Это Гриша
- … где Машка?!
- Разве она не с тобой?! Я думал, вы пошли купаться.
Солнечная рябь на морской воде такая яркая, что глазам больно, в висках пульсирует. Как бы ни хотелось Игорю стереть из памяти те пятнадцать минут, он не сможет сделать этого никогда. Запах варёной кукурузы, надрывные чаячьи вопли, смех, реклама мебельного салона по радио, боль в мизинце, когда он споткнулся о чей-то шезлонг. Они метались по пляжу в панике, пока Машку не привёл загоревший дочерна сухопарый дед. Машка, которая исподлобья смотрела на любого незнакомца и никогда не подходила вплотную даже к игоревым приятелям, доверчиво ковыляла, держась ладошкой за дедов палец, а в другой руке несла что-то ярко-розовое.
- Мампап, это Гриша! Он будет меня охранять! - Она протянула к ним игрушку, и Игорь шумно выдохнул, сообразив, что долгое время стоит, держась руками за горло, словно забыл, как выпускать из себя воздух.
Дракон Гриша с глазами-бусинами, шуршащими крыльями и погремушкой на хвосте, оставался с ними следующие полтора года. Собственно, до Берлина, когда всё и полетело в тартарары.
Берлин Игорь возненавидел.
Чёрт понес их тогда в Германию, это надо вообще было додуматься: отдыхать в скомканном, сером, невнятном мусорном городе с его извращённой логикой метро и прочего транспорта, с уродской стеной этой, шрамом эпохи, прорезающим районы - мемориал, тьфу, - с бетонными громадинами, с вонючими переходами, изрисованными граффити. Игорь вспомнил поезда, которые словно специально притормаживали напротив их окон, чтобы пассажиры получше разглядели, чем Игорь с женой и дочкой занимаются при свете желтых ламп: штор в отеле не было предусмотрено. Память милосердно вытеснила и название отеля, и станцию метро, но Игорь хорошо помнил гулявший по району запах бензина, дёгтя и то ли нагретого металла, то ли сгоревшей проводки.
И вот, Берлин. Снова. Спустя два года. Начальство велело Игорю подготовить тезисы к конференции, а на вопрос «когда?», сухо буркнуло «тезисы - ещё вчера, а вылет днём».
Не знаю, злобно думал Игорь, засовывая в чемодан пару белья и рубашек, чем мы тогда думали, покупая билеты, но берлинский отпуск стал началом конца. Он, наивный, думал, что если вывезет семью из рутины на недельку, то сможет спасти разваливающийся брак: они с Линой оба были трудоголики и работе посвящали больше времени, чем друг другу и Машке. Игорь подумывал о том, чтобы сменить работу, но всякий раз подворачивался то один выгодный контракт, то другой, а когда он всё же пытался поговорить с Линой, не мог справиться с раздражением, и любой разговор заканчивался криками и взаимными обвинениями. И отпуск, конечно, не помог.
Всё и так катилось к чертям, но последней каплей стал потерянный Гришка: пропажа обнаружилась в самолете на обратном пути, Машка рыдала, а Лина поджала губы, отвернулась к иллюминатору и пока шасси не коснулись земли, не вымолвила ни слова.
Вечером же собрала вещи и улетела с Машкой к маме в Екатеринбург. Официально развод до сих пор не оформили, но Игорь чувствовал себя так, будто его просто вышвырнуло из прожитых совместно лет. Машку он больше не видел. Иногда звонила Лина, иногда он ей, но всякий раз держа телефонную трубку, Игорь не мог отделаться от накатывающего воспоминания: солнечная рябь, боль в мизинце, запах кукурузы, крики Лины, дракон Гришка, «он будет меня охранять!..»
Не уберёг, думал Игорь, не уберёг ты, Гришка, нашу семью, а мы не уберегли тебя. Работу, кстати, он сменил. А толку-то. Жизнь наполнилась пустыми синими вечерами, в которых не было ничего, кроме нечастых телефонных разговоров. Если бы можно было отмотать время назад…
Такси везло его куда-то по серым улицам. Игорь не смотрел в окно: какая разница, где именно ночевать в ненавистном городе?
Похожий на кролика портье взял его документы. Почему-то обрадовался.
- Герр Вихрриев?!- Английский у портье был безупречен, но звучное бранденбургское «рр» выпирало так же, как и крупные передние зубы. - Вы останавливались у нас в июне 2017го?
- Ну, положим, - Игорь растерялся.
