Дело Александра Сомова - 5
(продолжение; начало - предыдущие четыре дня)
- Позволь собственному благоразумию стать твоим наставником: согласуй действия со словами и слова с действиями.
1579
Благоразумной ту жизнь, какой стал жить юный Шакспер после знакомства с Анной, назвать можно было только с большой натяжкой. Он покидал занятия под самыми различными предлогами: плохое самочувствие, надо отцу помочь в лавке, срочно выполнить какое-то поручение… да мало ли можно найти предлогов в пятнадцатилетнем возрасте, чтобы слинять с занятий. Педагоги давно поставили на нем крест: дремал ли он на своей последней парте или эта парта пустовала, большой разницы не было. И учителя и горе-ученик находили в этом одни плюсы.
Уилл же мчался сломя голову к повозке, в которой ждала его возлюбленная Анна. Только так он ее теперь и называл: Анна, возлюбленная моя. Однако, возлюбленная, отчего-то сделалась с ним холодна и строга, и позволяла Уиллу лишь целовать себя, да и то в основном целомудренно - в ручку или щечку. Уилл же, один раз познав восторги плотской любви, не понимал, отчего Анна с ним так поступает.
- Вот возьмешь меня замуж - тогда, пожалуйста. Я должна быть осторожна - в страхе все спасенье. А то знаем мы вас таких прытких. Твой крови бунт - лишь юности мгновенье. И останусь я одна, а то еще и с ребенком…
- Выходи за меня, правда, выходи!
- Кто ж меня отдаст за малолетку? Подрасти сперва, стань взрослым.
И Уилл изо всех сил взрослел, довольствуясь теперь исключительно духовным общением со своей возлюбленной, и лишь во сне воскрешая их первую встречу…
К собственному удивлению юный Шакспер заметил в себе странную перемену. Он неожиданно полюбил занятия древнегреческим: его больше не мутило от непонятных мелодичных звуков и затягивающих ритмов, и Уилл даже находил в них наслаждение. Теперь он перестал покидать занятия, когда там декламировались античные гекзаметры, и по-своему полюбил их, хотя знаний от этой любви прибавлялось до обидного мало.
Еще одним грешным делом, с которым Шакспера познакомила Анна, стал театр. В эти годы в Стратфорд зачастили труппы столичных артистов. И не удивительно: куда бы ни отправлялись они на гастроли из Лондона на север ли страны, на юг ли, городок на Эйвоне, расположенный в самом центре Англии, почти всегда лежал на их пути. Тут им была и передышка в дальней дороге, и дополнительный заработок, а сборы иногда были немалыми, что тоже вдохновляло. Так что, можно сказать, в Стратфорде как бы проходили гастрольные премьеры, а первый спектакль, он же всегда - лучший! Ну, по крайней мере, он всегда лучше второго - это незыблемый закон театральной практики. Получалось, что жители Стратфорда, как ни крути, доводилось попасть на далеко не худшие спектакли.
Среди зрителей, если смотреть со сцены, всегда можно было увидеть темноволосого юношу, борода у которого еще совсем не росла, и светловолосую молодую леди, привлекавшую внимание всех окружающих мужчин. Однако на юной леди было надето столь красивое и дорогое платье, что это внимание никогда не переходило в действие: никто из местных кавалеров не решался к ней подступиться. Но, несмотря на то, что приходили эти двое вместе, уходили они из театра всегда порознь. Анна столь стремительно и уверенно покидала партер, что толпа перед ней почтительно расступалась.
На улице, примыкавшей к центральной городской площади, на которой давались представления, ее уже ждала очень дорогая карета (таких даже в Лондоне еще не было). Дверца открывалась, из кареты на мгновенье показывалась рука в камзоле, опираясь на которую девушка впархивала внутрь - почти на ходу - и карета тут же срывалась с места. И все: только пыль из-под колес и едва уловимый аромат дорогих духов… А, к слову сказать, духи в те годы можно было раздобыть только в Париже.
Эти отъезды приводили юного Шакспера в бешенство, он ревновал Анну как шекспировский мавр, сам того не подозревая, и готов был убить свою возлюбленную. Анна же каждый раз после таких сцен долго его успокаивала, мол, это не то, что он думает, и обещала когда-нибудь все объяснить и показать. Однако Уильяма приводил в себя только ее нежный поцелуй, и лишь после этого он обещал Анне ни о чем не спрашивать, больше не ревновать и за ней не следить.
Но надо же было чем-то заниматься в повозке, пока они с Уиллом ждали ее брата из школы. А приставания юноши были так настойчивы, что Анне было утомительно от них отбиваться. Да и не очень хотелось, ведь Уилл был такой молоденький и симпатичный… Вот и придумала Анна новое развлечение. Карты.
