинство населения вело мирную обывательскую жизнь, независимо от мировоззрений, симпатий и антипатий и рассчитывало, что дальше жизнь будет еще более мирной и стабильной. Никто не ждал беды. Но беда пришла. Западные украинцы по вероисповедованию были греко-католиками (униатами) и были они очень религиозны… И вот Советская власть ликвидировала греко-католическую церковь и объединила ее с РПЦ.
Кроме того, что западных украинцев лишили их веры, у них началась коллективизация. До войны ее не успели провести, а может быть, и сочли не своевременным. Двух этих обстоятельств - лишение греко-католической церкви и собственности - было достаточно, чтобы вызвать протестное движение, даже если бы его до того не существовало.
Пели такую песню:
Була в бабы една шкапа, една шкапа, та гей…
Взялы шкапу до гестапа, до гестапа, та гей…
Приказ! Стриляй! Шкапу здай!
Була в бабы една коза, една коза, та гей…
Взялы козу до колхоза, до колхоза, та гей…
Приказ! Стриляй! Козу здай!
***
Чтобы получить разрешение на работу в редакции, нужно было пройти СМЕРШ. СМЕРШ и все подобные организации у нас почему-то работали ночью. Связано ли это с особыми вкусами товарища Сталина, или с тем, что злое дело лучше делать во тьме, или потому, что ночью человек слабее и его легче напугать, продавить, прогнуть, во всяком случае, СМЕРШ работал во тьме.
***
Сталин многому научился у Гитлера. Если Гитлер больше десяти лет держал страну только на одной национальной идее, главным образом, антисемитской, то почему бы это не сделать это и Сталину. Он всегда знал, что опираться на низменные чувства надежнее, чем на высокие. Пресса была заполнена материалами антисемитского содержания. Думаю, наши газеты и тонкие журналы в то время были похожи на нацистские. Лексика была другая, а содержание то же.
***
То, что все было пронизано стукачеством, очень портило жизнь. Все подозревали всех. Впрочем наша компания, наша маленькая, как теперь сказали бы тусовка, жила беззаботно, как будто ничего этого нет. Мы понимали, что системе нужно, чтобы за колючей проволокой сидел такой процент населения, чтобы остальные тряслись от страху и не смели даже во сне подумать о сопротивлении.
***
Мы вошли в комнату за сценой, посреди комнаты стоял Рихтер, а вокруг него ходили две дамы и благоговейно и осторожно обтирали с него пот кружевными платочками. А напротив Рихтера стоял Пастернак и говорил о своих впечатлениях от концерта. Он говорил (конечно, я не помню слово в слово): «Я всегда мало ценил программную музыку. Но то, что сделали вы… Я буквально чувствовал, как мокрые листья хлещут по лицу (имеется в виду, конечно же «Лесной Царь»). И вообще было впечатление, как будто вы взяли за руку Шуберта, привели и посадили на сцену. И он просто сидит, молча. Но от его личного присутствия замысел понятнее. Музыка звучит иначе и глубже проникает в душу». Он еще что-то говорил, я всего не помню, но интересно было ужасно.
***
Алина провела меня на обще-консерваторское собрание, посвященное шельмованию, топтанию, уничтожению Шостаковича и Прокофьева и некоторых с ними. Шостаковича и Прокофьева фактически исключили из программы музыкальных учебных заведений. Я сидела на собрании и глазам и ушам своим не верила. На сцену один за другим выходили преподаватели - известные музыканты и все как один приветствовали это постановление. Они говорили, что сегодня у музыкантов праздник, что этот день нужно сделать красным днем календаря (это повторили несколько человек) и что, какое счастье, что им теперь не придется играть этот «сумбур вместо музыки» и мучить им студентов. Ни один человек не выступил в защиту этих величайших композиторов. В Ленинграде на таком собрании выступил Е.А. Мравинский и сказал, что это вообще чудо, что в одной стране в одно время живут и творят два музыкальных гения, что для него - Мравинского - их музыка - основа его творчества, он всегда исполнял, исполняет и собирается продолжать их играть. Он сказал, что не считает возможным ограбить свою страну и свой народ, лишив его лучшего, что он имеет и чем может гордиться.
