Вчера мне довелось побывать на одном торжественном мероприятии, которое произвело на меня яркое впечатление. Эта яркость связана не с масштабностью события (хотя восьмидесятилетие крупного научного центра - дата, достойная уважения), а с субъективной переработкой увиденного и услышанного.
Несмотря на внушительное количество научно-практических конференций, касающихся широкого спектра моей профессиональной проблематики, я посещаю их не слишком часто. В последнее время я стала очень разборчивой и предпочитаю не тратить время на выслушивание докладов, которые не представляются мне интересными, даже если к научному форуму можно присоединиться онлайн.
Из недавних удач - посещение конференции, посвященной медицинским музеям, и вчерашнее мероприятие, подарившее мне теплые встречи с коллегами, с которыми я редко вижусь.
Все эти восторженные и искренние «ой, привет! рад тебя видеть! как дела?», за которыми следуют дружеские объятия и желание поболтать о насущном, так приятны!
Неформального общения не хватает всем, но еще больше не хватает времени на него…
И конференции, подобные вчерашней - чудесная возможность ненадолго нырнуть в наше общее профессиональное прошлое и, вынырнув из него, разбежаться по делам. Такие ныряния, при их кажущейся бесполезности, чрезвычайно важны. Они не только создают ощущение непрерывности бытия и общности с единомышленниками, но и нередко позволяют быстро решить серьезные проблемы. Находясь в доверительно-приятельских отношениях, мы всегда приходим на помощь друг другу, и в ряде случаев эта помощь бывает жизненно-необходимой.
Среди тех, кто работает в психиатрии, я чувствую себя как среди близких друзей. Мы говорим на одном языке, мы свободны от стигматизации, мы видим общие цели. Согласитесь, от такого нельзя не вдохновиться.
Итак, про главные впечатления.
Свой восьмидесятилетней юбилей центр психического здоровья решил отпраздновать в родных стенах, а эти стены мало того, что бережно хранят в себе все архитектурные черты, присущие последней трети ХХ века, еще и находятся в том районе, где я жила в
школьные годы.
Здесь я проводила будни, а выходные и каникулы - на «Пионерской».
Первым изменением, которое бросилось мне в глаза, стала платформа: теперь на ней установлены табло, указывающие время до прибытия поезда.
Второе (почти) потрясение - огромный торгово-развлекательный центр на выходе.
Он появился перед моим взором столь внезапно и так внушительно, что я не сразу вспомнила, что находилось на его месте раньше.
Но местность в целом показалась мне аккуратной и очень зеленой.
Наверняка, в школьные годы она была еще зеленее, но тогда я не обращала внимание на такие моменты.
Удивительно, но после долгой разлуки все показалось мне прежним и хорошо знакомым - таким, будто и не минуло несколько десятилетий.
Только на месте каменной доски почета с фотокарточками передовиков производства теперь высится солидная постройка, а здание райкома партии, в котором 11 ноября 1982 года меня
приняли в ряды всесоюзной комсомольской организации, украшают изящные завитки колючей проволоки.
Интересно, что в нем находится? Вряд ли райком?
Сама конференция ненамеренно была выполнена в стиле ретро. К такому восприятию располагала общая «домашняя» атмосфера и сценарий, густо нашпигованный приветствиями.
Кто-то зачитывал поздравительные адреса с трибуны, кто-то выбирал формат душевного разговора и обращался к аудитории из зала.
Мне второй вариант понравился больше, хотя протокол предусматривает приоритет первого.
Мы с коллегой несколько раз выходили из зала (попить кофе и поболтать с другими коллегами). Возвращаясь, мы садились на другие места - те, проход к которым не причинял беспокойства присутствующим, благодаря чему посмотрели юбилейное действо с разных ракурсов.
Приглашенные дарили, в основном, букеты, книги собственного авторства и картины. В некоторых случаях они были тоже написаны собственноручно. Только одна психиатрическая больница вручила часы.
Несмотря на то, что поздравительная часть казалась бесконечной, она сменилась докладами.
