7 км и мемуары
Завтра мой полукруглый день рождения, мы еще вчера купили с Васей продукты и сегодня кое-что сделали - шубку, круассаны, коврижку, шарики "райское наслаждение", салат "танго" для постящегося Леши. Остальное завтра. Дети решили прийти, это не мое решение, не ругайте. Завтра - как стукнет 65 - засяду безвылазно.
Еще я отметила наступающий день увеличенным пробегом. Давно задумала, что в день рождения или накануне пробегу 6,5 км, ну или хоть 6 (до этого с января бегала 1 раз в неделю 3,6, второй 5). Но отсчитать на карте нужное расстояние при многих поворотах никак не получалось. Когда побежала, забыла, где можно уже к дому сворачивать, сделала еще петельку. Потом сынок мне всё посчитал и оказальсь 7 км! Так что можно считать, что я отметила 70 лет, а не 65. И кстати, пробежалось не так уж и трудно. Все-таки тренировки помогают - да и погода сегодня была хороша.
На последнем кусочке встретила очень спортивную девушку из нашего спортклуба. Она удивилась и похвалила. Если бы не карантин, послезавтра я пошла бы на тренировку и отметила там. Но ничего - вернется же когда-нибудь нормальная жизнь?
А еще я написала следующий кусочек "мемуаров". Он какой-то непоследовательный, но уж как получилось. Начало тут и тут.
Итак, мы снова в Иванове, вдвоем с мамой, в нашей однокомнатной хрущевке. Я учусь в 3-м классе. Мама постоянно на работе, я всегда одна. Я так привыкла к этому, что не представляю, как бывает иначе. Я люблю быть дома одна. У меня письменный стол, папин стол, он не увез его, когда уезжал в Караганду, - думаю, он взял только свои книги. Стол двухтумбовый, моя сторона правая. В одном из ящиков есть и игрушки - сделанная из коробки кукольная комната, с окошками и дверью, с бумажной же мебелью.
Ценились тогда у нас, девочек, маленькие куколки. В раннем детстве у меня была и большая, роскошная немецкая кукла, шикарно одетая, в бархатном пиджаке. И глаза ее с длиннющими ресницами умели моргать. Но она была не для игры, а для любования. Для игры надо попроще.
Я и сама хотела бы поселиться в той кукольной комнате в ящике стола. С детства мне хотелось забиться в маленькую норку и там уютненько устроиться. Своей комнаты у меня не было до 49 лет. А мечтала я почему-то о комнате величиной с кровать. Сбоку, на стене, полки, и на них всё необходимое. Столик тоже откладывается. Почему я этого хотела, понимаю только отчасти. Однажды, уже взрослой, я была в доме у девушки-инвалида, лежачей. Она лежала на широкой тахте в большой комнате, но в остальном всё было так, как мне мечталось: стена около нее была книжным (и не только) стеллажом, до всего можно было достать рукой.
А папин стол у меня до сих пор, и сейчас я пишу за ним. В скитаниях после вуза он везде ездил со мной и даже пострадал: когда уезжали из Борисоглебска, он не влезал в контейнер, дверца не закрывалась. И тогда ему отпилили часть ножек и бросили их туда же. Потом мы их прибили большими гвоздями на место. Было время, когда я хотела купить новый стол, но всё, что продавалось, не шло ни в какое сравнение. Лучше папиного были только еще более старые столы, покрытые зеленым сукном, которые я не раз видела в домах-музеях.
Спала я в той квартире сперва на тахте вместе с мамой Она у стенки, я с краю. Помню, она уже заснула, а я, обиженная на нее за что-то (за что - абсолютно не помню), не спала и представляла, как я тихонько встаю, подхожу к окну, - мы жили в угловой квартире, и в нашей единственной комнате было два окна, одно как раз за тахтой - быстро открываю его и выпрыгиваю. И вот тогда она пожалеет обо мне. Думала я думала, готовилась-готовилась, да и заснула нечаянно.
