Бахытику на память
В юности чудеса случаются каждый день.
Человек так переполнен жизнью,
что захлебывается, тонет в бурном потоке,
жалуется: «Покой нам только снится»,
не замечая огромности и уникальности каждого мгновенья.
Знаменитая фраза из «Фауста»
кажется ему красивой, но абстрактной,
потому что чудным мгновеньям несть числа,
и кажется, что их поток никогда не иссякнет.
Так было и со мной.
Сейчас, из горькой зрелости,
оглядываясь на свою чудесную юность,
вновь и вновь вспоминаю дивное лето 9О-го.
Душное, душистое варево,
сонное полуденное марево.
Я выхожу из общежития Норвича,
и на изумрудной лужайке
под двухсотлетним дубом
вижу красивого дымчатого кота.
Лежит, пьет «Бурбон», жаждет ласки.
Подошла. Спрашиваю:
- Киса, ты кто?
В ответ мурлычет:
- Я поэт Бахыт Кенжеев.
Я ему:
- Первый раз слышу.
Знала, что обидится,
но по иллюзорному праву красивой женщины,
пнула животное. Впрочем, тут же раскаялась:
- Не сердись, давай поглажу.
Жадный до наслаждений, он подставил брюшко.
Вечером царапнулся в мою дверь:
«Приди, открой балкон, как небо тихо».
Чтобы он не разбудил мою дочь,
я пошла с ним гулять
по железнодорожной насыпи,
на задворках кампуса.
Безлунная знойная ночь горела звездами.
Беззвучно буйствовали светлячки,
Невидимые жабы рвали тишину на части
своими страстными воплями.
Котик, конечно, хотел на ручки,
но я была неумолима.
В надежде меня разжалобить, он читал стихи,
но слова не доходили до меня,
ибо до самой глубины души
я была потрясена божественным космическим хоралом.
Отчаявшись, котя сердито мяукнул:
- Вот ты сейчас идешь,
о чем-то думаешь
и не понимаешь того,
что эта прогулка никогда не повторится.
Ты всю жизнь потом будешь жалеть,
что была со мной так бессердечна.
В ответ я только усмехнулась.
И что же?
Двадцать лет спустя я думаю:
«Как мудр был поэт и как наивна была я».
Однако жизнь и судьба нас рассудили.
Я состарилась, а он все так же прекрасен,
все так же чуток к прелести мгновенья,
и в каждом своем стихотворении
ухитряется его не только остановить,
но и продлить до вечности.
Человек так переполнен жизнью,
что захлебывается, тонет в бурном потоке,
жалуется: «Покой нам только снится»,
не замечая огромности и уникальности каждого мгновенья.
Знаменитая фраза из «Фауста»
кажется ему красивой, но абстрактной,
потому что чудным мгновеньям несть числа,
и кажется, что их поток никогда не иссякнет.
Так было и со мной.
Сейчас, из горькой зрелости,
оглядываясь на свою чудесную юность,
вновь и вновь вспоминаю дивное лето 9О-го.
Душное, душистое варево,
сонное полуденное марево.
Я выхожу из общежития Норвича,
и на изумрудной лужайке
под двухсотлетним дубом
вижу красивого дымчатого кота.
Лежит, пьет «Бурбон», жаждет ласки.
Подошла. Спрашиваю:
- Киса, ты кто?
В ответ мурлычет:
- Я поэт Бахыт Кенжеев.
Я ему:
- Первый раз слышу.
Знала, что обидится,
но по иллюзорному праву красивой женщины,
пнула животное. Впрочем, тут же раскаялась:
- Не сердись, давай поглажу.
Жадный до наслаждений, он подставил брюшко.
Вечером царапнулся в мою дверь:
«Приди, открой балкон, как небо тихо».
Чтобы он не разбудил мою дочь,
я пошла с ним гулять
по железнодорожной насыпи,
на задворках кампуса.
Безлунная знойная ночь горела звездами.
Беззвучно буйствовали светлячки,
Невидимые жабы рвали тишину на части
своими страстными воплями.
Котик, конечно, хотел на ручки,
но я была неумолима.
В надежде меня разжалобить, он читал стихи,
но слова не доходили до меня,
ибо до самой глубины души
я была потрясена божественным космическим хоралом.
Отчаявшись, котя сердито мяукнул:
- Вот ты сейчас идешь,
о чем-то думаешь
и не понимаешь того,
что эта прогулка никогда не повторится.
Ты всю жизнь потом будешь жалеть,
что была со мной так бессердечна.
В ответ я только усмехнулась.
И что же?
Двадцать лет спустя я думаю:
«Как мудр был поэт и как наивна была я».
Однако жизнь и судьба нас рассудили.
Я состарилась, а он все так же прекрасен,
все так же чуток к прелести мгновенья,
и в каждом своем стихотворении
ухитряется его не только остановить,
но и продлить до вечности.