Дело Александра Сомова - 3
(продолжение; начало позавчера, далее - вчера)
Наконец, Уильям Шакспер выскользнул из двери класса, сполз по лестнице, держась за перила, и выбрался из школы. Он прислонился к стене, вытер пот со лба и закрыл глаза.
Декабрь 2010
Александр открыл глаза и несколько секунд спросонья не мог понять, где находится. Он озирался по сторонам и тер лоб. Наконец голос Эдуарда вернул его к действительности.
- Так не желаете обсудить наши дальнейшие действия? - гнул свою линию Эдуард.
- Позже. Дайте мне все хорошенько обдумать.
- Что ж, не буду вам мешать.
Александр посильнее откинул спинку кресла и снова закрыл глаза. Он вдруг отчетливо вспомнил разговор с Мигелем в ночь перед его то ли хамским, то ли таинственным исчезновением. Испанец долго и нудно убеждал Александра прекратить поиски автора.
- Что ты как пиявка прилип к этой попсовой проблеме. Это тема не для ученого. Это сюжет для бульварного детективчика, pulp fiction, которым будет зачитываться толпа. Толпе интересно все таинственное. Шекспиром был не Шекспир, а Фрэнсис Бэкон! Или Кристофер Марло? История с его убийством - умышленный трюк! А дальше - сюжет железной маски. Занимайся текстами, Александр, в них весь смысл.
- Я и так пятилетку отдал текстам. Вернее, тексту «Гамлета». Я его перевел дважды. Это трагедия о творце и его творении, и тут принципиально важно знать, кто творец. Ты понимаешь? Офигительно принципиально…
- Чего ж тут не понять - о-фи-ги-тель-но. Очень понятно.
- Вот именно. «Гамлет» показал мне все свои возможные смыслы…
- Все?
- Или почти все. Но основной, глубинный смысл не показан, а скрыт: он зависит от того, кто эту трагедию написал. Если это ростовщик Шакспер, то смысл один. Вернее, всё теряет смысл. Если это Фрэнсис Бэкон, смысл совершенно другой, если это Кристофер Марло, все снова меняется.
- Брось, Александр. Это бредовые идеи. Что ты говоришь? «Гамлет» останется «Гамлетом», кто бы его ни написал.
- Конечно, текст останется прежним, но смысл текста радикально изменится. И поэтому крайне важно решить главную задачку - кто скрывался под живой маской, прятался за человеком из Стратфорда, Шакспером.
- Это еще нужно доказать, что он живая маска.
- Я и занимаюсь доказательством, и, кажется, уже на верном пути. It seems to me.
- I know not seems. Пока не будут найдены такие убедительные доказательства, чтобы самый закоренелый скептик в них поверил, Шекспир останется Шекспиром.
- Нет, Мигель, то, что Шакспер - это Шекспир, так же не доказано, как и то, что Шакспер - живая маска.
- Это доказано тем, что никто не может доказать, что Шекспир - кто-то другой. Доказательство методом от противного. Ты мне нальешь?
- Мигель, ты хреновый математик.
- Хре-но-вый, - тщательно повторил Мигель новое незнакомое слово, глотнул из фужера и после этого серьезно кивнул. - Почему?
Александр тоже выпил и пристально посмотрел на него, чем вызвал новый вопрос.
- По кочану?
Кто же учит Мигеля русскому языку? Пора переходить на испанский.
- ¡Basta! - Александр заговорил на кастельяно. - Метод от противного работает не тогда, когда нет доказательств обратного, а когда есть доказательства отсутствия обратного. Чувствуешь разницу?
- Хотя я и хре-но-вый математик, но разницу я… - Мигель посмотрел себе в рюмку, откинулся в кресле и уставился в потолок. - Вот сейчас почувствовал.
- Методом от противного придется доказывать, что Марло не мог быть Шекспиром, Сидни не мог быть Шекспиром, де Вер не мог быть Шекспиром, Бэкон не мог быть Шекспиром, Дерби не мог быть Шекспиром и что еще десятков пять человек не могли быть Шекспиром - ни все вместе, ни по отдельности.
- И только тогда Шакспер - это Шекспир, да? Чертова математика! Послушайся моего совета, Александр, брось ты этот опасный шекспировский вопрос, переводи «Гамлета», сонеты, все, что хочешь. Изучай текст, ты же филолог. Зачем тебе все эти расследования? Живи себе тихо и мирно. Со своей женой. Зачем тебе искать приключений, - Мигель опять перешел на русский, - на свой тыл?
- На свой зад, - поправил Александр. - А еще точнее будет: на свою задницу.
Они тогда неплохо выпили, и Александр не придал особого значения настойчивым уговорам Мигеля бросить исследование. Не удивила его и осведомленность испанца в его личной жизни. Ведь он ни разу не сказал Мигелю, что женат, да и Татьяна никогда не появлялась в квартире на Академической в присутствии заморского гостя.
Александр поднял спинку кресла, открыл тонкий кожаный портфельчик, выданный ему как участнику конференции, и вынул листы своего доклада. На первой странице было написано:
Академическое шекспироведение никак не объясняет свой выбор человека из Стратфорда на роль главного драматурга и поэта, нашей эры. По традиции некто Шакспер из городка Стратфорд, расположенного на реке Эйвон, сын неграмотного или почти неграмотного Джона и неграмотной Мэри, муж неграмотной Энн, отец трех так и оставшихся неграмотными детей, считается автором тридцати восьми (впрочем, о точном числе специалисты спорят) драматических произведений (среди которых «Гамлет» - трагедия трагедий), ста пятидесяти четырех сонетов и двух больших поэм. Да, его фамилия была очень похожа на авторское имя на титульных листах многочисленных шекспировских кварто, знаменитого Первого фолио, книге книг европейского Возрождения. Но все-таки Шакспер - не Шекспир или нужно точнее сказать так: предположение, что Шакспер - это Шекспир нуждается в доказательстве не в меньшей степени, чем то, что Шекспир - это кто-то другой.