Когда мне было 10 лет, мама вышла замуж. Теперь комната была поделена на 2 зоны стоящим поперек нее шкафом. За шкафом на тахте спали мама и отчим, а я ставила себе раскладушку в передней части комнаты, между пианино и другим шкафом, книжным, тем самым, о стекло которого я в детстве поранила руку и который тоже до сих пор у меня. Засыпая, я смотрела на книги и читала корешки: «Время собирать камни», «Вверх по лестнице, ведущей вниз», «Бремя страстей человеческих»…
Утром я сворачивала постель и убирала в шкаф, а раскладушку ставила за дверь в прихожей.
Пианино было марки «Иваново», у нас в городе была фабрика музыкальных инструментов. Тем не менее купить пианино было нельзя, надо было «доставать». Мое пианино (оно тоже до сих пор у меня) связано с маленькой девочкой, Надей Угловой. Она жила в области, в поселке Савино. Ей было года 3, и на нее опрокинулся самовар. В тот вечер (это было еще до маминого второго замужества) я маму с работы не дождалась. Кажется, и на второй день не дождалась. Пришла незнакомая женщина и предупредила меня, что мама на работе, экстренная операция.
Мама спасала Надю. И спасла. У нее было обожжено столько кожи, что она не должна была выжить. Но у врачей получилось. У нас было потом много ее фотографий, сперва маленькой, потом школьницы, потом невесты.
Вот Надины-то родители, как-то связанные со снабжением, и достали нам пианино. Решили отдать меня в музыкальную школу. Но и это было непросто: желающих было больше, чем мест. Кажется, один раз я пробовала и не поступила. Причем мы почему-то хотели попасть сразу во второй класс - ведь я занималась в детстве с соседкой и могла играть пьесы для второго класса. Есть фото с моего 10-летия, где я сижу за пианино и что-то играю для гостей. Симпатичненькая, с косой. И гости сидят в рядок, какие-то женщины и дети. Больше не помню, чтобы мне отмечали день рождения с гостями.
Но как раз когда мне было 10 и я пошла в 4-й класс, в городе открылась новая музыкальная школа, № 5. В только что заселенном новом районе, в квадратном одноэтажном здании с плоской крышей, которое до этого занимали строители. Я снова сдавала экзамен, что-то играла, но на фортепьянное отделение был слишком большой конкурс, а вот на скрипку - почти никого. И маму уговорили отдать меня на скрипку, тем более что пианино скрипачам тоже преподают.
И началась моя музыка. Скрипка давалась мне трудно, я ее боялась - ведь на ней нет клавиш, надо попасть пальцем в нужное место - ладно в первой позиции (я всё уже забыла, там действительно позиции, как в балете?), а то еще и сдвинув руку куда-то вверх - как же можно попасть куда надо? Да еще правильно вести смычок, не сильно и не слабо, чтобы нота звучала. И сольфеджио я боялась - чтобы спеть какой-нибудь интервал, я мысленно шла по гамме до нужного места и потом робко-робко что-то пищала.
Зато помню, как я учила заданное по фортепьяно. Я представляла, будто я учительница и вызываю к роялю какого-то ученика («вызывала» я своих одноклассников по обычной школе). Он играл, сбивался, я его отправляла на место с тройкой и вызывала следующего. Когда более-менее начинало получаться, я приглашала саму себя и получала пять.
В обыкновенной школе я училась довольно легко, была отличницей. Наверное, способности у меня были. Ну, кратковременная память во всяком случае, чтобы прочесть параграф и сразу выйти отвечать. Но способности не выдающиеся, потому что, несмотря на золотую медаль, вся школьная программа, особенно по точным наукам, вылетела у меня из головы за год после окончания школы. А вот какой-то художественной одаренности не было. Чтобы получить 5 по рисованию, я старательно что-то срисовывала чуть не по клеточкам - никакого полета. Танцевать так и не научилась, в компаниях топталась на месте, вальса боялась как огня. Хотя дома, одна, любила танцевать под музыку перед зеркалом, особенно руками выделывала что-то такое балетное.
Кстати, балетом я позже, в старших классах, немного занималась для подготовки в театральный вуз, но, разумеется, без особых достижений.
