Но что-то меня останавливало...
Прочла монографию Ильи Назарова «Свобода против закона: цивилизация на весах спасения». И вроде все правильно, и не один раз хотелось сказать - вот еще один единомышленник. И каждый раз - что-то меня останавливало
И уже над прочитанной книгой размышляю в неком недоумении. Ведь вроде все правильно, и постановка задачи, и рассуждения, и предлагаемое решение, и его обоснование. Откуда ж взялся в духе епископа Диомида результат?
Если все было правильно
Вот, и я сама об этом тоже пишу,
В результате исторического процесса мир должен качественно преобразиться, обогатиться энергиями Бога, проводником которых призван стать человек - образ и подобие Божие, тварная личность, обладающая свободой воли. Сотворенность мира и человека по Божьему замыслу означает их необходимость из самих себя, из законов природы: сбывающееся на наших глазах чудо свободы постоянно доказывает, что человек (и мир вместе с ним) потенциально больше, чем они есть сейчас, они не статичны относительно своих собственных законов, устремлены к цели, трансцендентной человеку, миру, истории.
(стр. 9)
Цель его (нашего исследования) - попытаться вернуть в историческую картину видение великой перспективы Божнего Замысла о человеке и уже с позиции открывшегося смыслового горизонта придать земным обстоятельствам и сферам человеческой деятельности тот реальный масштаб, который они имеют в Богочеловеческом деле Спасения , не переоценив, но и не неодоценив их.
(стр. 12)
Автор выделяет пять проблем:
Умножение жизни;
Проблемы экономические, обусловленные «неконгруэнтностью», несоответствием структуры мирового вещества человеческим потребностям;
Третий вектор, повидимому единственный, не имеющий оснований в первозаповедях Божних. Это вектор защиты человека от потенциальной угрозы, таящейся в другом человеке.
Вектор познания и творчества
Вектор религиозного усилия, понимаемый как диалог Господа и человека
(стр. 17 - 19)
Приведенная выше мерность истории в основе своей восходит к Библейской традиции, которая повествует о том, что устремленность человеческого существования была задана Адаму и Еве еще до грехопадения в четырех заповедях Божних: умножения жизни, возделывания рая, познания мира и запрета на вкушение плодов от дерева познания добра и зла
(стр. 21)
Таким образом, с периода пребывания перволюдей в Эдеме основные характеристики и возможности человеческого бытия дважды меняются и оба раза радикально. Ни одна из Эдемских заповедей, очерчивающих призвание человека, при этом не теряет свою силу, но их реализация происходит в новых условиях
(стр. 24)
Окончательно восторжествовать над смертью может только Бог, но задача человека - не утонуть в этом теперь уже «разгерметизированном» грехом бытии до того, как Господь заронит в него семя подлинного бессмертия. Поэтому человек должен действовать в истории как минимум по трем направлениям, два из которых укоренены в Эдемских заповедях, хотя и скорректированы последствиями первородного греха. Это - продление человеческого рода ; труд по добыванию хлеба насущного - изменение вещества природы в соответствии с обоременившими человека потребностями; «блокирование» угрозы, которую склонный ко греху человек представляет для своего ближнего. Все три вектора не созидают под ногами человека непоколебимой бытийной тверди, но создают «спасательные круги», абсолютно необходимые ему для плаванья по полному штормовых угроз морю житейскому
(стр. 41)
Вот, и я сама об этом тоже пишу,
К сожалению, чаще всего, человек движется в экономической плоскости незаконным путем греха, влекущим его ко все большему удовлетворению потребностей (перерастающих в страсти), не подкрепленному личным трудовым усилием. В этом случае человек пытается поставить между собой и отрицательным полюсом другой вещи другого человека, который принял бы на себя удар ее «самостоятельности», дабы иметь возможность потреблять вещи, укрощенные чужими руками. Поскольку слишком многие хотят этого, вся экономическая история пронизана очень острой борьбой за распределение ролей, каждый хочет занять место у «южного», «ничтожного» полюса вещей, предоставив другим ранится об их «северную», самостоятельную сторону.
(стр. 45-46)
Так например, римский раб, используемый при производстве высококачественного вина, давит виноградины ногами, боря упругую «самостоятельность» винного материала под палящим солнцем , а виноградины, в свою очередь, бьют по ногам. Можно предположить, что этот человек испытывает боль, но ее нисколько не почувствует хозяин, который, взаимодействуя со сладкой «ничтожностью» оплаченного чужим страданием вина, извлечет из него лишь мелодию удовольствия. Или можно вспомнить немецкие концлагеря, где обреченных на смерть людей заставляли, сбивая ноги до мяса, разнашивать кирзовые сапоги для немецких солдат.
(стр. 56_
«Для государства Церковь есть часть его жизни, его совесть, его творческая сила, а для Церкви государство есть внешнее историческое оформление жизни того самого народа или народов, , который входит в Церковь» - отмечал о.Василий Зеньковский. Почти каждый член средневекового общества (имеется в виду христианская ойкумена - Византия, Русь, Западная Европа), входя в него через Крещенскую купель, был призван к восприятию существующего государственно-правового устройства как Богом данного, укорененного в Священном Писании, а своего места в этой иерархии - как особого «послушания», за выполнение которого он нес ответственность не столько перед обществом или своим ближним, сколько перед Самим Творцом. В меру развитости их христианского сознания, право не воспринималось ни самодержцем, ни крепостным как чисто человеческое изобретение. В каждом своем жесте, принимающем или отвергающем освященные Церковью нормы человеческого общежития, и тот, и другой выбирали между добром и злом, то есть самоопределялись для Вечности. Это вносило в правовые отношения христианских теократических монархий новое, остающееся за видимыми кулисами внешне жесткого права, измерение, активно влияющее как на само право, так и на практику пользования им.
