Англичане в Германии.Страсти Христовы.
..и написал эту книгу, которая, по моему мнению, должна произвести впечатление не только на чувство, но и на ум читателя.
В этой книге я рассказываю всё, что сам знаю о Германии и знаменитых мистериях, разыгрываемых в Обер-Аммергау.
Кстати, сообщаю и о других вещах, хотя и не всё, что мне известно о них,
потому что вовсе не намерен, так сказать, перекармливать читателя знаниями ...Толстая книга Джерома подарила и еще один сюрприз: путешествий по Германии было два! Удовольствие этого путешествия было особым ибо целью его было театральное представление Страстей Христовых в южной Баварии. И маршрут путешествия проходил по знакомым и любимым мной местам.
«Дневник одного паломничества» также знакомит читателей с невероятными приключениями английских джентльменов, но теперь события развиваются в Германии. «Бесценные» советы друзей относительно сборов в это путешествие; дорога, полная приключений; дегустация местных блюд; общение с местным населением - все это легко, увлекательно и иронично преподносит автор в своем романе.
Но для начала, наверное, - пару слов о том , что это за Страсти Христовы. Представление Страстей Христовых- это христианские духовные драмы о страстях, страданиях и смерти Иисуса из Назарета. Пьесы Страстной пятницы, страстные пьесы и пасхальные пьесы, которые часто совпадают по тематике, были широко распространены по всей Европе в Средние века и в начале нового времени. Они продолжались часами и даже днями. Некоторые пьесы носили явно антиеврейский характер. Страстные игры проводятся и сегодня, особенно в католических регионах Баварии и Австрии. Самые знаменитые страстные спектакли проводятся в Обераммергау с XVII века по непрерывной традиции. Христианские страстные пьесы, распространенный в Средние века тип священной пьесы, исполнялись во многих местах в Страстную пятницу и были тесно связаны с литургией. Основным сюжетом в них являются страдания и смерть Иисуса Христа. Собственно изображение Страстей появилось лишь после других эпизодов истории спасения. Невозможно точно определить, как далеко в историю уходят пьесы Страстей. Во Франции они также были известны как пьесы мистерий или чудес.
В немецких рукописях XIII века сохранились фрагменты двух страстных пьес, первая из которых с преимущественно латинским текстом ("Ludus paschalis sive de passione Domini", опубликованная Гофманом фон Фаллерслебеном в Fundgruben, vol. 2, pp. 245 ff, и Шмеллером в "Кармина Бурана"), содержит отдельные немецкие строфы, в то время как другая, происходящая от придворного образованного поэта, полностью на немецком языке и в художественных формах XIII в. Среди более поздних рукописей, которые в основном указывают на более древнее происхождение, можно назвать "Франкфуртские страсти", "Альсфельдерские страсти" (изд. Грейн, Кассель 1874), "Haйдельбергерские страсти" (изд. Gustav Milchsack, Tübingen 1880), "Donaueschinger Passionsspiel" (напечатано в Mones Schauspiele des Mittelalters, Karlsruhe 1846), "Freiburger Passionsspiel" (ed. by Martin, Freiburg 1872), "Bozner Passionsspiel" (ed. J. E. Wackernell, Graz 1897), "Низкогерманский мариенклаг" (издан О. Шёнеманом, Ганновер 1855), Редентинская пасхальная пьеса и другие свидетельствуют о типичном сходстве и однородности страстных пьес.
Представление Страстей Христовых в Обераммергау - самое известное в мире. В представлении, длящемся несколько часов, жители деревни Обераммергау воспроизводят последние пять дней жизни Иисуса. Впервые Страстная игра была представлена в 1634 году как исполнение обета, данного после пережитой чумы. С 1680 года она исполняется каждые десять лет, обычно в последний год десятилетия. В XX веке было два дополнительных сезона: в 1934 и 1984 годах в честь 300-й и 350-й годовщины первого представления. В XXI веке из-за пандемии коронавируса представление, запланированное на 2020 год, пришлось перенести на 2022 год. В декабре 2014 года "Страстная игра в Обераммергау" была внесена в Федеральный реестр нематериального культурного наследия Германии в соответствии с Конвенцией ЮНЕСКО об охране нематериального культурного наследия.