Мама моя хорошо пела, она и внешне была похожа на Зыкину, но мне это не передалось.
Вот и с музыкой роман не состоялся. Я мучилась-мучилась со своей скрипкой и в конце концов ее бросила. А через год или два опомнилась и пошла поступать снова, уже в другую музыкальную школу. И опять просилась на фортепьяно, и опять меня уговорили на скрипку. Из всего этого второго подхода я помню одну ноту. Реально одну - где-то надо было на долгой, на весь смычок, ноте сделать крещендо - и я вкладывала в него какое-то чувство - и мне, и учительнице нравилось. Вот это там и было главным - моя новая учительница, Амина Соломоновна. Мы с ней хорошо сошлись и большую часть урока просто разговаривали. При этом я держала скрипку у плеча, будто вот-вот заиграю. Как-то она сказала: «Вот бы мне такую дочку». Дома мной все время были недовольны, так что в том переходном одиноком возрасте, в 8-10-м классе, Амину Соломоновну мне сам бог послал.
Но я так и не закончила музыкальную школу - после выпускного класса в обычной школе по музыке оставался еще год. А я сразу уехала в Москву.
Не раз я еще пыталась играть. В Москве, когда училась в ГИТИСе и для подработки вела театральный кружок в музыкальной школе при консерватории, подружилась там с Катей Познер, пианисткой. И стала просить ее со мной заниматься. Учила с ней «Элизе» Бетховена - всю жизнь я учила после долгих перерывов эту пьесу, а потом опять забывала.
После Москвы музыка ушла из моей жизни уже надолго, но дочек в музыкальную школу я отдала. Отдала бы и сыновей, но не вышло. А около сорока, когда уже были у меня все пятеро детей и шли голодные девяностые, мне приспичило попробовать еще раз.
На этот раз я искала преподавателя скрипки (кажется, моя лежащая без дела на шкафу скрипка и была причиной, жалко мне ее было) - и чудесным образом нашла. И опять главное было - учитель, с которым мне невероятно повезло. Независимо от моих успехов заниматься было счастьем. Но всё заканчивается, закончилось и это, а в памяти осталась на этот раз не одна нота, а один урок, когда мы играли с моим учителем маленький дуэт - и я поняла, что такое дуэт… Боже, какое это было ощущение. Но об этом можно только молчать.
И опять музыка ушла из моих рук, теперь уже, наверное, навсегда.
Единственное, к чему у меня какие-то способности были, это театр (выразительное чтение надо отнести сюда же). Многие девочки мечтают быть артистками, и я тоже мечтала. Но на актерский не поступила (и правильно), а поступила позже на режиссуру. Актрисой я и не смогла бы стать, потом мой сокурсник Витя Чебоксаров даже объяснял почему: «Актер должен быть пустой, чтобы его можно было наполнить. А ты как огурец». «Какой огурец?» - спрашивала я. - «Обыкновенный, зеленый, с пупырышками».
А в режиссуре я иногда чувствовала свободу и полет - далеко не всегда, бессилие чувствовала гораздо чаще, но все-таки. Но и там по-настоящему таланта не хватило. Такого, чтобы всё превозмог.
Пишу об этом без всякого самоуничижения. Счастлива, что поработала в театре хоть немного.
Однажды профессор Таганов, который помог мне устроиться на работу в университетское издательство, на мой вопрос, почему он дал мне, практически незнакомому человеку, рекомендацию, ответил: «Талантливого человека сразу видно». И я даже ему верю. Но, видно, это какой-то талант «вообще».
Другой сферой, к которой я периодически тянулась, не имея для этого никаких данных, был спорт. Я завидовала спортивным девочкам. Пошла с подружкой на секцию гимнастики, старалась, но она делала стойку, колесо, шпагат, а мне всё это было трудно. Хоть мостик-то я делала? Не помню. Разве что у стенки.