Сначала она показывала Уиллу карточные фокусы. А потом научила его играть. В самые разные карточные игры. Анна знала их, казалось, бесконечное количество и постепенно всем им учила Уильяма. Первое, что усвоил юноша: дама всегда сильнее валета. Это он понял сразу: он почему-то ощущал себя валетом, а не шестеркой.
Он вообще долго верил, что дама самая сильная карта, не понимая, как это дама может терпеть кое-кого сильнее себя. Уилл и правда не мог допустить такой возможности, хотя, разумеется, с самого начала (как только ему объяснили правила игры) знал, что дама слабее короля. Слабость дамы не мешает ей быть самой сильной, рассуждал он мечтательно. Но его мечты противоречили общепринятым правилам. А правила гласили, что самым сильным всегда является туз и какую-то особую власть в игре имеет таинственный джокер, под маской которого могла прятаться любая карта…
Так они играли в карты в повозке у дороги и ходили вместе в театр целый год, а возможно, и два года: время в провинции течет своеобразно, за ним не уследишь. Как река Эйвон, попробуй, разберись, стоит она или движется. И вообще это река или озеро или, может быть, пруд? Везде, со всех сторон видны берега: дело в том, что у этой реки много поворотов и не сразу понимаешь, в каком направлении она течет. Так и время в Стратфорде…
И пока так текло время, Уильям ждал. Анна ему кое-что пообещала. Правда сказала, что потребует кое-что взамен. Но это пустяки. За обещанное Анной вообще ничего было не жалко отдать. А то, что обещала Анна, всегда было у него перед глазами. Теперь он видел ее, хотя бы мельком, практически каждый день, но вот беда - не мог до нее дотронуться!
Еще, слава Богу, что он не только учился до второго обеда, но и работал до глубокой ночи. Уиллу вообще больше нравилось работать, чем ходить в школу. В работе, по крайней мере, он не чувствовал себя переростком-идиотом. К тому же здесь его окружали знакомые с детства изделия из свиной кожи. Кроме перчаток в мастерских Шакспера изготавливали, например, кожаные плетки, играть с которыми Уильям особенно любил. Он так ловко научился с ними управляться, что к двенадцати годам мог плетью сбить бабочку с цветка.
Работал Уилл в кожаном фартуке, такие фартуки тоже делались в этих же мастерских из забракованных для производства перчаток шкур. Ему приятно было чувствовать прикосновения свиной кожи, например, к своей обнаженной груди. А думать, как в этом фартуке выглядела бы Анна, было еще приятней…
Так что дома Уилл тоже не занимался, все свое время честно помогая отцу. Да отец и не очень-то верил в эти пресловутые домашние задания, которые ученику якобы нужно делать.
Джон Шакспер считал, что учителя просто пытаются отлынивать от своих прямых обязанностей, заставляя детей что-то читать дома. На что они тогда нужны, если дети сами будут учиться, - рассуждал он, ведь, несмотря на свою почти полную безграмотность, он был неглупым человеком.
Да и безграмотность его была все-таки не совсем полной. Когда ему исполнилось пятнадцать лет, в него влюбилась дочь местного священника. Джон воспользовался ее любовью и не отвечал ей взаимностью до тех пор, пока девушка не научила его не только считать, но и воспроизводить на бумаге все четыре главных арифметических действия. Собственно говоря, это и было залогом его буржуазного роста!
Саму девушку, правда, потом пришлось отдать в монастырь, потому что замуж она уже не годилась. Ну не жениться же было на ней Джону? Отец-то ее больше читал книжки, чем собирал церковную десятину и продавал индульгенции. Нет, Шакспер-старший не зря научился считать: все возможные перспективы со своей учительницей по арифметике он тщательно просчитал. А что касается ее девственности, что поделаешь: с его стороны было бы свинством недобросовестно выполнить свои обязательства! Теперь же они были в полном расчете. Долг платежом красен!
Так что отец Уильяма, хотя так и не научился читать и писать, умел считать во всех смыслах этого слова. И, используя это уменье, он считал, что больше чем полдня для учебы - вполне достаточно, нужно и поработать его старшему сыну. Не нанимать же лишнего человека! А то, если из-за дармовой учебы начислять зарплату постороннему лицу, то что ж за выгода в бесплатном образовании? Короче говоря, свободного времени для страданий, свойственных переходному возрасту, у Шакспера-младшего почти не оставалось. Уильям научился ждать, не рассуждая, и думать, не страдая. Главное, что у него теперь была цель и возможность ее достигнуть. Ради этого стоило жить. И ничто не могло сбить его с пути.