- У нас для вас кое-что есть! Вы не поверите, но два года назад положили в сейф на случай вашего возвращения! - Последние слова портье произнёс уже на бегу, слегка подпрыгивая, что окончательно делало его похожим на крупного грызуна; Игорь мельком подумал, что для завершения образа не хватает только выглядывающих из кармашка часов на цепочке. - Портье уже возвращался, держа в руках небольшой свёрток:
- Герр Вихрриев! Ваш дракон!
- Мой … что? - Но он уже понял, что портье протягивает ему Гришку. Гришка спокойно посмотрел на Игоря, словно говоря «ну наконец ты вернулся», а его ярко-розовые крылья немедленно приковали внимание всех, кто стоял рядом. Портье заулыбался и затараторил коллегам что-то по-немецки.
В сумерках Игорь вышел в город.
Не планировал вообще-то: собирался отсидеться в номере, утром выступить с докладом и сразу вернуться обратно, что он забыл в этом городе, что вообще можно делать в этом богом забытом районе? Но случайно задел рукой валявшегося на столе дракона, крыло призывно зашуршало, и сердце пронзила такая нечеловеческая боль, что ахнул, схватился за грудь и обнаружил себя уже сбегающим по лестнице.
Игорь был готов к тому, что на него обрушится смесь запахов бензина, выхлопных газов, дёгтя и чем там ещё так воняло в прошлый раз, но вместо этого лёгкие наполнились ароматом цветущих лип. Моросил дождь. Игорь забыл в номере зонт, но возвращаться не хотелось: он быстрым шагом пошел по улице куда глаза глядят. Только через квартал заметил, что держит Гришку за шуршащее крыло.
Фонари дрожали в лужах оранжевыми пятнами. Из дождя и аромата лип перед Игорем проступал город. Берлин, да не тот, каким он его помнил. На месте уродливых кирпичных развалин обнаружился небольшой костёл со стрельчатыми окнами, из приоткрытой двери доносились звуки органа. Там, где, как Игорю казалось, в прошлый раз они набрели на свалку, служившую пристанищем местных бездомных, теперь были кусты жасмина, и вдохнув очередной раз, Игорь задержал дыхание и прикрыл глаза: сладко.
Он бродил, не помня о времени, ни разу не сверившись с картой. Он любовался аккуратными домиками с черепичными крышами, цветущими аллеями, гладил гривы каменных львов у подножия лестниц, раскрыв рот, смотрел на ажурные флюгеры и решётки, вдохновенно топал по лужам, не обращая внимания на то, что в туфлях давно хлюпает вода. В какой-то момент он всё же задался вопросом, где находится, и немедленно получил ответ, глянув вверх. Вот она, знаменитая башня, в прошлый раз показавшаяся ему уродливым шаром на непропорционально длинной игле. Изящная, она прокалывала потемневшее и чистое от туч небо, в котором загорались холодные звезды. Игорь шел мимо уличных кафе, мимо бесконечной череды столиков, где текли бурной рекой разоворы и смех; его обдавало волной запахов - вот вино с пряностями, вот жареное мясо, а вот яблочный пирог с корицей; он прижимал к груди Гришку, тот шелестел в такт шагам. На мосту Игорь остановился.
Чёрным контуром на фоне неба вырисовывался купол собора.
Два года, думал с тоской Игорь, два года я думал, что нет на свете никого уродливее и тебя; два долгих года я винил тебя в своём горе.
Погладил перила моста и перевёл взгляд на дракона. Что же нам делать, Гришка?
Игорь посмотрел на дракона, тот подмигнул в ответ. Или это свет фонаря отразился в глазах-бусинках?
В номере Игорь скинул туфли - на полу образовалась здоровенная лужа - и одежду, накинул жёсткий махровый халат и распахнул окно. Помещение немедленно наполнилось ароматом цветущих лип. Запах был таким плотным, что Игорь пошатнулся. Кинулся к столу, на котором лежал телефон, по дороге споткнулся и ударился босой ногой о ножку стола, взвыл, опрокинул стопку документов, наконец добрался до телефона, набрал номер, приложил телефон к уху. Сердце пропустило удар. За окном кто-то заиграл на губной гармошке.
Гудок. Ещё гудок. Господи, он же даже не посмотрел на время - сколько сейчас в Екатеринбурге?!
- Алло? - голос спокойный, не похоже, чтобы разбудил.
Игорь положил свободную руку на горло и выдохнул.
- Лина … Лина, пожалуйста. Позови Машку, у меня для вас сюрприз.
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Как было.
Как всегда, пошагово запишу, потому что меня завораживает сам процесс. Самая большая магия для меня кроется именно в процессе писательства: насколько же невероятный кайф оно приносит МНЕ САМОЙ, насколько же оно целительно для автора и мира.