(65)
Итак, в основу земного града всегда кладется победа его основателя над своим ближним. На языке реальных исторических фактов это означает, что в основе структурирования исторического тела цивилизации из недр безликого, увязшего в борьбе за выживание примитивного общества лежит событие, отрицающее человека - земная победа господина над рабом. Эта победа призвана решить двуединую задачу: удовлетворить потребности господина, не ущемив при этом его внешней свободы, т.е. оставив в его распоряжении нерастраченный борьбой за выживание массив свободного времени. Именно это драгоценное пространство свободного времени (частично растрачиваемое бездарно) становится затем необходимым вместилищем многозвенных, не распорошенных экономической необходимостью политических и культурных жестов, созидающих цивилизацию, очерчивающих ее. Цена подобного решения проблемы в земном граде полностью возлагается на побежденную сторону - раба, который погружается во враждебную материю, выдвигается на передний край борьбы за существование. Следовательно, в основании земного града, в качестве «системообразующего», градосозидающего отношения лежит грех братоубийства, отрицание человека в другом человеке, преступление против Заповеди Божией: «Возлюби ближнего как самого себя».
(стр. 141)
Таким образом, трагедия и господина, и раба, мыслящих в категориях земного града, состоит в том, что оба ошибочно воспринимают себя в качестве фокальной точки мироздания, заземляя истину до счастья, ожидая истин в образах счастья, в то время, как истина в этом плененном злом мире облекается в форму Креста. Всячески избегая Креста, каждый из них хочет втянуть в воронку своего «Я» весь мир, и этот «сбитый прицел « мироощущений и действий обрекает их на историческое блуждание в трагическом лабиринте господства и рабства, удачи и поражения, победы и мести, в любом случае завершающемся смертью как тотальным поражением обоих, тотальной потерей. Каждому необходимо лишь внятно осознать тотальность поражения, наносимого смертью, всю радикальность обесценения положения граждан земного града в перспективе смерти (а подлинная культура как раз и должна проводить эту мужественную работу осмысления) , чтобы оказаться за шаг до принятия Благой Вести, всего за один выбор до Истины, Которая есть Христос, распятый и воскресший.
(150)
Вот, и я сама об этом тоже пишу,
Здесь справедлив и обратный ход мыслей - можно сказать, что сама цивилизация вырастает из имманентной человеку в его нынешнем падшем, но имеющем перспективу спасения, состоянии мерности его свободного движения перед Лицом Бога. В этой мерности нет ничего надуманного или искусственного, к ней нельзя ничего добавить и нельзя убавить - мысль Бога-Творца о человеке такова, что двигаться и расти он должен именно по этим направлениям: религиозному, культурно-познавательному, властно-правовому, семейному. Внешне запретить отдельные из этих направлений - все равно, что запретить человеку дышать - потребность, заложенная в нем, все равно пробьет себе дорогу в превращенных формах. Но все этьи направления сходятся в локальной точке его (человека) личности, которая свободна, т.е. имея принципиально оконтуренные Творцом перспективы движения, человек сам выбирает, как ему двигаться , приближаясь к Богу или удаляясь от него. Такое видение структуры цивилизации, как сложной социальной формы, в различных проекциях разворачивающий человеческую личность и как бы «растущей» из ее свободы, дает возможность проинтерпретировать проблему единства и дезинтеграции культурно-цивилизационной формы в категориях свободы и греха, столь тщательно избегаемых О.Шпенглером
(стр. 94_95)
Вся история церкви в период вселенских соборов свидетельствует, сколько энергии поглотило у греков это строительство. Весь шосударственный организм Византии содрогался под ударами догматических распрей. Стремление удержать некоторые формулы (особенно после Халкидонского собора) стоило империи отторжения ее старинных провинций - пишет сравнивая позиции Восточной и Западной церквей И.Д.Андреев. - Западная церковь при самом своем зарождении гораздо меньше интересуется идеями, волновавшими Восток. Зато она зорко следит за всем, что касается земного устроения и порядка. Здесь была выкована железная церковная организация, которая в средние века кладет к подножию церкви всю Западную Европу. Уже эта разница в основном направлении деятельности должна была порождать конфликты.
(стр. 122)
В истории христианских цивилизаций (и еврейского народа от исхода из Египта до распятия Спасителя) присутствуют два тока энергии, лицетворящие их: нисходящий от Бога и человеческое творческое усилие, расходящееся по направлениям, спектр которых был подробно проанализирован ранее. Выполнение человеком всех Божественных заповедей, его движение навстречу спасающему Христу делает достижимой синергию Божественной и человеческих энергий в каждом луче спектра, хотя и в разной мере. И все же человеческий момент, особенно выпукло проступающий в экономическом, политическом и культурном измерениях истории, всегда несовершенен, неполон, затруднен, всегда нуждается в определенных тварных ресурсах для разворачивания соответствующего жеста , количество которых ограничено с момента грехопадения
(стр. 129)
Увиденные таким образом цивилизации, со всеми их законами и стадиями развития, предстает перед исследователем как земная, тварная, человеческая среда, в которой призван развернуться и прорасти Богочеловеческий институт Церкви Христовой, вбирающий в себя поврежденные грехом и смертью человеческие «клетки» и в свободной синергии с ними преображающий их в облагодатствованное тело разлогого древа Вечной Жизни, возводящему их к новому небу и новой земле. В свою очередь, существуя и в исторической закваске цивилизации, Церковь предает ей устремленность в надмирное, в прорыв смертельных кордонов исказившего и заблокировавшего мир греха, на который2 (прорыв) ни экономика, ни культура, ни власть , ни история как таковые не способны.
