Дорога в дурдом
Лицо мальчика, сидящего напротив меня и моей случайной автобусной попутчицы, выражало глубокую печаль, но чем дольше его наставляла мать, тем заметнее эта печаль трансформировалась в разочарование, а детское лицо становилось взрослее и равнодушнее.
У детей редко встречаются такие отстраненные лица. Обычно их можно увидеть у тех, чья старость является синонимом разочарования.
Думаю, юный пассажир наперед знал, чем завершится дискуссия с родительницей, и потому даже не пытался в нее вступать.
- Что значит «устал»? Где ты вообще слышал это слово - устал? Я когда-нибудь говорю, что устала? А папа? Если мы с папой будем что-то делать только, когда не устали, у тебя вообще ничего не будет. Ни айфона, ни наушников, ни майнкрафта, ни карманных денег - ничего. Понимаешь?
Мальчик молчал, глядя в одну точку.
Мать сочла отсутствие возражений за шанс на успех и продолжила.
- Устать ты можешь только тогда, когда все сделаешь. Сначала немецкий, плавание, арфа, уроки, а потом уже «устал», а не наоборот.
В поиске дополнительных аргументов женщина взяла короткую паузу.
- Как идти в Макдональдс, так ты не устал, а как на арфу - устал.
Мальчик продолжал молчать, но упоминание струнного инструмента вызвало едва заметную гримасу отчаяния.
- У каждого человека должно быть дело. Иначе это совершенно никчемное существование. Жизнь не может состоять только из игр и переваривания пищи, - решительно резюмировала мать.
Бегло оценив субтильное телосложение мальчика, я убедилась в отсутствии оснований для упрека в чревоугодии. Либо он вообще ничего не ест, либо у него такой стремительный метаболизм, что от съеденного не остается и следа, но я сомневаюсь, что его аппетит опережает любовь к арфе.
- Если ты так устал, что не можешь заниматься своими делами, то и нечего жить. Зачем ты живешь? Ты хоть раз об этом задумывался?
Поворот от бытовой нотации к экзистенциальным рассуждениям стал для нас с попутчицей, старательно делавших вид, будто мы ничего не слышим, неожиданным.
Правым боком я почувствовала легкий толчок, но решила, что мне показалось.
- Твои обязанности - это не просто обязанности. Это и есть твоя жизнь, - пояснила мать, обращаясь к сыну, но как будто бы для нас.
- Если ты устал в пятом классе, то что же будет дальше?
Упоминание будущего вызвало у мальчика примерно ту же реакцию, что арфа: по лицу проскользнула тревожная настороженность, быстро сменившаяся привычным равнодушием.
- Ты должен хорошенько подумать, зачем живешь, - поручила мать.
Пятиклассник едва заметно вздохнул, и, пожалуй, это был первый признак того, что он еще жив.
В тот же момент я ощутила повторный толчок в правый бок, и снова подумала: «Показалось».
Пол-остановки мы проехали в тишине. Но мать не унималась:
- Ты эти разговоры про усталость прекрати, понял? Сначала немецкий, арфа и плавание, а потом…если хочешь, уставай. И уроки, само собой. Это твоя жизнь на ближайшие годы. А иначе какой смысл вообще…ой, наша! Давай быстрее!
Мать схватила сумку и кинулась к выходу. Ребенок послушно последовал за ней.
Я ощутила еще один, третий по счету, толчок в бок и повернула голову вправо.
Моя попутчица немедленно заговорила, а я убедилась, что прикосновения не были иллюзией: легкими толчками она привлекала мое внимание к ключевым моментам монолога.
- Вы слышали, да? Это же ужас! А потом будет таскать его по психологам! Это в лучшем случае, кстати.
- Да, - сочувственно кивнула я в надежде оперативно завершить обсуждение.
- При такой мамаше ему одна дорога - в дурдом. Его там примут с распростертыми объятьями. Если он, конечно, раньше не повесится. В лучшем случае всю жизнь будет ходить по психологам.
- Да, не исключено, - я попыталась трагически улыбнуться.
- Вы знаете, какой это каторжный труд - быть психологом? У меня дочка психолог. Как в ковид перешли на удаленку, я поняла, какой это каторжный труд. Иногда слышу ее разговоры с клиентами… Кошмар. Один негатив, один негатив… И весь свой негатив они тащат ей. А она слушает, пытается им помочь.
Я кивнула.
Попутчица продолжила:
- Что у людей в голове вообще? Одни опилки! У них, наверно, вот такие же мамаши ненормальные были, а своих мозгов как не было, так и нет.
Взятая ею пауза предполагала, что я перестану понимающе отмалчиваться и заговорю.
- Да, у многих есть психологические проблемы, - заметила я.
- Ой, не то слово, не то слово!.. Но какой же это каторжный труд…
- Да, непростая профессия.
- Не то слово. Тяжелейшая. Хуже только в ритуальном зале. Хотя негатива и там, и там одинаково. Как у меня дочка от него с ума не сошла, я не знаю.
- Наверно, она выбрала профессию по призванию, - предположила я.
А что тут еще скажешь? Тема профессиональной нагрузки явно не для автобусной конференции.