Потом у нас было дворовое увлечение - что-то вроде «Зарницы». Мы где-то лазили, откуда-то прыгали, тренировали себя, готовили к чему-то. Поскольку я отставала, то выходила тренироваться и одна. То прыгала через плиту у подъезда, то по рядам скамеек у дворовой эстрады, то лезла на стойки для сушки белья - и по ним, фактически по ребру доски, надо было пройти, как по канату. Прыгали и с гаражей. Как шею не свернула, удивительно. Ловкости это мне не добавило.
Открылся в городе бассейн, мама меня по моей горячей просьбе записала. Плавать я научилась, но дальше надо было показывать успехи, успешных переводили в спортивную, бесплатную группу - а я заболела пневмонией, и после болезни меня уже в бассейн не пустили.
Позже, уже в другой школе, пыталась ходить в лыжную секцию. Мечтала о горах - пока в 50 лет все же не побывала в альплагере, умирая там на каждом подъеме. Периодически принималась бегать, вот и в этом году начала. Теперь у меня мечта пробежать когда-нибудь марафон. Хотя бегу я практически с первых метров через силу, сопя как паровоз и считая ориентиры: «до столба, до знака, до поворота…».
В раннем детстве я много болела, переболела всем, чем можно. Несколько раз подолгу лежала в больнице с пневмонией. Мама работала там же и иногда заходила. Помню, как она сняла на моих глазах приступ астмы у моей соседки по палате. Она заставила ее читать, та отказывалась, говорила, что не может, ее душил кашель. Но мама настояла - и через 2-3 мучительных строчки она вдруг стала читать спокойно и кашлять перестала.
Сама я читала в больнице Джека Лондона, у нас было собрание сочинений. Читала подряд, а запомнила (да и то почти что одно название) только «Маленькую хозяйку большого дома», на которую я хотела, кажется, быть похожей.
И еще мне хотелось, чтобы у меня были благородные болезни. Вот лёгкие - это хорошо, благородно, а живот - плохо, неприятно, не дай бог. Какой ужас, если в животе бурлит, если, не дай бог, испортишь воздух. Или сопли - лет до 30 нос у меня не дышал почти никогда. Однажды мне отчим сказал что-то вроде «сопли сперва вытри». Очень было обидно.
Но про людей, родных и друзей, про всякие отношения, про меня в мире - в следующий раз.
Еще я отметила наступающий день увеличенным пробегом. Давно задумала, что в день рождения или накануне пробегу 6,5 км, ну или хоть 6 (до этого с января бегала 1 раз в неделю 3,6, второй 5). Но отсчитать на карте нужное расстояние при многих поворотах никак не получалось. Когда побежала, забыла, где можно уже к дому сворачивать, сделала еще петельку. Потом сынок мне всё посчитал и оказальсь 7 км! Так что можно считать, что я отметила 70 лет, а не 65. И кстати, пробежалось не так уж и трудно. Все-таки тренировки помогают - да и погода сегодня была хороша.
На последнем кусочке встретила очень спортивную девушку из нашего спортклуба. Она удивилась и похвалила. Если бы не карантин, послезавтра я пошла бы на тренировку и отметила там. Но ничего - вернется же когда-нибудь нормальная жизнь?
А еще я написала следующий кусочек "мемуаров". Он какой-то непоследовательный, но уж как получилось. Начало тут и тут.
Итак, мы снова в Иванове, вдвоем с мамой, в нашей однокомнатной хрущевке. Я учусь в 3-м классе. Мама постоянно на работе, я всегда одна. Я так привыкла к этому, что не представляю, как бывает иначе. Я люблю быть дома одна. У меня письменный стол, папин стол, он не увез его, когда уезжал в Караганду, - думаю, он взял только свои книги. Стол двухтумбовый, моя сторона правая. В одном из ящиков есть и игрушки - сделанная из коробки кукольная комната, с окошками и дверью, с бумажной же мебелью.
Ценились тогда у нас, девочек, маленькие куколки. В раннем детстве у меня была и большая, роскошная немецкая кукла, шикарно одетая, в бархатном пиджаке. И глаза ее с длиннющими ресницами умели моргать. Но она была не для игры, а для любования. Для игры надо попроще.