Александр вспомнил, какое гробовое молчание воцарилось в той аудитории Оксфордского университета, где он делал свой доклад, как только он произнес эти слова. Да, для большинства академических шекспироведов лучшая защита - это нападение. Даже точнее, уверенное доминирование. Позвольте, кто же тогда Шекспир, если не он сам? Покажите, кто. Докажите, что этот ваш «кто» - автор. Им показывали. На многих. Но доказательств на многих, разумеется, не хватает. Чем больше претендентов, тем слабее каждый отдельный кандидат, тем тверже стоит Шакспер, который для большинства уже заранее Шекспир. Александр перечитал еще один знакомый абзац, как будто, перечитывая, мог найти выход из той ситуации, в которую попал сам.
Традиция держится на мнении большинства, мнении, приобретенном людьми еще в некритическом возрасте. Шекспир - это Шекспир. Эта «аксиома» впитана современными европейцами едва ли не с молоком матери. И чем дольше держится Шакспер в Шекспирах, тем больше он - Шекспир. Никто даже и фамилии-то эти не различает. Мы знаем, что Шекспир - это Шекспир, а вы доказываете, что Шекспир - это не Шекспир? С чем мы вас и поздравляем… Основная риторическая фигура лежит в области витийства телесного - пожимание плечами.
Осень 1579
Джон Шакспер пожал плечами: ему было не жалко отдать сына учиться грамоте, тем более что это ничего не стоило. С тех пор, как Джон занял должность олдермена, он получил право бесплатно учить своих детей в единственной Грамматической школе Стратфорда. Грех было этим не воспользоваться, он и отдал Уильяма: пусть ходит, дело не вредное.
Однако особыми способностями великовозрастный Уилл в школе не отличался. Читал он с грехом пополам: по слогам, с трудом понимая, что читает. Писал и того хуже: еле-еле выводил корявые буквы, постоянно теряя взглядом строчку в букваре. Его не решились посадить в класс с самыми маленькими, а в среднем классе все уже давно писали и читали. Так и шла учеба Уильяма в первый год - ни шатко, ни валко. А на следующий год и вовсе беда. Начались занятия древними языками: латынью и греческим…
И вот сидел Уилл за одной партой с десятилетними и чувствовал себя дебилом. К тому же в свои неполные, а потом и полные пятнадцать лет его тянуло не к латыни и древнегреческому, а совсем к другому. Что это за другое, он тоже долго не мог понять, ему не хватало интеллекта осмыслить соответствующий его возрасту бунт плоти. Правда, это тот редкий случай, когда недостаток ума может быть полезным. Ведь осмысленный бунт - прямой путь к революции, а революция, как и восстание плоти - вещь совсем небезопасная.
До сих пор телесное ассоциировалось у него исключительно со свиньями, живыми и мертвыми. Уилл подолгу наблюдал за свиной плотью: чавкающей и хрюкающей во время кормежки, храпящей и урчащей при совокуплении, визжащей при умерщвлении. Потом эта плоть превращалась в деликатно молчащее мясо, еще неразделанное или уже разделанное, с виду гораздо более нежное и трепетное, чем у живых свиней.
Он с раннего детства любил смотреть, как разделывают туши, спускают кровь, снимают шкуру и вырезают внутренние органы. Словно по волшебству свинья любого возраста превращалась в нежно-розового поросеночка!
Итак, в тот день Уилл, гонимый веретеном Гомера, уже довольно далеко отошел от школы, лег на траву рядом с дорогой и закрыл глаза. Он представил себе, как падает на деревянный прилавок свежий кусок розовой трепещущей плоти, и боль, вызванная гекзаметром, отпустила, а веретено начало вращаться в обратном направлении, посылая во все концы тела теплые расслабляющие волны, которые концентрировались где-то в нижней части живота. Спешить было некуда, и он задремал, продолжая во сне с наслаждением наблюдать, как разделывают свиную тушу.
Его грезы прервал приближающийся стук копыт и колес. Уилл открыл глаза. Мимо проехала повозка, в которой юного Роберта Хэтуэя возили в школу. Единственной лошадкой управляла его сестра Анна, уже совсем взрослая девушка. Из-под шляпки у нее выбился пучок светлых волос. Одной рукой она держала вожжи, а другой - с видимым азартом - нахлестывала лошадь по гладкому крупу. Повозка проехала мимо, в некотором отдалении съехала с дороги и остановилась в тени придорожных кустов.
Анне было невыносимо скучно дожидаться Роберта. И зачем это отец заставляет ее сидеть в повозке у школы, пока идут занятия. Это же половина дня! Десять раз можно было съездить домой и обратно. Но у отца были свои планы на первую половину дня, и в эти планы не входило присутствие детей в доме. Двадцатитрехлетняя Анна была особенно ни к чему, поэтому она получала объяснение: лошадь уже не молода, чтобы без нужды гонять ее туда-сюда; поспи там в сене, время ожидания и пройдет. Она и дремала, и просто так лежала, тупо глядя вверх и вместо неба разглядывая парусину, натянутую на деревянные рейки крытой повозки.
Вообще-то в повозке можно было даже свободно стоять, не упираясь головой. В солнечный день это была маленькая светлая комната, которая часто в воображении Анны превращалась в королевскую спальню, и в нее тайком пробирался очередной фаворит. То ли от мыслей, то ли от быстрой езды промелькнувшее мимо Уилла личико Анны было розовым.