***
Еще я хочу написать про память. Мне кажется, что мои отношения с разными периодами моей жизни не совсем правильно называть словом «память». Память - это когда что-то прошло, давно прошло, давным-давно прошло, а человек все еще это помнит. Но у меня ничего не прошло. Я думаю, что время, а также пространство, устроены не так, как мы себе представляем, они устроены гораздо сложнее. У меня ощущение, что то, что мы называем прошлым, настоящим и будущим, каким-то образом, где-то существует одновременно и существует всегда…
***
В 1937 году мужа СП не репрессировали, он умер дома. Пришел с собрания, лег на диван и умер. Тогда, чтобы убить человека, не обязательно было его репрессировать. Я знаю несколько таких случаев смерти после собраний.
***
Я выбрала его потому, что искала человека, который умеет любить беззаветно, так что между любовью и жизнью можно поставить знак равенства.
***
Когда я в 1956 году приехала в Станислав, Володи я не застала. Его часть была в Венгрии. Потом он вернулся. Мы у себя устроили в его честь банкет. Володя был какой-то на себя не похожий, и на погонах у него были не четыре звездочки, как прежде, а три. Я спросила: «Ну что, утопили в крови Венгерскую революцию?» Он кивнул. Пребывание в Венгрии сильно его изменило. Он не ожидал, что страна будет увешана плакатами: «Русские, убирайтесь домой!» Мы знали, что это американцев встречают такими плакатами, но нас, русских?! Ведь мы же всех спасаем и освобождаем. Еще он рассказывал: их часть охраняла завод. Завод не работал, рабочие по всей стране бастовали. Подошла группа рабочих. Пришедшие попросили пропустить их на территорию завода, им нужно получить зарплату. Наши удивились и обрадовались: «Так вы работаете?» «Нет». «За что же вам выплатят зарплату?» Рабочие объяснили, что еще до войны их профсоюзы добились для рабочих права на забастовку и того, что дни забастовки хозяева оплачивали, как виновники забастовки. Венгры не понимали, что в советской Венгрии другие законы. Володя не хотел рассказывать, почему у него сняли звездочку. Но какое-то время спустя, рассказал, что его разжаловали за мародерство его солдат.
***
Меня пугает также слово «большинство». От него у меня озноб по коже. Большинство - это ужас. Большинство не может быть право по определению. Потому что если бы оно когда-нибудь где-нибудь было право, то в этом месте возник бы анклав Царствия Божия на земле, но это пока еще нигде не случилось. Человечество развивается работой и усилиями меньшинства, преодолевающего косность большинства. А большинство в своей агрессивной косности стремится уничтожить творческих представителей меньшинства, несущих новое знание. И это часто случается - сжигают на костре, или ещё как-нибудь расправляются, чтобы не мешали спокойно и уютно коснеть.
***
Историю моей жизни я могу рассказывать бесконечно, но, пожалуй, на этом закончу.
А если уж говорить все начистоту, то я ведь с Игорем не рассталась. Я продолжаю жить с ним. Когда ложусь спать, то вспоминаю все слова, которые он говорил мне ночью, слышу его голос и интонации, душусь на ночь, когда смотрю телевизор, мне кажется, он сидит рядом со мной и его взгляд как бы устремлен на экран телевизора. И я воспринимаю происходящее на экране, будь то фильм или что-то другое, за себя и за Игоря - и это два разных восприятия. Что бы ни случилось, в доме или в стране, я все мысленно обсуждаю с Игорем, пытаюсь представить себе его реакцию.
А вот на кладбище я бывала редко. Не любила бывать на кладбище, потому что только здесь я вспоминала, что Игоря и мамы нет (они похоронены рядом). А вне кладбища они всегда были со мной, я это чувствовала, а в могилах их не было, могилы были пусты, там был только прах - а душа бессмертна. Наши ушедшие близкие оттуда смотрят на нас, переживают за нас. И скоро мы встретимся….
Она - живая история.