Я и сама хотела бы поселиться в той кукольной комнате в ящике стола. С детства мне хотелось забиться в маленькую норку и там уютненько устроиться. Своей комнаты у меня не было до 49 лет. А мечтала я почему-то о комнате величиной с кровать. Сбоку, на стене, полки, и на них всё необходимое. Столик тоже откладывается. Почему я этого хотела, понимаю только отчасти. Однажды, уже взрослой, я была в доме у девушки-инвалида, лежачей. Она лежала на широкой тахте в большой комнате, но в остальном всё было так, как мне мечталось: стена около нее была книжным (и не только) стеллажом, до всего можно было достать рукой.
А папин стол у меня до сих пор, и сейчас я пишу за ним. В скитаниях после вуза он везде ездил со мной и даже пострадал: когда уезжали из Борисоглебска, он не влезал в контейнер, дверца не закрывалась. И тогда ему отпилили часть ножек и бросили их туда же. Потом мы их прибили большими гвоздями на место. Было время, когда я хотела купить новый стол, но всё, что продавалось, не шло ни в какое сравнение. Лучше папиного были только еще более старые столы, покрытые зеленым сукном, которые я не раз видела в домах-музеях.
Спала я в той квартире сперва на тахте вместе с мамой Она у стенки, я с краю. Помню, она уже заснула, а я, обиженная на нее за что-то (за что - абсолютно не помню), не спала и представляла, как я тихонько встаю, подхожу к окну, - мы жили в угловой квартире, и в нашей единственной комнате было два окна, одно как раз за тахтой - быстро открываю его и выпрыгиваю. И вот тогда она пожалеет обо мне. Думала я думала, готовилась-готовилась, да и заснула нечаянно.
Когда мне было 10 лет, мама вышла замуж. Теперь комната была поделена на 2 зоны стоящим поперек нее шкафом. За шкафом на тахте спали мама и отчим, а я ставила себе раскладушку в передней части комнаты, между пианино и другим шкафом, книжным, тем самым, о стекло которого я в детстве поранила руку и который тоже до сих пор у меня. Засыпая, я смотрела на книги и читала корешки: «Время собирать камни», «Вверх по лестнице, ведущей вниз», «Бремя страстей человеческих»…
Утром я сворачивала постель и убирала в шкаф, а раскладушку ставила за дверь в прихожей.
Пианино было марки «Иваново», у нас в городе была фабрика музыкальных инструментов. Тем не менее купить пианино было нельзя, надо было «доставать». Мое пианино (оно тоже до сих пор у меня) связано с маленькой девочкой, Надей Угловой. Она жила в области, в поселке Савино. Ей было года 3, и на нее опрокинулся самовар. В тот вечер (это было еще до маминого второго замужества) я маму с работы не дождалась. Кажется, и на второй день не дождалась. Пришла незнакомая женщина и предупредила меня, что мама на работе, экстренная операция.
Мама спасала Надю. И спасла. У нее было обожжено столько кожи, что она не должна была выжить. Но у врачей получилось. У нас было потом много ее фотографий, сперва маленькой, потом школьницы, потом невесты.
Вот Надины-то родители, как-то связанные со снабжением, и достали нам пианино. Решили отдать меня в музыкальную школу. Но и это было непросто: желающих было больше, чем мест. Кажется, один раз я пробовала и не поступила. Причем мы почему-то хотели попасть сразу во второй класс - ведь я занималась в детстве с соседкой и могла играть пьесы для второго класса. Есть фото с моего 10-летия, где я сижу за пианино и что-то играю для гостей. Симпатичненькая, с косой. И гости сидят в рядок, какие-то женщины и дети. Больше не помню, чтобы мне отмечали день рождения с гостями.
Но как раз когда мне было 10 и я пошла в 4-й класс, в городе открылась новая музыкальная школа, № 5. В только что заселенном новом районе, в квадратном одноэтажном здании с плоской крышей, которое до этого занимали строители. Я снова сдавала экзамен, что-то играла, но на фортепьянное отделение был слишком большой конкурс, а вот на скрипку - почти никого. И маму уговорили отдать меня на скрипку, тем более что пианино скрипачам тоже преподают.