Сон как рукой сняло. Какая-то невидимая сила подняла Уилла с земли и толкнула к повозке. Он подкрадывался так осторожно, словно собирался зарезать свинью и боялся ее испугать. Подошел сзади и тихонько раздвинул полог.
То, что увидел Уильям Шакспер, которого впоследствии многие называли Шекспиром и Великим бардом, поразило его. Справедливости ради заметим, что увиденным мог бы поразиться даже вполне взрослый мужчина. Анна Хэтуэй была девушкой выдающихся эстетических форм, которые в тот момент она предоставила (для охлаждения после быстрой езды) ласкам теплого ветерка и, как оказалось, взгляду юного Шакспера.
Уильяма так живо захватило зрелище нежной розовой девичьей плоти, раскинувшейся на сене в глубине повозки, буквально на расстоянии вытянутой руки, что он потерял над собой контроль и руку таки протянул…
Декабрь 2010
Александр протянул руку и взял со столика чашку с кофе. Двигатели самолета гудели ровно и монотонно, неумолимо возвращая ко сну. Он сделал два больших глотка. Смотреть сны порой бывает приятно, но сон есть сон, а жизнь есть жизнь. Надо вспомнить все до мельчайших подробностей, каждая упущенная деталь может стоить очень дорого. Может стоить и самой жизни. Но были вещи и поценнее его жизни. Прежде всего, любимые им люди…
Вечером после отъезда Мигеля он получил приглашение на конференцию в Оксфорд. После этого он работал. Что же произошло потом? Потом он поел. Было четыре часа утра, это он запомнил абсолютно точно. Вот такой получился ранний завтрак. Потом помыл посуду, аккуратно расставил все по своим местам и бодрым шагом покинул кухню. Кофе он пить не стал: спать и так не хотелось. Проверил электронную почту. От пропавшего Мигеля ничего не было, зато пришло приглашение в Оксфорд - быстро они работают! Причем, оказалось, что приглашение отправили даже раньше, чем Свенсен ему позвонил, и Александр дал свое согласие на участие в конференции.
Да, они работали быстро, а он - медленно. Но верно, подбодрил себя Александр и вышел на сайт со сканированным Первым Фолио, загрузил его первые страницы и, в который раз стал разглядывать титульный лист со знаменитой гравюрой Шекспира работы Дройсхута и стихотворным обращением к читателю Бена Джонсона на одном развороте с портретом.
To the Reader.
This Figure, that thou here seest put,
It was for gentle Shakespeare cut,
Wherein the Graver had a strife
with Nature, to out-doo the life :
O, could he but have drawne his wit
As well in brasse, as he hath hit
His face ; the Print would then surpasse
All, that was ever writ in brasse.
But, since he cannot, Reader, looke
Not on his Picture, but his Booke.
Что можно было перевести так:
Читателю.
Тот Образ, что ты здесь видишь,
был вырезан для благородного Шекспира,
И в нем Гравер боролся
с природой, стараясь превзойти жизнь.
О, если бы он только мог изобразить его остроумие
в бронзе так, как он выбил его лицо,
Тогда бы Изображение превзошло
Все, что было когда-нибудь создано в бронзе.
Но, так как он этого не смог сделать, Читатель, смотри
Не на его Портрет, а в его Книгу.
Что значит «гравер боролся с природой, стараясь превзойти жизнь»? Что скрывает в себе фраза «если б смог изобразить его остроумие»? Или остроту ума. Значит ли, что это не портрет автора, раз читателю не следует смотреть на портрет, а в текст?
В любом случае ученые не отождествляли себя с читателями и прежде всего предпочитали смотреть на портрет.
Александр, конечно, знал, что видят в этом портрете антистратфордианцы, те, кто считает, что Шекспир - это псевдоним, за которым скрывается кто-то другой. На камзоле два правых рукава, немного скошенный рот, и - главное - портрет подозрительно смахивает на маску, маску венецианского типа: не античную, условную, а именно карнавально-портретную.
Кроме того, это странное обращение к читателю известного поэта Бена Джонсона! Он еще для Елизаветы Первой писал сценарии маскарадных представлений, до которых она была страстная охотница, а затем был обласкан Яковом Первым, став для него едва ли не любимым драматургом.
Итак, на титульном листе портрет человека-маски. Некоторые даже видят на шее след, где эта маска соприкасается с живой плотью.
Традиционные же шекспироведы, разумеется, ничего такого в упор не видят. Они видят гравюру со всеми условностями ее техники, изображающую Уильяма нашего Шекспира. И это, между прочим, их полное право.
Что же хотел найти Александр, он и сам не понимал. И это давало ему колоссальные преимущества перед другими, теми, которые твердо знают, что ищут, знают, что хотят найти. И находят то, что видят. Но видят, порой, то, чего на самом деле нет, то, что хотят увидеть…
То ли потому что Александр и вправду смотрел в Первое Фолио незамутненным взглядом, то ли ему просто повезло, но он нашел в этой Книге книг то, чего остальные не видели почти четыреста лет. То, что лежало в ней на одном из самых заметных мест - на последней странице. Александр нашел след того, кто писал под псевдонимом Шекспир. Но об этом пока рано было говорить: сначала все должно было выстроиться в цельную систему. Правда, он уже рассказал о своих находках жене и теще, которые в тот день, когда он начал обо всем догадываться, заехали к нему на Академическую. Да и Мигелю проболтался вчера ночью в пылу спора.