Декабрь 2010
Звонок Мигеля совсем сбил Александра с толку. Что он имел в виду? Какой-то он все-таки ненормальный: сперва уехал, не простившись, и даже не позвонил. Теперь звонит, и ни здравствуй, ни извини: давай прекращай свои исследования, и все тут! Нет, он просто псих. Александр свернул с третьего кольца на Ленинградское шоссе. Он решил проехать через Войковскую, чтобы не толкаться в вечной пробке на третьем кольце.
Когда жена в очередной раз уехала к теще, Александр этого поначалу даже не заметил. Она и раньше с сыном подолгу жила у матери на другом конце Москвы. Чтобы не мешать ему работать. Всерьез Александр обнаружил отсутствие жены только тогда, когда родители окончательно покинули свою старую университетскую квартиру. Теперь она не казалась им достаточно просторной, да и вообще, зачем жить в городе и дышать невесть чем, если можно построить себе особняк в том месте, где дышать приятнее. Дмитрий Николаевич и Наталья Григорьевна так и сделали.
Сначала купили что-то в Испании, но туда больше четырех-пяти раз в год не съездишь, в Москве же дела не бросишь. Вот и построили себе трехэтажный домик в ближнем Подмосковье, ну и попутно еще четыре комнаты с холлом и террасой в Москве купили, но это так, защититься от инфляции и вложить деньги. Откуда деньги, Александр у отца никогда не спрашивал, зачем грубить или нарываться на грубость?
Так или иначе, Александр как-то раз проснулся: ау! Нет никого: ни жены, ни сына, ни родителей. (Ну и ни тещи, но это ладно.) Одни только тома Шекспира вокруг разбросаны. И именно последнее в тот момент поразило его сильнее всего. Неужели он дошел до того, что перед сном не навел идеального порядка?
До тещиного дома на Большой Академической Александр доехал довольно быстро. Была уже половина десятого, все москвичи дружно отправились на работу, и поэтому основной поток машин стоял в сторону центра, а он по счастью двигался в сторону области. Хоть и расстояние от Академической до Большой Академической не так уж велико, но Александр всегда преодолевал этот путь с большим трудом, даже если на дорогах было пусто!
Он, конечно, был совсем не против пожить с тещей под одной крышей в малогабаритной, пусть и трехкомнатной квартире, где комнаты слишком узкие, а коридоры - просто не разойдешься. В темноте вообще лбами можно стукнуться - не иначе. Короче говоря, с тещей жить здесь было можно, с женой - трудновато. Теща спит хоть и громко, но чутко: чуть услышит малейший шорох и ах! - Таня! Таня! Да Таня, что ж ты не слышишь!? - Что, мама? - Ты не спишь? Да вот, не хотела будить. Принеси, дочка, воды. Таблетки запить. А то так скрутило, не поднимусь…
Работать тоже как-то не очень получалось. Там теща спит, там сын, там Таня. Александр устраивался обычно по ночам на кухне, когда все в доме затихали. Но рядом с кухней - туалет - дверь в дверь. Теща туалет посетит и, чтоб сделать вид, что она так просто мимо шла, к нему заглядывает. - Сашенька, опять ты ночью мозги сушишь, глаза портишь, электричество жжешь. Да мне не жалко электричества этого, всего три с полтиной киловатт-то стоит, гоняй-гоняй, разве в этом дело, всего на пятьсот рублей стала больше платить, мне не жалко. Вот глаза твои жалко, и так в очках уже в таком возрасте. Ты бы днем сидел, глаза бы берег. Вот возьмут привычку по ночам сидеть! И чего только не спится! - раздавалось уже из глубины коридора. И почему Александру после этого не работалось, непонятно.
Вот так оно и вышло: он - на Академической, а семья - на Большой Академической.
Александр подошел к подъезду, но не стал сразу нажимать на кнопки домофона, а предварительно позвонил по телефону.
- Пустишь?
- Ты чего это так рано и без звонка?
- Это длинная история. Пустишь, расскажу.
- Заходи, только тихо: мама и Никита еще спят, он болеет - в школу не пошел.
Войдя, Александр старался не шуметь. Вдруг подумал: обнимет или нет? Обняла слегка, неуверенно. Тихо прошли на кухню. Закрылись.
- Чаю хочешь?
- А кофе есть?
- Вот пачка какая-то старая, твоя еще, посмотри, годится?
- Годится, давай сварю.
- Вари. Что-то случилось?
- Нет, ничего. Соскучился.
- Неужели!? Всего три месяца прошло, а ты уже соскучился!
- …Тань, я не понимаю, что происходит. Куда ты делась?
- Я никуда не девалась. Я на том же месте, где всегда.
- Так и я на том же месте. Почему же мы не вместе?.. Гляди, стих получился.
- Вот только стихи у тебя и получаются.