И началась моя музыка. Скрипка давалась мне трудно, я ее боялась - ведь на ней нет клавиш, надо попасть пальцем в нужное место - ладно в первой позиции (я всё уже забыла, там действительно позиции, как в балете?), а то еще и сдвинув руку куда-то вверх - как же можно попасть куда надо? Да еще правильно вести смычок, не сильно и не слабо, чтобы нота звучала. И сольфеджио я боялась - чтобы спеть какой-нибудь интервал, я мысленно шла по гамме до нужного места и потом робко-робко что-то пищала.
Зато помню, как я учила заданное по фортепьяно. Я представляла, будто я учительница и вызываю к роялю какого-то ученика («вызывала» я своих одноклассников по обычной школе). Он играл, сбивался, я его отправляла на место с тройкой и вызывала следующего. Когда более-менее начинало получаться, я приглашала саму себя и получала пять.
В обыкновенной школе я училась довольно легко, была отличницей. Наверное, способности у меня были. Ну, кратковременная память во всяком случае, чтобы прочесть параграф и сразу выйти отвечать. Но способности не выдающиеся, потому что, несмотря на золотую медаль, вся школьная программа, особенно по точным наукам, вылетела у меня из головы за год после окончания школы. А вот какой-то художественной одаренности не было. Чтобы получить 5 по рисованию, я старательно что-то срисовывала чуть не по клеточкам - никакого полета. Танцевать так и не научилась, в компаниях топталась на месте, вальса боялась как огня. Хотя дома, одна, любила танцевать под музыку перед зеркалом, особенно руками выделывала что-то такое балетное.
Кстати, балетом я позже, в старших классах, немного занималась для подготовки в театральный вуз, но, разумеется, без особых достижений.
Мама моя хорошо пела, она и внешне была похожа на Зыкину, но мне это не передалось.
Вот и с музыкой роман не состоялся. Я мучилась-мучилась со своей скрипкой и в конце концов ее бросила. А через год или два опомнилась и пошла поступать снова, уже в другую музыкальную школу. И опять просилась на фортепьяно, и опять меня уговорили на скрипку. Из всего этого второго подхода я помню одну ноту. Реально одну - где-то надо было на долгой, на весь смычок, ноте сделать крещендо - и я вкладывала в него какое-то чувство - и мне, и учительнице нравилось. Вот это там и было главным - моя новая учительница, Амина Соломоновна. Мы с ней хорошо сошлись и большую часть урока просто разговаривали. При этом я держала скрипку у плеча, будто вот-вот заиграю. Как-то она сказала: «Вот бы мне такую дочку». Дома мной все время были недовольны, так что в том переходном одиноком возрасте, в 8-10-м классе, Амину Соломоновну мне сам бог послал.
Но я так и не закончила музыкальную школу - после выпускного класса в обычной школе по музыке оставался еще год. А я сразу уехала в Москву.
Не раз я еще пыталась играть. В Москве, когда училась в ГИТИСе и для подработки вела театральный кружок в музыкальной школе при консерватории, подружилась там с Катей Познер, пианисткой. И стала просить ее со мной заниматься. Учила с ней «Элизе» Бетховена - всю жизнь я учила после долгих перерывов эту пьесу, а потом опять забывала.
После Москвы музыка ушла из моей жизни уже надолго, но дочек в музыкальную школу я отдала. Отдала бы и сыновей, но не вышло. А около сорока, когда уже были у меня все пятеро детей и шли голодные девяностые, мне приспичило попробовать еще раз.
На этот раз я искала преподавателя скрипки (кажется, моя лежащая без дела на шкафу скрипка и была причиной, жалко мне ее было) - и чудесным образом нашла. И опять главное было - учитель, с которым мне невероятно повезло. Независимо от моих успехов заниматься было счастьем. Но всё заканчивается, закончилось и это, а в памяти осталась на этот раз не одна нота, а один урок, когда мы играли с моим учителем маленький дуэт - и я поняла, что такое дуэт… Боже, какое это было ощущение. Но об этом можно только молчать.