Нужно было написать рассказ на любую тему, фиксированный объем, дедлайн, все дела. Я у вас попросила тем, потому что писать, отталкиваясь от ничего, невозможно.
Что сыграло?
В первую очередь это:
"Меня всегда завораживало, смотреть в чужие окна в чужих городах. Или на дома на полустанках, когда едешь на поезде". и немного "вечер, столько освещенных окон, вот только моего нигде нет"
Дело не в буквальном следовании теме, а в том, за какую ниточку тема потянет, и что раскрутится - вот что самое крутое в процессе.
/Ещё ремарка на полях: я за время обучения на курсах прочитала немало рассказов - что-то из общеизвестной классики, что-то новое для меня, но практически все - в жанре реализма, никаких триллеров или любимой мной мистической ебанины, простите, то есть магического реализма или городского фэнтези. И некоторые из этих рассказов, ну вот, например, "Хорошо ловится рыбка-бананка" Сэлинджера, зацепили особенно сильно. Вообще сейчас, если читаю семейную сагу вроде "Неаполитанского квартета" или другую прозу, которая приковывает внимание, всё время размышляю о том, КАК автору удаётся завладеть моим вниманием, как же можно мастерски зацепить сюжетом, в котором (!) нет ни капли мистики, и что вот этого я пока не умею, я как начну сочинять, так меня сразу в Кинга уносит.
С другой стороны, я вижу и живу свою жизнь таким образом, что магический реализм - это эээ как бы реальный реализм, извините, то есть описывать некий опыт (свой или чужой) в этом контексте кажется совершенно естественным.
С третьей стороны, я всё равно решила попробовать написать рассказ в непривычном для себе жанре простого человеческого реализма. ))/
… и пошло раскручиваться. Я визуал. Я увидела окна, окна без штор, вплотную к которым проезжает поезд, но в моей картинке это оказался поезд наземной ветки берлинского метро. Берлин не стоит в списке городов моего сердца, он даже не в десятке интересующих меня, у меня вообще с ним очень непростые отношения, но окна. Окна, мимо которых проезжает поезд. Это мог быть только Берлин, а значит, сумерки, окна и запах лип, потому что на меня обрушились все мои берлинские воспоминания разом, и пришлось с этим что-то делать; пришлось вспомнить и забытого в июне (и возвращённого в январе) дракона, и многое другое, и получился текст.
- Разве она не с тобой?! Я думал, вы пошли купаться.
Солнечная рябь на морской воде такая яркая, что глазам больно, в висках пульсирует. Как бы ни хотелось Игорю стереть из памяти те пятнадцать минут, он не сможет сделать этого никогда. Запах варёной кукурузы, надрывные чаячьи вопли, смех, реклама мебельного салона по радио, боль в мизинце, когда он споткнулся о чей-то шезлонг. Они метались по пляжу в панике, пока Машку не привёл загоревший дочерна сухопарый дед. Машка, которая исподлобья смотрела на любого незнакомца и никогда не подходила вплотную даже к игоревым приятелям, доверчиво ковыляла, держась ладошкой за дедов палец, а в другой руке несла что-то ярко-розовое.
- Мампап, это Гриша! Он будет меня охранять! - Она протянула к ним игрушку, и Игорь шумно выдохнул, сообразив, что долгое время стоит, держась руками за горло, словно забыл, как выпускать из себя воздух.
Дракон Гриша с глазами-бусинами, шуршащими крыльями и погремушкой на хвосте, оставался с ними следующие полтора года. Собственно, до Берлина, когда всё и полетело в тартарары.
Берлин Игорь возненавидел.
Чёрт понес их тогда в Германию, это надо вообще было додуматься: отдыхать в скомканном, сером, невнятном мусорном городе с его извращённой логикой метро и прочего транспорта, с уродской стеной этой, шрамом эпохи, прорезающим районы - мемориал, тьфу, - с бетонными громадинами, с вонючими переходами, изрисованными граффити. Игорь вспомнил поезда, которые словно специально притормаживали напротив их окон, чтобы пассажиры получше разглядели, чем Игорь с женой и дочкой занимаются при свете желтых ламп: штор в отеле не было предусмотрено. Память милосердно вытеснила и название отеля, и станцию метро, но Игорь хорошо помнил гулявший по району запах бензина, дёгтя и то ли нагретого металла, то ли сгоревшей проводки.
И вот, Берлин. Снова. Спустя два года. Начальство велело Игорю подготовить тезисы к конференции, а на вопрос «когда?», сухо буркнуло «тезисы - ещё вчера, а вылет днём».
