обрывки
Ты сидишь в одиночестве в белой башне, в белой башне из розового жемчуга. Его наяды с самых темных глубин океана во ртах своих рыбьих поднимали - для тебя. В белой башне из розового хрусталя. Его пьяные гномы руками своими замерзшими добывали - для тебя. В белой башне из розового дерева. Деревья, умирая, корчились, но дарили его - тебе. А ты зовешь гостей в свой замок, накрываешь дубовые столы, в сводах каменных звучат магические звуки - хвалебные и поминальные песни. Но я не смогла бы чинно и в гости, лишь в постель твою! Чтобы в ней, змеею извиваясь, целовать кончиком языка. Это в сексе я, говорят, равнодушна, в любви же нет силы равной моей.
Мне больше не снятся страшные сны - ночные демоны боятся звучного пения твоих пальцев, пляшущих на рукояти меча. И когда ты сидишь у изголовья моей кровати и в то же время за многие мили на север от моей лачуги, в своем троне из цветов и раковин, и отрубленных вражьих голов, и отданных добровольно сердец, мое тело ноет от желания остудить горячую грудь свою о прохладную спину. Но взглядом ты отталкиваешь меня.
Последнее видение мое - я стою в зеленом платье по колено в рыжих и алых осенних листьях и кормлю блестящими яблоками твоего коня. Зверь аппетитно хрустит зелеными крупными плодами, сок брызжет в стороны и стекает по конской шее цвета вороньего крыла, по моим рукам и бархатному платью. И стоим мы с ним вдвоем - женщина и конь, до скончания веков в немом ожидании, под пронзительным ветром, кружащим осенние листья.
Я всегда любила магов и чародеев, тех, кто умел окуривать меня дикими травами, ворожить дьявольской пылью и изысканными отварами. Я мерцающий горящий яд бесстрашно пила. Но впервые передо мной не шарлатан-иллюзионист, не дикий шаман, не нордический угрюмый колдун, а воин. А я ничего не знаю о тактике и стратегии, о заточке меча и духа. Впервые не ворожбой, не вуду, не ночными видениями и миражами, а лишь честным поединком могу я завладеть тобой.
Воину нужна принцесса, чопорная дама, а не ведьма, пропахнувшая дымом волшебным и земным - от сигарет и заводских труб. У меня бардак в голове, красные глаза, и кот в бешенстве зубы скалит на чужих и своих без разбора, скулит от ужаса, бесстрашный. У меня подол рваный и полночный бред в кошельке. У меня… у меня нет ничего, кроме горстки каштанов за пазухой. Я обману тебя, обязательно обману. Беги, глупый, прячься в мягкой груди придворной дамы.
Мне больше не снятся страшные сны - ночные демоны боятся звучного пения твоих пальцев, пляшущих на рукояти меча. И когда ты сидишь у изголовья моей кровати и в то же время за многие мили на север от моей лачуги, в своем троне из цветов и раковин, и отрубленных вражьих голов, и отданных добровольно сердец, мое тело ноет от желания остудить горячую грудь свою о прохладную спину. Но взглядом ты отталкиваешь меня.
Последнее видение мое - я стою в зеленом платье по колено в рыжих и алых осенних листьях и кормлю блестящими яблоками твоего коня. Зверь аппетитно хрустит зелеными крупными плодами, сок брызжет в стороны и стекает по конской шее цвета вороньего крыла, по моим рукам и бархатному платью. И стоим мы с ним вдвоем - женщина и конь, до скончания веков в немом ожидании, под пронзительным ветром, кружащим осенние листья.
Я всегда любила магов и чародеев, тех, кто умел окуривать меня дикими травами, ворожить дьявольской пылью и изысканными отварами. Я мерцающий горящий яд бесстрашно пила. Но впервые передо мной не шарлатан-иллюзионист, не дикий шаман, не нордический угрюмый колдун, а воин. А я ничего не знаю о тактике и стратегии, о заточке меча и духа. Впервые не ворожбой, не вуду, не ночными видениями и миражами, а лишь честным поединком могу я завладеть тобой.
Воину нужна принцесса, чопорная дама, а не ведьма, пропахнувшая дымом волшебным и земным - от сигарет и заводских труб. У меня бардак в голове, красные глаза, и кот в бешенстве зубы скалит на чужих и своих без разбора, скулит от ужаса, бесстрашный. У меня подол рваный и полночный бред в кошельке. У меня… у меня нет ничего, кроме горстки каштанов за пазухой. Я обману тебя, обязательно обману. Беги, глупый, прячься в мягкой груди придворной дамы.