(стр. 136)
Создание христианской цивилизации вытекает из естественного желания миллионов познавших Христа людей сообразовывать с Его заповедями все стороны своей жизни, и, ступив за пределы храма, не отдаляться от своего Спасителя. Христианская цивилизация вырастает в напряженнейшей борьбе многих поколений христиан за право по-христиански полноценно жить в истории, а не только умирать, исповедуя Христа перед чуждым Ему миром. Но в процессе христианизации важнейших сторон жизни происходит постепенный охват Церковью тех ее векторов, которые нельзя воцерковить до конца, линий исторической «гравитации», онтологически не совпадающих с поставленной Христом перед человеком эсхатологической сверхзадачей. Как уже подробно излагалось, по причине своей производности от первородного греха эти измерения бытия человека и истории (экономика и государственно-правовой срез) призваны во многом лишь блокировать его последствия и не имеют перспектив дления в Паруссии. Но спасающийся человек живет в них и, следовательно, их тоже нужно воцерковить, привести к общему с христианской доминантой спасения «знаменателю». Таким образом, в процессе воцерковлевания цивилизации происходит столкновение и «притирка» имманентного плана бытия (в котором с момента грехопадения и до Второго Пришествия Спасителя остается простор для действия князя мира сего) и эсхатологического, неотмирного, сообщаемого человеку свыше жизненного измерения, являемого Христом в Церкви. В процессе становления христианской цивилизации сходятся и частично совмещаются эсхатологическая реальность, открывающаяся в литургии, и конкретно-исторические, имманентные обстоятельства человеческого существования, оформляемые государством, экономическим строем, правом, культурой, семьей.
(стр. 158-159)
В результате все учение о последнем свершении предельно сузилось и стало рассматриваться в категориях юридического правосудия или же сентиментальной любви. «Совершенному человеку» не свойственно воспринимать и ценить коренящуюся в Священном Писании уверенность ранних христиан в том, что человек создан Богом с творческой целью, что он должен действовать в мире как царь, священник и пророк. Падение или неудача человека не устранила этого задания и назначения, , человек был искуплен , чтобы быть восстановленным в своем первоначальном достоинстве, исполнить свою роль и функцию в творении
(стр. 163)
В истории нет «нейтральных полос», есть лишь более или менее явные линии столкновений между добром и злом и их объективациями в соответствующих явлениях и институциях. Камень, вынутый из разбираемого на наших глазах здания православной цивилизации, недолго пролежит нетронутым - вскоре после того, как с него будет стерта мета , прямо или косвенно указывающая на вечную жизнь во Христе, он будет затесан под углом, позволяющего интегрировать его в конструкцию «нового мирового порядка».
Итак, христианская цивилизация создается как манифестация притязаний церковного народа на право полноценно (в полноте исполнения всех Божиих благословений и заповедей) жить в истории, а не только умирать в ней, будучи гонимыми за Христа. Таким образом, христианская цивилизация представляет собой дерзновенную попытку проложить в истории «царский» , срединный путь спасающихся душ ко Христу, альтернативный мученичеству, с одной стороны, и апостасии - с другой. Она возникает из естественного стремления воцерковляющихся людей привести по возможности все стороны своей жизни к «общему знаменателю» Христовой Правды, дабы избегнуть болезненных «маятниковых» метаний между Церковью и социумом, препятствующим жизни во Христе
(стр. 167)
Но, делая акцент на последнем, без сомнения краеугольном для верного понимания Церкви в истории тезисе, противники идеи православной цивилизации пытаются навязать нам «камерное» исповедание христианской веры. Фактически они говорят нам: «Уйдите из цивилизации - из экономики, образования, культуры и права, ибо ваше исповедание веры средствами цивилизации нарушает политкорректность». Нам кричат: «Не стяжайте собственность, не лезьте в образование и культуру, не трогайте законодательство, оставьте их «религиозно нейтральными». Но в истории нет «пространств безразличия», индифферентных к делу Христа. И если Церковь утратит контроль над собственностью (хотя бы на культовые сооружения, землю и необходимые средства производства) через несколько «шагов» цивилизационной инволюции найдутся те, кто предложит эту собственность лишенным средств существования Христианам в обмен на печать зверя. Если Церковь не будет оказывать влияния на право и культуру, государство под одобрительные возгласы расцерковленных масс рано или поздно объявит Ее вне закона, а с голубого экрана телевизора прозвучат призывы «Распни!»
Поэтому мы, православные Христиане, должны сражаться за «острова» своей цивилизации в океане апостасийного мира, если хотим жить с недвоящимся сердцем. И, выходя из Церкви «на работу свою», просматривая телепередачи, пытаясь ублажить жену и детей, призваны отдавать себе отчет , а не столкнемся ли мы здесь с чем то таким, что понемногу будет возводить стену между нами и Христом?