Научный центр психического здоровья всегда тяготел к классическим трактовкам (то есть к концепции биологической природы психических расстройств), но вчера эта позиция, по существу, идущая вразрез с современными представлениями, выглядела беззащитно и по-своему трогательно.
Но, к чести публики, она уважительно отнеслась ко всем докладчикам, включая мэтров «большой» отечественной психиатрии, которые в силу очень преклонного возраста (на десятом десятке жизни!) не могли читать доклады громко и выразительно.
Временами мы не разбирали ни слова, но сам факт вразумительного выступления, в котором мысли (судя по распознаваемым ушами фрагментам фраз) излагались последовательно и аргументированно, вызывал у нас восторг.
Некоторым докладчикам хотелось искренне крикнуть «браво!». В их сообщениях было много нового и интересного, а психиатрическая наука представлялась как теоретическая опора живой медицинской практики.
Поскольку обилие поздравительных речей закономерно привело к значительному превышению регламента, основной перерыв сократили до двадцати минут, но перед ним все-таки состоялась самая короткая часть конференции, по поводу которой мне бы хотелось задать вам один вопрос.
Эта часть, вдохновившая меня на заглавие поста, заключалась в открытии мемориальных досок, посвященных бывшим руководителям научного центра.
После того, как все выстроились полукругом (мы с коллегой совершенно случайно оказались в центре событий), к присутствующим обратилась директор учреждения.
Судя по словам из короткой речи, предварявшей открытие, заказчики и сами были не вполне удовлетворены результатом, и не ждали единодушного одобрения от собравшихся.
Во всяком случае, прежде чем сдернуть ткань, которой до торжественного момента были задрапированы мемориальные доски, директор центра отметила, что, когда они (вероятно, имелись в виду ближайшие коллеги покойных) увидели результат, то долго гадали «похожи или нет», и лишь спустя некоторое время начали усматривать в копиях сходство с оригиналами.
Забегая вперед, скажу: мне показалось, что они приняли желаемое за действительное…
Ее слова звучали как извинение, что создало некоторое напряжение, которое состояло не из предвкушения, а, скорее, скорее из недоумения и волнения.
И вот наконец ткань обнажила то, что за ней скрывалось…
«Наградой» создателям, уныло стоявшим сбоку от своих произведений, стала красноречивая тишина…
Через несколько секунд директор нерешительно спросила аудиторию: «Ну как? Похожи? Хоть немножко? Только честно, пожалуйста!».
Если честно, мне было ее искренне жаль. Во-первых, потому что она очень милая, умная и тактичная женщина, и во-вторых, потому что создать из металла или камня живой портрет - невыполнимая задача.
Почему люди ждут, что горельеф или барельеф произведут эффект встречи с реальным человеком?
Собравшиеся, получившие карт-бланш на откровенность, признались: нет, не похожи.
Особенно непохожим им показался правый барельеф… Если по поводу левого кое-кто уверял, что видит очевидное сходство, то во втором случае подавляющее большинство вздыхали о его отсутствии.
Я уверена, что причина расхождений проста: условно «похожего» человека присутствующие видели на фотокарточках, а «совершенно непохожего» - вживую.
Конечно, живое лицо, полное мимики и эмоций, никогда не сможет воплотиться в меди или мраморе.
И если такое удается отдельным скульпторам, то они - гении.
Наиболее критически настроенные гости приводили в качестве удачного примера бюст выдающегося психиатра Гиляровского, расположенный напротив новоиспеченных мемориальных досок.
«Вот, - говорили они, - полюбуйтесь! Видите, какое портретное сходство?».
Мне кажется, что такое сравнение некорректно. Василий Алексеевич скончался в 1959 году. Кто из восхищавшихся видел его? Никто! Не понятно, каким образом они усматривают сходство.
А как вы думаете: стоит ожидать от барельефа такого портретного сходства, которое может создать эффект встречи с умершим человеком? Или во всех случаях надо делать скидку на невыполнимость подобной задачи?
Poll