Всё всехнее
(статья и стишок - два в одном)
Всё всехнее
Может быть, дело в постмодернизме, что всё отовсюду понадёргано -
Не только в искусстве, а в самой жизни, но жизнь это не делает понадёжнее.
Человек, как стекло мозаичное, расформатированное мышление.
Кому это выгодно? - опричнине. И так поколение за поколением.
Витраж, конечно, цветной, красивый, декоративный и прикладной,
Но он не обладает такой силой, какой обладает сюжет и герой.
Если кусочки по смыслу не связаны, а просто элементы декора,
Что ж, можно увлекаться пёстрыми вазами, а к другому искусству придёшь нескоро.
Хомо-советикус, идейно выращенный - питательная среда для постмодернизма.
Всё всехнее - и мышление выхолощено, и сознание уже не призма.
Если бы всё всехнее опиралось на милосердие, на самое простое уважение к ближнему,
Как же все были добры, наверное, спешили делиться коврижками. (смайл)
Всё всехнее, вроде бы правильное в космическом масштабе, где всё растворится.
Но здесь на Земле ничего не уравнено. Всехнее - массам, а всё - единицам.
И тут возникает одно окошечко, не Овертона, а реальный выход:
Может не нужно серебряных ложечек или искать других выгод?
Если уже всё не нами оприходовано, а нам совет - держаться,
Какой же смысл становиться модными, упиваться глянцем?
Думаешь - взлетишь на социальном лифте, опустишься золотым парашютом?
Ан нет, у тебя другие прививки, понимание того, что круто.
Самое смешное, что те, кому - всё, плодятся в геометрической прогрессии.
Семейства, кланы… Куда их несёт? С повышенной температурой по Цельсию.
Они же, словно пауки в банке скоро пережрут друг друга,
И всё для них становится всехним - ямкой, потому что круговая порука.
Есть у меня одна мыслишка, что выходом может быть минимализм.
Не потому что аскетична слишком, а просто к этому приводит жизнь.
Это единственное, что они не могут себе позволить, ибо не унять аппетит.
У них свой идеал намусолен, намолен, хотя уже явно смердит.
В итоге, что там наверху, что здесь внизу всё готово для вечности.
Всё всехнее - обут и разут. Исчезает ощущение цельности.
Мне кажется, это релятивизм. И при нём, особо не бедствуя,
Можно сказать: такова жизнь и оправдать любое действие.
В этом и есть особый цинизм, как будто "принятие мира"
Всё списывает на то, чем жив организм и на хрена теперь лира.
Та самая лира, вспомним Пушкина, а он был прав на деле.
А что вспоминают? Лишь только кружку, няню и дуэли.
Я согласна, что всё переплетено, Мандельштам с Oxxxymiron-ом.
Но это не значит, что даже говно должно становиться законом.
Всё всехнее - это природа, но ей плевать на нашу делёжку,
Ей хорошо без человека-урода, она сама по себе матрёшка.
У человека не получается быть природой, особенно, если он в толпе,
Ещё и стремится менять погоду, а сам со свой природой в борьбе.
Он думает: всё всехнее - легко присвоить, гораздо труднее отдать,
И так происходит с начала Трои, и до и после опять.
И каждый хочет квартиру-ящик, спасаться в любви, красоте,
А Бог давно по конфессиям растащен и там разговоры не те.
Одна болтовня о скромности, святости и бизнес само собой,
Уже и грех говорить о ясности, дружить со своей головой.
И это, наверное, потому, что здесь таскаем своё тело,
Которому надо и пить, и есть, и в этом всё дело.
Про ничего не надо
Представь себе, что умерла -
Не попадаешь вилкой в шпроты,
Никак не выпить из горла,
А нет его и неохота.
Не нужен чай, не нужен ром,
Не говоря уже о виски.
И ты уже в краю ином,
Где Бах, Вивальди и Стравинский.
И хорошо бы, если так,
А то ведь можно оказаться,
Где Мандельштам и Пастернак,
Но для тебя там нет оваций.
У композиторов-то что?
Считаться можно их фанаткой.
А у поэтов твой фантом,
Как чай без сахара вприглядку.
Но ты решилась написать
И поискать своё местечко.
Не возвращаться же опять,
Туда-сюда мотаться вечно
По линии добра и зла -
Чужой извилистой неясной…
Что ж умерла, так умерла,
Зато не мучают соблазны.
И лучше просто слушать вальс
Сейчас, не нажимая клавиш,
Как будто снова родилась,
И снова ноты изучаешь.
И легче станет оттого,
Что ничего уже не надо.
Себе не надо ничего,
Совсем не надо ничего.
Ну… разве плитку шоколада.
Скажи себе: его люблю!
А так-то что мне всё земное?
Я не привязана к рублю,
Но шоколад меня устроит.
Представь шуршащую фольгу,
А не мученья рифмоплёта.
Писать я больше не могу!