- Да и то переводы… не мои. Тань, возвращайтесь. Мне плохо без вас. И потом я через две недели уезжаю в Оксфорд.
Таня поставила на стол, что держала в руках, и резко повернулась.
- Ты себя слышишь? Мы приедем к тебе, а ты в Оксфорд уедешь? … Потому что тебе без нас плохо!
- Таня, прости, это я не подумав… все в кучу… столько всего... Это разные вещи. Я почти всю ночь работал, а с самого утра в посольстве. Все путается в голове. Главное: я без вас не могу.
- Совсем не можешь или три месяца не можешь?
- Ты издеваешься?
- Разумеется, я издеваюсь, пригласила поиздеваться. Просто хочу понять, сколько времени ты без нас не можешь.
Александр хотел обидеться, но сделал над собой усилие и сдержался.
- Таня, я совсем без вас не могу. Я должен знать, что вы где-то рядом…
- Что мы где-то рядом что? Молчим? Плачем? Кричим? Что ты должен знать? Нас не было рядом три месяца, а ты думал, что мы где-то под боком: сопим молча и незаметно, чтобы тебя не беспокоить.
- Тань, ну Тань, ну зачем ты так?
- А что не так? Скажи, что не так? Тебе важно, чтобы мы тебе не мешали, а где: здесь или там тебе не важно.
- Таня, прекрати…
- А что? Уедешь? Так ты все равно уедешь.
Таня схватила свою чашку со стола и начала ее энергично мыть. Молчание стало невыносимым. Александр подошел и обнял ее за плечи. Она вырвалась.
- Понятно.
- Что тебе понятно?
- Таня, что-нибудь случилось?
- Ничего не случилось. Уезжай, мне нужно на занятия.
- Ты разве не в издательстве?
- В издательстве. Но еще подрабатываю. Преподаю в одном месте.
- Каком?
- Какая тебе разница?.. Прости, мне некогда. Нужно еще собраться и привести себя в порядок.
- Ты в порядке.
И тут она почти сорвалась на крик:
- Не тебе решать, в порядке я или не в порядке!
- Тихо. Сейчас всех перебудим. Все, прости. - Александр встал, вышел из кухни, немного помедлил в коридоре, затем решительно хлопнул дверью. Он спустился вниз, завел машину и выехал со двора. За углом он притормозил и припарковался у обочины, затерявшись среди других машин, таких же грязных и неприметных. Откинулся на сиденье и стал думать. Что это за новая работа? Может, у нее кто-то появился? Мысли сбивались. Предчувствия были нехорошими.
Минут через сорок появилась Таня, изящная, грациозная, как всегда, модно одетая. И, как всегда, спешила. Остановилась у обочины и стала голосовать. Быстро поймала какое-то «Рено» и уселась на переднее сиденье. Александр тронулся следом. Поехали по Дмитровскому шоссе, повернули на Садовое кольцо и в переулках у Курского вокзала затормозили. Таня вышла из машины и направилась к чистенькому, недавно отремонтированному особняку поросячье-розового цвета и нажала кнопку на двери. Через несколько секунд дверь открылась. Таня исчезла внутри здания.
Александр подождал немного, вышел из машины и подошел к двери. Никакой вывески. Дом был обнесен кованой узорной решеткой, под окнами газон с клумбами, покрытыми грязным московским снегом. Единственное, что удалось выяснить, так это номер дома. Хотя и его найти было очень не просто. Название переулка удалось прочитать на соседних зданиях. Весь путь до дома Александр грустил.
Уважаемые пассажиры, наш самолет вошел в зону турбулентности. Просьба занять свои места, вернуть спинки кресел в вертикальное положение, пристегнуть ремни безопасности и оставаться пристегнутыми до тех пор, пока не погаснет световое табло «Пристегните ремни». Приятного полета.
Равнодушный голос стюардессы отвлек Александра от воспоминаний. Как он мог, ученый, лингвист, да еще с врожденными математическими способностями не проанализировать все события, которые произошли с ним до отъезда из Москвы, и не задать себе элементарных вопросов? Почему в его жизни появился этот странный Мигель? Почему он так неожиданно пропал? Почему Мигель так настойчиво убеждал его прекратить исследование? Почему именно его, Александра Сомова, пригласили на конференцию? Как узнали о его открытии? Но три недели назад этих вопросов не возникло, и Александр даже не попытался на них ответить. Значит, нужно это сделать сейчас. Не обязательно отвечать, но всегда нужно быть готовым ответить.
Март 1580
- Не обязательно отвечать, но всегда нужно быть готовым ответить. - Этими словами Джон Шакспер закончил одну из редких воспитательных бесед со старшим сыном. Он был доволен: хорошо сформулировал, не хуже этих хапуг-грамотеев. По крайней мере, никто теперь не упрекнет его в том, что он не занимается воспитанием своих детей.