Не знаю, злобно думал Игорь, засовывая в чемодан пару белья и рубашек, чем мы тогда думали, покупая билеты, но берлинский отпуск стал началом конца. Он, наивный, думал, что если вывезет семью из рутины на недельку, то сможет спасти разваливающийся брак: они с Линой оба были трудоголики и работе посвящали больше времени, чем друг другу и Машке. Игорь подумывал о том, чтобы сменить работу, но всякий раз подворачивался то один выгодный контракт, то другой, а когда он всё же пытался поговорить с Линой, не мог справиться с раздражением, и любой разговор заканчивался криками и взаимными обвинениями. И отпуск, конечно, не помог.
Всё и так катилось к чертям, но последней каплей стал потерянный Гришка: пропажа обнаружилась в самолете на обратном пути, Машка рыдала, а Лина поджала губы, отвернулась к иллюминатору и пока шасси не коснулись земли, не вымолвила ни слова.
Вечером же собрала вещи и улетела с Машкой к маме в Екатеринбург. Официально развод до сих пор не оформили, но Игорь чувствовал себя так, будто его просто вышвырнуло из прожитых совместно лет. Машку он больше не видел. Иногда звонила Лина, иногда он ей, но всякий раз держа телефонную трубку, Игорь не мог отделаться от накатывающего воспоминания: солнечная рябь, боль в мизинце, запах кукурузы, крики Лины, дракон Гришка, «он будет меня охранять!..»
Не уберёг, думал Игорь, не уберёг ты, Гришка, нашу семью, а мы не уберегли тебя. Работу, кстати, он сменил. А толку-то. Жизнь наполнилась пустыми синими вечерами, в которых не было ничего, кроме нечастых телефонных разговоров. Если бы можно было отмотать время назад…
Такси везло его куда-то по серым улицам. Игорь не смотрел в окно: какая разница, где именно ночевать в ненавистном городе?
Похожий на кролика портье взял его документы. Почему-то обрадовался.
- Герр Вихрриев?!- Английский у портье был безупречен, но звучное бранденбургское «рр» выпирало так же, как и крупные передние зубы. - Вы останавливались у нас в июне 2017го?
- Ну, положим, - Игорь растерялся.
- У нас для вас кое-что есть! Вы не поверите, но два года назад положили в сейф на случай вашего возвращения! - Последние слова портье произнёс уже на бегу, слегка подпрыгивая, что окончательно делало его похожим на крупного грызуна; Игорь мельком подумал, что для завершения образа не хватает только выглядывающих из кармашка часов на цепочке. - Портье уже возвращался, держа в руках небольшой свёрток:
- Герр Вихрриев! Ваш дракон!
- Мой … что? - Но он уже понял, что портье протягивает ему Гришку. Гришка спокойно посмотрел на Игоря, словно говоря «ну наконец ты вернулся», а его ярко-розовые крылья немедленно приковали внимание всех, кто стоял рядом. Портье заулыбался и затараторил коллегам что-то по-немецки.
В сумерках Игорь вышел в город.
Не планировал вообще-то: собирался отсидеться в номере, утром выступить с докладом и сразу вернуться обратно, что он забыл в этом городе, что вообще можно делать в этом богом забытом районе? Но случайно задел рукой валявшегося на столе дракона, крыло призывно зашуршало, и сердце пронзила такая нечеловеческая боль, что ахнул, схватился за грудь и обнаружил себя уже сбегающим по лестнице.
Игорь был готов к тому, что на него обрушится смесь запахов бензина, выхлопных газов, дёгтя и чем там ещё так воняло в прошлый раз, но вместо этого лёгкие наполнились ароматом цветущих лип. Моросил дождь. Игорь забыл в номере зонт, но возвращаться не хотелось: он быстрым шагом пошел по улице куда глаза глядят. Только через квартал заметил, что держит Гришку за шуршащее крыло.
Фонари дрожали в лужах оранжевыми пятнами. Из дождя и аромата лип перед Игорем проступал город. Берлин, да не тот, каким он его помнил. На месте уродливых кирпичных развалин обнаружился небольшой костёл со стрельчатыми окнами, из приоткрытой двери доносились звуки органа. Там, где, как Игорю казалось, в прошлый раз они набрели на свалку, служившую пристанищем местных бездомных, теперь были кусты жасмина, и вдохнув очередной раз, Игорь задержал дыхание и прикрыл глаза: сладко.