Вот что я написала ей:
"Спасибо вам большое, Энгелина Борисовна, за всё, что вы пишете. Я заказала и прочитала двухтомник ваших воспоминаний, изданный на основе вашего блога в ЖЖ. Вы говорите в предисловии, что идея издания вызывала у вас сомнения, так как одно дело блог, другое - книга. Это так, но у меня на полках много книг, изданных на основе ЖЖ, и это хорошие книги. Мне жаль, что ваша книга вышла без редактуры, без корректора-филолога, но хочу сказать, что при всех повторах и мелких недочетах она все равно прекрасна, от нее оторваться невозможно. В ней всё интересно по содержанию, и это живое свидетельство огромной эпохи, но, кроме того, вы ведь прекрасно пишете, одно удовольствие читать, о чем бы вы ни писали. И третье - обаяние вашей личности, обаяние человека, умеющего быть счастливым, любящего людей. И очень хорошо, что добавили фотографии!"
Но у себя в блоге я могу поворчать побольше. Э. Б. - "яблочница", в прошлом активный деятель этой партии. Название ее блога - "Интеллигентская штучка" - фраза Навального, они работали в "Яблоке" в одно время. "Яблочники", насколько я понимаю, помогают Э. Б. и сейчас (ей далеко за 90), и вот они издали двухтомник ее воспоминаний. Продавали по подписке, недешево. Сама Э. Б. почти не видит, прочитать, отредактировать книгу она не могла. Книга выглядит неплохо, там красивые заставки и даже именной указатель. Но переводя блог в печатную книгу, надо было потрудиться. В блоге могут быть повторы, читатель каждый раз видит один пост. В книге они мешают. И несколько раз вставленные фразы "как я уже писала" не спасают положения. Да, выловить и убрать полные повторы рассказов о том же самом - это труд, время. Я бы начала с карточек на каждый пост. Затем надо было убрать все отсылки к читателям блога и к тем постам, которые в книгу не взяты. Но самое главное - книга прошла обработку, но обработку не филолога. Просто грамотного человека, но не филолога. И там появилась масса неприятных (по крайней мере, моему глазу) мелких ошибок. Например, прямая речь. Если она заканчивается вопросительным или восклицательным знаком, после кавычек точка не нужна. И этих точек не было у автора, я проверила. То есть человек старался, менял правильное на неправильное. И что еще обычно не знает не филолог? Такие вещи, как "общий второстепенный член", однородные придаточные. Поэтому в тексте появляется масса лишних запятых.
Зато опечатки, сделанные при первой публикации поста в ЖЖ (Э. Б. только диктует), остались на месте (опять же я проверила). Было "в Росси" вместо России - так и осталось в книге, напечаталась посреди предложения точка вместо запятой, разделившая предложение на два обрывка, - так и осталось, ну и т. д. Это так не вяжется с именным указателем, признаком серьезного научного издания. Издательство на титуле есть, но я вижу, что издательской обработки не было, не было и технического редактора.
Не знаю, зачем я это пишу. Просто обидно. Хотя, может, и зря я придираюсь. Я несколько блогов, интересных мне, читала от корки до корки. И ее блог начала так читать - но мне тут же захотелось многие посты сохранить себе, что я и начала делать, а потом не продолжила. "Яблоко" сделало это для меня. И несмотря на все неверные знаки препинания и многочисленные повторы, я сегодня пролистала книгу, то и дело зачитываясь, и поняла, что буду читать ее снова.
Не знаю, можно ли купить эту книгу сейчас, но, безусловно, можно читать ее блог, что я и рекомендую.
Зато составитель сохранил даты постов, поэтому мне легко было скопировать то, чем я хочу поделиться.
Искусство - это когда тебе хочется «туда», чтобы там не происходило. Если ты видишь картину, на которой сжигают еретика, и ты хочешь на место еретика, значит эта картина - истинное искусство. Или проще - поленовский «Московский дворик». Как хочется в него войти.