В 1770 году Духовный совет курфюрста Максимилиана III Иосифа запретил Страстную игру на том основании, что текст и практика исполнения не соответствуют достоинству сюжета. Затем бенедиктинский монах Магнус Кипфельбергер из Этталя пересмотрел текст Рознера. Достоверные сведения о том, что Страстная игра вновь состоялась (с измененным текстом), имеются только в 1780 году, то есть после смерти Максимилиана в 1777 году. В 1801 году Максимилиан фон Монгелас снова запретил спектакли; в 1810 году они не проводились. В 1811 году бенедиктинский священник Отмар Вайс из секуляризованного монастыря Этталь написал новый текст для Страстной игры под названием «Великое жертвоприношение на Голгофе, или История страданий и смерти Иисуса». Благодаря этому в 1811 году спектакль снова был разрешен. В 1815 году Иоганн Николаис Унхох (1762-1832) провел коренную реорганизацию.
Йозеф Алоис Дайзенбергер (1799-1883), который с 1845 года был священником в Обераммергау, стал первым настоящим режиссером Страстной игры. Он переработал и дополнил текст отца Отмара Вайса для Страстной игры 1850 года, и постепенно город получил международное признание благодаря Страстной игре. В 1890 году по планам Карла Лаутеншлегера была построена новая сцена. В 32-й год существования спектакля, который был перенесен на два года в 1922 году из-за последствий Первой мировой войны, 420 000 зрителей посетили новую постановку Георга Иоганна Ланга (1889-1968) в духе современного режиссерского театра. Новый театр под открытым небом был построен Георгом Иоганном Лангом и его братом, архитектором Раймундом Лангом, к Страстному году в 1930 году. Билеты для желающих - здесь.
Адольф Гитлер выступал за проведение Страстных игр в 1934 году. После Второй мировой войны несколько интеллектуалов, таких как Артур Миллер, Леонард Бернстайн и Лайонел Триллинг, осудили "Страсти" как антисемитскую пьесу в петиции из-за стереотипного и негативного изображения евреев. Петиция вызвала возмущение немецких писателей, таких как Гюнтер Грасс и Генрих Бёлль. В конце 1960-х годов католическая церковь потребовала обновить "Страстную игру", чтобы привести ее в соответствие с Nostra Aetate - декларацией Второго Ватиканского собора, в которой говорится, что евреи не несут ответственности за смерть Иисуса. Когда в 1970 году Страстная игра не была адаптирована, Ватикан отозвал свое разрешение, так называемое Missio canonica. В ответ Обераммергау пригласил еврейские организации принять участие в диалоге об изменениях в учебнике в 1970-х годах.Более 2 000 участников "Страстной игры" набираются из жителей общины. Каждая главная роль исполняется дважды. Актеры объявляются осенью за год до представления. Из-за переноса спектакля актеры на 2022 год были известны уже с 20 октября 2018 года. Прежде чем актеры увидят свои имена на доске, традиционная клятва обновляется во время церковной службы. Процессия проходит от католической церкви к протестантской, а затем к Фестшпильхаусу.
Чтобы актеры имели аутентичные прически и не использовали парики, за год до очередного представления в Пепельную среду издается указ о прическах и бородах, в котором мэр просит актеров отпустить бороды и волосы. Это касается мужчин и женщин с короткими прическами, за исключением актеров, играющих римлян. Военнослужащие и полицейские, где в отношении причесок действуют определенные правила, требуют освобождения от службы. В 2021 году требования к бритью будут менее строгими из-за обязанности носить маски FFP2.