- Позволь собственному благоразумию стать твоим наставником: согласуй действия со словами и слова с действиями.
1579
Благоразумной ту жизнь, какой стал жить юный Шакспер после знакомства с Анной, назвать можно было только с большой натяжкой. Он покидал занятия под самыми различными предлогами: плохое самочувствие, надо отцу помочь в лавке, срочно выполнить какое-то поручение… да мало ли можно найти предлогов в пятнадцатилетнем возрасте, чтобы слинять с занятий. Педагоги давно поставили на нем крест: дремал ли он на своей последней парте или эта парта пустовала, большой разницы не было. И учителя и горе-ученик находили в этом одни плюсы.
Уилл же мчался сломя голову к повозке, в которой ждала его возлюбленная Анна. Только так он ее теперь и называл: Анна, возлюбленная моя. Однако, возлюбленная, отчего-то сделалась с ним холодна и строга, и позволяла Уиллу лишь целовать себя, да и то в основном целомудренно - в ручку или щечку. Уилл же, один раз познав восторги плотской любви, не понимал, отчего Анна с ним так поступает.
- Вот возьмешь меня замуж - тогда, пожалуйста. Я должна быть осторожна - в страхе все спасенье. А то знаем мы вас таких прытких. Твой крови бунт - лишь юности мгновенье. И останусь я одна, а то еще и с ребенком…
- Выходи за меня, правда, выходи!
- Кто ж меня отдаст за малолетку? Подрасти сперва, стань взрослым.
И Уилл изо всех сил взрослел, довольствуясь теперь исключительно духовным общением со своей возлюбленной, и лишь во сне воскрешая их первую встречу…
К собственному удивлению юный Шакспер заметил в себе странную перемену. Он неожиданно полюбил занятия древнегреческим: его больше не мутило от непонятных мелодичных звуков и затягивающих ритмов, и Уилл даже находил в них наслаждение. Теперь он перестал покидать занятия, когда там декламировались античные гекзаметры, и по-своему полюбил их, хотя знаний от этой любви прибавлялось до обидного мало.
Еще одним грешным делом, с которым Шакспера познакомила Анна, стал театр. В эти годы в Стратфорд зачастили труппы столичных артистов. И не удивительно: куда бы ни отправлялись они на гастроли из Лондона на север ли страны, на юг ли, городок на Эйвоне, расположенный в самом центре Англии, почти всегда лежал на их пути. Тут им была и передышка в дальней дороге, и дополнительный заработок, а сборы иногда были немалыми, что тоже вдохновляло. Так что, можно сказать, в Стратфорде как бы проходили гастрольные премьеры, а первый спектакль, он же всегда - лучший! Ну, по крайней мере, он всегда лучше второго - это незыблемый закон театральной практики. Получалось, что жители Стратфорда, как ни крути, доводилось попасть на далеко не худшие спектакли.
Среди зрителей, если смотреть со сцены, всегда можно было увидеть темноволосого юношу, борода у которого еще совсем не росла, и светловолосую молодую леди, привлекавшую внимание всех окружающих мужчин. Однако на юной леди было надето столь красивое и дорогое платье, что это внимание никогда не переходило в действие: никто из местных кавалеров не решался к ней подступиться. Но, несмотря на то, что приходили эти двое вместе, уходили они из театра всегда порознь. Анна столь стремительно и уверенно покидала партер, что толпа перед ней почтительно расступалась.
На улице, примыкавшей к центральной городской площади, на которой давались представления, ее уже ждала очень дорогая карета (таких даже в Лондоне еще не было). Дверца открывалась, из кареты на мгновенье показывалась рука в камзоле, опираясь на которую девушка впархивала внутрь - почти на ходу - и карета тут же срывалась с места. И все: только пыль из-под колес и едва уловимый аромат дорогих духов… А, к слову сказать, духи в те годы можно было раздобыть только в Париже.
Эти отъезды приводили юного Шакспера в бешенство, он ревновал Анну как шекспировский мавр, сам того не подозревая, и готов был убить свою возлюбленную. Анна же каждый раз после таких сцен долго его успокаивала, мол, это не то, что он думает, и обещала когда-нибудь все объяснить и показать. Однако Уильяма приводил в себя только ее нежный поцелуй, и лишь после этого он обещал Анне ни о чем не спрашивать, больше не ревновать и за ней не следить.
Но надо же было чем-то заниматься в повозке, пока они с Уиллом ждали ее брата из школы. А приставания юноши были так настойчивы, что Анне было утомительно от них отбиваться. Да и не очень хотелось, ведь Уилл был такой молоденький и симпатичный… Вот и придумала Анна новое развлечение. Карты.
