Угу. И чем старше я становлюсь, тем резче это ощущается. И я очень скептически отношусь к понятию «Родина» в смысле «государство», но мне очень печально от того, что даже если я и поеду туда--а это совершенно кошмарное должно быть путешествие--то там уже ничего этого не осталось. И что дом совсем другой, и что люди совсем другие, и что кладбище, скорее всего, в ужасном состоянии...
Дом в Минске, где росла моя бабушка, был взорван немцами в первые дни войны. Дом в Самарканде, в котором росла моя мама, был снесён, когда ей было 17 лет, и мы часто ездили мимо этого места, и мне всегда было очень грустно от того, что его нет, а на его месте--какое-то официальное советское здание. Дом, где рос отец, я знала очень хорошо--там жила потом его сестра. Я была в доме, где прошло детство моего мужа, и в доме, где прошло детство его матери--там по сей день собираются его дядьки и тётки на всякие праздники. И вот я думаю--как же нас, всё же, размотало и растрепало, ужас просто...
У меня мама и папа с одной деревни и даже приходятся друг-другу ооооочень дальними родственниками. То есть представь, на сколько эта земля мне *родная*. Я сейчас вдруг чувствую перед ней какой-то непонятный мне долг. Наверное, без него было бы жить легче. И вполне можно это чувство долга растерять в жизненной суете, как я уже и делала.
Reply
Reply
Дом в Минске, где росла моя бабушка, был взорван немцами в первые дни войны. Дом в Самарканде, в котором росла моя мама, был снесён, когда ей было 17 лет, и мы часто ездили мимо этого места, и мне всегда было очень грустно от того, что его нет, а на его месте--какое-то официальное советское здание. Дом, где рос отец, я знала очень хорошо--там жила потом его сестра. Я была в доме, где прошло детство моего мужа, и в доме, где прошло детство его матери--там по сей день собираются его дядьки и тётки на всякие праздники. И вот я думаю--как же нас, всё же, размотало и растрепало, ужас просто...
Reply
Эх, ты мне душу бередишь, я и так тут креплюсь, как могу.
Reply
Reply
Leave a comment