Apr 09, 2014 12:47
Как- то нерассуждающе мудро и пронзительно доверчиво обращается к «вечной памяти» православный обряд. Но давно просится на уста вопрос - не мне первому и не мне последнему, - почему это прошение лишь только о бездыханных, лежащих во гробе, не имущих вида? Почему не тех, чей «вид» только складывается для «вечной памяти»? Почему не о тех, кто в этот момент созидается Премудростью, веселящейся как художница в материнском чреве (см. Прем 8,30)? Почему лишь о «плавающих, путешествующих…» наша литургическая молитва, когда 95% населения земли никуда нее плывет, не путешествует, а если и передвигается по своим нуждам, то обычно немногим рискует. Доколе о давних неведомых мореплавателях под белыми парусами будет так беспокоится наш устав, хотя те паруса раздуваются сегодня лишь для туристической или спортивной забавы? Почему не о носящих, а, главное, носимых во чреве, то есть тех, кто принадлежит к самой слабой и угрожаемой части населения земли? Признаюсь, служа литургию и не нарушая ее чина, я сердцем выговариваю эту молитву. И если все мы будем повторять ее, то от избытка сердца заговорят и уста, и самый чин литургический прислушается к нашему голосу»
Священник Владимир Зелинский. «Наречение имени»