В этот раз передвигались на общественном транспорте и мысли путешественников занимали совсем иные.
"Какую удивительную социальность выработала нам современная цивилизация. Я подразумеваю не ту социальность, которую желают навязать миру так называемые социалисты. Их система скопирована с устава о каторжных тюрьмах, по этой системе все должны будут работать именно как каторжники, как вьючный скот, и не в свою собственника пользу, а лишь для «блага общины»; в мире, построенном по этой системе, не должно быть людей, а будут лишь номера; в нем не будет места никаким страхам, опасениям, зато не будет места и честолюбию, надеждам, радости. Нет; не о такой социальности раздумывал я, а о той, которую видел пред собой,- о социальности свободных людей, трудящихся бок о бок в обшей мастерской, и каждый сам для себя, получая за свой труд столько, сколько заслуживает по своим силам, способностям и усердию; людей, мыслящих, сознательных, ответственных за свои поступки, а не превращенных в бессмысленные автоматы, не смеющих по собственной воле пошевельнуть рукой или ногой.
Вот, например, я лично собираюсь прокатиться взад и вперед по морю и материку и могу сделать это только потому, что общество позаботилось доставить мне эту возможность. Ради моего удобства проложен рельсовый путь, построены мосты, прорыты тоннели; существует целая армия инженеров, сторожей, сигналистов, носильщиков и всякого рода другие служебных лиц, которым поручена забота о моих удобствах и охрана моей безопасности. От меня требуется только, чтобы я объяснил обществу в лице железнодорожного кассира, куда я намерен ехать и, получив билет, сесть в вагон; остальное все обойдется уж без моего содействия"
"Только очутившись на площади пред собором, он замедлил шаги и принялся объяснять мне, что это кружевное здание было начато в XIII столетии, а окончено всего десять лет тому назад. На это я заметил, что строителей следовало бы привлечь к ответственности за такую медленность. Когда же Б., захлебываясь от восторга, стал уверять меня, что башни Кёльнского собора- самые высокие на земле, я брюзгливо стал оспаривать и доказывал, что эти башни, по моему мнению, никуда не годятся. Но Б. горячо защищал их и продолжал утверждать, что во всяком случае, в высоте они уступают только Эйфелевой башне, а по постройке и виду не имеют себе и подобия, и что в сравнении с ними сооружение Эйфеля- просто реклама железоделательного завода. Последнего замечания я не стал оспаривать, а относительно высоты возразил:
- Ну, положим, в Европе есть башни и повыше этих, не говоря уж об Азии и Америке.
По совести сказать, я в этом вопросе совсем не сведущ благодаря отсутствию у меня интереса к нему и противоречил Б. лишь с досады на него. Спасибо, он не обижался, но с неостывающей горячностью старался обратить мое внимание на красоты и преимущества этого собора, словно усердный аукционер, расхваливающий пред публикою продаваемую вещь, чтобы больше за нее выручить."
В Кёльне я обязательно была - давным давно, в до-ЖЖ-шное время. Но помню только собор - больше мы никаких достопримечательностей не обнаружили. Догадываюсь, что нужно бы вернуться, но где найти на все время?
"Осмотр достопримечательностей Кёльна задержал нас так долго, что мы едва успели запастись сносными местами в поезде, и в 5 часов 10 минут пополудни понеслись на полных порах по направлению к Мюнхену. Переезд туда должен был продолжаться пятнадцать часов.
От Бонна до Майнца линия почти все время тянется вдоль Рейна. Перед нашими восхищенными взорами постоянно открывались прекрасные виды на реку с ее берегами, усеянными старинными городами и селениями; с окутанными туманом горами; с горделивыми замками и изрезанными глубокими пропастями утесами, в величавой угрюмости вздымающимися к голубым небесам; с лесистыми скалами, нависающими над зловеще зияющими безднами; с живописными развалинами древних рыцарских гнезд и церквей, отмечающими чуть не каждую пядь береговых полос старого «дедушки» Рейна, и с разбросанными по его широкой поверхности изумрудными островками.