(стр. 169-170)
Таким образом, анализ развития отделившейся от Церкви цивилизации , не оставляющей ее важнейшие «срезы» нейтральными по отношению к перспективе спасения во Христе, выявляет достаточно жесткую историческую альтернативу: либо Церковь активно структурирует государственно-правовую, хозяйственную, культурную и семейную «среды» жизни своих членов, либо последние, став прибежищем земных идолов, разлагают церковный народ, подталкивая его к апостасии. Этот аргумент «от противного» делает неуместным для Христианина всякий историософский максимализм. Мы не можем приветствовать закрытость исторической Церкви по отношению к цивилизации под предлогом того, что экономика и политика по определению не могут быть приведены в соответствии с церковным идеалом. Скорее всего, к реалиям падшего в Адаме и ныне все еще лежащего во зле мира более подходит принцип выбора «наименьшего из зол». В соответствии с таким подходом, даже то в истории, что не соответствует идеалу святости, не является плохим: и государство, и частная собственность, и вытекающее из нее неравенство и сословно-иерархический строй могут быть также адекватны Промыслу Божию о Спасении людей, как и страстное зачатье и даже смерть человека в нынешних аномальных условиях. И потому все перечисленные атрибуты цивилизации вполне «законно» могут быть облечены в церковное благословение
(стр. 171)
Но настали века, когда Промысел Божий поставил перед Христианами новую для них и по-своему тоже весьма непростую задачу - научиться жить в истории во всей полноте Божественных благословений и заповедей, обращенных к человеку при его сотворении. Им предстояло, не отступая от Христа, не предавая Его, хозяйствовать и создавать семейный очаг, познавать Бога и мир, культурно транслируя этот опыт последующим поколениям, обеспечивать военную и юридическую защиту своего места в истории. Все это означало, что Господь призывал Христиан к воцерковлеванию всей полномерности человеческой жизни, а, следовательно - к созиданию христианской цивилизации во всей полноте ее деятельностных измерений.
О том. Что эта задача - обустроить историческое бытие членов Церкви при максимально серьезном отношении к Спасению души каждого - была трудноисполнимой (а некоторым представлялась неисполнимой в принципе) свидетельствует уход многих из наиболее цельных Христиан в пустыню.
(стр. 177)
Они взаимнопереплетены в рамках неизбежности их соработничества и встречи - монастырь окормляет христианский мир духовно, поддерживает его молитвой и частично оплодотворяет высокими образцами культуры, а христианская цивилизация «держит» монастырь демографически, экономически, защищает его от внешних посягательств и в какой-то мере со своей стороны «подпирает» образованием, культурой и т.д. Все это позволяет сделать вывод о том, что монастырь, пустыня хотя и превышает христианскую цивилизацию недосягаемым в миру уровнем подвига и обладает определенной автономией, все же неотделимы от феномена цивилизации или, точнее, не до конца отделимы от него
(178)
…необходимо не только быть способным умереть за Христа, но и способным жить со Христом в истории, проповедуя реальность Его Царства все новым и новым поколениям
(стр. 186_
Так откуда же взялся
Каковым бы ни был их (христианских цивилизаций) конец, мы должны оценивать их, прежде всего, как земную историческую колыбель Святых, навеки неразлучно соединившихся с Агнцем Божиим в Торжествующей Церкви. И тогда историческое крушение Византии в 1453 г., гибель сербского войска на Косовом поле во главе со св. князем Лазарем, равно как и крушение Русской Православной Цивилизации в страшном для нее ХХ веке перестанут быть в глазах исследователя единственным мерилом их истинности, ибо главным итогом их существования является то, что они позволили взрастить тысячи и сотни тысяч святых
(стр. 201)
Сколько бесценных зерен было собрано с российской нивы в Вечную Житницу Небесного Иерусалима - об этом до Страшного Суда знает лишь один Господь.
(стр. 204)
Нам предлагают «спасти» Православие ценой ценой учета опыта П Ватиканского Собора и протестантизма, переноски границ праведности и греха, легализации стремления к богатству и успеху в конкурентной борьбе и т.п. Трагедия состоит в том, что вот уже несколько столетий мы вовлечены в состязание не по христианским правилам и не с христианскими целями на финише. Во имя созидания Великой России наши предки заимствовали опыт апостасийной Западной Европы, во имя строительства коммунистического «рая на земле» они осуществили революцию, цареубийство, гонение на Церковь. Почему произошли недавние «цветные революции» в Грузии и у нас, в Украине? Чтобы жит было удобнее, комфортнее, безопаснее, как за «Шенгенской стенкой»
(стр. 211)
В свете этой дилеммы можно понять всю драматичность нынешнего этапа нашего предстояния западному апостасийному информационному обществучья система электронного контроля над людьми, сбора налогов, программа «звездных войн» и тому подобные инновации в конечном счете обеспечат его лидерам контроль над миром ( с какой плотностью охвата мировой территории - нам неведомо). Как и Петр ! в ХУШ веке, мы вынуждены отвечать на их вызовы ценой технико-технологического уподобления им , которое неизбежно влечет за собой и социально-культурное уподобление. Но все острее становится вопрос, до каких пор это уподобление может оставаться внешним, не затрагивающим молитвенного настроя жаждущей Спасения души, не снижающий необратимо горизонт ее духовного устроения?
(стр. 212)
Не подступаемся ли мы к порогу, за которым цивилизацию уже невозможно будет удержать в минимально приемлемых для Спасения человека рамках? Нынешняя апостасийная динамика состояния дел в мире требует неустанной духовной бдительности наших пастырей, ибо именно их устами Церковь должна будет безошибочно сказать верным о дне и часе их великого и последнего исхода из цивилизации в пустыню
(212)
В чем же все таки суть ошибки, если проблема поставлена верно, и решение предложено верное?
Или ошибка вкралась между постановкой проблемы и ее решением? Когда куда то непонятно как исчезло познание и творчество, превратившись в экономическую деятельность? И превратив таким образом сотворчество с Богом в борьбу за выживание? То есть в сугубо человеческие дела, к Божественному творчеству никакого отношения не имеющие?
И тогда действительно трудно различить разницу между винодельческим предприятием и нацистским концлагерем, что и порождает далее почти марксистскую терминологию при доказательстве конкурентности действующей модели?
И если человек из сотворца Творца превращается в борца за собственное выживание, то тогда действительно Церковь, принявшая деятельное участие в этом превращении, может посчитать плодами своей деятельности разве что тот факт, что святые еще не переводятся на этой грешной земле. Но разве без христианской цивилизации у нас было меньше святых?