***
В 1927 году мои родители уехали в Москву учиться. И мы с няней целый год жили одни в Екатеринославе, наслаждаясь обществом друг друга. В 1928 году мы присоединились к родителям. Мы приехали зимой, и город произвел на меня впечатление сказочного. Москва тогда освещалась газовыми фонарями. Наступали сумерки, и я в наглаженных и накрахмаленных няней юбочках и бантах влезала на подоконник, прижималась носом и всем лицом к стеклу и ждала. И появлялся фонарщик. В черном длинном до земли плаще, черной шляпе с широкими твердыми полями и с жезлом в руке. Он прикасался этим жезлом к фонарю, и появлялся маленький свет, потом он шел к следующему фонарю, и опять появлялся свет, а когда он прикасался к третьему фонарю - первый фонарь уже был полон света. Кем мог быть этот человек, если не волшебником, и чем мог быть его жезл, как не волшебной палочкой. Я с нетерпением ждала этого волшебника каждый вечер и боялась, что он может не прийти. Основным звуковым фоном города в то время было цоканье копыт по булыжной мостовой. Это очень приятный и красивый звук, похожий на звук кастаньет, только более высокий. И после удара копыта он не исчезает сразу, а еще мгновенье сохраняется, как сохраняется звук, когда чокаются бокалами из хорошего хрусталя.
***
Я очень хорошо помню эту нашу жизнь. Я помню каждого, мне с ними было очень хорошо. Они были прекрасны, полны веры, полны надежд, полны ожидания близкого счастья для всего человечества и стремления к самопожертвованию ради этого счастья. Их жизнь прекрасно начиналась, но кончилась трагически. Они почти все прошли через репрессии, через страшные муки и многие погибли. Когда я думаю о них, у меня в горле рыдание. Если бы они не были так доверчивы, так простодушны, не дали себя так легко обмануть чудовищу, то, может быть, наша жизнь сложилась бы иначе.
***
Партмаксимум отменили, хотя многие коммунисты были против этого… Но Сталин уже задумал и подготовил контрреволюционный переворот. Он заменил коммунистический проект проектом имперским, который и реализовывал всю жизнь. Но что было делать с людьми, которые не стремились к богатству и привилегиям, которые думали самостоятельно и были не готовы к безоговорочному подчинению. Тех, кого нельзя было купить, запугать и нельзя было привилегиями заставить действовать как зомби, оставалось только уничтожить, что Сталин и сделал. Уничтожив тех, кто подготовил и совершил, и завоевал Революцию, он заменил их новой элитой. От нее требовалось только подчиняться и верить, что Сталин - гений человечества, или делать вид, что веришь. Он уничтожил мыслителей, героев, значительных личностей и заменил их мелкими серыми людьми. Они позволила ему создать тоталитарную людоедскую империю, где человек рассматривался, как бездушный материал для осуществления сталинских планов. Человеческая кровь, плоть и кости - были тем же, что кирпич, цемент и железные трубы.
***
Они пришли за папой ночью. Был канун нового года. За окном висела привязанная к форточке елка. Я не помню дальнейшей судьбы этой елки, скорее всего она висела до лета. Они негромко постучали в дверь, и этого деликатного стука, почему-то нельзя было не услышать. Мы с братом тоже проснулись. Их было трое. Очевидно у них был и ордер на обыск и ордер на арест. Я, конечно, этого не видела. Они говорили тихими вежливыми голосами. Один из пришедших сказал остальным: «Тише, там дети спят». Но мы не спали. Было очевидно, что они сами понимают, что все это «представление». Если бы они рассчитывали найти что-нибудь «контрреволюционное», то искали бы. Но они не вошли ни в детскую (на цыпочках прошли мимо двери), ни в кухню. Подвигали что-то в папином кабинете и ушли, забрав с собой папу. В дверях папа сказал маме: «Ну, теперь я спокоен и уверен, что Виктор ни в чем не виноват». Виктор был близкий друг отца, отец любил его и относился к нему немножко снизу вверх. Виктора взяли раньше, чем отца. Последняя фраза отца позволяет понять, как Сталину удалось их всех по одному уничтожить, ухитрившись бросить тень на каждого.
***
Шпиономания, охватившая страну, очень умело поддерживалась государственной пропагандой. Старые друзья стали коситься друг на друга с подозрением. Маме говорили: « Мы решили не подавать руки Шахову, ходят слухи, что он написал донос». Мама спрашивала: «Есть какие-то доказательства этого его поступка?» Отвечали: «Доказательств прямых нет, но что-то в нем вызывает подозрение». Мама говорила: «Я буду подавать ему руку и вам советую, неужели вы не понимаете, что нас сознательно хотят разъединить, чтобы легче брать поодиночке».