Сначала она показывала Уиллу карточные фокусы. А потом научила его играть. В самые разные карточные игры. Анна знала их, казалось, бесконечное количество и постепенно всем им учила Уильяма. Первое, что усвоил юноша: дама всегда сильнее валета. Это он понял сразу: он почему-то ощущал себя валетом, а не шестеркой.
Он вообще долго верил, что дама самая сильная карта, не понимая, как это дама может терпеть кое-кого сильнее себя. Уилл и правда не мог допустить такой возможности, хотя, разумеется, с самого начала (как только ему объяснили правила игры) знал, что дама слабее короля. Слабость дамы не мешает ей быть самой сильной, рассуждал он мечтательно. Но его мечты противоречили общепринятым правилам. А правила гласили, что самым сильным всегда является туз и какую-то особую власть в игре имеет таинственный джокер, под маской которого могла прятаться любая карта…
Так они играли в карты в повозке у дороги и ходили вместе в театр целый год, а возможно, и два года: время в провинции течет своеобразно, за ним не уследишь. Как река Эйвон, попробуй, разберись, стоит она или движется. И вообще это река или озеро или, может быть, пруд? Везде, со всех сторон видны берега: дело в том, что у этой реки много поворотов и не сразу понимаешь, в каком направлении она течет. Так и время в Стратфорде…
И пока так текло время, Уильям ждал. Анна ему кое-что пообещала. Правда сказала, что потребует кое-что взамен. Но это пустяки. За обещанное Анной вообще ничего было не жалко отдать. А то, что обещала Анна, всегда было у него перед глазами. Теперь он видел ее, хотя бы мельком, практически каждый день, но вот беда - не мог до нее дотронуться!
Еще, слава Богу, что он не только учился до второго обеда, но и работал до глубокой ночи. Уиллу вообще больше нравилось работать, чем ходить в школу. В работе, по крайней мере, он не чувствовал себя переростком-идиотом. К тому же здесь его окружали знакомые с детства изделия из свиной кожи. Кроме перчаток в мастерских Шакспера изготавливали, например, кожаные плетки, играть с которыми Уильям особенно любил. Он так ловко научился с ними управляться, что к двенадцати годам мог плетью сбить бабочку с цветка.
Работал Уилл в кожаном фартуке, такие фартуки тоже делались в этих же мастерских из забракованных для производства перчаток шкур. Ему приятно было чувствовать прикосновения свиной кожи, например, к своей обнаженной груди. А думать, как в этом фартуке выглядела бы Анна, было еще приятней…
Так что дома Уилл тоже не занимался, все свое время честно помогая отцу. Да отец и не очень-то верил в эти пресловутые домашние задания, которые ученику якобы нужно делать.
Джон Шакспер считал, что учителя просто пытаются отлынивать от своих прямых обязанностей, заставляя детей что-то читать дома. На что они тогда нужны, если дети сами будут учиться, - рассуждал он, ведь, несмотря на свою почти полную безграмотность, он был неглупым человеком.
Да и безграмотность его была все-таки не совсем полной. Когда ему исполнилось пятнадцать лет, в него влюбилась дочь местного священника. Джон воспользовался ее любовью и не отвечал ей взаимностью до тех пор, пока девушка не научила его не только считать, но и воспроизводить на бумаге все четыре главных арифметических действия. Собственно говоря, это и было залогом его буржуазного роста!
Саму девушку, правда, потом пришлось отдать в монастырь, потому что замуж она уже не годилась. Ну не жениться же было на ней Джону? Отец-то ее больше читал книжки, чем собирал церковную десятину и продавал индульгенции. Нет, Шакспер-старший не зря научился считать: все возможные перспективы со своей учительницей по арифметике он тщательно просчитал. А что касается ее девственности, что поделаешь: с его стороны было бы свинством недобросовестно выполнить свои обязательства! Теперь же они были в полном расчете. Долг платежом красен!
Так что отец Уильяма, хотя так и не научился читать и писать, умел считать во всех смыслах этого слова. И, используя это уменье, он считал, что больше чем полдня для учебы - вполне достаточно, нужно и поработать его старшему сыну. Не нанимать же лишнего человека! А то, если из-за дармовой учебы начислять зарплату постороннему лицу, то что ж за выгода в бесплатном образовании? Короче говоря, свободного времени для страданий, свойственных переходному возрасту, у Шакспера-младшего почти не оставалось. Уильям научился ждать, не рассуждая, и думать, не страдая. Главное, что у него теперь была цель и возможность ее достигнуть. Ради этого стоило жить. И ничто не могло сбить его с пути.