Александр просидел за компьютером до десяти утра. Закончив работать, он заварил крепкий кофе, примостился поудобнее в кресле и устало прикрыл глаза. А не съездить ли мне к Татьяне? - он вспомнил, что жена не жила с ним уже три месяца. Не то что бы она ушла - просто в очередной раз уехала с сыном к маме. Никитина школа находится в центре, поэтому все равно, откуда возить. И Таня часто уезжала к Светлане Никодимовне.
Теща болела - а Татьяна ездила ее навещать. Сначала на пару дней, потом на пару недель, а теперь болезнь затянулась, стала, видимо, хронической. Странная вещь! Пока с тещей живешь, никакой болезни нет и в помине, но как только Татьяна возвращалась к Александру, начинались звонки с истериками: некому воды подать… за лекарствами сходить… за хлебом… все ее бросили… конец… умирает… В общем, болезнь брала за горло, да так, что Тане нужно все бросать и бежать со всех ног ее спасать, а не то уже гудит перед нашим подъездом скорая помощь, грозит забрать Светлану Никодимовну в темные недра пятидесятой больницы. Но теща туда не едет, она там уже однажды была, и ей не понравилось. Тесно и кормят плохо. И не дают любимых лекарств. Дают нелюбимые.
Последний раз они виделись с женой первого сентября, когда Никита пошел в третий класс. Нет, это не дело. Надо ей позвонить. Александр набрал номер ее домашнего телефона. Подошла теща.
Теща была бодрой, даже слишком бодрой, женщиной, добивающей шестой десяток лет жизни. Своей и своих близких. Ей бы к ноге динамо-машину подсоединить, могла бы всю Москву электричеством снабжать… ну уж свой микрорайон точно, - Александр язвительно усмехнулся, вспомнив, как Светлана Никодимовна юлой носится по маленькой хрущевской кухне. Как она месит вечное тесто, по старинке вручную взбивая его в огромных кастрюлях, и при этом не только не устает, но даже не сбивает дыхание. Тесто взбивает - дыхание не сбивает, по привычке срифмовал он. Но, спохватившись, перешел на суровую прозу. Да она здоровая как лошадь - на ней пахать можно. И нужно! А вечно прикидывается больной.
- Светлана Никодимовна! Добрый день. Как вы себя чувствуете?
- В кои-то веки поинтересовался! Нормально чувствую, если б не Таня, давно бы в гроб слегла, тебе на радость.
- Ну зачем вы так говорите, слово материально…
- У тебя только слово и материально! Словом твоим семью не накормишь, и на себя его не наденешь. Кто тебя в филологи тянул? Был бы математиком, как папа. Сейчас бы кафедрами заведовал, деканом бы стал, факультет свой открыл, деньги лопатой греб.
Александр помрачнел. Песня та же - поет она же...
- Кстати, Сашенька, как папа?
- Не знаю.
- Как это ты не знаешь? Ладно, на меня тебе наплевать, но родители! Таким родителям достался такой… Шекспир доморощенный. Привет папе с мамой передай обязательно.
Родителей Александра теща уважала за их состоятельность, известность, интеллигентность. И даже побаивалась.
- Передам. Таню можно позвать к телефону?
- Нет ее. Они с Никитой в театр ушли. К обеду вернутся.
- Утром в театр?
- На утренний детский спектакль. Ты не знаешь, что по воскресеньям дают утренние спектакли для детей?
- А сегодня что, воскресенье?
- Здрасьте, вам…
- Я заеду сегодня?
- Заезжай, осчастливь нас всех. Хоть на ребенка посмотришь, а то, небось, забыл, что у тебя сын растет. Папаня…
В трубке раздались короткие гудки.
Светлана Никодимовна презирала Александра за безвольный, как она считала характер, за скромные заработки, за то, что он филолог и занимается наукой, сочетание, по ее мнению, бессмысленное и бесперспективное. Хотя сама Светлана Никодимовна тоже была филологом и преподавала русский язык иностранцам в Лумумбарии, в институте имени Патриса Лумумбы. Студенты и бывшие студенты часто дарили ей дорогие подарки, даже деньги, которыми она никогда не гнушалась. Александр знал, что Светлана Никодимовна до введения ЕГЭ занималась репетиторством с гарантией поступления в институт, и догадывался, что она берет взятки за экзамены.
Деньги Светлана Никодимовна любила беззаветно. Деньги, и все, что с ними связано: украшения, особенно в золотой оправе, в крайнем случае, в серебряной, шубы, машины, деликатесы, рестораны. Но при таком гедонистическом отношении к жизни, даже взятки не спасали - денег Светлане Никодимовне не хватало. Она всю жизнь прожила в хрущебе, трехкомнатной, но хрущебе.
В молодости она была красива и пользовалась популярностью у мужчин. В 20 лет залетела, аборт делать не стала «по здоровью» - якобы врачи запретили. Татьяну она родила без мужа, взяла академ, но потом все-таки доучилась в Университете. Дочь Светлана Никодимовна воспитывала сама, а отца Тани всю жизнь шантажировала, запрещая видеться с ребенком и пугая, что если он попытается познакомиться с дочерью или перестанет им помогать, она все расскажет его жене. Несмотря на красоту, Светлана Никодимовна замуж не вышла - никто из тех, кого она считала достойными себя, с ребенком не взял. И вероятно поэтому, мужиков она ненавидела лютой ненавистью. Но, по-прежнему, страстно хотела замуж.
Осень 1579
Анна Хэтуэй, конечно, хотела замуж. Ее прямо-таки преследовали эротические сновидения: снились свидания, объятия и поцелуи. Анна была уже взрослой, даже слишком взрослой девушкой, но отец никак не хотел отпускать ее от себя. Где он еще найдет бесплатную помощницу по хозяйству своей второй жене, няньку для своих многочисленных детей, из которых она была первой (разумеется, еще от первой жены), кухарку, прачку и домработницу?
