ЭДВИН
Когда я услышала вчера от одного солидного политобозревателя Украины, что Евросоюз перестраховывается, что это у них после холокоста такая фобия и они с тех пор затеяли борьбу за права чернокожих, нацменьшинств, собачек и даже гомосексуалистов, а в Украине такой проблемы нет, здесь никого никогда не притесняли и до самоубийства не доводили, то невольно вспомнилась Олимпиада 80 с политобозревателем Советского Союза, нашего родного СС.
В Ленинграде, во время Олимпиады случился неординарный эпизод: Некто приковал себя к решетке Летнего сада, требуя прекратить геноцид гомосексуалов. "К нему подошли наши простые советские граждане" - рассказывал обозреватель - "и объяснили, что такое буржуазное явление, как гомосексуализьм, глубоко чуждо честным строителям коммунизма, а потому такой заразы у нас нет и быть не может. Так, что и притеснять некого!" Обозреватель тогда как-то упустил тот ньюанс, что в нашем СС существовала уголовная статья за мужеложство и по ней сидели, да еще как сидели, живые люди.
Кстати, после развала родного СС, Украина первая аннулировала эту статью.
Я хочу сегодня помянуть своего старого друга, который появился в Питере, в конце восьмидесятых. Вернее, это я сморщилась и состарилась, а друг остался молодым и красивым. Он называл себя Эдвин. Моя коммуналка называла его Наш Вороненок. Большие черные глаза, смоляные волосы до плеч, орлиный нос и море обаяния. Старушки на коммунальной кухне его обожали. Что за напасть выгнала этого красавца из Харьковского университета, где он изучал французский язык и литературу, на берега Невы - мы не знали. Промаялся он у нас изрядно. Много рисовал. Какое-то время жил у меня, потом еще где-то. Время было трудное, разгар перестройки, талоны, цены... А он без прописки. Потом Сюз развалился, Украина стала Незалежной, и Эдвин подался домой с большой надеждой, которую особенно подогрело то, что УКРАИНА ПЕРВОЙ отказалась от статьи за мужеложство. О! Как он этим гордился!
А потом его друзья-земляки вызвали нас на похороны. И Эдвин оказался не Эдвин - сын турецкого подданного, как любили мы шутить, а Валькой Горловым из Донецка, сыном шахтера и нормировщицы. Из Харьковского университета его выгнали за неадекватное поведение, в Питере он не прижился по-причине отсутствия регистрации, по месту регистрации, в Донецке, родители не пустили сына на порог. Валька забрался на крышу многоэтажки и улетел с запиской в кармане: "Жил по-идиотски и умру по-дурацки",
Когда Вальку хоронили, мы стояли в стороне. Похоронами заправляла его православнутая мамаша со своими товарками. Отца там не было. Мамаша сетовала, что всю жизнь на него положила, толку не дождалась, вот теперь еще и этот страшный грех его замаливать придется. Одна тетка встряла было: "Ну, ты же видела, какой он у тебя? Отдала бы его в балетный кружок!" - но ее быстро заткнули. Когда Вальку зарыли и отъехали, его друзья подошли к могиле.
Поминали Вальку в одной парикмахерской. Там висели картинки-фантазии за подписью Эдвин Лоранс. Вот и у моих соседей картинки с такой подписью остались. Поминали, вспоминали все его таланты, его шутки и розыгрыши. Друзья называли его гениальным фантазером, а родители неисправимым лгуном и лицемером. Украина была уже незалежна, но к нему по-прежнему равнодушна, как и при совке.
Время бежит быстро. Скоро четверть века будет, как улетел наш Эдвин. И Украина уже совсем другая. Только обозреватели в ней все никак не прозреют или смотрят совсем не туда. А мальчики-то падают и не только на войне.
В Ленинграде, во время Олимпиады случился неординарный эпизод: Некто приковал себя к решетке Летнего сада, требуя прекратить геноцид гомосексуалов. "К нему подошли наши простые советские граждане" - рассказывал обозреватель - "и объяснили, что такое буржуазное явление, как гомосексуализьм, глубоко чуждо честным строителям коммунизма, а потому такой заразы у нас нет и быть не может. Так, что и притеснять некого!" Обозреватель тогда как-то упустил тот ньюанс, что в нашем СС существовала уголовная статья за мужеложство и по ней сидели, да еще как сидели, живые люди.
Кстати, после развала родного СС, Украина первая аннулировала эту статью.
Я хочу сегодня помянуть своего старого друга, который появился в Питере, в конце восьмидесятых. Вернее, это я сморщилась и состарилась, а друг остался молодым и красивым. Он называл себя Эдвин. Моя коммуналка называла его Наш Вороненок. Большие черные глаза, смоляные волосы до плеч, орлиный нос и море обаяния. Старушки на коммунальной кухне его обожали. Что за напасть выгнала этого красавца из Харьковского университета, где он изучал французский язык и литературу, на берега Невы - мы не знали. Промаялся он у нас изрядно. Много рисовал. Какое-то время жил у меня, потом еще где-то. Время было трудное, разгар перестройки, талоны, цены... А он без прописки. Потом Сюз развалился, Украина стала Незалежной, и Эдвин подался домой с большой надеждой, которую особенно подогрело то, что УКРАИНА ПЕРВОЙ отказалась от статьи за мужеложство. О! Как он этим гордился!
А потом его друзья-земляки вызвали нас на похороны. И Эдвин оказался не Эдвин - сын турецкого подданного, как любили мы шутить, а Валькой Горловым из Донецка, сыном шахтера и нормировщицы. Из Харьковского университета его выгнали за неадекватное поведение, в Питере он не прижился по-причине отсутствия регистрации, по месту регистрации, в Донецке, родители не пустили сына на порог. Валька забрался на крышу многоэтажки и улетел с запиской в кармане: "Жил по-идиотски и умру по-дурацки",
Когда Вальку хоронили, мы стояли в стороне. Похоронами заправляла его православнутая мамаша со своими товарками. Отца там не было. Мамаша сетовала, что всю жизнь на него положила, толку не дождалась, вот теперь еще и этот страшный грех его замаливать придется. Одна тетка встряла было: "Ну, ты же видела, какой он у тебя? Отдала бы его в балетный кружок!" - но ее быстро заткнули. Когда Вальку зарыли и отъехали, его друзья подошли к могиле.
Поминали Вальку в одной парикмахерской. Там висели картинки-фантазии за подписью Эдвин Лоранс. Вот и у моих соседей картинки с такой подписью остались. Поминали, вспоминали все его таланты, его шутки и розыгрыши. Друзья называли его гениальным фантазером, а родители неисправимым лгуном и лицемером. Украина была уже незалежна, но к нему по-прежнему равнодушна, как и при совке.
Время бежит быстро. Скоро четверть века будет, как улетел наш Эдвин. И Украина уже совсем другая. Только обозреватели в ней все никак не прозреют или смотрят совсем не туда. А мальчики-то падают и не только на войне.