Однако моя фраза оказалась очень кстати, что подтвердила попутчица:
- Да, без призвания с таким количеством негатива справиться невозможно. И без нормальной психики. А этому (она кивнула в сторону опустевшего места) одна дорога - в дурдом …
На следующей остановке я вышла.
У детей редко встречаются такие отстраненные лица. Обычно их можно увидеть у тех, чья старость является синонимом разочарования.
Думаю, юный пассажир наперед знал, чем завершится дискуссия с родительницей, и потому даже не пытался в нее вступать.
- Что значит «устал»? Где ты вообще слышал это слово - устал? Я когда-нибудь говорю, что устала? А папа? Если мы с папой будем что-то делать только, когда не устали, у тебя вообще ничего не будет. Ни айфона, ни наушников, ни майнкрафта, ни карманных денег - ничего. Понимаешь?
Мальчик молчал, глядя в одну точку.
Мать сочла отсутствие возражений за шанс на успех и продолжила.
- Устать ты можешь только тогда, когда все сделаешь. Сначала немецкий, плавание, арфа, уроки, а потом уже «устал», а не наоборот.
В поиске дополнительных аргументов женщина взяла короткую паузу.
- Как идти в Макдональдс, так ты не устал, а как на арфу - устал.
Мальчик продолжал молчать, но упоминание струнного инструмента вызвало едва заметную гримасу отчаяния.
- У каждого человека должно быть дело. Иначе это совершенно никчемное существование. Жизнь не может состоять только из игр и переваривания пищи, - решительно резюмировала мать.
Бегло оценив субтильное телосложение мальчика, я убедилась в отсутствии оснований для упрека в чревоугодии. Либо он вообще ничего не ест, либо у него такой стремительный метаболизм, что от съеденного не остается и следа, но я сомневаюсь, что его аппетит опережает любовь к арфе.
- Если ты так устал, что не можешь заниматься своими делами, то и нечего жить. Зачем ты живешь? Ты хоть раз об этом задумывался?
Поворот от бытовой нотации к экзистенциальным рассуждениям стал для нас с попутчицей, старательно делавших вид, будто мы ничего не слышим, неожиданным.
Правым боком я почувствовала легкий толчок, но решила, что мне показалось.
- Твои обязанности - это не просто обязанности. Это и есть твоя жизнь, - пояснила мать, обращаясь к сыну, но как будто бы для нас.
- Если ты устал в пятом классе, то что же будет дальше?
Упоминание будущего вызвало у мальчика примерно ту же реакцию, что арфа: по лицу проскользнула тревожная настороженность, быстро сменившаяся привычным равнодушием.
- Ты должен хорошенько подумать, зачем живешь, - поручила мать.
Пятиклассник едва заметно вздохнул, и, пожалуй, это был первый признак того, что он еще жив.
В тот же момент я ощутила повторный толчок в правый бок, и снова подумала: «Показалось».
Пол-остановки мы проехали в тишине. Но мать не унималась:
- Ты эти разговоры про усталость прекрати, понял? Сначала немецкий, арфа и плавание, а потом…если хочешь, уставай. И уроки, само собой. Это твоя жизнь на ближайшие годы. А иначе какой смысл вообще…ой, наша! Давай быстрее!
Мать схватила сумку и кинулась к выходу. Ребенок послушно последовал за ней.
Я ощутила еще один, третий по счету, толчок в бок и повернула голову вправо.
Моя попутчица немедленно заговорила, а я убедилась, что прикосновения не были иллюзией: легкими толчками она привлекала мое внимание к ключевым моментам монолога.
- Вы слышали, да? Это же ужас! А потом будет таскать его по психологам! Это в лучшем случае, кстати.
- Да, - сочувственно кивнула я в надежде оперативно завершить обсуждение.
- При такой мамаше ему одна дорога - в дурдом. Его там примут с распростертыми объятьями. Если он, конечно, раньше не повесится. В лучшем случае всю жизнь будет ходить по психологам.
- Да, не исключено, - я попыталась трагически улыбнуться.
- Вы знаете, какой это каторжный труд - быть психологом? У меня дочка психолог. Как в ковид перешли на удаленку, я поняла, какой это каторжный труд. Иногда слышу ее разговоры с клиентами… Кошмар. Один негатив, один негатив… И весь свой негатив они тащат ей. А она слушает, пытается им помочь.
Я кивнула.
Попутчица продолжила:
- Что у людей в голове вообще? Одни опилки! У них, наверно, вот такие же мамаши ненормальные были, а своих мозгов как не было, так и нет.
Взятая ею пауза предполагала, что я перестану понимающе отмалчиваться и заговорю.
- Да, у многих есть психологические проблемы, - заметила я.
- Ой, не то слово, не то слово!.. Но какой же это каторжный труд…
- Да, непростая профессия.
- Не то слово. Тяжелейшая. Хуже только в ритуальном зале. Хотя негатива и там, и там одинаково. Как у меня дочка от него с ума не сошла, я не знаю.
- Наверно, она выбрала профессию по призванию, - предположила я.
А что тут еще скажешь? Тема профессиональной нагрузки явно не для автобусной конференции.
Однако моя фраза оказалась очень кстати, что подтвердила попутчица:
- Да, без призвания с таким количеством негатива справиться невозможно. И без нормальной психики. А этому (она кивнула в сторону опустевшего места) одна дорога - в дурдом …
На следующей остановке я вышла.