Многие из наших ожиданий обыкновенно не оправдываются, в особенности, когда они чересчур напряженны. Зная это и перебирая в памяти множество восторженных отзывов, слышанных и читанных мною о Рейне, я уже заранее приготовился увидеть на его берегах лишь самое обыденное. Однако чувство справедливости заставляет меня признать, что если мои ожидания на этот раз и не оправдались не в сторону досадного разочарования, а наоборот. В самом деле, панорама, развертывавшаяся пред нами в надвигавшихся таинственных сумерках, а затем под усеянным звездами ночным небосводом, была чарующе прекрасна, поэтична и обаятельна. Но я не стану описывать и этой дивной панорамы; для этого нужно более блестящее и сильное перо, чем то, которым владею я. Если бы я и отважился приняться за такой непосильный для меня труд, то вышла бы только бесполезная трата времени и для читателей, и- что еще важнее- для меня лично. Сознаюсь, что в начале нашего путешествия я было намеревался дать хоть краткий, но по возможности яркий обзор Рейнской долины между Кёльном и Майнцем. Фоном этого обзора я хотел избрать связанные с данными местностям исторические и легендарные предания, и на этом фоне живыми красками изобразить современный вид Рейнского побережья, снабдив его соответствующими замечаниями и объяснениями."
Реинская долина - это отдельная круизная мечта, но что с этой мечтой делать и на когда планировать - огромный и очень открытый вопрос.
"Чтобы убить время до трех часов, мы отправились осматривать Мюнхен. Столица Баварии- очень красивый город, с широкими и чистыми улицами и множеством великолепных зданий, но, несмотря на это и на сто семьдесят тысяч обитателей, он весь пропитан атмосферою провинциальности. На улицах мало движения, а в блестящих магазинах мало покупателей. Но так как этот день был воскресный, то оживления было побольше. Все улицы, а в особенности места для гулянья, были полны нарядною толпою, среди которой резко выделялись приезжие окрестные поселяне в своих живописных и оригинальных народных костюмах, целыми столетиями передававшихся из поколения в поколение. Победоносно шествующей по всему свету моде с ее вечными переменами в материях, покроях и цветах до сих пор не удалось проникнуть в область баварских горных твердынь; беспощадная победительница постоянно встречает там самый отчаянный отпор. Как двести-триста лет тому назад, широкоплечий и загорелый пастух из Оберланда все еще продолжает наряжаться по праздничным дням поверх снежно-белой рубашки в серую, расшитую зелеными шелками куртку, опоясывается широким кушаком, нахлобучивает на кудрявую голову широкополую мягкую шляпу с пером и в коротких, по колени, панталонах и подбитых гвоздями толстых башмаках направляется по горам к хижине своей Гретхен." Мюнхен весьма мной любим. И тоже уже пора бы веруться. А сюда-так еще и, право слово, очень хочется...
"Во время переезда от Мюнхена до Оберау мы имели случай полюбоваться чудным Штарнбергским озером и как раз в тот момент, когда вся зеркальная поверхность этого озера и разбросанные по его берегам прелестные виллы и приветливые деревеньки были залиты потоками пурпурно-золотистого света медленно закатывавшегося яркого солнца.
Именно в этом-то сказочно-прекрасном озере, близ величавого загородного дворца, находящегося в прекрасной долине, и утонул последний баварский король, несчастный Людвиг II.
Бедный король! Судьба щедро наградила его всем, что может сделать человека счастливым, забыв лишь об одном- одарить его способностью быть счастливым."