***
В Станиславе мы впервые услышали слова «Бандера» и «бандеровцы»…
В это время в Станиславе большинство населения вело мирную обывательскую жизнь, независимо от мировоззрений, симпатий и антипатий и рассчитывало, что дальше жизнь будет еще более мирной и стабильной. Никто не ждал беды. Но беда пришла. Западные украинцы по вероисповедованию были греко-католиками (униатами) и были они очень религиозны… И вот Советская власть ликвидировала греко-католическую церковь и объединила ее с РПЦ.
Кроме того, что западных украинцев лишили их веры, у них началась коллективизация. До войны ее не успели провести, а может быть, и сочли не своевременным. Двух этих обстоятельств - лишение греко-католической церкви и собственности - было достаточно, чтобы вызвать протестное движение, даже если бы его до того не существовало.
Пели такую песню:
Була в бабы една шкапа, една шкапа, та гей…
Взялы шкапу до гестапа, до гестапа, та гей…
Приказ! Стриляй! Шкапу здай!
Була в бабы една коза, една коза, та гей…
Взялы козу до колхоза, до колхоза, та гей…
Приказ! Стриляй! Козу здай!
***
Чтобы получить разрешение на работу в редакции, нужно было пройти СМЕРШ. СМЕРШ и все подобные организации у нас почему-то работали ночью. Связано ли это с особыми вкусами товарища Сталина, или с тем, что злое дело лучше делать во тьме, или потому, что ночью человек слабее и его легче напугать, продавить, прогнуть, во всяком случае, СМЕРШ работал во тьме.
***
Сталин многому научился у Гитлера. Если Гитлер больше десяти лет держал страну только на одной национальной идее, главным образом, антисемитской, то почему бы это не сделать это и Сталину. Он всегда знал, что опираться на низменные чувства надежнее, чем на высокие. Пресса была заполнена материалами антисемитского содержания. Думаю, наши газеты и тонкие журналы в то время были похожи на нацистские. Лексика была другая, а содержание то же.
***
То, что все было пронизано стукачеством, очень портило жизнь. Все подозревали всех. Впрочем наша компания, наша маленькая, как теперь сказали бы тусовка, жила беззаботно, как будто ничего этого нет. Мы понимали, что системе нужно, чтобы за колючей проволокой сидел такой процент населения, чтобы остальные тряслись от страху и не смели даже во сне подумать о сопротивлении.
***
Мы вошли в комнату за сценой, посреди комнаты стоял Рихтер, а вокруг него ходили две дамы и благоговейно и осторожно обтирали с него пот кружевными платочками. А напротив Рихтера стоял Пастернак и говорил о своих впечатлениях от концерта. Он говорил (конечно, я не помню слово в слово): «Я всегда мало ценил программную музыку. Но то, что сделали вы… Я буквально чувствовал, как мокрые листья хлещут по лицу (имеется в виду, конечно же «Лесной Царь»). И вообще было впечатление, как будто вы взяли за руку Шуберта, привели и посадили на сцену. И он просто сидит, молча. Но от его личного присутствия замысел понятнее. Музыка звучит иначе и глубже проникает в душу». Он еще что-то говорил, я всего не помню, но интересно было ужасно.
***
Алина провела меня на обще-консерваторское собрание, посвященное шельмованию, топтанию, уничтожению Шостаковича и Прокофьева и некоторых с ними. Шостаковича и Прокофьева фактически исключили из программы музыкальных учебных заведений. Я сидела на собрании и глазам и ушам своим не верила. На сцену один за другим выходили преподаватели - известные музыканты и все как один приветствовали это постановление. Они говорили, что сегодня у музыкантов праздник, что этот день нужно сделать красным днем календаря (это повторили несколько человек) и что, какое счастье, что им теперь не придется играть этот «сумбур вместо музыки» и мучить им студентов. Ни один человек не выступил в защиту этих величайших композиторов. В Ленинграде на таком собрании выступил Е.А. Мравинский и сказал, что это вообще чудо, что в одной стране в одно время живут и творят два музыкальных гения, что для него - Мравинского - их музыка - основа его творчества, он всегда исполнял, исполняет и собирается продолжать их играть. Он сказал, что не считает возможным ограбить свою страну и свой народ, лишив его лучшего, что он имеет и чем может гордиться.