Наконец, Уильям Шакспер выскользнул из двери класса, сполз по лестнице, держась за перила, и выбрался из школы. Он прислонился к стене, вытер пот со лба и закрыл глаза.
Декабрь 2010
Александр открыл глаза и несколько секунд спросонья не мог понять, где находится. Он озирался по сторонам и тер лоб. Наконец голос Эдуарда вернул его к действительности.
- Так не желаете обсудить наши дальнейшие действия? - гнул свою линию Эдуард.
- Позже. Дайте мне все хорошенько обдумать.
- Что ж, не буду вам мешать.
Александр посильнее откинул спинку кресла и снова закрыл глаза. Он вдруг отчетливо вспомнил разговор с Мигелем в ночь перед его то ли хамским, то ли таинственным исчезновением. Испанец долго и нудно убеждал Александра прекратить поиски автора.
- Что ты как пиявка прилип к этой попсовой проблеме. Это тема не для ученого. Это сюжет для бульварного детективчика, pulp fiction, которым будет зачитываться толпа. Толпе интересно все таинственное. Шекспиром был не Шекспир, а Фрэнсис Бэкон! Или Кристофер Марло? История с его убийством - умышленный трюк! А дальше - сюжет железной маски. Занимайся текстами, Александр, в них весь смысл.
- Я и так пятилетку отдал текстам. Вернее, тексту «Гамлета». Я его перевел дважды. Это трагедия о творце и его творении, и тут принципиально важно знать, кто творец. Ты понимаешь? Офигительно принципиально…
- Чего ж тут не понять - о-фи-ги-тель-но. Очень понятно.
- Вот именно. «Гамлет» показал мне все свои возможные смыслы…
- Все?
- Или почти все. Но основной, глубинный смысл не показан, а скрыт: он зависит от того, кто эту трагедию написал. Если это ростовщик Шакспер, то смысл один. Вернее, всё теряет смысл. Если это Фрэнсис Бэкон, смысл совершенно другой, если это Кристофер Марло, все снова меняется.
- Брось, Александр. Это бредовые идеи. Что ты говоришь? «Гамлет» останется «Гамлетом», кто бы его ни написал.
- Конечно, текст останется прежним, но смысл текста радикально изменится. И поэтому крайне важно решить главную задачку - кто скрывался под живой маской, прятался за человеком из Стратфорда, Шакспером.
- Это еще нужно доказать, что он живая маска.
- Я и занимаюсь доказательством, и, кажется, уже на верном пути. It seems to me.
- I know not seems. Пока не будут найдены такие убедительные доказательства, чтобы самый закоренелый скептик в них поверил, Шекспир останется Шекспиром.
- Нет, Мигель, то, что Шакспер - это Шекспир, так же не доказано, как и то, что Шакспер - живая маска.
- Это доказано тем, что никто не может доказать, что Шекспир - кто-то другой. Доказательство методом от противного. Ты мне нальешь?
- Мигель, ты хреновый математик.
- Хре-но-вый, - тщательно повторил Мигель новое незнакомое слово, глотнул из фужера и после этого серьезно кивнул. - Почему?
Александр тоже выпил и пристально посмотрел на него, чем вызвал новый вопрос.
- По кочану?
Кто же учит Мигеля русскому языку? Пора переходить на испанский.
- ¡Basta! - Александр заговорил на кастельяно. - Метод от противного работает не тогда, когда нет доказательств обратного, а когда есть доказательства отсутствия обратного. Чувствуешь разницу?
- Хотя я и хре-но-вый математик, но разницу я… - Мигель посмотрел себе в рюмку, откинулся в кресле и уставился в потолок. - Вот сейчас почувствовал.
- Методом от противного придется доказывать, что Марло не мог быть Шекспиром, Сидни не мог быть Шекспиром, де Вер не мог быть Шекспиром, Бэкон не мог быть Шекспиром, Дерби не мог быть Шекспиром и что еще десятков пять человек не могли быть Шекспиром - ни все вместе, ни по отдельности.
- И только тогда Шакспер - это Шекспир, да? Чертова математика! Послушайся моего совета, Александр, брось ты этот опасный шекспировский вопрос, переводи «Гамлета», сонеты, все, что хочешь. Изучай текст, ты же филолог. Зачем тебе все эти расследования? Живи себе тихо и мирно. Со своей женой. Зачем тебе искать приключений, - Мигель опять перешел на русский, - на свой тыл?
- На свой зад, - поправил Александр. - А еще точнее будет: на свою задницу.
Они тогда неплохо выпили, и Александр не придал особого значения настойчивым уговорам Мигеля бросить исследование. Не удивила его и осведомленность испанца в его личной жизни. Ведь он ни разу не сказал Мигелю, что женат, да и Татьяна никогда не появлялась в квартире на Академической в присутствии заморского гостя.
Александр поднял спинку кресла, открыл тонкий кожаный портфельчик, выданный ему как участнику конференции, и вынул листы своего доклада. На первой странице было написано:
Академическое шекспироведение никак не объясняет свой выбор человека из Стратфорда на роль главного драматурга и поэта, нашей эры. По традиции некто Шакспер из городка Стратфорд, расположенного на реке Эйвон, сын неграмотного или почти неграмотного Джона и неграмотной Мэри, муж неграмотной Энн, отец трех так и оставшихся неграмотными детей, считается автором тридцати восьми (впрочем, о точном числе специалисты спорят) драматических произведений (среди которых «Гамлет» - трагедия трагедий), ста пятидесяти четырех сонетов и двух больших поэм. Да, его фамилия была очень похожа на авторское имя на титульных листах многочисленных шекспировских кварто, знаменитого Первого фолио, книге книг европейского Возрождения. Но все-таки Шакспер - не Шекспир или нужно точнее сказать так: предположение, что Шакспер - это Шекспир нуждается в доказательстве не в меньшей степени, чем то, что Шекспир - это кто-то другой.