Декабрь 2010
Звонок Мигеля совсем сбил Александра с толку. Что он имел в виду? Какой-то он все-таки ненормальный: сперва уехал, не простившись, и даже не позвонил. Теперь звонит, и ни здравствуй, ни извини: давай прекращай свои исследования, и все тут! Нет, он просто псих. Александр свернул с третьего кольца на Ленинградское шоссе. Он решил проехать через Войковскую, чтобы не толкаться в вечной пробке на третьем кольце.
Когда жена в очередной раз уехала к теще, Александр этого поначалу даже не заметил. Она и раньше с сыном подолгу жила у матери на другом конце Москвы. Чтобы не мешать ему работать. Всерьез Александр обнаружил отсутствие жены только тогда, когда родители окончательно покинули свою старую университетскую квартиру. Теперь она не казалась им достаточно просторной, да и вообще, зачем жить в городе и дышать невесть чем, если можно построить себе особняк в том месте, где дышать приятнее. Дмитрий Николаевич и Наталья Григорьевна так и сделали.
Сначала купили что-то в Испании, но туда больше четырех-пяти раз в год не съездишь, в Москве же дела не бросишь. Вот и построили себе трехэтажный домик в ближнем Подмосковье, ну и попутно еще четыре комнаты с холлом и террасой в Москве купили, но это так, защититься от инфляции и вложить деньги. Откуда деньги, Александр у отца никогда не спрашивал, зачем грубить или нарываться на грубость?
Так или иначе, Александр как-то раз проснулся: ау! Нет никого: ни жены, ни сына, ни родителей. (Ну и ни тещи, но это ладно.) Одни только тома Шекспира вокруг разбросаны. И именно последнее в тот момент поразило его сильнее всего. Неужели он дошел до того, что перед сном не навел идеального порядка?
До тещиного дома на Большой Академической Александр доехал довольно быстро. Была уже половина десятого, все москвичи дружно отправились на работу, и поэтому основной поток машин стоял в сторону центра, а он по счастью двигался в сторону области. Хоть и расстояние от Академической до Большой Академической не так уж велико, но Александр всегда преодолевал этот путь с большим трудом, даже если на дорогах было пусто!
Он, конечно, был совсем не против пожить с тещей под одной крышей в малогабаритной, пусть и трехкомнатной квартире, где комнаты слишком узкие, а коридоры - просто не разойдешься. В темноте вообще лбами можно стукнуться - не иначе. Короче говоря, с тещей жить здесь было можно, с женой - трудновато. Теща спит хоть и громко, но чутко: чуть услышит малейший шорох и ах! - Таня! Таня! Да Таня, что ж ты не слышишь!? - Что, мама? - Ты не спишь? Да вот, не хотела будить. Принеси, дочка, воды. Таблетки запить. А то так скрутило, не поднимусь…
Работать тоже как-то не очень получалось. Там теща спит, там сын, там Таня. Александр устраивался обычно по ночам на кухне, когда все в доме затихали. Но рядом с кухней - туалет - дверь в дверь. Теща туалет посетит и, чтоб сделать вид, что она так просто мимо шла, к нему заглядывает. - Сашенька, опять ты ночью мозги сушишь, глаза портишь, электричество жжешь. Да мне не жалко электричества этого, всего три с полтиной киловатт-то стоит, гоняй-гоняй, разве в этом дело, всего на пятьсот рублей стала больше платить, мне не жалко. Вот глаза твои жалко, и так в очках уже в таком возрасте. Ты бы днем сидел, глаза бы берег. Вот возьмут привычку по ночам сидеть! И чего только не спится! - раздавалось уже из глубины коридора. И почему Александру после этого не работалось, непонятно.
Вот так оно и вышло: он - на Академической, а семья - на Большой Академической.
Александр подошел к подъезду, но не стал сразу нажимать на кнопки домофона, а предварительно позвонил по телефону.
- Пустишь?
- Ты чего это так рано и без звонка?
- Это длинная история. Пустишь, расскажу.
- Заходи, только тихо: мама и Никита еще спят, он болеет - в школу не пошел.
Войдя, Александр старался не шуметь. Вдруг подумал: обнимет или нет? Обняла слегка, неуверенно. Тихо прошли на кухню. Закрылись.
- Чаю хочешь?
- А кофе есть?
- Вот пачка какая-то старая, твоя еще, посмотри, годится?
- Годится, давай сварю.
- Вари. Что-то случилось?
- Нет, ничего. Соскучился.
- Неужели!? Всего три месяца прошло, а ты уже соскучился!
- …Тань, я не понимаю, что происходит. Куда ты делась?
- Я никуда не девалась. Я на том же месте, где всегда.
- Так и я на том же месте. Почему же мы не вместе?.. Гляди, стих получился.
- Вот только стихи у тебя и получаются.
- Да и то переводы… не мои. Тань, возвращайтесь. Мне плохо без вас. И потом я через две недели уезжаю в Оксфорд.