"Миновав тихие воды Штарнбергского озера, поезд вскоре вступил в область гор, среди которых и начал выделывать самые замысловатые выкрутасы. Спустилась ночь. Временами нас пугал своим призрачным видом какой-нибудь белый шалаш, таинственно облитый лунным сиянием, глядевший на нас с окутанных тенью высот. Там и сям зловеще мерцала темная гладь озера или серебрился широкою лентою белой пены шумный горный поток. Поезд пронесся по долине Дракона, мимо Мурнау- маленького городка, в котором когда-то, как и в Обер-Аммергау, тоже разыгрывались мистерии Страстей Господних и который до проведения к нему рельсового пути был ближайшей почтовой станцией до Обер-Аммергау. Дорога от Мурнау до Обер-Аммергау, ведущая через гору Этталь, так крута, что недавно один сильный и здоровый паломник умер от трудности восхождения по этой крутизне. Лошади могут поднять туда только пустой экипаж, а седокам всегда приходится выходить у подножья горы и подниматься вверх на собственных ногах. Но это многих нисколько не стесняет, а напротив, подбадривает и оживляет. Тот, кто сделает этот трудный подъем, имеет право гордиться собою как способным на подвиг."
"На полпути, пред входом в аммергаускую долину, мы проезжали мимо Этталя. Обширный белый храм, окруженный домами небольшой общины, расположенный на пустынной горной высоте, является любимым местом паломничества набожных католиков.
Много веков тому назад один из первых баварских королей построил здесь монастырь и устроил в нем божницу для чудотворного изображения Пресвятой Девы, которое было ниспослано ему в помощь прямо с небес в то время, когда он, в чужой стране, был со всех сторон стеснен врагами и все-таки победил их. Быть может, как утверждают скептики, его неожиданной победе над врагом немало способствовала и беззаветная храбрость его баварцев, но эти реальные помощники были забыты.
Монастырь и его старая церковь (самый монастырь служил убежищем для бедных рыцарей-инвалидов) полтораста лет тому назад, в одну страшную грозовую ночь, были уничтожены огнем, вспыхнувшим от молнии, но самое чудотворное изображение Пресвятой Девы осталось невредимым и по сей день находится в полной сохранности под куполом новой церкви, несравненно менее величавой, чем была та, на развалинах которой она возведена. Самый же монастырь, возобновленный одновременно с церковью, в настоящее время превращен в пивоварню." Монастырь мне очень понравилось. Опять бегом, конечно, и в припрыжку, но лучше так, чем не заехать.
Click to viewНу и Обераммергау. Сюда нужно ездить неспешно и с расстановкой. Мы же заехали только пообедать. Возвращаться хочется даже очень. Тем более, что и посмотрели в окрестностях не все.
"Напиши, что Обер-Аммергау- небольшое селение, теснящееся вокруг своей круглоглавой, как мечеть, церкви. Расположено оно в самом центре Долины Аммер, окружено высокими, поросшими хвойными лесами горами, во главе с самою высокою- увенчанным крестом Кофелем; эти высоты представляют собою как бы крепкую, непоколебимую стражу, охраняющую тихое, мирное, живущее по-старинному селение от бешеной сутолоки внешнего мира.
Опиши, как живописно ютятся здешние прямоугольные белые домики под огромными, далеко выдавшимися остроконечными крышами, окруженные деревянными резными балконами и верандами, на которых собственники этих домиков собираются по вечерам отдохнуть за своими длинными баварскими трубками и поболтать о несложных местных делах. Опиши нарисованные яркими красками над каждой входной дверью фигуры ангелов, святых и мадонн, сильно, однако, попорченные бесцеремонными здешними дождями так, что безногая фигура ангела по одну сторону дороги с сокрушением смотрит на безголовую фигуру мадонны напротив, между тем как беззащитный святой на угловом доме, более яростно преследуемый непогодою, чем в свое время был испытываем целым сонмом адских сил, лишен всего, что мог бы назвать своим, за исключением полголовы и пары ног довольно своеобразной формы.
