Наше советское детство: начало
В социалистической стране жизнь ребенка начиналась единственным возможным образом - с появления на свет. Начало жизни никогда не было и никогда не будет иным, однако с первого самостоятельного вдоха на нашу судьбу всегда влияют внешние обстоятельства.
В СССР все женщины рожали в родильных домах, и так называемые домашние роды были исключительным и почти несчастным случаем. Я не берусь утверждать, что так было повсеместно, и говорю о Москве и Ленинграде.
Доверие к медицине у советских граждан было полным. Мелкие недоразумения социального устройства, критиковавшиеся в сатирических публикациях и фельетонах, касались чего угодно, но не врачевания. Трудности в снабжении населения товарами, бесхозяйственность и другие отрицательные явления представлялись как временные и не влияющие на принципиальные преимущества социалистической доктрины. Люди могли посмеяться над очередью к врачу, но не над врачом, хотя доктора не старались быть приятными для пациентов.
Блестящий монолог Геннадия Хазанова «Дармоеды», в котором высмеивается поликлинический бюрократизм, появится много позже. Помните объявление «всем миллионерам срочно пройти флюорографию»? Оно - оттуда.
В конце 1960-х медицинская помощь не была объектом шуток.
Если все шло по плану, мать с новорожденным находились в родильном доме 8-9 дней, после чего их торжественно передавали на руки счастливой родне.
Роддом был закрытой медицинской организацией, куда лица мужского пола (кроме акушеров) не допускались ни под каким предлогом, поэтому впервые молодой папа мог рассмотреть своего ребенка только в день выписки.
Выписка была событием, касающимся семьи и самых близких друзей. Из нее не делали шоу, и даже специальной фотосъемки обычно не устраивали. Те, у кого был фотоаппарат, ограничивались одним-двумя кадрами.
А вот «Медицинскую книжку ребенка» выдавали всем.
Если у вас такой нет, спросите родителей, куда они ее дели.
Санитарное просвещение пропагандировало внимательное отношение к здоровью ребенка, но фокусировать родительское внимание должна была официальная медицина, представленная профессионалами, а не интернет, поэтому в книжке содержалась исчерпывающая информация о нормативах развития.
После того, как младенца приносили домой, ему не оставалось ничего другого, кроме как улыбаться и обзаводиться зубами.
Ни фотосессий с крылышками, ни крестин ему не устраивали - только расти и радуйся!
За своевременностью развития следили по той же книжке. Ускоренное развитие ребенка, смутно напоминающее популярное в те годы стремление выполнить «пятилетку в три дня», приветствовалось, а вот отставание вызывало тревогу.
В «Медицинской книжке» было сказано не только о том, как расти, но и чем болеть. Я добросовестно выполнила весь план, предначертанный мне советской педиатрией.
Исключение - болезни, от которых детей прививали в первые дни жизни.
Разумеется, об отказе родителей от вакцинации не могло быть и речи - эти вопросы относились к компетенции специалистов.
Укрепляющими здоровье младенца считались режим дня и свежий воздух. Все были убеждены в пользе прогулок.
Ассортимент колясок был скудным, и обычно они передавались по наследству.
Не знаю, чья досталась мне (возможно, она была новой), но я совершенно точно была не последним ее пассажиром.
За малышами ухаживали родители и родители родителей.
Оплачиваемый отпуск по беременности и родам, установленный декретом Совнаркома и потому называвшийся декретным, в конце шестидесятых годов продолжался 56 дней до рождения ребенка и столько же - после.
До исполнения ребенку одного года матери предоставлялся отпуск без сохранения заработной платы (это был «отпуск по уходу»), а далее малыша определяли в ясли или на попечение бабушек, если те вышли на пенсию.
Материнство позиционировалось как главное предназначение женщины, поэтому каждая выкручивалась, как умела.
Статус домохозяйки считался допустимым только для жен партийных функционеров и членов Союза писателей. В этих случаях считалось, что женщина посвятила жизнь своему супругу. Всем остальным надлежало посвящать жизнь производству.
Мысли о том, чтобы поручить ребенка няне, не возникало.
Институт нянь ассоциировался с Ариной Родионовной, и я до сих пор сомневаюсь, что имея нормального ребенка, стоит делегировать родительские функции посторонним людям.
Конечно, если у ребенка есть физические или психические отклонения, затрудняющие его пребывание в детском саду, приглашение няни будет оправданным. Но в советские годы система была выстроена таким образом, что всякий ребенок мог быть в коллективе, а всякий родитель - на работе. Ни фрилансеров, ни «удаленки» не существовало, мир был бинарным, состоящим из трудящихся и тунеядцев, а труд - правом, от которого нельзя было отказаться. Он предполагал регулярные усилия, общественную пользу и неизбежное налогообложение.
Конечно, все устраивались по-разному, и производительность труда оставляла желать лучшего, но сравнительно иных времен (не будем показывать на них пальцем) дела у трудящихся шли неплохо.
В нашей семье никогда не было неработающих бабушек, но моя мама и моя бабуля проявили чудеса организации времени: они обе продолжали работать (у мамы был сокращенный рабочий день и график, включающий выходные), но до пяти лет я воспитывалась дома. Благодаря тому, что они подменяли друг друга по расписанию, которому может позавидовать крупный транспортный узел, я жила припеваючи вплоть до осени 1973 года.