И опять музыка ушла из моих рук, теперь уже, наверное, навсегда.
Единственное, к чему у меня какие-то способности были, это театр (выразительное чтение надо отнести сюда же). Многие девочки мечтают быть артистками, и я тоже мечтала. Но на актерский не поступила (и правильно), а поступила позже на режиссуру. Актрисой я и не смогла бы стать, потом мой сокурсник Витя Чебоксаров даже объяснял почему: «Актер должен быть пустой, чтобы его можно было наполнить. А ты как огурец». «Какой огурец?» - спрашивала я. - «Обыкновенный, зеленый, с пупырышками».
А в режиссуре я иногда чувствовала свободу и полет - далеко не всегда, бессилие чувствовала гораздо чаще, но все-таки. Но и там по-настоящему таланта не хватило. Такого, чтобы всё превозмог.
Пишу об этом без всякого самоуничижения. Счастлива, что поработала в театре хоть немного.
Однажды профессор Таганов, который помог мне устроиться на работу в университетское издательство, на мой вопрос, почему он дал мне, практически незнакомому человеку, рекомендацию, ответил: «Талантливого человека сразу видно». И я даже ему верю. Но, видно, это какой-то талант «вообще».
Другой сферой, к которой я периодически тянулась, не имея для этого никаких данных, был спорт. Я завидовала спортивным девочкам. Пошла с подружкой на секцию гимнастики, старалась, но она делала стойку, колесо, шпагат, а мне всё это было трудно. Хоть мостик-то я делала? Не помню. Разве что у стенки.
Потом у нас было дворовое увлечение - что-то вроде «Зарницы». Мы где-то лазили, откуда-то прыгали, тренировали себя, готовили к чему-то. Поскольку я отставала, то выходила тренироваться и одна. То прыгала через плиту у подъезда, то по рядам скамеек у дворовой эстрады, то лезла на стойки для сушки белья - и по ним, фактически по ребру доски, надо было пройти, как по канату. Прыгали и с гаражей. Как шею не свернула, удивительно. Ловкости это мне не добавило.
Открылся в городе бассейн, мама меня по моей горячей просьбе записала. Плавать я научилась, но дальше надо было показывать успехи, успешных переводили в спортивную, бесплатную группу - а я заболела пневмонией, и после болезни меня уже в бассейн не пустили.
Позже, уже в другой школе, пыталась ходить в лыжную секцию. Мечтала о горах - пока в 50 лет все же не побывала в альплагере, умирая там на каждом подъеме. Периодически принималась бегать, вот и в этом году начала. Теперь у меня мечта пробежать когда-нибудь марафон. Хотя бегу я практически с первых метров через силу, сопя как паровоз и считая ориентиры: «до столба, до знака, до поворота…».
В раннем детстве я много болела, переболела всем, чем можно. Несколько раз подолгу лежала в больнице с пневмонией. Мама работала там же и иногда заходила. Помню, как она сняла на моих глазах приступ астмы у моей соседки по палате. Она заставила ее читать, та отказывалась, говорила, что не может, ее душил кашель. Но мама настояла - и через 2-3 мучительных строчки она вдруг стала читать спокойно и кашлять перестала.
Сама я читала в больнице Джека Лондона, у нас было собрание сочинений. Читала подряд, а запомнила (да и то почти что одно название) только «Маленькую хозяйку большого дома», на которую я хотела, кажется, быть похожей.
И еще мне хотелось, чтобы у меня были благородные болезни. Вот лёгкие - это хорошо, благородно, а живот - плохо, неприятно, не дай бог. Какой ужас, если в животе бурлит, если, не дай бог, испортишь воздух. Или сопли - лет до 30 нос у меня не дышал почти никогда. Однажды мне отчим сказал что-то вроде «сопли сперва вытри». Очень было обидно.
Но про людей, родных и друзей, про всякие отношения, про меня в мире - в следующий раз.