Сообщи, как все здешние дома снабжены номерами, в порядке своего построения, так что номер шестнадцатый, напр., приходится рядом с сорок седьмым, на котором, впрочем, нет никакого номера, потому что тот, который был, давно уже стерся и до сих пор еще не возобновлен: местные обыватели ведь и так его знают, а пришлые люди могут спросить, если им нужно."
"Напиши, что в продолжение Тридцатилетней войны на всей Баварии свирепствовала страшная чума. (Как будто мало было той чумы, которая овладела тогда людьми, заставив их разделиться на несколько лагерей, чтобы резать друг друга и всеми способами опустошать свою родную страну, бог весть из-за чего!). Из всех горных селений только одному Обер-Аммергау и удалось было на несколько времени отстоять себя от страшной гостьи, благодаря строжайшему карантину. Никому не позволялось выходить из селения, а тем более- входить в него. «Но в одну темную ночь Каспар Шухлер, один из местных обывателей, еще до установления карантина ушедший в соседнюю деревню Эшенлоэ ухаживать за тамошними чумными, как-то ухитрился проскользнуть мимо сидевшей вокруг огромных пылающих костров стражи и добраться до своего дома, чтобы повидаться с женою и детьми, по которым он сильно тосковал. За этот подвиг пришлось поплатиться не только самому Шухлеру, но и многим из его односельчан. На третий день после появления этого упорного смельчака в доме вся его семья и он сам были уже добычей чумы, которая затем пошла ходить по соседним домам, яростно истребляя в них всех попадавших ей в лапы.
Когда люди впадают в беду, они всегда обращаются за помощью к Небу. Не зная, как снестись от свирепствовавшей вокруг „черной смерти“, немногие из уцелевших каким-то чудом обер-аммергаусцев и обратились к Небу с мольбою об избавлении их от этой беды, обещая за исполнение своей мольбы через каждые десять лет давать представление Страстей Господних. Небо оказалось удовлетворенным этим обетом: чума исчезла так же быстро, как появилась. Верные своему обещанию обер-аммергаусцы до сих пор неукоснительно, раз в десять лет, исполняют свои мистерии. Пред каждым представлением избранные лицедеи собираются на сцене вокруг местного пастора и коленопреклоненно просят его благословения для предстоящего подвига. Получаемое ими по окончании представления скромное вознаграждение за труд и потерю времени частью откладывается в общественную кассу, а частью отдается в церковь. Резчик Майер, играющий Христа, получает за тридцать сезонных представлений всего около пятидесяти фунтов стерлингов; бывают, кроме того, еще и зимние представления, которые, впрочем, в счет не идут. Начиная с местного старшины и кончая последним пастушком, все трудятся ради религии, а не денег. Каждый участвующий в мистериях чувствует себя поддержкой христианства, и этого ему вполне достаточно…»"
"В Мюнхене несколько собраний пластических искусств, и мы с Б. чуть ли не по целому дню посвятили каждому из них. Вообще, мы вначале проявили большое усердие в обозревании местных сокровищ искусства, подолгу стояли пред каждым размалеванным полотном, горячо обсуждали его достоинства и недостатки, конечно, с нашей собственной точки зрения. Таким самостоятельным людям, как мы, полагается восторгаться или негодовать по руководству; это пускай делают другие.
«Пантехникон» (Пинакотека) представляет собою собрание картин одних старых мастеров живописи. Об этих мастерах я ничего не буду говорить. Только художникам или, по крайней мере, людям, одаренным художническим чутьем, следует разбирать художников, а я только профан в этой области. Поэтому я ограничиваюсь одним констатированием того факта, что одни из полотен старых мастеров (меньшинство) показались мне превосходными, а другие (большинство)- самыми обыкновенными.