Таня поставила на стол, что держала в руках, и резко повернулась.
- Ты себя слышишь? Мы приедем к тебе, а ты в Оксфорд уедешь? … Потому что тебе без нас плохо!
- Таня, прости, это я не подумав… все в кучу… столько всего... Это разные вещи. Я почти всю ночь работал, а с самого утра в посольстве. Все путается в голове. Главное: я без вас не могу.
- Совсем не можешь или три месяца не можешь?
- Ты издеваешься?
- Разумеется, я издеваюсь, пригласила поиздеваться. Просто хочу понять, сколько времени ты без нас не можешь.
Александр хотел обидеться, но сделал над собой усилие и сдержался.
- Таня, я совсем без вас не могу. Я должен знать, что вы где-то рядом…
- Что мы где-то рядом что? Молчим? Плачем? Кричим? Что ты должен знать? Нас не было рядом три месяца, а ты думал, что мы где-то под боком: сопим молча и незаметно, чтобы тебя не беспокоить.
- Тань, ну Тань, ну зачем ты так?
- А что не так? Скажи, что не так? Тебе важно, чтобы мы тебе не мешали, а где: здесь или там тебе не важно.
- Таня, прекрати…
- А что? Уедешь? Так ты все равно уедешь.
Таня схватила свою чашку со стола и начала ее энергично мыть. Молчание стало невыносимым. Александр подошел и обнял ее за плечи. Она вырвалась.
- Понятно.
- Что тебе понятно?
- Таня, что-нибудь случилось?
- Ничего не случилось. Уезжай, мне нужно на занятия.
- Ты разве не в издательстве?
- В издательстве. Но еще подрабатываю. Преподаю в одном месте.
- Каком?
- Какая тебе разница?.. Прости, мне некогда. Нужно еще собраться и привести себя в порядок.
- Ты в порядке.
И тут она почти сорвалась на крик:
- Не тебе решать, в порядке я или не в порядке!
- Тихо. Сейчас всех перебудим. Все, прости. - Александр встал, вышел из кухни, немного помедлил в коридоре, затем решительно хлопнул дверью. Он спустился вниз, завел машину и выехал со двора. За углом он притормозил и припарковался у обочины, затерявшись среди других машин, таких же грязных и неприметных. Откинулся на сиденье и стал думать. Что это за новая работа? Может, у нее кто-то появился? Мысли сбивались. Предчувствия были нехорошими.
Минут через сорок появилась Таня, изящная, грациозная, как всегда, модно одетая. И, как всегда, спешила. Остановилась у обочины и стала голосовать. Быстро поймала какое-то «Рено» и уселась на переднее сиденье. Александр тронулся следом. Поехали по Дмитровскому шоссе, повернули на Садовое кольцо и в переулках у Курского вокзала затормозили. Таня вышла из машины и направилась к чистенькому, недавно отремонтированному особняку поросячье-розового цвета и нажала кнопку на двери. Через несколько секунд дверь открылась. Таня исчезла внутри здания.
Александр подождал немного, вышел из машины и подошел к двери. Никакой вывески. Дом был обнесен кованой узорной решеткой, под окнами газон с клумбами, покрытыми грязным московским снегом. Единственное, что удалось выяснить, так это номер дома. Хотя и его найти было очень не просто. Название переулка удалось прочитать на соседних зданиях. Весь путь до дома Александр грустил.
Уважаемые пассажиры, наш самолет вошел в зону турбулентности. Просьба занять свои места, вернуть спинки кресел в вертикальное положение, пристегнуть ремни безопасности и оставаться пристегнутыми до тех пор, пока не погаснет световое табло «Пристегните ремни». Приятного полета.
Равнодушный голос стюардессы отвлек Александра от воспоминаний. Как он мог, ученый, лингвист, да еще с врожденными математическими способностями не проанализировать все события, которые произошли с ним до отъезда из Москвы, и не задать себе элементарных вопросов? Почему в его жизни появился этот странный Мигель? Почему он так неожиданно пропал? Почему Мигель так настойчиво убеждал его прекратить исследование? Почему именно его, Александра Сомова, пригласили на конференцию? Как узнали о его открытии? Но три недели назад этих вопросов не возникло, и Александр даже не попытался на них ответить. Значит, нужно это сделать сейчас. Не обязательно отвечать, но всегда нужно быть готовым ответить.
Март 1580
- Не обязательно отвечать, но всегда нужно быть готовым ответить. - Этими словами Джон Шакспер закончил одну из редких воспитательных бесед со старшим сыном. Он был доволен: хорошо сформулировал, не хуже этих хапуг-грамотеев. По крайней мере, никто теперь не упрекнет его в том, что он не занимается воспитанием своих детей.