***
Еще я хочу написать про память. Мне кажется, что мои отношения с разными периодами моей жизни не совсем правильно называть словом «память». Память - это когда что-то прошло, давно прошло, давным-давно прошло, а человек все еще это помнит. Но у меня ничего не прошло. Я думаю, что время, а также пространство, устроены не так, как мы себе представляем, они устроены гораздо сложнее. У меня ощущение, что то, что мы называем прошлым, настоящим и будущим, каким-то образом, где-то существует одновременно и существует всегда…
***
В 1937 году мужа СП не репрессировали, он умер дома. Пришел с собрания, лег на диван и умер. Тогда, чтобы убить человека, не обязательно было его репрессировать. Я знаю несколько таких случаев смерти после собраний.
***
Я выбрала его потому, что искала человека, который умеет любить беззаветно, так что между любовью и жизнью можно поставить знак равенства.
***
Когда я в 1956 году приехала в Станислав, Володи я не застала. Его часть была в Венгрии. Потом он вернулся. Мы у себя устроили в его честь банкет. Володя был какой-то на себя не похожий, и на погонах у него были не четыре звездочки, как прежде, а три. Я спросила: «Ну что, утопили в крови Венгерскую революцию?» Он кивнул. Пребывание в Венгрии сильно его изменило. Он не ожидал, что страна будет увешана плакатами: «Русские, убирайтесь домой!» Мы знали, что это американцев встречают такими плакатами, но нас, русских?! Ведь мы же всех спасаем и освобождаем. Еще он рассказывал: их часть охраняла завод. Завод не работал, рабочие по всей стране бастовали. Подошла группа рабочих. Пришедшие попросили пропустить их на территорию завода, им нужно получить зарплату. Наши удивились и обрадовались: «Так вы работаете?» «Нет». «За что же вам выплатят зарплату?» Рабочие объяснили, что еще до войны их профсоюзы добились для рабочих права на забастовку и того, что дни забастовки хозяева оплачивали, как виновники забастовки. Венгры не понимали, что в советской Венгрии другие законы. Володя не хотел рассказывать, почему у него сняли звездочку. Но какое-то время спустя, рассказал, что его разжаловали за мародерство его солдат.
***
Меня пугает также слово «большинство». От него у меня озноб по коже. Большинство - это ужас. Большинство не может быть право по определению. Потому что если бы оно когда-нибудь где-нибудь было право, то в этом месте возник бы анклав Царствия Божия на земле, но это пока еще нигде не случилось. Человечество развивается работой и усилиями меньшинства, преодолевающего косность большинства. А большинство в своей агрессивной косности стремится уничтожить творческих представителей меньшинства, несущих новое знание. И это часто случается - сжигают на костре, или ещё как-нибудь расправляются, чтобы не мешали спокойно и уютно коснеть.
***
Историю моей жизни я могу рассказывать бесконечно, но, пожалуй, на этом закончу.
А если уж говорить все начистоту, то я ведь с Игорем не рассталась. Я продолжаю жить с ним. Когда ложусь спать, то вспоминаю все слова, которые он говорил мне ночью, слышу его голос и интонации, душусь на ночь, когда смотрю телевизор, мне кажется, он сидит рядом со мной и его взгляд как бы устремлен на экран телевизора. И я воспринимаю происходящее на экране, будь то фильм или что-то другое, за себя и за Игоря - и это два разных восприятия. Что бы ни случилось, в доме или в стране, я все мысленно обсуждаю с Игорем, пытаюсь представить себе его реакцию.
А вот на кладбище я бывала редко. Не любила бывать на кладбище, потому что только здесь я вспоминала, что Игоря и мамы нет (они похоронены рядом). А вне кладбища они всегда были со мной, я это чувствовала, а в могилах их не было, могилы были пусты, там был только прах - а душа бессмертна. Наши ушедшие близкие оттуда смотрят на нас, переживают за нас. И скоро мы встретимся….