Всего более в «пантехниконе» поразило меня изобилие полотен, посвященных изображению различного рода «кулинарии» и «гастрономии». В самом деле, по крайней мере, двадцать пять процентов всех тамошних картин, кажется, предназначены служить или вывесками для зеленных лавок и гастрономических магазинов, или иллюстрациями к соответствующим прейскурантам. Вот, например, полотно с надписью «Вид мясной торговли», № 7063 по каталогу, размером в 60 футов ширины и в 40- длины. Наверное, художник просидел над этим произведением не менее двух лет, а между тем кому оно нужно? На какого покупателя оно рассчитано? А та вон, в углу, предрождественская выставка гастрономического магазина?
В Мюнхене есть еще один «пантехникон», где собраны картины исключительно современных немецких мастеров. Там уж я не нашел ровно ничего выдающегося: одна только посредственность. Много свежести в красках, много точности в выполнении рисунка, но ни воображения, ни мысли, ни оригинальности нет ровно ни в чем. Но опять-таки оговариваюсь, что я не художник. Поэтому никому и не навязываю своих взглядов на искусство современных немецких художников-живописцев.
Больше всего мне понравилась в Мюнхене музыка. Немецкий оркестр, играющий летом в лондонских скверах, совсем не то, что оркестры, которые мне пришлось слышать в самой Германии. У немцев очень тонкий музыкальный слух; мало-мальски дурная игра может довести их до бешенства. Поэтому оркестры у них дома образцовые. По правде сказать, я ничего подобного не ожидал.
Насколько мне известно, из всех городов объединенного «фатерланда» всего более славится военными оркестрами Мюнхен. И не напрасно. Два-три раза в день эти оркестры безвозмездно играют в различных частях города, а по вечерам нанимаются содержателями так называемых «пивных садов»…
Каждому, желающему ознакомиться в Германии с местным населением, непременно следует побывать в «пивном саду», где по вечерам собираются труженики всякого рода: мелкие торговцы с семействами, приказчики со своими невестами и их матерями, солдаты, мальчики для посылок и простые рабочие."
Не сказать, что я - любитель шумных посиделок в Биргартене, но для атмосферности иногда - с удовольствием.
Не буду исправлять, хоть Гeидельбаерг и режет ухо. Один из самых живописных южнонемецких городов, на мой взгляд. Часть рассказа я так и не написала так что - возможно вернусь к нему.
"Мы порядочно попутешествовали с тех пор, как оставили Мюнхен. Пробыв в вагоне всю ночь, мы рано утром прибыли в Гейдельберг, и когда заняли номер в одной из его лучших гостиниц, то нам прежде всего было предложено принять ванну. Мы выразили полное согласие на это, и нас провели в крохотную ванну, отделанную белым мрамором; она нам очень понравилась своей белизной и опрятностью.
Мы провели в Гейдельберге два дня. Карабкались на лесистые высоты, окружающие этот прелестный городок; любовались с веранд ресторанов или с увенчанных развалинами вершин на восхитительную долину, среди которой серебрятся своими прихотливыми извивами Рейн и Некар; бродили среди обсыпавшихся арок, стен и башен тех ее величавых, полных исторических теней развалин, которые некогда были одним из прекраснейших замков в Германии.
Любовались мы и «Великой бочкой», представляющей одну из главных достопримечательностей Гейдельберга. Что собственно интересного в пивной бочке, отличающейся от других бочек только своими исполинскими размерами, трудно понять, но в «Бедекере» сказано, что ее также необходимо видеть. Поэтому около нее постоянно толпятся туристы, иногда целыми десятками сразу, и стоят пред ней несколько минут, вытаращив глаза и стараясь изобразить на своих лицах благоговейное изумление, похожее на баранье, когда это животное чем-либо удивлено. В самом деле, мы, туристы, в некоторых случаях мало отличаемся от баранов. Если бы по ошибке типографии в «Бедекере» не было упомянуто о том, что в Риме есть Колизей, то мы, будучи в «вечном городе», целый месяц могли бы ежедневно проходить мимо этого здания, грандиозного даже в своей полуразрушенности, и не нашли бы нужным осмотреть его: ведь в путеводителе не упомянуто о нем,- следовательно не стоит и осматривать его. Если же в путеводителе будет сказано, что за пятьсот миль от нас имеется… ну, хоть подушка для булавок, утыканная целыми миллионами этих полезных предметов дамского туалета, то мы, прочитав об этом, непременно сочтем себя обязанными бежать туда, чтобы полюбоваться на такое «чудо»."