И есть хочу, и жить охота.
Всё всехнее
Может быть, дело в постмодернизме, что всё отовсюду понадёргано -
Не только в искусстве, а в самой жизни, но жизнь это не делает понадёжнее.
Человек, как стекло мозаичное, расформатированное мышление.
Кому это выгодно? - опричнине. И так поколение за поколением.
Витраж, конечно, цветной, красивый, декоративный и прикладной,
Но он не обладает такой силой, какой обладает сюжет и герой.
Если кусочки по смыслу не связаны, а просто элементы декора,
Что ж, можно увлекаться пёстрыми вазами, а к другому искусству придёшь нескоро.
Хомо-советикус, идейно выращенный - питательная среда для постмодернизма.
Всё всехнее - и мышление выхолощено, и сознание уже не призма.
Если бы всё всехнее опиралось на милосердие, на самое простое уважение к ближнему,
Как же все были добры, наверное, спешили делиться коврижками. (смайл)
Всё всехнее, вроде бы правильное в космическом масштабе, где всё растворится.
Но здесь на Земле ничего не уравнено. Всехнее - массам, а всё - единицам.
И тут возникает одно окошечко, не Овертона, а реальный выход:
Может не нужно серебряных ложечек или искать других выгод?
Если уже всё не нами оприходовано, а нам совет - держаться,
Какой же смысл становиться модными, упиваться глянцем?
Думаешь - взлетишь на социальном лифте, опустишься золотым парашютом?
Ан нет, у тебя другие прививки, понимание того, что круто.
Самое смешное, что те, кому - всё, плодятся в геометрической прогрессии.
Семейства, кланы… Куда их несёт? С повышенной температурой по Цельсию.
Они же, словно пауки в банке скоро пережрут друг друга,
И всё для них становится всехним - ямкой, потому что круговая порука.
Есть у меня одна мыслишка, что выходом может быть минимализм.
Не потому что аскетична слишком, а просто к этому приводит жизнь.
Это единственное, что они не могут себе позволить, ибо не унять аппетит.
У них свой идеал намусолен, намолен, хотя уже явно смердит.
В итоге, что там наверху, что здесь внизу всё готово для вечности.
Всё всехнее - обут и разут. Исчезает ощущение цельности.
Мне кажется, это релятивизм. И при нём, особо не бедствуя,
Можно сказать: такова жизнь и оправдать любое действие.
В этом и есть особый цинизм, как будто "принятие мира"
Всё списывает на то, чем жив организм и на хрена теперь лира.
Та самая лира, вспомним Пушкина, а он был прав на деле.
А что вспоминают? Лишь только кружку, няню и дуэли.
Я согласна, что всё переплетено, Мандельштам с Oxxxymiron-ом.
Но это не значит, что даже говно должно становиться законом.
Всё всехнее - это природа, но ей плевать на нашу делёжку,
Ей хорошо без человека-урода, она сама по себе матрёшка.
У человека не получается быть природой, особенно, если он в толпе,
Ещё и стремится менять погоду, а сам со свой природой в борьбе.
Он думает: всё всехнее - легко присвоить, гораздо труднее отдать,
И так происходит с начала Трои, и до и после опять.
И каждый хочет квартиру-ящик, спасаться в любви, красоте,
А Бог давно по конфессиям растащен и там разговоры не те.
Одна болтовня о скромности, святости и бизнес само собой,
Уже и грех говорить о ясности, дружить со своей головой.
И это, наверное, потому, что здесь таскаем своё тело,
Которому надо и пить, и есть, и в этом всё дело.
Про ничего не надо
Представь себе, что умерла -
Не попадаешь вилкой в шпроты,
Никак не выпить из горла,
А нет его и неохота.
Не нужен чай, не нужен ром,
Не говоря уже о виски.
И ты уже в краю ином,
Где Бах, Вивальди и Стравинский.
И хорошо бы, если так,
А то ведь можно оказаться,
Где Мандельштам и Пастернак,
Но для тебя там нет оваций.
У композиторов-то что?
Считаться можно их фанаткой.
А у поэтов твой фантом,
Как чай без сахара вприглядку.
Но ты решилась написать
И поискать своё местечко.
Не возвращаться же опять,
Туда-сюда мотаться вечно
По линии добра и зла -
Чужой извилистой неясной…
Что ж умерла, так умерла,
Зато не мучают соблазны.
И лучше просто слушать вальс
Сейчас, не нажимая клавиш,
Как будто снова родилась,
И снова ноты изучаешь.
И легче станет оттого,
Что ничего уже не надо.
Себе не надо ничего,
Совсем не надо ничего.
Ну… разве плитку шоколада.
Скажи себе: его люблю!
А так-то что мне всё земное?
Я не привязана к рублю,
Но шоколад меня устроит.
Представь шуршащую фольгу,
А не мученья рифмоплёта.
Писать я больше не могу!
И есть хочу, и жить охота.