Александр вспомнил, какое гробовое молчание воцарилось в той аудитории Оксфордского университета, где он делал свой доклад, как только он произнес эти слова. Да, для большинства академических шекспироведов лучшая защита - это нападение. Даже точнее, уверенное доминирование. Позвольте, кто же тогда Шекспир, если не он сам? Покажите, кто. Докажите, что этот ваш «кто» - автор. Им показывали. На многих. Но доказательств на многих, разумеется, не хватает. Чем больше претендентов, тем слабее каждый отдельный кандидат, тем тверже стоит Шакспер, который для большинства уже заранее Шекспир. Александр перечитал еще один знакомый абзац, как будто, перечитывая, мог найти выход из той ситуации, в которую попал сам.
Традиция держится на мнении большинства, мнении, приобретенном людьми еще в некритическом возрасте. Шекспир - это Шекспир. Эта «аксиома» впитана современными европейцами едва ли не с молоком матери. И чем дольше держится Шакспер в Шекспирах, тем больше он - Шекспир. Никто даже и фамилии-то эти не различает. Мы знаем, что Шекспир - это Шекспир, а вы доказываете, что Шекспир - это не Шекспир? С чем мы вас и поздравляем… Основная риторическая фигура лежит в области витийства телесного - пожимание плечами.
Осень 1579
Джон Шакспер пожал плечами: ему было не жалко отдать сына учиться грамоте, тем более что это ничего не стоило. С тех пор, как Джон занял должность олдермена, он получил право бесплатно учить своих детей в единственной Грамматической школе Стратфорда. Грех было этим не воспользоваться, он и отдал Уильяма: пусть ходит, дело не вредное.
Однако особыми способностями великовозрастный Уилл в школе не отличался. Читал он с грехом пополам: по слогам, с трудом понимая, что читает. Писал и того хуже: еле-еле выводил корявые буквы, постоянно теряя взглядом строчку в букваре. Его не решились посадить в класс с самыми маленькими, а в среднем классе все уже давно писали и читали. Так и шла учеба Уильяма в первый год - ни шатко, ни валко. А на следующий год и вовсе беда. Начались занятия древними языками: латынью и греческим…
И вот сидел Уилл за одной партой с десятилетними и чувствовал себя дебилом. К тому же в свои неполные, а потом и полные пятнадцать лет его тянуло не к латыни и древнегреческому, а совсем к другому. Что это за другое, он тоже долго не мог понять, ему не хватало интеллекта осмыслить соответствующий его возрасту бунт плоти. Правда, это тот редкий случай, когда недостаток ума может быть полезным. Ведь осмысленный бунт - прямой путь к революции, а революция, как и восстание плоти - вещь совсем небезопасная.
До сих пор телесное ассоциировалось у него исключительно со свиньями, живыми и мертвыми. Уилл подолгу наблюдал за свиной плотью: чавкающей и хрюкающей во время кормежки, храпящей и урчащей при совокуплении, визжащей при умерщвлении. Потом эта плоть превращалась в деликатно молчащее мясо, еще неразделанное или уже разделанное, с виду гораздо более нежное и трепетное, чем у живых свиней.
Он с раннего детства любил смотреть, как разделывают туши, спускают кровь, снимают шкуру и вырезают внутренние органы. Словно по волшебству свинья любого возраста превращалась в нежно-розового поросеночка!
Итак, в тот день Уилл, гонимый веретеном Гомера, уже довольно далеко отошел от школы, лег на траву рядом с дорогой и закрыл глаза. Он представил себе, как падает на деревянный прилавок свежий кусок розовой трепещущей плоти, и боль, вызванная гекзаметром, отпустила, а веретено начало вращаться в обратном направлении, посылая во все концы тела теплые расслабляющие волны, которые концентрировались где-то в нижней части живота. Спешить было некуда, и он задремал, продолжая во сне с наслаждением наблюдать, как разделывают свиную тушу.
Его грезы прервал приближающийся стук копыт и колес. Уилл открыл глаза. Мимо проехала повозка, в которой юного Роберта Хэтуэя возили в школу. Единственной лошадкой управляла его сестра Анна, уже совсем взрослая девушка. Из-под шляпки у нее выбился пучок светлых волос. Одной рукой она держала вожжи, а другой - с видимым азартом - нахлестывала лошадь по гладкому крупу. Повозка проехала мимо, в некотором отдалении съехала с дороги и остановилась в тени придорожных кустов.
Анне было невыносимо скучно дожидаться Роберта. И зачем это отец заставляет ее сидеть в повозке у школы, пока идут занятия. Это же половина дня! Десять раз можно было съездить домой и обратно. Но у отца были свои планы на первую половину дня, и в эти планы не входило присутствие детей в доме. Двадцатитрехлетняя Анна была особенно ни к чему, поэтому она получала объяснение: лошадь уже не молода, чтобы без нужды гонять ее туда-сюда; поспи там в сене, время ожидания и пройдет. Она и дремала, и просто так лежала, тупо глядя вверх и вместо неба разглядывая парусину, натянутую на деревянные рейки крытой повозки.
Вообще-то в повозке можно было даже свободно стоять, не упираясь головой. В солнечный день это была маленькая светлая комната, которая часто в воображении Анны превращалась в королевскую спальню, и в нее тайком пробирался очередной фаворит. То ли от мыслей, то ли от быстрой езды промелькнувшее мимо Уилла личико Анны было розовым.
