Мини.
Душещипательная миниатюра, которая не влезла в основной текст цикла "Линейка сказок", откопана сегодня в черновиках. Суть интриги здесь и далее.
Я просыпаюсь и открываю глаза от света. Свет очень яркий, нестерпимо солнечный, и я невольно щурюсь, пока глаза не привыкают к залитому солнцем миру. Я лежу на лугу, в мягкой, сухой, теплой траве. Несмотря на нестерпимость света, жары нет: мне тепло и хорошо, и не хочется вставать. Я лежу, смотрю вверх, в шевеление травинок над лицом, пронизанное солнечными бликами. Я откуда-то знаю, что лежу на невысоком пригорке, головой почти на вершине. И почти соприкасаясь со мной головой, на противоположном склоне этого же пригорка лежит Гортик. Мы лежим и молчим, и вокруг тихо колышется луг, стрекочут какие-то деловитые насекомые, ветерок клонит травы.
- А что, Горт, - говорю я, - не завалиться ли нам сейчас в какое-нибудь веселенькое местечко? Раз уж ты тут. Дунем, девочку на двоих возьмем… Я угощаю. А?
Гортик тихо усмехается.
- Ты, Киса, смешной такой, - говорит, и в голосе улыбка. - Кто же мертвых девочками соблазняет? Тем более если они при жизни так девственниками и остались.
- Да ты что, - говорю я. - Это, что ли, действительно правда. Как жаль.
Он улыбается: я слышу это по дыханию.
- Все это такие пустяки, - говорит он.
- Слушай, Горт, а как же ты меня так ловко изнасиловал тогда?
- Так в игре же, - отзывается он. - Не в реале.
- А какая разница?.. Уж очень это у тебя гладко вышло. Впрочем, ерунда. Значит, нам отсюда нельзя уйти. Ну и ладно. И тут хорошо.
- Угу, - говорит он, и мы некоторое время согласно молчим.
- Ты злишься на меня? - наконец спрашиваю я.
- Это не злость, - отзывается он. - Это боль. Я любил тебя, я завидовал тебе. Ты был… таким ослепительным. Вот этот свет - твоих рук дело, обычно тут потемнее. Я именно от зависти к этому свету потерял голову.
- Нет чтобы самому попытаться почадить хотя бы, - говорю я, и он кивает: трава колышется и щекочет макушку.
- Так что, - снова спрашиваю я, - ты мне снишься - значит, мне скоро вслед за тобой?
- Вот ты сегодня тупишь, а? - тихо смеется он. - Разве ты меня видишь?
- А жаль, - говорю я, помолчав.
- Не говори ерунды, - довольно резко отвечает он.
- Знаешь, Горт, - говорю я, - а ты подожди меня там все-таки. Нам тут не будет скучно. Персональный ад на двоих - не самый плохой способ провести вечность.
- Здесь нет ада, - отзывается он. - Ты же знаешь: здесь нет ничего.
Над лицом шевелятся травинки, по глазам бегают теплые блики, и я начинаю чувствовать, как растворяюсь в свете, сам превращаюсь в теплый солнечный зайчик.
- Прости меня, Горт, - говорю я.
Я просыпаюсь и открываю глаза от света. Свет очень яркий, нестерпимо солнечный, и я невольно щурюсь, пока глаза не привыкают к залитому солнцем миру. Я лежу на лугу, в мягкой, сухой, теплой траве. Несмотря на нестерпимость света, жары нет: мне тепло и хорошо, и не хочется вставать. Я лежу, смотрю вверх, в шевеление травинок над лицом, пронизанное солнечными бликами. Я откуда-то знаю, что лежу на невысоком пригорке, головой почти на вершине. И почти соприкасаясь со мной головой, на противоположном склоне этого же пригорка лежит Гортик. Мы лежим и молчим, и вокруг тихо колышется луг, стрекочут какие-то деловитые насекомые, ветерок клонит травы.
- А что, Горт, - говорю я, - не завалиться ли нам сейчас в какое-нибудь веселенькое местечко? Раз уж ты тут. Дунем, девочку на двоих возьмем… Я угощаю. А?
Гортик тихо усмехается.
- Ты, Киса, смешной такой, - говорит, и в голосе улыбка. - Кто же мертвых девочками соблазняет? Тем более если они при жизни так девственниками и остались.
- Да ты что, - говорю я. - Это, что ли, действительно правда. Как жаль.
Он улыбается: я слышу это по дыханию.
- Все это такие пустяки, - говорит он.
- Слушай, Горт, а как же ты меня так ловко изнасиловал тогда?
- Так в игре же, - отзывается он. - Не в реале.
- А какая разница?.. Уж очень это у тебя гладко вышло. Впрочем, ерунда. Значит, нам отсюда нельзя уйти. Ну и ладно. И тут хорошо.
- Угу, - говорит он, и мы некоторое время согласно молчим.
- Ты злишься на меня? - наконец спрашиваю я.
- Это не злость, - отзывается он. - Это боль. Я любил тебя, я завидовал тебе. Ты был… таким ослепительным. Вот этот свет - твоих рук дело, обычно тут потемнее. Я именно от зависти к этому свету потерял голову.
- Нет чтобы самому попытаться почадить хотя бы, - говорю я, и он кивает: трава колышется и щекочет макушку.
- Так что, - снова спрашиваю я, - ты мне снишься - значит, мне скоро вслед за тобой?
- Вот ты сегодня тупишь, а? - тихо смеется он. - Разве ты меня видишь?
- А жаль, - говорю я, помолчав.
- Не говори ерунды, - довольно резко отвечает он.
- Знаешь, Горт, - говорю я, - а ты подожди меня там все-таки. Нам тут не будет скучно. Персональный ад на двоих - не самый плохой способ провести вечность.
- Здесь нет ада, - отзывается он. - Ты же знаешь: здесь нет ничего.
Над лицом шевелятся травинки, по глазам бегают теплые блики, и я начинаю чувствовать, как растворяюсь в свете, сам превращаюсь в теплый солнечный зайчик.
- Прости меня, Горт, - говорю я.