И уже над прочитанной книгой размышляю в неком недоумении. Ведь вроде все правильно, и постановка задачи, и рассуждения, и предлагаемое решение, и его обоснование. Откуда ж взялся в духе епископа Диомида результат?
Если все было правильно
Вот, и я сама об этом тоже пишу,
В результате исторического процесса мир должен качественно преобразиться, обогатиться энергиями Бога, проводником которых призван стать человек - образ и подобие Божие, тварная личность, обладающая свободой воли. Сотворенность мира и человека по Божьему замыслу означает их необходимость из самих себя, из законов природы: сбывающееся на наших глазах чудо свободы постоянно доказывает, что человек (и мир вместе с ним) потенциально больше, чем они есть сейчас, они не статичны относительно своих собственных законов, устремлены к цели, трансцендентной человеку, миру, истории.
(стр. 9)
Цель его (нашего исследования) - попытаться вернуть в историческую картину видение великой перспективы Божнего Замысла о человеке и уже с позиции открывшегося смыслового горизонта придать земным обстоятельствам и сферам человеческой деятельности тот реальный масштаб, который они имеют в Богочеловеческом деле Спасения , не переоценив, но и не неодоценив их.
(стр. 12)
Автор выделяет пять проблем:
Умножение жизни;
Проблемы экономические, обусловленные «неконгруэнтностью», несоответствием структуры мирового вещества человеческим потребностям;
Третий вектор, повидимому единственный, не имеющий оснований в первозаповедях Божних. Это вектор защиты человека от потенциальной угрозы, таящейся в другом человеке.
Вектор познания и творчества
Вектор религиозного усилия, понимаемый как диалог Господа и человека
(стр. 17 - 19)
Приведенная выше мерность истории в основе своей восходит к Библейской традиции, которая повествует о том, что устремленность человеческого существования была задана Адаму и Еве еще до грехопадения в четырех заповедях Божних: умножения жизни, возделывания рая, познания мира и запрета на вкушение плодов от дерева познания добра и зла
(стр. 21)
Таким образом, с периода пребывания перволюдей в Эдеме основные характеристики и возможности человеческого бытия дважды меняются и оба раза радикально. Ни одна из Эдемских заповедей, очерчивающих призвание человека, при этом не теряет свою силу, но их реализация происходит в новых условиях
(стр. 24)
Окончательно восторжествовать над смертью может только Бог, но задача человека - не утонуть в этом теперь уже «разгерметизированном» грехом бытии до того, как Господь заронит в него семя подлинного бессмертия. Поэтому человек должен действовать в истории как минимум по трем направлениям, два из которых укоренены в Эдемских заповедях, хотя и скорректированы последствиями первородного греха. Это - продление человеческого рода ; труд по добыванию хлеба насущного - изменение вещества природы в соответствии с обоременившими человека потребностями; «блокирование» угрозы, которую склонный ко греху человек представляет для своего ближнего. Все три вектора не созидают под ногами человека непоколебимой бытийной тверди, но создают «спасательные круги», абсолютно необходимые ему для плаванья по полному штормовых угроз морю житейскому
(стр. 41)
Вот, и я сама об этом тоже пишу,
К сожалению, чаще всего, человек движется в экономической плоскости незаконным путем греха, влекущим его ко все большему удовлетворению потребностей (перерастающих в страсти), не подкрепленному личным трудовым усилием. В этом случае человек пытается поставить между собой и отрицательным полюсом другой вещи другого человека, который принял бы на себя удар ее «самостоятельности», дабы иметь возможность потреблять вещи, укрощенные чужими руками. Поскольку слишком многие хотят этого, вся экономическая история пронизана очень острой борьбой за распределение ролей, каждый хочет занять место у «южного», «ничтожного» полюса вещей, предоставив другим ранится об их «северную», самостоятельную сторону.
(стр. 45-46)
Так например, римский раб, используемый при производстве высококачественного вина, давит виноградины ногами, боря упругую «самостоятельность» винного материала под палящим солнцем , а виноградины, в свою очередь, бьют по ногам. Можно предположить, что этот человек испытывает боль, но ее нисколько не почувствует хозяин, который, взаимодействуя со сладкой «ничтожностью» оплаченного чужим страданием вина, извлечет из него лишь мелодию удовольствия. Или можно вспомнить немецкие концлагеря, где обреченных на смерть людей заставляли, сбивая ноги до мяса, разнашивать кирзовые сапоги для немецких солдат.
(стр. 56_
«Для государства Церковь есть часть его жизни, его совесть, его творческая сила, а для Церкви государство есть внешнее историческое оформление жизни того самого народа или народов, , который входит в Церковь» - отмечал о.Василий Зеньковский. Почти каждый член средневекового общества (имеется в виду христианская ойкумена - Византия, Русь, Западная Европа), входя в него через Крещенскую купель, был призван к восприятию существующего государственно-правового устройства как Богом данного, укорененного в Священном Писании, а своего места в этой иерархии - как особого «послушания», за выполнение которого он нес ответственность не столько перед обществом или своим ближним, сколько перед Самим Творцом. В меру развитости их христианского сознания, право не воспринималось ни самодержцем, ни крепостным как чисто человеческое изобретение. В каждом своем жесте, принимающем или отвергающем освященные Церковью нормы человеческого общежития, и тот, и другой выбирали между добром и злом, то есть самоопределялись для Вечности. Это вносило в правовые отношения христианских теократических монархий новое, остающееся за видимыми кулисами внешне жесткого права, измерение, активно влияющее как на само право, так и на практику пользования им.