Сон как рукой сняло. Какая-то невидимая сила подняла Уилла с земли и толкнула к повозке. Он подкрадывался так осторожно, словно собирался зарезать свинью и боялся ее испугать. Подошел сзади и тихонько раздвинул полог.
То, что увидел Уильям Шакспер, которого впоследствии многие называли Шекспиром и Великим бардом, поразило его. Справедливости ради заметим, что увиденным мог бы поразиться даже вполне взрослый мужчина. Анна Хэтуэй была девушкой выдающихся эстетических форм, которые в тот момент она предоставила (для охлаждения после быстрой езды) ласкам теплого ветерка и, как оказалось, взгляду юного Шакспера.
Уильяма так живо захватило зрелище нежной розовой девичьей плоти, раскинувшейся на сене в глубине повозки, буквально на расстоянии вытянутой руки, что он потерял над собой контроль и руку таки протянул…
Декабрь 2010
Александр протянул руку и взял со столика чашку с кофе. Двигатели самолета гудели ровно и монотонно, неумолимо возвращая ко сну. Он сделал два больших глотка. Смотреть сны порой бывает приятно, но сон есть сон, а жизнь есть жизнь. Надо вспомнить все до мельчайших подробностей, каждая упущенная деталь может стоить очень дорого. Может стоить и самой жизни. Но были вещи и поценнее его жизни. Прежде всего, любимые им люди…
Вечером после отъезда Мигеля он получил приглашение на конференцию в Оксфорд. После этого он работал. Что же произошло потом? Потом он поел. Было четыре часа утра, это он запомнил абсолютно точно. Вот такой получился ранний завтрак. Потом помыл посуду, аккуратно расставил все по своим местам и бодрым шагом покинул кухню. Кофе он пить не стал: спать и так не хотелось. Проверил электронную почту. От пропавшего Мигеля ничего не было, зато пришло приглашение в Оксфорд - быстро они работают! Причем, оказалось, что приглашение отправили даже раньше, чем Свенсен ему позвонил, и Александр дал свое согласие на участие в конференции.
Да, они работали быстро, а он - медленно. Но верно, подбодрил себя Александр и вышел на сайт со сканированным Первым Фолио, загрузил его первые страницы и, в который раз стал разглядывать титульный лист со знаменитой гравюрой Шекспира работы Дройсхута и стихотворным обращением к читателю Бена Джонсона на одном развороте с портретом.
To the Reader.
This Figure, that thou here seest put,
It was for gentle Shakespeare cut,
Wherein the Graver had a strife
with Nature, to out-doo the life :
O, could he but have drawne his wit
As well in brasse, as he hath hit
His face ; the Print would then surpasse
All, that was ever writ in brasse.
But, since he cannot, Reader, looke
Not on his Picture, but his Booke.
Что можно было перевести так:
Читателю.
Тот Образ, что ты здесь видишь,
был вырезан для благородного Шекспира,
И в нем Гравер боролся
с природой, стараясь превзойти жизнь.
О, если бы он только мог изобразить его остроумие
в бронзе так, как он выбил его лицо,
Тогда бы Изображение превзошло
Все, что было когда-нибудь создано в бронзе.
Но, так как он этого не смог сделать, Читатель, смотри
Не на его Портрет, а в его Книгу.
Что значит «гравер боролся с природой, стараясь превзойти жизнь»? Что скрывает в себе фраза «если б смог изобразить его остроумие»? Или остроту ума. Значит ли, что это не портрет автора, раз читателю не следует смотреть на портрет, а в текст?
В любом случае ученые не отождествляли себя с читателями и прежде всего предпочитали смотреть на портрет.
Александр, конечно, знал, что видят в этом портрете антистратфордианцы, те, кто считает, что Шекспир - это псевдоним, за которым скрывается кто-то другой. На камзоле два правых рукава, немного скошенный рот, и - главное - портрет подозрительно смахивает на маску, маску венецианского типа: не античную, условную, а именно карнавально-портретную.
Кроме того, это странное обращение к читателю известного поэта Бена Джонсона! Он еще для Елизаветы Первой писал сценарии маскарадных представлений, до которых она была страстная охотница, а затем был обласкан Яковом Первым, став для него едва ли не любимым драматургом.
Итак, на титульном листе портрет человека-маски. Некоторые даже видят на шее след, где эта маска соприкасается с живой плотью.
Традиционные же шекспироведы, разумеется, ничего такого в упор не видят. Они видят гравюру со всеми условностями ее техники, изображающую Уильяма нашего Шекспира. И это, между прочим, их полное право.
Что же хотел найти Александр, он и сам не понимал. И это давало ему колоссальные преимущества перед другими, теми, которые твердо знают, что ищут, знают, что хотят найти. И находят то, что видят. Но видят, порой, то, чего на самом деле нет, то, что хотят увидеть…
То ли потому что Александр и вправду смотрел в Первое Фолио незамутненным взглядом, то ли ему просто повезло, но он нашел в этой Книге книг то, чего остальные не видели почти четыреста лет. То, что лежало в ней на одном из самых заметных мест - на последней странице. Александр нашел след того, кто писал под псевдонимом Шекспир. Но об этом пока рано было говорить: сначала все должно было выстроиться в цельную систему. Правда, он уже рассказал о своих находках жене и теще, которые в тот день, когда он начал обо всем догадываться, заехали к нему на Академическую. Да и Мигелю проболтался вчера ночью в пылу спора.
Александр просидел за компьютером до десяти утра. Закончив работать, он заварил крепкий кофе, примостился поудобнее в кресле и устало прикрыл глаза. А не съездить ли мне к Татьяне? - он вспомнил, что жена не жила с ним уже три месяца. Не то что бы она ушла - просто в очередной раз уехала с сыном к маме. Никитина школа находится в центре, поэтому все равно, откуда возить. И Таня часто уезжала к Светлане Никодимовне.
