(no subject)
Тут в ленте задали вопрос, кто что помнит из самого раннего детства.
А я вот помню, как мама со мной находится в кабинете у тётеньки в белом халате и шапочке. Врач или медсестра очень доброжелательная, разговаривает ласково, кабинет совсем небольшой, в нем светло, потолок высокий, стены крашены голубой масляной краской, а верх белый, в комнате мало предметов и очень чисто. Мама раздевает меня и показывает тетеньке, у меня всё хорошо, по их разговору.
И тут тётенька говорит: «сейчас мы её взвесим» - и показывает на такие железные весы для младенцев с изогнутой чашей. Я вижу, чаша железная, понимаю, что она холодная, и начинаю громко плакать - я против того, чтоб меня голышом положили на холодную чашу. Тётенька говорит ласковым успокаивающим тоном: а вот мы сейчас одеяльце положим - и кладёт на весы тонкое голубое одеяльце с белыми полосками по краям. Я немедленно успокаиваюсь и улыбаюсь.
Когда мама была со мной в роддоме, новорожденных держали отдельно от мам, только давали кормить. И вот они все, роженицы, приходили к моменту кормления и толпились за дверями. Мама говорит: там все так пискляво плакали - ииии!, но твой тембр я сразу узнавала: ты басом кричала ааа! - и твой голос был самый слышный.
И ещё мама рассказывает, что так как она работала (в советское время было так), меня сдавали в ночные ясли. И там была ночная нянечка, которая все время стояла около моей кроватки и смотрела: “какой красивый ребёнок!”.
Сплошь младенчество конечно не помню, только как мама кормила меня грудью и укачивала, пела песни. И я внимательно слушала. Она переставала петь, думая, что я заснула, а я тут же недовольно: - эээ! И она продолжала петь.
А я вот помню, как мама со мной находится в кабинете у тётеньки в белом халате и шапочке. Врач или медсестра очень доброжелательная, разговаривает ласково, кабинет совсем небольшой, в нем светло, потолок высокий, стены крашены голубой масляной краской, а верх белый, в комнате мало предметов и очень чисто. Мама раздевает меня и показывает тетеньке, у меня всё хорошо, по их разговору.
И тут тётенька говорит: «сейчас мы её взвесим» - и показывает на такие железные весы для младенцев с изогнутой чашей. Я вижу, чаша железная, понимаю, что она холодная, и начинаю громко плакать - я против того, чтоб меня голышом положили на холодную чашу. Тётенька говорит ласковым успокаивающим тоном: а вот мы сейчас одеяльце положим - и кладёт на весы тонкое голубое одеяльце с белыми полосками по краям. Я немедленно успокаиваюсь и улыбаюсь.
Когда мама была со мной в роддоме, новорожденных держали отдельно от мам, только давали кормить. И вот они все, роженицы, приходили к моменту кормления и толпились за дверями. Мама говорит: там все так пискляво плакали - ииии!, но твой тембр я сразу узнавала: ты басом кричала ааа! - и твой голос был самый слышный.
И ещё мама рассказывает, что так как она работала (в советское время было так), меня сдавали в ночные ясли. И там была ночная нянечка, которая все время стояла около моей кроватки и смотрела: “какой красивый ребёнок!”.
Сплошь младенчество конечно не помню, только как мама кормила меня грудью и укачивала, пела песни. И я внимательно слушала. Она переставала петь, думая, что я заснула, а я тут же недовольно: - эээ! И она продолжала петь.
