О, Салли!
Я сейчас проживаю в России
И здесь много прекрасных имён.
Но есть те, что мне трудно осилить,
В них какой-то нездешний трезвон.
Что бы руки мои не писали,
(Я и левой могу, если чо)
Обязательно втиснется Салли
Или Дженни, а я ни при чём.
Видно есть имена покрасивше,
С ними тексты поярче стократ.
Не поедет телега без рикши,
Рикша тоже втемяшится, гад!
С ним телега изящней повозки,
И в неё мой герой заряжён -
Не какой-нибудь Ванечка псковский,
А голодный оборванный Джон.
Эти джоны и дженни, и салли
Интереснее наших людей.
Они душу мою искусали!
И от этого стали родней.
Напевая тягучие блюзы,
Я вхожу в полутёмный подъезд,
Вижу светится саллина блуза,
А у юбки глубокий разрез.
Вижу как прижимается к Джону...
Я порадуюсь молча за них.
Это лучше, чем быть напряжённой,
Замечая чужой перепих.
Это лучше, чем видеть маньяков,
И, вспотев от душевных щедрот,
Я Рустаму снесу кулебяку.
Он, бедняга, в подвале живёт.
И здесь много прекрасных имён.
Но есть те, что мне трудно осилить,
В них какой-то нездешний трезвон.
Что бы руки мои не писали,
(Я и левой могу, если чо)
Обязательно втиснется Салли
Или Дженни, а я ни при чём.
Видно есть имена покрасивше,
С ними тексты поярче стократ.
Не поедет телега без рикши,
Рикша тоже втемяшится, гад!
С ним телега изящней повозки,
И в неё мой герой заряжён -
Не какой-нибудь Ванечка псковский,
А голодный оборванный Джон.
Эти джоны и дженни, и салли
Интереснее наших людей.
Они душу мою искусали!
И от этого стали родней.
Напевая тягучие блюзы,
Я вхожу в полутёмный подъезд,
Вижу светится саллина блуза,
А у юбки глубокий разрез.
Вижу как прижимается к Джону...
Я порадуюсь молча за них.
Это лучше, чем быть напряжённой,
Замечая чужой перепих.
Это лучше, чем видеть маньяков,
И, вспотев от душевных щедрот,
Я Рустаму снесу кулебяку.
Он, бедняга, в подвале живёт.