(65)
Итак, в основу земного града всегда кладется победа его основателя над своим ближним. На языке реальных исторических фактов это означает, что в основе структурирования исторического тела цивилизации из недр безликого, увязшего в борьбе за выживание примитивного общества лежит событие, отрицающее человека - земная победа господина над рабом. Эта победа призвана решить двуединую задачу: удовлетворить потребности господина, не ущемив при этом его внешней свободы, т.е. оставив в его распоряжении нерастраченный борьбой за выживание массив свободного времени. Именно это драгоценное пространство свободного времени (частично растрачиваемое бездарно) становится затем необходимым вместилищем многозвенных, не распорошенных экономической необходимостью политических и культурных жестов, созидающих цивилизацию, очерчивающих ее. Цена подобного решения проблемы в земном граде полностью возлагается на побежденную сторону - раба, который погружается во враждебную материю, выдвигается на передний край борьбы за существование. Следовательно, в основании земного града, в качестве «системообразующего», градосозидающего отношения лежит грех братоубийства, отрицание человека в другом человеке, преступление против Заповеди Божией: «Возлюби ближнего как самого себя».
(стр. 141)
Таким образом, трагедия и господина, и раба, мыслящих в категориях земного града, состоит в том, что оба ошибочно воспринимают себя в качестве фокальной точки мироздания, заземляя истину до счастья, ожидая истин в образах счастья, в то время, как истина в этом плененном злом мире облекается в форму Креста. Всячески избегая Креста, каждый из них хочет втянуть в воронку своего «Я» весь мир, и этот «сбитый прицел « мироощущений и действий обрекает их на историческое блуждание в трагическом лабиринте господства и рабства, удачи и поражения, победы и мести, в любом случае завершающемся смертью как тотальным поражением обоих, тотальной потерей. Каждому необходимо лишь внятно осознать тотальность поражения, наносимого смертью, всю радикальность обесценения положения граждан земного града в перспективе смерти (а подлинная культура как раз и должна проводить эту мужественную работу осмысления) , чтобы оказаться за шаг до принятия Благой Вести, всего за один выбор до Истины, Которая есть Христос, распятый и воскресший.
(150)
Вот, и я сама об этом тоже пишу,
Здесь справедлив и обратный ход мыслей - можно сказать, что сама цивилизация вырастает из имманентной человеку в его нынешнем падшем, но имеющем перспективу спасения, состоянии мерности его свободного движения перед Лицом Бога. В этой мерности нет ничего надуманного или искусственного, к ней нельзя ничего добавить и нельзя убавить - мысль Бога-Творца о человеке такова, что двигаться и расти он должен именно по этим направлениям: религиозному, культурно-познавательному, властно-правовому, семейному. Внешне запретить отдельные из этих направлений - все равно, что запретить человеку дышать - потребность, заложенная в нем, все равно пробьет себе дорогу в превращенных формах. Но все этьи направления сходятся в локальной точке его (человека) личности, которая свободна, т.е. имея принципиально оконтуренные Творцом перспективы движения, человек сам выбирает, как ему двигаться , приближаясь к Богу или удаляясь от него. Такое видение структуры цивилизации, как сложной социальной формы, в различных проекциях разворачивающий человеческую личность и как бы «растущей» из ее свободы, дает возможность проинтерпретировать проблему единства и дезинтеграции культурно-цивилизационной формы в категориях свободы и греха, столь тщательно избегаемых О.Шпенглером
(стр. 94_95)
Вся история церкви в период вселенских соборов свидетельствует, сколько энергии поглотило у греков это строительство. Весь шосударственный организм Византии содрогался под ударами догматических распрей. Стремление удержать некоторые формулы (особенно после Халкидонского собора) стоило империи отторжения ее старинных провинций - пишет сравнивая позиции Восточной и Западной церквей И.Д.Андреев. - Западная церковь при самом своем зарождении гораздо меньше интересуется идеями, волновавшими Восток. Зато она зорко следит за всем, что касается земного устроения и порядка. Здесь была выкована железная церковная организация, которая в средние века кладет к подножию церкви всю Западную Европу. Уже эта разница в основном направлении деятельности должна была порождать конфликты.
(стр. 122)
В истории христианских цивилизаций (и еврейского народа от исхода из Египта до распятия Спасителя) присутствуют два тока энергии, лицетворящие их: нисходящий от Бога и человеческое творческое усилие, расходящееся по направлениям, спектр которых был подробно проанализирован ранее. Выполнение человеком всех Божественных заповедей, его движение навстречу спасающему Христу делает достижимой синергию Божественной и человеческих энергий в каждом луче спектра, хотя и в разной мере. И все же человеческий момент, особенно выпукло проступающий в экономическом, политическом и культурном измерениях истории, всегда несовершенен, неполон, затруднен, всегда нуждается в определенных тварных ресурсах для разворачивания соответствующего жеста , количество которых ограничено с момента грехопадения
(стр. 129)
Увиденные таким образом цивилизации, со всеми их законами и стадиями развития, предстает перед исследователем как земная, тварная, человеческая среда, в которой призван развернуться и прорасти Богочеловеческий институт Церкви Христовой, вбирающий в себя поврежденные грехом и смертью человеческие «клетки» и в свободной синергии с ними преображающий их в облагодатствованное тело разлогого древа Вечной Жизни, возводящему их к новому небу и новой земле. В свою очередь, существуя и в исторической закваске цивилизации, Церковь предает ей устремленность в надмирное, в прорыв смертельных кордонов исказившего и заблокировавшего мир греха, на который2 (прорыв) ни экономика, ни культура, ни власть , ни история как таковые не способны.