Теща болела - а Татьяна ездила ее навещать. Сначала на пару дней, потом на пару недель, а теперь болезнь затянулась, стала, видимо, хронической. Странная вещь! Пока с тещей живешь, никакой болезни нет и в помине, но как только Татьяна возвращалась к Александру, начинались звонки с истериками: некому воды подать… за лекарствами сходить… за хлебом… все ее бросили… конец… умирает… В общем, болезнь брала за горло, да так, что Тане нужно все бросать и бежать со всех ног ее спасать, а не то уже гудит перед нашим подъездом скорая помощь, грозит забрать Светлану Никодимовну в темные недра пятидесятой больницы. Но теща туда не едет, она там уже однажды была, и ей не понравилось. Тесно и кормят плохо. И не дают любимых лекарств. Дают нелюбимые.
Последний раз они виделись с женой первого сентября, когда Никита пошел в третий класс. Нет, это не дело. Надо ей позвонить. Александр набрал номер ее домашнего телефона. Подошла теща.
Теща была бодрой, даже слишком бодрой, женщиной, добивающей шестой десяток лет жизни. Своей и своих близких. Ей бы к ноге динамо-машину подсоединить, могла бы всю Москву электричеством снабжать… ну уж свой микрорайон точно, - Александр язвительно усмехнулся, вспомнив, как Светлана Никодимовна юлой носится по маленькой хрущевской кухне. Как она месит вечное тесто, по старинке вручную взбивая его в огромных кастрюлях, и при этом не только не устает, но даже не сбивает дыхание. Тесто взбивает - дыхание не сбивает, по привычке срифмовал он. Но, спохватившись, перешел на суровую прозу. Да она здоровая как лошадь - на ней пахать можно. И нужно! А вечно прикидывается больной.
- Светлана Никодимовна! Добрый день. Как вы себя чувствуете?
- В кои-то веки поинтересовался! Нормально чувствую, если б не Таня, давно бы в гроб слегла, тебе на радость.
- Ну зачем вы так говорите, слово материально…
- У тебя только слово и материально! Словом твоим семью не накормишь, и на себя его не наденешь. Кто тебя в филологи тянул? Был бы математиком, как папа. Сейчас бы кафедрами заведовал, деканом бы стал, факультет свой открыл, деньги лопатой греб.
Александр помрачнел. Песня та же - поет она же...
- Кстати, Сашенька, как папа?
- Не знаю.
- Как это ты не знаешь? Ладно, на меня тебе наплевать, но родители! Таким родителям достался такой… Шекспир доморощенный. Привет папе с мамой передай обязательно.
Родителей Александра теща уважала за их состоятельность, известность, интеллигентность. И даже побаивалась.
- Передам. Таню можно позвать к телефону?
- Нет ее. Они с Никитой в театр ушли. К обеду вернутся.
- Утром в театр?
- На утренний детский спектакль. Ты не знаешь, что по воскресеньям дают утренние спектакли для детей?
- А сегодня что, воскресенье?
- Здрасьте, вам…
- Я заеду сегодня?
- Заезжай, осчастливь нас всех. Хоть на ребенка посмотришь, а то, небось, забыл, что у тебя сын растет. Папаня…
В трубке раздались короткие гудки.
Светлана Никодимовна презирала Александра за безвольный, как она считала характер, за скромные заработки, за то, что он филолог и занимается наукой, сочетание, по ее мнению, бессмысленное и бесперспективное. Хотя сама Светлана Никодимовна тоже была филологом и преподавала русский язык иностранцам в Лумумбарии, в институте имени Патриса Лумумбы. Студенты и бывшие студенты часто дарили ей дорогие подарки, даже деньги, которыми она никогда не гнушалась. Александр знал, что Светлана Никодимовна до введения ЕГЭ занималась репетиторством с гарантией поступления в институт, и догадывался, что она берет взятки за экзамены.
Деньги Светлана Никодимовна любила беззаветно. Деньги, и все, что с ними связано: украшения, особенно в золотой оправе, в крайнем случае, в серебряной, шубы, машины, деликатесы, рестораны. Но при таком гедонистическом отношении к жизни, даже взятки не спасали - денег Светлане Никодимовне не хватало. Она всю жизнь прожила в хрущебе, трехкомнатной, но хрущебе.
В молодости она была красива и пользовалась популярностью у мужчин. В 20 лет залетела, аборт делать не стала «по здоровью» - якобы врачи запретили. Татьяну она родила без мужа, взяла академ, но потом все-таки доучилась в Университете. Дочь Светлана Никодимовна воспитывала сама, а отца Тани всю жизнь шантажировала, запрещая видеться с ребенком и пугая, что если он попытается познакомиться с дочерью или перестанет им помогать, она все расскажет его жене. Несмотря на красоту, Светлана Никодимовна замуж не вышла - никто из тех, кого она считала достойными себя, с ребенком не взял. И вероятно поэтому, мужиков она ненавидела лютой ненавистью. Но, по-прежнему, страстно хотела замуж.
Осень 1579
Анна Хэтуэй, конечно, хотела замуж. Ее прямо-таки преследовали эротические сновидения: снились свидания, объятия и поцелуи. Анна была уже взрослой, даже слишком взрослой девушкой, но отец никак не хотел отпускать ее от себя. Где он еще найдет бесплатную помощницу по хозяйству своей второй жене, няньку для своих многочисленных детей, из которых она была первой (разумеется, еще от первой жены), кухарку, прачку и домработницу?