Осенью 1973-го я пошла в детский сад и продолжила жить припеваючи, но это был новый этап, который можно считать не началом, а продолжением…
В СССР все женщины рожали в родильных домах, и так называемые домашние роды были исключительным и почти несчастным случаем. Я не берусь утверждать, что так было повсеместно, и говорю о Москве и Ленинграде.
Доверие к медицине у советских граждан было полным. Мелкие недоразумения социального устройства, критиковавшиеся в сатирических публикациях и фельетонах, касались чего угодно, но не врачевания. Трудности в снабжении населения товарами, бесхозяйственность и другие отрицательные явления представлялись как временные и не влияющие на принципиальные преимущества социалистической доктрины. Люди могли посмеяться над очередью к врачу, но не над врачом, хотя доктора не старались быть приятными для пациентов.
Блестящий монолог Геннадия Хазанова «Дармоеды», в котором высмеивается поликлинический бюрократизм, появится много позже. Помните объявление «всем миллионерам срочно пройти флюорографию»? Оно - оттуда.
В конце 1960-х медицинская помощь не была объектом шуток.
Если все шло по плану, мать с новорожденным находились в родильном доме 8-9 дней, после чего их торжественно передавали на руки счастливой родне.
Роддом был закрытой медицинской организацией, куда лица мужского пола (кроме акушеров) не допускались ни под каким предлогом, поэтому впервые молодой папа мог рассмотреть своего ребенка только в день выписки.
Выписка была событием, касающимся семьи и самых близких друзей. Из нее не делали шоу, и даже специальной фотосъемки обычно не устраивали. Те, у кого был фотоаппарат, ограничивались одним-двумя кадрами.
А вот «Медицинскую книжку ребенка» выдавали всем.
Если у вас такой нет, спросите родителей, куда они ее дели.
Санитарное просвещение пропагандировало внимательное отношение к здоровью ребенка, но фокусировать родительское внимание должна была официальная медицина, представленная профессионалами, а не интернет, поэтому в книжке содержалась исчерпывающая информация о нормативах развития.
После того, как младенца приносили домой, ему не оставалось ничего другого, кроме как улыбаться и обзаводиться зубами.
Ни фотосессий с крылышками, ни крестин ему не устраивали - только расти и радуйся!
За своевременностью развития следили по той же книжке. Ускоренное развитие ребенка, смутно напоминающее популярное в те годы стремление выполнить «пятилетку в три дня», приветствовалось, а вот отставание вызывало тревогу.
В «Медицинской книжке» было сказано не только о том, как расти, но и чем болеть. Я добросовестно выполнила весь план, предначертанный мне советской педиатрией.
Исключение - болезни, от которых детей прививали в первые дни жизни.
Разумеется, об отказе родителей от вакцинации не могло быть и речи - эти вопросы относились к компетенции специалистов.
Укрепляющими здоровье младенца считались режим дня и свежий воздух. Все были убеждены в пользе прогулок.
Ассортимент колясок был скудным, и обычно они передавались по наследству.
Не знаю, чья досталась мне (возможно, она была новой), но я совершенно точно была не последним ее пассажиром.
За малышами ухаживали родители и родители родителей.
Оплачиваемый отпуск по беременности и родам, установленный декретом Совнаркома и потому называвшийся декретным, в конце шестидесятых годов продолжался 56 дней до рождения ребенка и столько же - после.
До исполнения ребенку одного года матери предоставлялся отпуск без сохранения заработной платы (это был «отпуск по уходу»), а далее малыша определяли в ясли или на попечение бабушек, если те вышли на пенсию.
Материнство позиционировалось как главное предназначение женщины, поэтому каждая выкручивалась, как умела.
Статус домохозяйки считался допустимым только для жен партийных функционеров и членов Союза писателей. В этих случаях считалось, что женщина посвятила жизнь своему супругу. Всем остальным надлежало посвящать жизнь производству.
Мысли о том, чтобы поручить ребенка няне, не возникало.
Институт нянь ассоциировался с Ариной Родионовной, и я до сих пор сомневаюсь, что имея нормального ребенка, стоит делегировать родительские функции посторонним людям.
Конечно, если у ребенка есть физические или психические отклонения, затрудняющие его пребывание в детском саду, приглашение няни будет оправданным. Но в советские годы система была выстроена таким образом, что всякий ребенок мог быть в коллективе, а всякий родитель - на работе. Ни фрилансеров, ни «удаленки» не существовало, мир был бинарным, состоящим из трудящихся и тунеядцев, а труд - правом, от которого нельзя было отказаться. Он предполагал регулярные усилия, общественную пользу и неизбежное налогообложение.
Конечно, все устраивались по-разному, и производительность труда оставляла желать лучшего, но сравнительно иных времен (не будем показывать на них пальцем) дела у трудящихся шли неплохо.
В нашей семье никогда не было неработающих бабушек, но моя мама и моя бабуля проявили чудеса организации времени: они обе продолжали работать (у мамы был сокращенный рабочий день и график, включающий выходные), но до пяти лет я воспитывалась дома. Благодаря тому, что они подменяли друг друга по расписанию, которому может позавидовать крупный транспортный узел, я жила припеваючи вплоть до осени 1973 года.
Осенью 1973-го я пошла в детский сад и продолжила жить припеваючи, но это был новый этап, который можно считать не началом, а продолжением…