(стр. 136)
Создание христианской цивилизации вытекает из естественного желания миллионов познавших Христа людей сообразовывать с Его заповедями все стороны своей жизни, и, ступив за пределы храма, не отдаляться от своего Спасителя. Христианская цивилизация вырастает в напряженнейшей борьбе многих поколений христиан за право по-христиански полноценно жить в истории, а не только умирать, исповедуя Христа перед чуждым Ему миром. Но в процессе христианизации важнейших сторон жизни происходит постепенный охват Церковью тех ее векторов, которые нельзя воцерковить до конца, линий исторической «гравитации», онтологически не совпадающих с поставленной Христом перед человеком эсхатологической сверхзадачей. Как уже подробно излагалось, по причине своей производности от первородного греха эти измерения бытия человека и истории (экономика и государственно-правовой срез) призваны во многом лишь блокировать его последствия и не имеют перспектив дления в Паруссии. Но спасающийся человек живет в них и, следовательно, их тоже нужно воцерковить, привести к общему с христианской доминантой спасения «знаменателю». Таким образом, в процессе воцерковлевания цивилизации происходит столкновение и «притирка» имманентного плана бытия (в котором с момента грехопадения и до Второго Пришествия Спасителя остается простор для действия князя мира сего) и эсхатологического, неотмирного, сообщаемого человеку свыше жизненного измерения, являемого Христом в Церкви. В процессе становления христианской цивилизации сходятся и частично совмещаются эсхатологическая реальность, открывающаяся в литургии, и конкретно-исторические, имманентные обстоятельства человеческого существования, оформляемые государством, экономическим строем, правом, культурой, семьей.
(стр. 158-159)
В результате все учение о последнем свершении предельно сузилось и стало рассматриваться в категориях юридического правосудия или же сентиментальной любви. «Совершенному человеку» не свойственно воспринимать и ценить коренящуюся в Священном Писании уверенность ранних христиан в том, что человек создан Богом с творческой целью, что он должен действовать в мире как царь, священник и пророк. Падение или неудача человека не устранила этого задания и назначения, , человек был искуплен , чтобы быть восстановленным в своем первоначальном достоинстве, исполнить свою роль и функцию в творении
(стр. 163)
В истории нет «нейтральных полос», есть лишь более или менее явные линии столкновений между добром и злом и их объективациями в соответствующих явлениях и институциях. Камень, вынутый из разбираемого на наших глазах здания православной цивилизации, недолго пролежит нетронутым - вскоре после того, как с него будет стерта мета , прямо или косвенно указывающая на вечную жизнь во Христе, он будет затесан под углом, позволяющего интегрировать его в конструкцию «нового мирового порядка».
Итак, христианская цивилизация создается как манифестация притязаний церковного народа на право полноценно (в полноте исполнения всех Божиих благословений и заповедей) жить в истории, а не только умирать в ней, будучи гонимыми за Христа. Таким образом, христианская цивилизация представляет собой дерзновенную попытку проложить в истории «царский» , срединный путь спасающихся душ ко Христу, альтернативный мученичеству, с одной стороны, и апостасии - с другой. Она возникает из естественного стремления воцерковляющихся людей привести по возможности все стороны своей жизни к «общему знаменателю» Христовой Правды, дабы избегнуть болезненных «маятниковых» метаний между Церковью и социумом, препятствующим жизни во Христе
(стр. 167)
Но, делая акцент на последнем, без сомнения краеугольном для верного понимания Церкви в истории тезисе, противники идеи православной цивилизации пытаются навязать нам «камерное» исповедание христианской веры. Фактически они говорят нам: «Уйдите из цивилизации - из экономики, образования, культуры и права, ибо ваше исповедание веры средствами цивилизации нарушает политкорректность». Нам кричат: «Не стяжайте собственность, не лезьте в образование и культуру, не трогайте законодательство, оставьте их «религиозно нейтральными». Но в истории нет «пространств безразличия», индифферентных к делу Христа. И если Церковь утратит контроль над собственностью (хотя бы на культовые сооружения, землю и необходимые средства производства) через несколько «шагов» цивилизационной инволюции найдутся те, кто предложит эту собственность лишенным средств существования Христианам в обмен на печать зверя. Если Церковь не будет оказывать влияния на право и культуру, государство под одобрительные возгласы расцерковленных масс рано или поздно объявит Ее вне закона, а с голубого экрана телевизора прозвучат призывы «Распни!»
Поэтому мы, православные Христиане, должны сражаться за «острова» своей цивилизации в океане апостасийного мира, если хотим жить с недвоящимся сердцем. И, выходя из Церкви «на работу свою», просматривая телепередачи, пытаясь ублажить жену и детей, призваны отдавать себе отчет , а не столкнемся ли мы здесь с чем то таким, что понемногу будет возводить стену между нами и Христом?