Он бродил, не помня о времени, ни разу не сверившись с картой. Он любовался аккуратными домиками с черепичными крышами, цветущими аллеями, гладил гривы каменных львов у подножия лестниц, раскрыв рот, смотрел на ажурные флюгеры и решётки, вдохновенно топал по лужам, не обращая внимания на то, что в туфлях давно хлюпает вода. В какой-то момент он всё же задался вопросом, где находится, и немедленно получил ответ, глянув вверх. Вот она, знаменитая башня, в прошлый раз показавшаяся ему уродливым шаром на непропорционально длинной игле. Изящная, она прокалывала потемневшее и чистое от туч небо, в котором загорались холодные звезды. Игорь шел мимо уличных кафе, мимо бесконечной череды столиков, где текли бурной рекой разоворы и смех; его обдавало волной запахов - вот вино с пряностями, вот жареное мясо, а вот яблочный пирог с корицей; он прижимал к груди Гришку, тот шелестел в такт шагам. На мосту Игорь остановился.
Чёрным контуром на фоне неба вырисовывался купол собора.
Два года, думал с тоской Игорь, два года я думал, что нет на свете никого уродливее и тебя; два долгих года я винил тебя в своём горе.
Погладил перила моста и перевёл взгляд на дракона. Что же нам делать, Гришка?
Игорь посмотрел на дракона, тот подмигнул в ответ. Или это свет фонаря отразился в глазах-бусинках?
В номере Игорь скинул туфли - на полу образовалась здоровенная лужа - и одежду, накинул жёсткий махровый халат и распахнул окно. Помещение немедленно наполнилось ароматом цветущих лип. Запах был таким плотным, что Игорь пошатнулся. Кинулся к столу, на котором лежал телефон, по дороге споткнулся и ударился босой ногой о ножку стола, взвыл, опрокинул стопку документов, наконец добрался до телефона, набрал номер, приложил телефон к уху. Сердце пропустило удар. За окном кто-то заиграл на губной гармошке.
Гудок. Ещё гудок. Господи, он же даже не посмотрел на время - сколько сейчас в Екатеринбурге?!
- Алло? - голос спокойный, не похоже, чтобы разбудил.
Игорь положил свободную руку на горло и выдохнул.
- Лина … Лина, пожалуйста. Позови Машку, у меня для вас сюрприз.
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Как было.
Как всегда, пошагово запишу, потому что меня завораживает сам процесс. Самая большая магия для меня кроется именно в процессе писательства: насколько же невероятный кайф оно приносит МНЕ САМОЙ, насколько же оно целительно для автора и мира.
Нужно было написать рассказ на любую тему, фиксированный объем, дедлайн, все дела. Я у вас попросила тем, потому что писать, отталкиваясь от ничего, невозможно.
Что сыграло?
В первую очередь это:
"Меня всегда завораживало, смотреть в чужие окна в чужих городах. Или на дома на полустанках, когда едешь на поезде". и немного "вечер, столько освещенных окон, вот только моего нигде нет"
Дело не в буквальном следовании теме, а в том, за какую ниточку тема потянет, и что раскрутится - вот что самое крутое в процессе.
/Ещё ремарка на полях: я за время обучения на курсах прочитала немало рассказов - что-то из общеизвестной классики, что-то новое для меня, но практически все - в жанре реализма, никаких триллеров или любимой мной мистической ебанины, простите, то есть магического реализма или городского фэнтези. И некоторые из этих рассказов, ну вот, например, "Хорошо ловится рыбка-бананка" Сэлинджера, зацепили особенно сильно. Вообще сейчас, если читаю семейную сагу вроде "Неаполитанского квартета" или другую прозу, которая приковывает внимание, всё время размышляю о том, КАК автору удаётся завладеть моим вниманием, как же можно мастерски зацепить сюжетом, в котором (!) нет ни капли мистики, и что вот этого я пока не умею, я как начну сочинять, так меня сразу в Кинга уносит.
С другой стороны, я вижу и живу свою жизнь таким образом, что магический реализм - это эээ как бы реальный реализм, извините, то есть описывать некий опыт (свой или чужой) в этом контексте кажется совершенно естественным.
С третьей стороны, я всё равно решила попробовать написать рассказ в непривычном для себе жанре простого человеческого реализма. ))/
… и пошло раскручиваться. Я визуал. Я увидела окна, окна без штор, вплотную к которым проезжает поезд, но в моей картинке это оказался поезд наземной ветки берлинского метро. Берлин не стоит в списке городов моего сердца, он даже не в десятке интересующих меня, у меня вообще с ним очень непростые отношения, но окна. Окна, мимо которых проезжает поезд. Это мог быть только Берлин, а значит, сумерки, окна и запах лип, потому что на меня обрушились все мои берлинские воспоминания разом, и пришлось с этим что-то делать; пришлось вспомнить и забытого в июне (и возвращённого в январе) дракона, и многое другое, и получился текст.