Из Гейдельберга мы отправились в Дармштадт. С какой стати мы предполагали пробыть в нем чуть не целую неделю- решительно не могу понять. Жить в этом городе очень хорошо, но для туристов там нет ровно ничего интересного. Пройдясь по городу из конца в конец, мы нашли нужным осведомиться, когда из него отходит ближайший поезд, и, узнав, что через полчаса, поспешили на вокзал, вскочили в вагон и покатили в Бонн." В свое время Дармшатт мне очень понравился. Да и легенда о появлении названия зацепила. Как мне рассказывали местные, город назывался Армштатт, город бедных. Вот и обратились жители не помню уж, к кому, с просьбой изменить название. Получилось то, что получилось. (Дарм - кишка).
"Из Бонна (где совершили две поездки по Рейну и поднимались на коленях на двадцать восемь ступеней, называемых местными жителями «благословенными», но показавшихся нам после первых четырнадцати достойными другого эпитета), мы вернулись в Кёльн, из Кёльна- в Брюссель, а из Брюсселя- в Гент. Здесь мы осмотрели целую массу знаменитых картин и слушали мощные звуки не менее знаменитого колокола «Роланд», гул которого разносится далеко по местным лагунам и песчаным наносам. Потом отправились в Брюгге (где я имел удовольствие швырнуть камнем в статую Симона Стевина, который изобретением десятичных дробей причинил мне лишнюю головоломку во дни моего хождения в училище), а уж оттуда попали в Остенде." Бонн я лишь однажды проезжала на поезде, но желания осматривать почему-то не было никогда. А вот Гент и Брюгге места, куда очень хочется вернуться.
"Остенде совсем разочаровал нас. Мы думали, что это город многолюдный и оживленный; полагали, что он полон театров, концертных зал, шумных ресторанов; ожидали, что во всех концертах его гремит музыка, что в нем постоянно происходят смотры войск, собирающие огромные толпы патриотов, что прибрежные пески пестреют веселою и нарядною публикой и что среди этой публики множество прекрасных женщин. В этих мечтах я нарочно приобрел себе в Брюсселе новые щегольские ботинки и изящную тросточку.
Однако, насколько мы могли заметить пробыв часа два в Остенде, этот город точно вымер. Торговля закрыта, дома стоят пустыми, казино заперты. На подъездах отелей вывешены объявления полиции о том, что каждый, вторгнувшийся в это владение или чем-нибудь испортивший его, будет задержан и подвергнут судебной ответственности."
"Вообще ездить по германским железным дорогам не особенно приятно. Немецкие поезда не любят спешить и надрываться, а идут, не торопясь, с основательными промежутками и отдыхами. Когда поезд остановится на какой-нибудь станции, то не спешит покинуть ее. Весь служебный персонал, начиная с обер-кондуктора и кончая кочегаром, бросает поезд на произвол судьбы и направляется в контору начальника станции. Последний обыкновенно встречает всю компанию на пороге конторы, радушно здоровается с ней и бежит домой сказать жене о благополучном прибытии друзей. Выбегает на платформу его жена, еще более радушно здоровается с поездным персоналом, и начинается общая оживленная беседа о семейных делах." Даже без задушевных бесед персонала немецкие железные дороги представляют из себя хаос и дезорганизацию.
Если не обращать внимания на философские размышления и описания якобы веселых или даже смешных эпизодов, то книга совершенно чудесна. Давайте путешествовать по Фатерланду, господа, это, право же, очень интересно!