(стр. 169-170)
Таким образом, анализ развития отделившейся от Церкви цивилизации , не оставляющей ее важнейшие «срезы» нейтральными по отношению к перспективе спасения во Христе, выявляет достаточно жесткую историческую альтернативу: либо Церковь активно структурирует государственно-правовую, хозяйственную, культурную и семейную «среды» жизни своих членов, либо последние, став прибежищем земных идолов, разлагают церковный народ, подталкивая его к апостасии. Этот аргумент «от противного» делает неуместным для Христианина всякий историософский максимализм. Мы не можем приветствовать закрытость исторической Церкви по отношению к цивилизации под предлогом того, что экономика и политика по определению не могут быть приведены в соответствии с церковным идеалом. Скорее всего, к реалиям падшего в Адаме и ныне все еще лежащего во зле мира более подходит принцип выбора «наименьшего из зол». В соответствии с таким подходом, даже то в истории, что не соответствует идеалу святости, не является плохим: и государство, и частная собственность, и вытекающее из нее неравенство и сословно-иерархический строй могут быть также адекватны Промыслу Божию о Спасении людей, как и страстное зачатье и даже смерть человека в нынешних аномальных условиях. И потому все перечисленные атрибуты цивилизации вполне «законно» могут быть облечены в церковное благословение
(стр. 171)
Но настали века, когда Промысел Божий поставил перед Христианами новую для них и по-своему тоже весьма непростую задачу - научиться жить в истории во всей полноте Божественных благословений и заповедей, обращенных к человеку при его сотворении. Им предстояло, не отступая от Христа, не предавая Его, хозяйствовать и создавать семейный очаг, познавать Бога и мир, культурно транслируя этот опыт последующим поколениям, обеспечивать военную и юридическую защиту своего места в истории. Все это означало, что Господь призывал Христиан к воцерковлеванию всей полномерности человеческой жизни, а, следовательно - к созиданию христианской цивилизации во всей полноте ее деятельностных измерений.
О том. Что эта задача - обустроить историческое бытие членов Церкви при максимально серьезном отношении к Спасению души каждого - была трудноисполнимой (а некоторым представлялась неисполнимой в принципе) свидетельствует уход многих из наиболее цельных Христиан в пустыню.
(стр. 177)
Они взаимнопереплетены в рамках неизбежности их соработничества и встречи - монастырь окормляет христианский мир духовно, поддерживает его молитвой и частично оплодотворяет высокими образцами культуры, а христианская цивилизация «держит» монастырь демографически, экономически, защищает его от внешних посягательств и в какой-то мере со своей стороны «подпирает» образованием, культурой и т.д. Все это позволяет сделать вывод о том, что монастырь, пустыня хотя и превышает христианскую цивилизацию недосягаемым в миру уровнем подвига и обладает определенной автономией, все же неотделимы от феномена цивилизации или, точнее, не до конца отделимы от него
(178)
…необходимо не только быть способным умереть за Христа, но и способным жить со Христом в истории, проповедуя реальность Его Царства все новым и новым поколениям
(стр. 186_
Так откуда же взялся
Каковым бы ни был их (христианских цивилизаций) конец, мы должны оценивать их, прежде всего, как земную историческую колыбель Святых, навеки неразлучно соединившихся с Агнцем Божиим в Торжествующей Церкви. И тогда историческое крушение Византии в 1453 г., гибель сербского войска на Косовом поле во главе со св. князем Лазарем, равно как и крушение Русской Православной Цивилизации в страшном для нее ХХ веке перестанут быть в глазах исследователя единственным мерилом их истинности, ибо главным итогом их существования является то, что они позволили взрастить тысячи и сотни тысяч святых
(стр. 201)
Сколько бесценных зерен было собрано с российской нивы в Вечную Житницу Небесного Иерусалима - об этом до Страшного Суда знает лишь один Господь.
(стр. 204)
Нам предлагают «спасти» Православие ценой ценой учета опыта П Ватиканского Собора и протестантизма, переноски границ праведности и греха, легализации стремления к богатству и успеху в конкурентной борьбе и т.п. Трагедия состоит в том, что вот уже несколько столетий мы вовлечены в состязание не по христианским правилам и не с христианскими целями на финише. Во имя созидания Великой России наши предки заимствовали опыт апостасийной Западной Европы, во имя строительства коммунистического «рая на земле» они осуществили революцию, цареубийство, гонение на Церковь. Почему произошли недавние «цветные революции» в Грузии и у нас, в Украине? Чтобы жит было удобнее, комфортнее, безопаснее, как за «Шенгенской стенкой»
(стр. 211)
В свете этой дилеммы можно понять всю драматичность нынешнего этапа нашего предстояния западному апостасийному информационному обществучья система электронного контроля над людьми, сбора налогов, программа «звездных войн» и тому подобные инновации в конечном счете обеспечат его лидерам контроль над миром ( с какой плотностью охвата мировой территории - нам неведомо). Как и Петр ! в ХУШ веке, мы вынуждены отвечать на их вызовы ценой технико-технологического уподобления им , которое неизбежно влечет за собой и социально-культурное уподобление. Но все острее становится вопрос, до каких пор это уподобление может оставаться внешним, не затрагивающим молитвенного настроя жаждущей Спасения души, не снижающий необратимо горизонт ее духовного устроения?
(стр. 212)
Не подступаемся ли мы к порогу, за которым цивилизацию уже невозможно будет удержать в минимально приемлемых для Спасения человека рамках? Нынешняя апостасийная динамика состояния дел в мире требует неустанной духовной бдительности наших пастырей, ибо именно их устами Церковь должна будет безошибочно сказать верным о дне и часе их великого и последнего исхода из цивилизации в пустыню
(212)
В чем же все таки суть ошибки, если проблема поставлена верно, и решение предложено верное?
Или ошибка вкралась между постановкой проблемы и ее решением? Когда куда то непонятно как исчезло познание и творчество, превратившись в экономическую деятельность? И превратив таким образом сотворчество с Богом в борьбу за выживание? То есть в сугубо человеческие дела, к Божественному творчеству никакого отношения не имеющие?
И тогда действительно трудно различить разницу между винодельческим предприятием и нацистским концлагерем, что и порождает далее почти марксистскую терминологию при доказательстве конкурентности действующей модели?
И если человек из сотворца Творца превращается в борца за собственное выживание, то тогда действительно Церковь, принявшая деятельное участие в этом превращении, может посчитать плодами своей деятельности разве что тот факт, что святые еще не переводятся на этой грешной земле. Но разве без христианской цивилизации у нас было меньше святых?